Котя привстал еще выше и увидел, что человек чистит оружие. Перед ним лежало две горки револьверов. Он брал револьвер, неторопливо протирал его тряпкой, потом пыжевал коротким шомполом я, прищурив один глаз, смотрел сквозь ствол на огонь. Чистое оружие человек клал в другую кучку.
Во всем облике этого человека, который, как привидение, поселился в заброшенном доме, было что-то зловещее, недоброе. Некоторое время мальчик наблюдал за его работой. Потом отошел от окна и, соблюдая предосторожность, вернулся к щели забора. Он еще раз оглянулся на желтый облезший домик, отвел доску в сторону и тут лицом к лицу столкнулся с Икаром.
– Икар!
– Котя! Вы в Питере?
– Икар, куда вы пропали? Я думал, с вами что-то случилось?
– Целая история! – воскликнул юноша. – Потом расскажу. Как я рад вас видеть.
– И я вас часто вспоминал, – сказал Котя.
Так они разговаривали на границе между садом Буфф и садом таинственного особняка.
И вдруг Икар спросил:
– Что вы здесь делаете?
– Послушайте, Икар! Там какой-то человек чистит оружие. Он похож на привидение.
– Вы верите в привидения? – спросил Икар, силясь улыбнуться.
– Когда привидение чистит револьверы, верю, – ответил мальчик. – Надо немедленно пойти и рассказать… об этом привидении.
– Подождите! – воскликнул Икар, закрывая путь в сад Буфф. – Я схожу посмотрю. Ждите меня.
– Хорошо, – согласился Котя.
– Дайте слово, что будете меня ждать.
– Честное благородное… – неуверенно сказал мальчик. – Но зачем вам ходить? Вас могут убить.
– Ничего. Я осторожно. Ждите меня здесь.
С этими словами он шагнул в сад с заброшенным особняком, а Котя вернулся в Буфф.
– Я пока поиграю в кегли, – сказал он вслед Икару. – Будьте осторожны!
Вместо ответа Икар помахал рукой и зашагал к желтому особняку.
Когда Икар подошел к желтому домику и заглянул в окно, там никого не было. И «буржуйка», стоящая посреди комнаты, не горела. Может быть, Котя на самом деле видел привидение, которое к приходу его, Икара, исчезло. Юноша еще раз обошел особняк, взошел на крыльцо и постучал в дверь. Ему долго не открывали, а он стоял перед дверью и прислушивался.
Неожиданно дверь отворилась, перед ним стоял человек с револьвером в руке. Икар не мог разглядеть его лица, да и не до того ему было, когда пистолет, нацеленный в упор, в любое мгновение мог выстрелить.
– Не стреляйте, – пробормотал юноша, – я свой. Я – юнкер…
И тут произошло то же самое, что полгода тому назад на сеновале в деревне Панево. Тот, кто угрожал ему револьвером, оказался его Виктором.
– Виктор?!
– Тихо, – шепотом сказал брат. – Заходи быстро и закрой дверь. Тут какой-то тип… ходил.
Икар проделал все, что велел брат. Некоторое время они стояли и молча разглядывали друг друга, словно не были уверены, что они те самые, за кого принимали друг друга.
– Я рад, что ты выбрался из этой истории, – наконец сказал Виктор.
– Ты бросил меня, а сам. улетел. Красные могли меня шлепнуть!
Брат усмехнулся:
– Но ведь не шлепнули! А если бы я остался? Нас бы наверняка уже не было в живых. Ты должен понять меня правильно.
– Я пытался, – сказал Икар, – ничего у меня не получалось. Уж лучше бы умереть вместе.
– Брось! Это мальчишество. Вместе надо бороться!
Заметно прихрамывая, брат зашагал по комнате. Икар последовал за ним.
– С кем это ты так громко объяснялся у забора? – спросил брат, садясь в темный угол.
