Делла не реагировала на угрозы со стороны других собак, к счастью, и эта новенькая не стала исключением. А вскоре Тимба осознала, что не имеет смысла сторожить еду, которой в доме предостаточно.
Тогда она занялась охотой на голубей, ей нравилось высоко подпрыгивать при виде низко летящих птиц. Как показал несчастный случай в Проспект-Парке, Тимба преследовала и ловила мелких животных, которые с легкостью спасались от обычных собак. То был «охотничий инстинкт» хищника. Маламуты и хаски обладают этим инстинктом, волки же его используют: они ловят, чтобы убить, съесть и выжить. Я забыла или не придавала этому особого значения, вплоть до одного случая.
Был славный зимний день, выпал неглубокий снег. Мы гуляли в той части парка, где Моппет когда-то гонялась за белками (хотя ни разу ни одну из них не поймала), вдруг Тимба усмотрела на снегу одинокую белку, которая что-то ела. В следующую минуту она кинулась к ней, игнорируя мои крики и требование остановиться. Обычная собака, за исключением, может быть, маламута или хаски, безнадежно отстала бы, пытаясь повторить за белкой хитрую траекторию ее передвижений. Но Тимба действовала наверняка. Не обращая внимания на прыжки зверька вправо и влево, она неслась напролом, и с каждым мгновением расстояние между ними сокращалось. В последнее мгновение белка увидела в метре от себя спасительное дерево и прыгнула, Тимба взвилась в воздух вслед за ней. К моему ужасу, она поймала белку в воздухе и тряхнула головой, ломая ей позвоночник. Когда она приземлилась, белка в ее пасти была мертва.
Я неслась к ней и кричала, чтобы она бросила добычу. Но мощные челюсти только крепче сжимались. Это уже не было игрой. Обычно собаки приходили сюда порезвиться. А теперь здесь стоял волк, только что выследивший, поймавший и собирающийся съесть свою добычу. Наконец, мои крики и подзатыльники, которыми я щедро ее угощала, подействовали на Тимбу. Она ослабила хватку, маленькое тельце упало на землю.
Я велела Тимбе отойти, и она послушалась. Собака в ней опять взяла верх. До нее дошло, что я очень зла. Взгляд, только что горевший охотничьим азартом, стал виноватым и обеспокоенным, она очень внимательно на меня смотрела.
Я наклонилась над белкой. Невозможно было оставить ее вот так просто лежать. Я бережно подняла зверька, уложила под деревом, обернув хвостик вокруг маленького тельца, и прикрыла листьями. Мой гнев постепенно утихал. Винить Тимбу за случившееся было все равно, что сердиться на кошку, поймавшую птичку. Она совершила то, что совершила, по велению инстинкта. Только я была повинна в смерти белки. Никогда больше ни одно живое существо не пострадало от зубов Тимбы, потому что я никогда больше не забывала, что в ней течет волчья кровь.
Тимба любила воду, которая успокаивала и расслабляла ее, и, как все волки, была великолепной пловчихой. Она скользила по воде, оставляя после себя лишь легкую рябь, и развивала такую скорость, что приводила в изумление владельцев ретриверов, которые, не без основания, считают своих питомцев чемпионами среди пловцов.
Не было нужды предупреждать уток об опасности: хлопать в ладоши или иначе создавать шум. Они сами отлично понимали, какая опасность исходит от Тимбы. Так же, как в свое время их предки безошибочно определяли, чего ждать от Моппет. Сейчас к озеру приближался волк, а значит, оставаться в воде слишком опасно. Они даже не пытались уплывать. При одном взгляде на погружающуюся в воду Тимбу все утки немедленно поднимались на крыло и не возвращались, пока волк не отправлялся восвояси.
Тимба так любила воду, что мы с Дэвидом решили свозить ее к океану в межсезонье, когда на побережье практически не бывает людей. Она никогда раньше не видела бьющихся о берег волн, это зрелище привело ее в восторг. И не только, ей понравилось играть с океаном: она бежала навстречу набегающей волне, а потом разворачивалась и неслась обратно, норовя опередить нагонявшую ее волну. Тимба не отказывалась и поплавать. У нее хватало сил и сноровки, чтобы плыть в океане, преодолевая сильное сопротивление волн, которые захлестывали ее с головой; она плыла до тех пор, пока мы не начинали звать ее на берег. Она выходила и долго отряхивала со своей длинной шерсти соленую воду. Потом делала еще один заплыв, а мы, стоя на берегу, с восхищением наблюдали, как красивый и сильный волк покоряет Атлантический океан. Это было счастье!
