Он постучал и открыл дверь.
- Да-да, - угрюмо ответил Сдобин.
Он почему-то не предложил Илье Андреевичу сесть. Инженер не видел в инструкторе политотдела никакого начальства, но не сел, думая, что все дело завершится в две-три минуты.
Тянулась минута, другая, третья... А Сдобин сидел, что-то читал, словно инженера тут и не было.
- Вы просили меня зайти...
- А, да-да... Сейчас... - Сдобин выдвинул ящик стола, вытащил какие-то страницы (Илья Андреевич заметил: страницы складывались вчетверо, очевидно, это было письмо).
Сдобин еще тянул, тянул минуты в молчании и вдруг неестественно четко спросил:
- Вы знали капитана Вишнякова?
Илья Андреевич почувствовал в словах инструктора что то неприятное, злорадное, тревожащее.
- Знаю, конечно.
- Знал... Ах да, ведь родственнички. Еще бы не знать! И какие у вас были отношения с Вишняковым? Небось водку вместе пили?..
- Бывало, и пили, - обозлившись на издевательский тон Сдобина, сказал Илья Андреевич. - А что?
Не заметив гнева инженера, Сдобин словно обрадовался его признанию:
- Что? Это уж я буду у вас спрашивать. Что вы о нем скажете, об этом... Вишнякове?..
- Скажу, что Вишняков - честный коммунист и отличный судоводитель. Вот что я о нем скажу и вам и всем, кто меня об этом спросит.
Илье Андреевичу хотелось сесть, он вдруг ослаб, но стоял и думал, как бы скорее уйти. Он все уже понимал, он уже знал его друг Володя, муж сестры Ольги, капитан Вишняков арестован. Но за что?.. Это какая-то ошибка, недоразумение. Кто угодно, но только не Владимир Вишняков!
- Вишняков - честный коммунист, - уже тихо повторил Илья Андреевич.
- Честный?.. Знаете, о ком вы это говорите? О враге! О враге народа, о враге советской власти! Он арестован, ваш родственничек! А ваше заявление о Вишнякове мы учтем.
Как ни странно, но слова Сдобина не произвели впечатления на Рябова.
"Он не враг, он не мог быть врагом!" - хотелось закричать Илье Андреевичу, но он стоял и молчал. Молчал и Сдобин, торжественно-суровый, начальственный.
Резкий и короткий телефонный звонок прервал тягостную для Ильи Андреевича паузу. Сдобин снял трубку.
- У телефона. Да-да, сейчас, сейчас...
Он засуетился, выхватил из стола папку, бросил: "Подождите!" и поспешно ушел.
Некоторое время Илья Андреевич стоял, пытаясь осознать случившееся. Потом вдруг подумал: "А, была не была" и машинально шагнул к письменному столу. Он взял листки, которые читал Сдобин, разговаривая с Ильей Андреевичем о Вишнякове. НКВД... копия - политотдел...
Подпись?.. Кто писал?.. А может быть, это нечестно - так поступать? Инженер Рябов, ты раньше не был на это способен! Но ведь...
Мысли смешивались, а руки делали свое. Вот подпись: "Второй помощник капитана А. Багрянцев". Какой же это у Владимира второй помощник? Багрянцев... Багрянцев... Нет, Илья Андреевич не знал, не помнил никакого Багрянцева. Должно быть, из очень молодых или недавно перевелся из другого пароходства.
Строчки мелькали и расплывались, хотя почерк был четкий, почти каллиграфический. Илья Андреевич читал еще с полминуты, потом положил листки на место. А время тянулось, и Сдобин не появлялся.
Илья Андреевич не выдержал, сел и закурил. В письме второго помощника Багрянцева сообщалось, что капитан Вишняков встречается за границей с иностранцами, разговаривает с ними по-английски, допустил сознательно аварию, отстранил однажды его, Багрянцева, от вахты, разрешил команде поездку в Париж во время стоянки в Руане... Есть подозрения, что Вишняков намеревается остаться за границей. Что еще там написано?..