– Это Котя. Я тебе рассказывал о нем. Мальчик. Артист.
– Артист?
– Еще он стихи пишет.
Икару очень хотелось, чтобы брат проникся его симпатией к Коте. Доверился ему. Но тот холодно спросил:
– Он видел меня?
– Да, – ответил Икар. – Понимаешь, он принял тебя за привидение.
– Ладно. Сейчас не до шуток. Он видел оружие?
Икар ответил не сразу. Он хотел соврать брату. Но сказал правду:
– Видел. Но он никому не скажет. Это я беру на себя. Он очень порядочный мальчик. Из хорошей семьи…
– Мы все из хорошей семьи, – мрачно сказал Виктор. – Его надо убрать.
– Он уйдет, – с готовностью сказал Икар. – Он сейчас уйдет. Я уведу его.
– Его надо убрать совсем, – жестко сказал Виктор и разрубил воздух ребром ладони.
– Как… совсем? – Икар все еще не понимал, чего от него хочет старший брат.
– Здесь склад оружия. Здесь явка. А этот твой новоявленный Пушкин… Словом, у тебя есть оружие?
Икар покачал головой.
– Зачем оружие?
– Ты юнкер или баба? – забыв о предосторожности, крикнул Виктор и сунул в руку брата револьвер. – На, держи. Уведи его в глухой конец сада. И без рассуждений!
Икар отвернулся. Потом, не поднимая головы, спросил:
– Зачем ты вернулся в Петроград?
– За тобой! – ответил Виктор. – Будем вместе. Вместе мы – сила. Но нас могут пристрелить, как щенков. Пойми это! Иди! Иди! Пока этот вундеркинд не сообщил в ЧК обо мне, а заодно и о тебе. Или ты за это время продался красным?
– Виктор! – Икар резко повернулся к брату. – Уйдем отсюда. Уйдем куда-нибудь подальше.
– Я не дезертир. Я связан словом. Мы еще зальем Питер кровью. Оружие есть, люди тоже… – Он оборвал свою речь на полуслове и вдруг схватил брата за плечи и с силой потряс его. – Иди! Быстро!
Он буквально вытолкал брата за дверь. Очутившись на крыльце, Икар, прищурясь, посмотрел на солнце и, вдруг вспомнив, что в руке у него револьвер, проворно сунул его в карман куртки.
Яшечкин шел по городу. Мимо дворцов, над которыми развевались уже успевшие выгореть и выцвести красные флаги. Мимо львов, каменных и бронзовых, добродушно смотревших на солдата и не боявшихся его винтовки. Он шел по мостам, ровным и горбатым. Звенел подковками по круглым пористым булыжникам и каменным плитам тротуаров. Винтовка с непривычки оттягивала ему плечо. И боец думал о том, что скоро расстанется с ней и, наверное, будет скучать по этой надежной тяжести.
В руке у него была зажата Котина записка со стихотворением, которую Яшечкин намеревался хранить долго-долго, чтобы, когда выучится грамоте, прочесть самому. Это очень здорово – обходиться без «красного платочка», водить по бумаге пальцем и читать. Тогда и без ружья будешь чувствовать себя человеком.
У какого-то низкого окошка боец остановился и поглядел на свое отражение, провел ладонью по подбородку: «Надо бы побриться, а то зарос, как домовой». И снова его подковки зазвенели по каменным плитам. Им бы звенеть чуть почаще, ему бы прибавить шагу. Но боец разнежился на весеннем солнышке.
…Котя наклонился над газоном, где множеством зеленых точек проклюнулась трава, и увидел подснежник. Мальчик обрадовался этому хрупкому голубовато-белому цветку. Хотел сорвать его, да пожалел. «Надо будет завтра перед спектаклем привести сюда маму и показать ей подснежник».
И тут появился Икар. Котя выпрямился, вопросительно посмотрел на приятеля.