Моппет пробудила во мне любовь к животным. С Деллой это чувство выросло и окрепло. С Тимбой – достигло апогея.
Когда мы с Деллой ходили на работу и обратно или прогуливались в Проспект-Парке, она, как и положено сторожевой собаке, смотрела прямо перед собой, не пропуская ни единого встречного, лишь изредка оглядывая окрестности. Куда она почти никогда не смотрела, так это на небо – ведь там не было и не могло быть людей. Я тоже никогда не смотрела на небо. Его загораживали дома. Даже когда дома не мешали, я все равно не догадывалась посмотреть вверх. А Тимба иногда смотрела. Если она вдруг ощущала, как ветер легкой волной пробегает над ней и шевелит ее шерсть, то останавливалась и смотрела вверх. Проследив за ее взглядом, я замечала, что привлекло ее внимание: к примеру, собиралась гроза, и ветер гнал облака по серому небу. По глазам Тимбы было ясно, что даже в городе собака сохранила связь с природой и ее огромной, великолепной и неотъемлемой частью – небом, со всеми его оттенками и настроениями, с его постоянством и переменчивостью.
Если мы брали Тимбу на ночные прогулки (когда приезжали на нашу ферму Календарь), она останавливалась и рассматривала звезды и луну. Она не выла на луну, а просто долго на нее смотрела.
С тех пор и я полюбила смотреть из окна лондонского отеля на залитый лунным светом Биг Бен или всматриваться в самое синее на свете итальянское небо. Но совершенно необязательно уезжать куда-то далеко, чтобы почувствовать и увидеть красоту небес. Просто поднимите голову вверх. Я сделала это впервые, когда мне было двадцать шесть лет благодаря Тимбе, и с той поры каждый день смотрю в небо.
А потом мы с Дэвидом и Тимбой совершили восхождение на гору Вашингтон. В последний раз я туда приезжала, когда мне было двадцать лет. Я хотела пройти по тому же маршруту, но не смогла вспомнить ни как он назывался, ни где начинался. Пришлось спрашивать у лесников. Я рассказала о том, что тропа, по которой мы тогда шли, тянулась вдоль низвергавшегося вниз потока, несколько раз пересекала его, выходила к маленькой деревушке у верхней границы леса, а затем вела к вершине. Однако лесники никак не могли понять, о каком маршруте идет речь, пока я не припомнила кое-что еще: железнодорожные пути и кемпинг с деревянными домиками, который находился совсем недалеко от начала тропы. Эти две детали внесли окончательную ясность. «Следите за знаками, – сказали они нам, указывая направо, – до железной дороги десять минут езды, там начало вашего маршрута».
Мы опять сели в машину и через десять минут были на месте. Железнодорожные пути проходили слева, а справа в лесу виднелись маленькие деревянные домики. Прямо перед нами была та же самая великолепная дорога, ведущая на гору Вашингтон. Но на этот раз с нами была не веселая маленькая Моппет, готовая каждую минуту вместе со мной восторгаться горными красотами. Мы взяли с собой Тимбу. Волчица – пусть ненадолго – оказалась в окружении дикой природы. Она попала домой – туда, где можно услышать медвежий рык и где высоко в небе парят хищные птицы, где нет путеводных огней, зато сама природа указывает, какую тропу выбрать, где погода столь капризна, что даже этот солнечный августовский день может завершиться градом или снегом.
Пришло время Тимбы! Тропа, пролегавшая через кедровый лес, уводила нас все выше, и собака веселилась от души: она перепрыгивала через поросшие мхом валуны и легко пробегала по узким каменным бордюрам; останавливалась и принюхивалась к следам животных, отпечатавшимся на мягкой земле. Мы не могли угадать, что за животные здесь пробегали, а Тимба это знала, ведь она была одной из них. Если она, молчаливая и взволнованная, не изучала следы, то неслась вниз, чтобы окунуться в ручей, который бежал параллельно с нашей тропой. И тогда мы останавливались, чтобы подождать ее, а она смотрела на нас снизу восторженными желтыми глазами, и брызги воды сверкали на ее шкуре. Всего лишь на одну минуту она погружалась в холодную, кристально чистую воду, а затем выскакивала, взбегала вверх по склону и занимала свое место вожака в двадцати шагах впереди нашей маленькой группы. Но она всегда останавливалась и смотрела – все ли на месте. Если тропинка круто поворачивала и мы пропадали из поля ее зрения более чем на тридцать секунд, Тимба возвращалась, чтобы восстановить связь с нами, а потом опять бежала вперед.