Все это могло быть и правдой, кроме сознательной аварии и намерения остаться за границей. Небольшая авария у Владимира была. Но уже давно и точно установлено, что произошла она по вине порта и ущерб возмещен. Остаться за границей? Дичь, несусветная дичь! Зачем?.. А как же тогда Ольга, которую он безумно любит?! А двухмесячный Юрка, которого он еще не видел и которого так ждал?! Да и кто вообще мог такое придумать? Нет, это чудовищная ложь! Гнусная клевета! Коммунист капитан Вишняков не может быть врагом. В этом Рябов уверен. Но все выяснится. Не стоит особенно беспокоиться. Все уладится. Справедливость восторжествует. А этот инструктор ничего не знает и, видимо, действительно считает Владимира врагом. Нет, Владимир чист, Владимир Вишняков честен. Он прежде всего коммунист!
И, раздумывая так, Илья Андреевич постепенно успокоился.
Наконец Сдобин вернулся.
- Ну, все? - нетерпеливо спросил Илья Андреевич.
- Нет, нет, подождите. Так-так, значит, - неопределенно, но многозначительно сказал Сдобин и опять надолго замолчал.
- Так что еще?
- Подождите, я же вам сказал. Еще есть о чем поговорить. Нам не все ясно в ваших отношениях с Вишняковым. Да и ваше поведение...
- Что мое поведение?
Сдобин опять посмотрел в какие-то подспудные бумага.
- Связь с врагом народа. Вы и сами это признаете. Хорошо. А вот однажды вы говорили такие слова в трамвае: "Скучно на этом свете, господа!" Говорили?..
Илья Андреевич припомнил. Был такой случай. Он откровенно рассмеялся.
- Что вы смеетесь?! Плакать надо, инженер Рябов! Говорили?.. А вы знаете, чем это пахнет!
- Ну, говорил. Был дождь и...
- При чем тут дождь? Вы не виляйте! Дождь, конечно, бывает. Этого я не отрицаю. Но тут у вас другое. Вам скучно, скучно без господ?!
- Но ведь это же не я сказал.
- Это как же понимать? Вы и не вы...
- Это до меня сказал Гоголь.
- Ну нет, - нимало не смутившись, перебил Рябова инструктор. - Цитаты нужно умело и уместно использовать. Гоголь за вас отвечать не будет. Отвечать за все это придется вам, инженер Рябов.
Илья Андреевич с сожалением посмотрел на Сдобина и, не прощаясь, стремительно вышел из кабинета.
- Дурак, набитый дурак! - раздраженно бормотал он, а мысли наплывали тяжелые, мрачные. Инженер чувствовал, что ветер свежеет и тучи угрожающе давят.
Он долго бродил по улицам, размышляя, как лучше сообщить сестре об аресте Владимира. А может быть, пока ничего не говорить?..
Все-таки он зашел к Вишняковым. Ольга бросилась к нему и зарыдала. Она уже все знала. Вчера ночью к ней приходили с обыском. Владимира арестовали прямо на пароходе, в Одессе.
- За что?.. Илюша, скажи, за что? Ведь он не мог... Я знаю, он ни в чем не может быть виноват.
- Это ошибка, Ольга, успокойся! Ну, бывает, ошибаются люди. Напишем в Москву, там все разберут, и Володю освободят.
- Да, надо писать, надо писать. - Ольга Андреевна перестала плакать, подошла к детской кроватке, заглянула под кисею. - Я бы поехала сама в Москву, но ведь Юрик, его нельзя сейчас отрывать, надо кормить.
Илья Андреевич искренне верил, что Владимира Вишнякова быстро освободят. Разберутся, поймут, что ошиблись, и освободят.
Октябрьские праздники прошли невесело, в тревожном ожидании Владимира. Ольга Андреевна пыталась узнать, где ее муж, просила о свидании, но ничего не добилась. И Илья Андреевич начинал понимать, что дело обстоит значительно сложнее, чем он думал.
А через два дня после праздников, в первом часу ночи, когда Илья Андреевич намеревался лечь в постель, в квартиру к Рябовым позвонили. Он взглянул на часы и тревожно подумал: "Неужели?"
Он вышел в прихожую.
- Кто?
- Откройте!
Друзья так не отзываются. Илья Андреевич открыл дверь
- Рябова!
Яркий свет из прихожей набросился на кепку, на узкое лицо с внимательными, настороженными глазами. Поднятый воротник и оттопырившиеся лацканы черного демисезона не укрывали петлиц гимнастерки.
- Рябова! - повторил поздний гость.