– Ну конечно же, нет никаких привидений. Никакого оружия! – стараясь казаться веселым, проговорил Икар.
Но Котя покачал головой:
– Там был человек. Я точно видел. И оружие видел. Много.
– Откуда может быть оружие? Ведь Юденича разбили. Война кончилась.
– На днях белые убили комиссара. На улице, из-за угла, – сказал мальчик. – Значит, война не кончилась. Может быть, этот человек и убил.
– Котя! Я прошу вас. Забудьте обо всем, что вам… привиделось.
– Я должен пойти рассказать. Это наверняка белый.
Икар был расстроен. Он не знал, что делать, как сломить упорство этого удивительного мальчика. Карман куртки неприятно оттягивал револьвер.
– Зачем это придумали – красные, белые… – пробормотал он.
– Чтобы отличить друзей от врагов, – ответил Котя.
– Разве у вас есть враги?… Котя, вы должны мне дать слово. Поклясться, что никому не расскажете про это… привидение.
Котя покачал головой.
– Ради нашей дружбы!
– Ради дружбы делают только честные дела, – ответил мальчик и собрался уходить.
Но Икар не отпускал его, он все хотел вырвать у мальчика клятву. Он хотел спасти своего маленького дружка. И так он уже столько раз обманывал его. Ему хотелось вынуть из кармана револьвер и забросить его в Фонтанку. Пусть идет ко дну.
Но он не мог этого сделать. Он был связан с братом. С его злобой и беспощадностью.
– Котя, я прошу вас! Котя!
И вдруг послышался слабый треск, доска в заборе отошла в сторону и перед Котей и Икаром возник худой человек с серым лицом и ввалившимися глазами. Он шел прихрамывая, прямо на них. В руке у него был зажат револьвер.
Икар невольно заслонил собою Котю.
– Отойди! – скомандовал Виктор, поднимая руку с оружием.
Тогда Икар повернулся к Коте.
– Котя, я прошу вас, поклянитесь мне… ему… И все обойдется.
– Отойди! Я дважды не повторяю! Икар отшатнулся в сторону:
– Котя! Котя… прошу!
Котя почувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное. Такое, как там, у деревни Панево, когда белый пилот угонял аэроплан.
Если бы рядом был Яшечкин! В какое-то мгновение мелькнула мысль – убежать! Но он понял, что бежать некуда. Он окружен врагами. И тогда он поглубже вздохнул и посмотрел в лицо озлобленному хромому человеку. Он хотел увидеть его глаза, но увидел только один глаз. Маленький, черный, железный.
Грохочущее пламя обожгло грудь, сердце, лицо. Деревья покачнулись и стали проваливаться в темную бездну. И весь мир, с весенним солнцем, с запахом земли, с невской свежестью, опрокинулся и растворился в густой, топкой темноте.
Яшечкин услышал выстрел у входа в сад Буфф. Боец сразу почувствовал что-то недоброе. Привычным движением сорвал с плеча винтовку и побежал вглубь. Бежать ему было трудно. Деревья расплывались в глазах. От слабости солдата качало из стороны в сторону. Он увидел сутулую фигуру в шинели, которая, хромая, поспешно удалялась в глубь сада.
– Стой! – крикнул красноармеец. – Стой, стрелять буду!
Фигура прибавила ходу. И тогда Яшечкин вскинул винтовку, прицелился и выстрелил. Фигура замерла, уперлась в забор руками, словно хотела свалить его, и вдруг медленно стала сползать на землю. И тут боец увидел Котю. Он лежал на земле, словно не погиб, а уснул. Рядом с его щекой рос весенний первоцвет, голубовато-белый подснежник…
11
А театр готовился к спектаклю. В зале уже зажглись тусклые лампы, и публика заполняла места. В театре было прохладно и гардеробом не пользовались, сидели в пальто, в шинелях, в бушлатах.