Мы остановились возле водопада, чтобы взглянуть оттуда на расстилавшуюся внизу долину с крошечной, словно игрушечной, железнодорожной станцией. Я достала из рюкзаков бутерброды, а Тимбе выдала два пакетика сухого корма, предусмотрительно захваченного с собой. Она мгновенно все съела и потребовала третий, а после этого продолжала смотреть голодными глазами на наши бутерброды. Пришлось отдать ей один из двух имевшихся.
Подкрепившись, мы вернулись на тропу, и Тимба побежала вперед. И тут она повстречалась с молодой парой, спускавшейся нам навстречу. Молодые люди замерли, Тимба – тоже. Когда через секунду подошли мы с Дэвидом, молодой человек, в руку которого вцепилась его подружка, заметив, как Тимба помахала хвостом, спросил: «Это волк?» Мы сказали правду, а они погладили Тимбу, восхищаясь ею. Полчаса спустя мы повстречали семью с детьми, и пришлось снова отвечать на множество вопросов. Потом нам попалась респектабельная пожилая пара, а затем – группа школьников. И каждый раз, после первоначального испуга, все приходили в восторг, а Тимба виляла хвостом и сладко щурилась в ответ на щедро расточаемые в ее адрес комплименты. Еще более эффектным было наше появление в маленьком кафе, расположившемся на горном склоне. Там находилось человек двадцать туристов, и когда вошел волк, многие просто оцепенели, забыв донести ложку до рта.
Как это часто бывает на горе Вашингтон, выше пояса лесов, на смену жаре и солнцу пришел клубящийся сырой туман. А потом и холодный дождь. Натянув непромокаемые куртки, мы устремили свои взоры к скрывавшейся за облаками вершине, где нас ожидала честно заработанная чашка горячего шоколада. Но прежде нам предстояло двухчасовое восхождение.
Поднявшись на вершину, мы обнаружили, что старый, хранивший множество легенд дом, который я помнила с прежних времен, исчез вместе со своим огромным очагом. На его месте высилось современное здание с высокими – от пола до потолка – окнами, с двумя сувенирными лавками, книжным магазином и кафетерием.
В отличие от старого дома, где собаки всегда были желанными гостями, на стеклянной двери, ведущей внутрь этого «чудища», красовалась табличка с предупреждением: «С собаками не входить!» Я привязала Тимбу снаружи рядом с дверью, и мы зашли выпить горячего шоколада. Едва мы устроились на стульях возле окна, как из громкоговорителя раздался голос: «Владельцы (затем возникла некоторая заминка) э-э-э…мокрого маламута, или это хаски? э-э-э… пожалуйста, позаботьтесь о своей собаке». Судя по голосу говорившего, проблема заключалась не в том, что Тимба вела себя недостойно – я держала ее в поле зрения – а в дожде, который тем временем усилился и превратился в ливень. Но Тимба любила дождь – чем сильнее, тем лучше. Она даже подняла морду так, чтобы струи дождя стекали по ней.
Через час мы начали спуск с горы. А у ее подножия пожалели, что этот чудный день так быстро закончился. Но гора Вашингтон не хотела отпускать меня надолго, а теперь и Тимба была очарована ею. Она еще дважды побывала здесь с Дэвидом и со мной. И каждое восхождение было для нее праздником.
Следуя своей волчьей натуре, Тимба обожала снег. Особенно явно она это продемонстрировала, когда после памятного многим снегопада 1982 года снежный покров в Парке-Слоуп оказался больше метра высотой, тут-то собака получила возможность в полной мере насладиться этим снежным изобилием. Улицы оказались непроезжими, автомобили стояли, погребенные под толстым слоем снега. Люди вынуждены были браться за лопаты, чтобы выбраться из своих домов. На целых пять прекрасных дней Парк-Слоуп словно перенесся на сто лет назад. Все, кто мог, встали на лыжи. Ребятишки с ликованием катались на санках прямо посередине Седьмой авеню, там, где в обычное время с шумом проносятся автобусы. Вдоль дороги на обочинах стояли снежные бабы и ледяные крепости, сооруженные детьми. Но венцом всего стал, конечно, Проспект-Парк, к неописуемому восторгу Тимбы, он был весь завален девственно белым снегом. Она носилась и валялась в нем, как сумасшедшая; она копала его и даже ела. Расстаться со снегом и добровольно отправиться домой было выше ее сил – мне приходилось буквально утаскивать ее.