- Я - Рябов.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
От Ильи Андреевича Юрий ушел потрясенный.
О том, что его отец, капитан дальнего плавания Владимир Федорович Вишняков был репрессирован, Юрий знал, хотя с родными об этом он никогда не разговаривал. Капитан Вишняков давно реабилитирован. Юрий никогда не видел отца и никогда не произносил слово "папа". Потому, может быть, у него и не было той боли, какую до сих пор испытывала Ольга Андреевна. Наплывала иногда лишь горькая обида, когда Юрий думал о том, что отец погиб совсем невиновный, что отец его был честный и добрый человек, настоящий коммунист, опытный и много знающий моряк.
Но узнать, что его отца оклеветал и погубил штурман Багрянцев, отец Людмилы, это было страшно. Не хотелось верить, но это было так. Дядя Илюша к своему рассказу добавил, что мать Юрия нелегальным путем получила от мужа письмо. В письме прямо указывался человек, который написал клеветническое заявление. Виновника гибели капитана Вишнякова знал и бывший боцман Михаил Михайлович Кукин. Да, то был штурман Багрянцев, который плавал на одном судне с Вишняковым и Кукиным. Недаром он позднее уехал в Новороссийск. Конечно, он боялся неприятных встреч.
Мучительно раздумывая, Юрий шагал неведомо куда.
Как могло произойти такое! Зачем она встретилась ему? Почему именно она, дочь смертельного врага их семьи?! И почему, почему он так поздно узнал обо всем этом?!
Идти домой было и горько, и тяжело, и даже страшно. Он боялся взглянуть в глаза матери. Сейчас у него для этого не было сил, не было воли. Он вдруг почувствовал себя ослабевшим и виноватым.
Юрий долго кружил самыми дальними улицами, пока не вспомнил, что все-таки не был дома, что мама будет беспокоиться, что она больна, что его на судоверфи ждет у "Дианы" бригада.
Он вспомнил обо всем этом и огляделся. И увидел, что бредет по той улице, где живет Людмила. Какой-то странный, неведомый инстинкт привел его сюда. А мажет быть, вызвать Людмилу и поговорить с ней?.. Знает ли она что-нибудь?.. Но он тут же отказался от этой мысли. Как он теперь к ней должен относиться?.. Идти на разрыв? Может ли он ее любить? Имеет ли право, помня об отце?..
Юрий поторопился пройти улицу, боясь встретить Людмилу. Он свернул на набережную и поспешил домой.
На реке все еще был лед, и по льду даже бежали лыжники. Но вот пройдет месяц, и река вскроется, оживет, огласится гудками и сиренами, перестуком моторок. Из дальних рейсов придут большие морские пароходы и теплоходы. А там и яхтенное время подойдет. Нужно торопиться с "Дианой".
Река отвлекла Юрия от мучительных мыслей. Но когда он открыл дверь подъезда своего дома, гнетущее состояние вновь овладело им.
Ольга Андреевна лежала на кровати и встретила сына улыбкой. Бабушка, по обыкновению, заторопилась накрывать на стол. Разговаривали как-то вообще, обменивались незначительными вопросами и ответами. Юрий побоялся отказаться от обеда, хотя есть он совсем не хотел. Сейчас ему было не до еды. Но отказаться - значит, расстроить, испугать маму, ввести, как иглу, подозрение в ее больное сердце. И он через силу ел.
Поблагодарив за обед, Юрий встал из-за стола и подумал, что же сейчас ему делать. Отец, отец Людмилы, Людмила, мама - опять эти горькие мысли. Почему это не сон? Заснуть бы надолго, забыться или, может быть, выпить, чтобы отогнать от себя, рассеять кошмарную явь. Вот ведь дядя Илюша опять сегодня... Юрий остановил себя на этом воспоминании. А не по этой же ли причине обратился к бутылке сегодня, а может быть, еще и вчера Илья Андреевич?.. После разговора с сестрой, после того, как узнал фамилию Людмилы - фамилию, ненавистную для него, для сестры и ее погибшего мужа. А для него, для Юрия Вишнякова, сына погубленного моряка, как теперь звучит эта фамилия?.. Он страшился ответа на этот вопрос да пока и не находил его. Но его влекло к ней, он жаждал встречи с ней. Зачем? Чтобы объяснить все и порвать навсегда или успокоить ее, заверить, что между ними все остается по-прежнему?..