От дыхания шел пар. И все-таки здесь был настоящий театр, а не вокзал. Сюда приходили без винтовок, и у подъезда не стоял бронепоезд под парами.
Уже пора было начинать спектакль, но артисты почему-то медлили.
Публика не волновалась: все привыкли в перебоям военного времени. К перебоям с электричеством, с дровами, с хлебом…
В зале говорили вполголоса, и было сравнительно тихо. Зато за кулисами, вдали от сцены, голос Николая Леонидовича звучал в полную силу.
– Это вопиющее безобразие! Вот до чего довела Котю его самостоятельность. Он опаздывает на спектакль. Потомственный артист!
– Он же ребенок! – пытался урезонить директора бывший артист императорских театров.
– Он артист! У артистов нет возраста! Они служат в театре.
– Коля, что ты говоришь? – вмешалась в разговор Котина мама. – Он сейчас придет. Он всегда приходит к спектаклю.
Николай Леонидович тяжело опустился на стул и уже в который раз достал из кармана часы, щелкнул крышкой.
В это время дверь отворилась и в комнату вошел администратор, подталкивая вперед мальчика. Мальчишка был рыжий, с большими круглыми глазами, в которых застыли страх и любопытство.
– Вот нашел мальчика… добровольца. На случай, если Котя задержится!
– Гримируйте мальчика! – скомандовал Николай Леонидович. И, повернувшись к нему, спросил: – Боишься?
– Боюсь! – честно признался артист-доброволец.
– Молодец! – похвалил его Котин папа. – Я, когда в первый раз шел на сцену, думал – умру от страха.
– А реветь там можно? – совсем тихо спросил мальчик.
– На сцене нельзя. А здесь уже нет времени. Потом поревешь. Давайте третий звонок!
И он стал объяснять мальчику, что он должен делать на сцене.
Едва отзвенел звонок, – сигнал к началу спектакля, – как лампочки в зале зажмурились, потом совсем погасли.
Занавес медленно поплыл влево и вправо. Артисты вышли на сцену.
– Мы вам покажем представление из французской жизни…
И вдруг в зале, в тихом замершем зале, послышались неторопливые, тяжелые шаги.
Зрители невольно оглянулись, а артисты, прикрываясь ладонями, как от бьющего в глаза солнца, тоже стали всматриваться.
По залу в проходе между кресел шел красноармеец и нес на руках мальчика.
Сперва в зале подумали, что так полагается по спектаклю. И кто-то даже хлопнул в ладоши. Но в следующее мгновение всех, и зрителей и артистов, охватило ощущение беды. Потому что красноармеец был настоящий, а у мальчика безжизненно запрокинулась голова и рука повисла.
Это Яшечкин нес по залу своего маленького погибшего друга. Бойца качало от слабости, от усталости, но он шел из последних сил, прижимая к шершавой шинели мальчика. Так он дошел до конца зала и положил Котю, очень осторожно положил, на край сцены.
– Котя!.. – прошептали все, кто был на сцене.
– Котя! – крикнул отец и растерянно обвел всех взглядом. – Нет, нет! Наверное, нужен врач. Товарищи, – обратился он к зрителям, – среди вас нет ли врача? Мальчику плохо…
А мама уже стояла на коленях у изголовья сына не в силах поверить тому, что случилось.
– Не надо врача, – тихо сказал Яшечкин. – Не успел я…
Больше он ничего не сказал, только поднял тяжелую руку и стянул с головы фуражку со звездочкой.
И сразу все, кто был в зале, поднялись с бархатных кресел и стали поспешно снимать кто бескозырку, кто фуражку. А артисты на сцене сняли фригийские колпаки и шляпы, какие простые люди Франции носили во времена революции.
Кто-то подошел к Коте и накрыл его флагом.
И все поняли, что война не кончилась. Война между красными и белыми. Не на жизнь, а на смерть. И Котя был в этой войне бойцом. А у бойцов нет возраста.

1 2 3 4 5