Помнится, как-то сильный снегопад случился поздней весной. К тому времени во двориках и на газонах перед домами уже отцвели крокусы и нарциссы, должны были вот-вот распуститься тюльпаны, когда вдруг нежданно-негаданно на город обрушился снегопад. Наутро крыши домов, тротуары и нераспустившиеся цветы – все было покрыто пушистым снегом. Если бы существовало руководство для владельцев собак с примесью волчьей крови, то в нем следовало бы особо отметить: «Заботливый и любящий владелец собаки, в жилах которой течет волчья кровь, должен использовать любую возможность, чтобы его питомец мог поиграть в снегу, независимо от того, в какое время года этот снег выпал». Мне же об этом не надо было напоминать. Я достала теплую куртку, которую за неделю до этого убрала с глаз долой, надела на Тимбу поводок, и мы отправились в Проспект-Парк на встречу с неожиданно вернувшейся зимой. И правильно сделали, потому что уже на следующий день солнце растопило снег, и к полудню опять наступила весна.
В такие моменты Тимба как будто поворачивалась к вам своей «волчьей» стороной. Но существовало огромное количество факторов, как внутренних, так и внешних, которые пробуждали в ней собачьи инстинкты.
Волчьи гибриды (как и волков) бессмысленно использовать в качестве сторожей, поскольку в их генах заложен иной тип поведения: избегать открытых столкновений, предпочитать бегство драке, сражаться только в самом крайнем случае. А из нашей Тимбы получился отличный защитник: она безошибочно отличала реальную угрозу от мнимой и действовала соответственно. Такое поведение можно объяснить двумя обстоятельствами. Во-первых, она многому научилась, находясь под опекой Деллы. Во-вторых, в ее стае был человек. И в случае необходимости она вставала на его защиту.
Делла была образцовой охранной собакой и отличным примером для подражания. Я уже говорила, что она никого и ничего не боялась.
И она умела правильно оценить ситуацию: делала различие между человеком, открыто зашедшим в дом, и тем, кто пытался пройти незамеченным. У того, кто стоял на виду, не возникало с Деллой никаких проблем. Ее внимание привлекал человек, который пытался спрятаться. Если он при этом стоял неподвижно, она просто рычала, но стоило ему двинуться в мою сторону, как Делла угрожающе скалилась. Тимба училась на ее примере, и частенько ей представлялась возможность поднабраться опыта. Каждое утро мы с Деллой совершали пробежки по парку, а потом отправлялись в Грин Виллидж на работу. В течение всего года, кроме августа, шесть дней в неделю мы по восемь часов проводили в магазине, где Делла выполняла свою работу, а Тимба училась. Люди уже знали об огромной черной собаке в магазине на Юнионстрит. А теперь появилась вторая, похожая на волка, почти не уступавшая по величине первой. Мгновенно пронесся слух: если вы хотя бы замыслили что-то дурное, то «волк» обязательно почует это, даже если удастся перехитрить большую черную собаку.
Так Тимба заняла свой сторожевой пост рядом с Деллой. Когда звонок на входной двери возвещал о приходе посетителя, Тимба иногда по собственной инициативе покидала Деллу, подходила ближе и ставила передние лапы на прилавок, чтобы лучше рассмотреть вошедшего. Обычно посетители оценивались ею как вполне благонадежные, и она возвращалась к Делле. Если ее что-то настораживало, то она не уходила и внимательно следила за всеми действиями сомнительного посетителя. Обычно человек, пришедший с дурными намерениями, поворачивался и уходил.
Я уже упоминала о другом качестве, которое делало Тимбу незаменимым сторожем, она относилась к людям как к членам своей стаи и, следовательно, должна была их защищать. Это чувство долга оказалось столь сильным, что возобладало над инстинктом самосохранения, генетически заложенным в каждом волке и диктующим определенный тип поведения, избегать конфликтов, а драться только когда на карту поставлена жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Тогда она занялась охотой на голубей, ей нравилось высоко подпрыгивать при виде низко летящих птиц. Как показал несчастный случай в Проспект-Парке, Тимба преследовала и ловила мелких животных, которые с легкостью спасались от обычных собак. То был «охотничий инстинкт» хищника. Маламуты и хаски обладают этим инстинктом, волки же его используют: они ловят, чтобы убить, съесть и выжить. Я забыла или не придавала этому особого значения, вплоть до одного случая.
Был славный зимний день, выпал неглубокий снег. Мы гуляли в той части парка, где Моппет когда-то гонялась за белками (хотя ни разу ни одну из них не поймала), вдруг Тимба усмотрела на снегу одинокую белку, которая что-то ела. В следующую минуту она кинулась к ней, игнорируя мои крики и требование остановиться. Обычная собака, за исключением, может быть, маламута или хаски, безнадежно отстала бы, пытаясь повторить за белкой хитрую траекторию ее передвижений. Но Тимба действовала наверняка. Не обращая внимания на прыжки зверька вправо и влево, она неслась напролом, и с каждым мгновением расстояние между ними сокращалось. В последнее мгновение белка увидела в метре от себя спасительное дерево и прыгнула, Тимба взвилась в воздух вслед за ней. К моему ужасу, она поймала белку в воздухе и тряхнула головой, ломая ей позвоночник. Когда она приземлилась, белка в ее пасти была мертва.
Я неслась к ней и кричала, чтобы она бросила добычу. Но мощные челюсти только крепче сжимались. Это уже не было игрой. Обычно собаки приходили сюда порезвиться. А теперь здесь стоял волк, только что выследивший, поймавший и собирающийся съесть свою добычу. Наконец, мои крики и подзатыльники, которыми я щедро ее угощала, подействовали на Тимбу. Она ослабила хватку, маленькое тельце упало на землю.
Я велела Тимбе отойти, и она послушалась. Собака в ней опять взяла верх. До нее дошло, что я очень зла. Взгляд, только что горевший охотничьим азартом, стал виноватым и обеспокоенным, она очень внимательно на меня смотрела.
Я наклонилась над белкой. Невозможно было оставить ее вот так просто лежать. Я бережно подняла зверька, уложила под деревом, обернув хвостик вокруг маленького тельца, и прикрыла листьями. Мой гнев постепенно утихал. Винить Тимбу за случившееся было все равно, что сердиться на кошку, поймавшую птичку. Она совершила то, что совершила, по велению инстинкта. Только я была повинна в смерти белки. Никогда больше ни одно живое существо не пострадало от зубов Тимбы, потому что я никогда больше не забывала, что в ней течет волчья кровь.
Тимба любила воду, которая успокаивала и расслабляла ее, и, как все волки, была великолепной пловчихой. Она скользила по воде, оставляя после себя лишь легкую рябь, и развивала такую скорость, что приводила в изумление владельцев ретриверов, которые, не без основания, считают своих питомцев чемпионами среди пловцов.
Не было нужды предупреждать уток об опасности: хлопать в ладоши или иначе создавать шум. Они сами отлично понимали, какая опасность исходит от Тимбы. Так же, как в свое время их предки безошибочно определяли, чего ждать от Моппет. Сейчас к озеру приближался волк, а значит, оставаться в воде слишком опасно. Они даже не пытались уплывать. При одном взгляде на погружающуюся в воду Тимбу все утки немедленно поднимались на крыло и не возвращались, пока волк не отправлялся восвояси.
Тимба так любила воду, что мы с Дэвидом решили свозить ее к океану в межсезонье, когда на побережье практически не бывает людей. Она никогда раньше не видела бьющихся о берег волн, это зрелище привело ее в восторг. И не только, ей понравилось играть с океаном: она бежала навстречу набегающей волне, а потом разворачивалась и неслась обратно, норовя опередить нагонявшую ее волну. Тимба не отказывалась и поплавать. У нее хватало сил и сноровки, чтобы плыть в океане, преодолевая сильное сопротивление волн, которые захлестывали ее с головой; она плыла до тех пор, пока мы не начинали звать ее на берег. Она выходила и долго отряхивала со своей длинной шерсти соленую воду. Потом делала еще один заплыв, а мы, стоя на берегу, с восхищением наблюдали, как красивый и сильный волк покоряет Атлантический океан. Это было счастье!
Моппет пробудила во мне любовь к животным. С Деллой это чувство выросло и окрепло. С Тимбой – достигло апогея.
Когда мы с Деллой ходили на работу и обратно или прогуливались в Проспект-Парке, она, как и положено сторожевой собаке, смотрела прямо перед собой, не пропуская ни единого встречного, лишь изредка оглядывая окрестности. Куда она почти никогда не смотрела, так это на небо – ведь там не было и не могло быть людей. Я тоже никогда не смотрела на небо. Его загораживали дома. Даже когда дома не мешали, я все равно не догадывалась посмотреть вверх. А Тимба иногда смотрела. Если она вдруг ощущала, как ветер легкой волной пробегает над ней и шевелит ее шерсть, то останавливалась и смотрела вверх. Проследив за ее взглядом, я замечала, что привлекло ее внимание: к примеру, собиралась гроза, и ветер гнал облака по серому небу. По глазам Тимбы было ясно, что даже в городе собака сохранила связь с природой и ее огромной, великолепной и неотъемлемой частью – небом, со всеми его оттенками и настроениями, с его постоянством и переменчивостью.
Если мы брали Тимбу на ночные прогулки (когда приезжали на нашу ферму Календарь), она останавливалась и рассматривала звезды и луну. Она не выла на луну, а просто долго на нее смотрела.
С тех пор и я полюбила смотреть из окна лондонского отеля на залитый лунным светом Биг Бен или всматриваться в самое синее на свете итальянское небо. Но совершенно необязательно уезжать куда-то далеко, чтобы почувствовать и увидеть красоту небес. Просто поднимите голову вверх. Я сделала это впервые, когда мне было двадцать шесть лет благодаря Тимбе, и с той поры каждый день смотрю в небо.
А потом мы с Дэвидом и Тимбой совершили восхождение на гору Вашингтон. В последний раз я туда приезжала, когда мне было двадцать лет. Я хотела пройти по тому же маршруту, но не смогла вспомнить ни как он назывался, ни где начинался. Пришлось спрашивать у лесников. Я рассказала о том, что тропа, по которой мы тогда шли, тянулась вдоль низвергавшегося вниз потока, несколько раз пересекала его, выходила к маленькой деревушке у верхней границы леса, а затем вела к вершине. Однако лесники никак не могли понять, о каком маршруте идет речь, пока я не припомнила кое-что еще: железнодорожные пути и кемпинг с деревянными домиками, который находился совсем недалеко от начала тропы. Эти две детали внесли окончательную ясность. «Следите за знаками, – сказали они нам, указывая направо, – до железной дороги десять минут езды, там начало вашего маршрута».
Мы опять сели в машину и через десять минут были на месте. Железнодорожные пути проходили слева, а справа в лесу виднелись маленькие деревянные домики. Прямо перед нами была та же самая великолепная дорога, ведущая на гору Вашингтон. Но на этот раз с нами была не веселая маленькая Моппет, готовая каждую минуту вместе со мной восторгаться горными красотами. Мы взяли с собой Тимбу. Волчица – пусть ненадолго – оказалась в окружении дикой природы. Она попала домой – туда, где можно услышать медвежий рык и где высоко в небе парят хищные птицы, где нет путеводных огней, зато сама природа указывает, какую тропу выбрать, где погода столь капризна, что даже этот солнечный августовский день может завершиться градом или снегом.
Пришло время Тимбы! Тропа, пролегавшая через кедровый лес, уводила нас все выше, и собака веселилась от души: она перепрыгивала через поросшие мхом валуны и легко пробегала по узким каменным бордюрам; останавливалась и принюхивалась к следам животных, отпечатавшимся на мягкой земле. Мы не могли угадать, что за животные здесь пробегали, а Тимба это знала, ведь она была одной из них. Если она, молчаливая и взволнованная, не изучала следы, то неслась вниз, чтобы окунуться в ручей, который бежал параллельно с нашей тропой. И тогда мы останавливались, чтобы подождать ее, а она смотрела на нас снизу восторженными желтыми глазами, и брызги воды сверкали на ее шкуре. Всего лишь на одну минуту она погружалась в холодную, кристально чистую воду, а затем выскакивала, взбегала вверх по склону и занимала свое место вожака в двадцати шагах впереди нашей маленькой группы. Но она всегда останавливалась и смотрела – все ли на месте. Если тропинка круто поворачивала и мы пропадали из поля ее зрения более чем на тридцать секунд, Тимба возвращалась, чтобы восстановить связь с нами, а потом опять бежала вперед.
Мы остановились возле водопада, чтобы взглянуть оттуда на расстилавшуюся внизу долину с крошечной, словно игрушечной, железнодорожной станцией. Я достала из рюкзаков бутерброды, а Тимбе выдала два пакетика сухого корма, предусмотрительно захваченного с собой. Она мгновенно все съела и потребовала третий, а после этого продолжала смотреть голодными глазами на наши бутерброды. Пришлось отдать ей один из двух имевшихся.
Подкрепившись, мы вернулись на тропу, и Тимба побежала вперед. И тут она повстречалась с молодой парой, спускавшейся нам навстречу. Молодые люди замерли, Тимба – тоже. Когда через секунду подошли мы с Дэвидом, молодой человек, в руку которого вцепилась его подружка, заметив, как Тимба помахала хвостом, спросил: «Это волк?» Мы сказали правду, а они погладили Тимбу, восхищаясь ею. Полчаса спустя мы повстречали семью с детьми, и пришлось снова отвечать на множество вопросов. Потом нам попалась респектабельная пожилая пара, а затем – группа школьников. И каждый раз, после первоначального испуга, все приходили в восторг, а Тимба виляла хвостом и сладко щурилась в ответ на щедро расточаемые в ее адрес комплименты. Еще более эффектным было наше появление в маленьком кафе, расположившемся на горном склоне. Там находилось человек двадцать туристов, и когда вошел волк, многие просто оцепенели, забыв донести ложку до рта.
Как это часто бывает на горе Вашингтон, выше пояса лесов, на смену жаре и солнцу пришел клубящийся сырой туман. А потом и холодный дождь. Натянув непромокаемые куртки, мы устремили свои взоры к скрывавшейся за облаками вершине, где нас ожидала честно заработанная чашка горячего шоколада. Но прежде нам предстояло двухчасовое восхождение.
Поднявшись на вершину, мы обнаружили, что старый, хранивший множество легенд дом, который я помнила с прежних времен, исчез вместе со своим огромным очагом. На его месте высилось современное здание с высокими – от пола до потолка – окнами, с двумя сувенирными лавками, книжным магазином и кафетерием.
В отличие от старого дома, где собаки всегда были желанными гостями, на стеклянной двери, ведущей внутрь этого «чудища», красовалась табличка с предупреждением: «С собаками не входить!» Я привязала Тимбу снаружи рядом с дверью, и мы зашли выпить горячего шоколада. Едва мы устроились на стульях возле окна, как из громкоговорителя раздался голос: «Владельцы (затем возникла некоторая заминка) э-э-э…мокрого маламута, или это хаски? э-э-э… пожалуйста, позаботьтесь о своей собаке». Судя по голосу говорившего, проблема заключалась не в том, что Тимба вела себя недостойно – я держала ее в поле зрения – а в дожде, который тем временем усилился и превратился в ливень. Но Тимба любила дождь – чем сильнее, тем лучше. Она даже подняла морду так, чтобы струи дождя стекали по ней.
Через час мы начали спуск с горы. А у ее подножия пожалели, что этот чудный день так быстро закончился. Но гора Вашингтон не хотела отпускать меня надолго, а теперь и Тимба была очарована ею. Она еще дважды побывала здесь с Дэвидом и со мной. И каждое восхождение было для нее праздником.
Следуя своей волчьей натуре, Тимба обожала снег. Особенно явно она это продемонстрировала, когда после памятного многим снегопада 1982 года снежный покров в Парке-Слоуп оказался больше метра высотой, тут-то собака получила возможность в полной мере насладиться этим снежным изобилием. Улицы оказались непроезжими, автомобили стояли, погребенные под толстым слоем снега. Люди вынуждены были браться за лопаты, чтобы выбраться из своих домов. На целых пять прекрасных дней Парк-Слоуп словно перенесся на сто лет назад. Все, кто мог, встали на лыжи. Ребятишки с ликованием катались на санках прямо посередине Седьмой авеню, там, где в обычное время с шумом проносятся автобусы. Вдоль дороги на обочинах стояли снежные бабы и ледяные крепости, сооруженные детьми. Но венцом всего стал, конечно, Проспект-Парк, к неописуемому восторгу Тимбы, он был весь завален девственно белым снегом. Она носилась и валялась в нем, как сумасшедшая; она копала его и даже ела. Расстаться со снегом и добровольно отправиться домой было выше ее сил – мне приходилось буквально утаскивать ее.
Помнится, как-то сильный снегопад случился поздней весной. К тому времени во двориках и на газонах перед домами уже отцвели крокусы и нарциссы, должны были вот-вот распуститься тюльпаны, когда вдруг нежданно-негаданно на город обрушился снегопад. Наутро крыши домов, тротуары и нераспустившиеся цветы – все было покрыто пушистым снегом. Если бы существовало руководство для владельцев собак с примесью волчьей крови, то в нем следовало бы особо отметить: «Заботливый и любящий владелец собаки, в жилах которой течет волчья кровь, должен использовать любую возможность, чтобы его питомец мог поиграть в снегу, независимо от того, в какое время года этот снег выпал». Мне же об этом не надо было напоминать. Я достала теплую куртку, которую за неделю до этого убрала с глаз долой, надела на Тимбу поводок, и мы отправились в Проспект-Парк на встречу с неожиданно вернувшейся зимой. И правильно сделали, потому что уже на следующий день солнце растопило снег, и к полудню опять наступила весна.
В такие моменты Тимба как будто поворачивалась к вам своей «волчьей» стороной. Но существовало огромное количество факторов, как внутренних, так и внешних, которые пробуждали в ней собачьи инстинкты.
Волчьи гибриды (как и волков) бессмысленно использовать в качестве сторожей, поскольку в их генах заложен иной тип поведения: избегать открытых столкновений, предпочитать бегство драке, сражаться только в самом крайнем случае. А из нашей Тимбы получился отличный защитник: она безошибочно отличала реальную угрозу от мнимой и действовала соответственно. Такое поведение можно объяснить двумя обстоятельствами. Во-первых, она многому научилась, находясь под опекой Деллы. Во-вторых, в ее стае был человек. И в случае необходимости она вставала на его защиту.
Делла была образцовой охранной собакой и отличным примером для подражания. Я уже говорила, что она никого и ничего не боялась.
И она умела правильно оценить ситуацию: делала различие между человеком, открыто зашедшим в дом, и тем, кто пытался пройти незамеченным. У того, кто стоял на виду, не возникало с Деллой никаких проблем. Ее внимание привлекал человек, который пытался спрятаться. Если он при этом стоял неподвижно, она просто рычала, но стоило ему двинуться в мою сторону, как Делла угрожающе скалилась. Тимба училась на ее примере, и частенько ей представлялась возможность поднабраться опыта. Каждое утро мы с Деллой совершали пробежки по парку, а потом отправлялись в Грин Виллидж на работу. В течение всего года, кроме августа, шесть дней в неделю мы по восемь часов проводили в магазине, где Делла выполняла свою работу, а Тимба училась. Люди уже знали об огромной черной собаке в магазине на Юнионстрит. А теперь появилась вторая, похожая на волка, почти не уступавшая по величине первой. Мгновенно пронесся слух: если вы хотя бы замыслили что-то дурное, то «волк» обязательно почует это, даже если удастся перехитрить большую черную собаку.
Так Тимба заняла свой сторожевой пост рядом с Деллой. Когда звонок на входной двери возвещал о приходе посетителя, Тимба иногда по собственной инициативе покидала Деллу, подходила ближе и ставила передние лапы на прилавок, чтобы лучше рассмотреть вошедшего. Обычно посетители оценивались ею как вполне благонадежные, и она возвращалась к Делле. Если ее что-то настораживало, то она не уходила и внимательно следила за всеми действиями сомнительного посетителя. Обычно человек, пришедший с дурными намерениями, поворачивался и уходил.
Я уже упоминала о другом качестве, которое делало Тимбу незаменимым сторожем, она относилась к людям как к членам своей стаи и, следовательно, должна была их защищать. Это чувство долга оказалось столь сильным, что возобладало над инстинктом самосохранения, генетически заложенным в каждом волке и диктующим определенный тип поведения, избегать конфликтов, а драться только когда на карту поставлена жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28