"Нужно пойти к дяде Мише, к капитану Кукину, - внезапно подумал Юрий. - Он славный и душевный человек. Поговорить с ним хотя бы и не об этом. А, может быть, и об этом?"
Кукин жил в том же доме, в соседнем подъезде, и Юрий не надел ни пальто, ни шапки. Хозяин был дома и радушно встретил своего любимца-яхтсмена, которому давно предсказывал большие успехи. А может быть, он относился к Юрию с некоторым пристрастием? Он хорошо знал отца Юрия, плавал с ним и уважал как опытного, справедливого капитана.
Свою комнату Михаил Михайлович называл каютой. Но и на каюту она не была похожа. Когда Юрий входил, стены комнаты словно расступались. Здесь жил старый спортсмен и моряк, "морж" и веселый человек. Форточка, окно, двери балкона редко закрывались. Не только капитан Кукин, но и его жена Ирина Ивановна не боялась холода и не признавала сквозняков.
На стенах, которые, впрочем, Юрием не замечались, висели корабельный спасательный круг с указанием порта приписки судна, большой морской бинокль, барометр, двустволка и два охотничьих ножа, на круглой панели - чучело могучего глухаря, легкие рыболовные снасти, ракетница, эспадроны, сетчатые маски для фехтования и множество всяческого спортивного инвентаря. В углу на подставке куда-то устремлялась под всеми парусами модель двухмачтовой красавицы-шхуны. У двери лежали внушительные гантели и штанга.
Да, казалось, что здесь нет стен, а на вольном просторе шумит свежий ветер, щелкают паруса, шкоты, флаги. Вот подкатывает волна - зелено-белый пенистый девятый вал. Сейчас застонет чайка, вобрав в длинное крыло отблески утреннего солнца. А иногда представляется зеркальная озерная тишина, и слышны восторженные восклицания рыболовов: на крючке поблескивает крутобокий, словно литой из серебра, полукилограммовый подъязок. Или, может быть, вы в гавани яхт-клуба или на стадионе? Звон рынды, взлет разноцветных ракет, судейские свистки, выкрики: "Вне игры!", "Гол!", "Городок!". И это не жилище современного Дон Кихота или Тартарена, а комната старого советского моряка романтика и спортсмена.
- Садись, Юрий! - пригласил дядя Миша. - Как здоровье Ольги Андреевны?.. Как "Диана"?..
Располагающая обстановка "каюты" и обычный добрый тон дяди Миши приглушили беспокойные думы Юрия.
После короткого разговора о "Диане" и о предстоящей регате Юрий неожиданно даже для себя вдруг спросил:
- Дядя Миша, вы знали отца Людмилы?
Капитан Кукин внимательно, испытующе взглянул на Юрия.
- Со штурманом Багрянцевым мы плавали на одном судне.
- И с моим отцом?
- Да, Владимир Федорович был у нас капитаном. А ты что-нибудь знаешь?
- Знаю, - чуть слышно сказал Юрий. - Но, дядя Миша, мы подружились с Людмилой. Тогда я ничего не знал... А сейчас не знаю, что делать...
- Что делать? Как это что делать? Что у тебя, дел нету? А работа, а институт, а "Диана"?.. Дел у тебя, парень, выше головы. Успевай только управляться!
Юрий чувствовал, что дядя Миша хитрит, шутит, отвлекает его от тоскливых мыслей, делая вид, что не понимает его.
- Или ты о Людмиле? - спросил дядя Миша, видя, что Юрий молчит и мрачнеет. - Так тут ничего делать и не нужно. Все как было, так и должно оставаться! Правильно говорят: сердцу не прикажешь! Любишь, так и люби! А Людмила хорошая девчурка, прямо тебе скажу, я-то ее знаю, почти год она у меня на станции. Сколько Людмиле лет? Восемнадцать. Значит, когда произошло несчастье с твоим отцом, с Владимиром Федоровичем, ее еще и на свете не было. Она родилась только через четыре года. И почему она должна отвечать за подлости своего отца, который к тому же и с ней поступил подло?!
- С ней? Как с ней... подло?..
- А ты что, не знаешь, что он бросил семью еще в Новороссийске? - обычно мягкий и добрый голос дяди Миши вдруг потвердел, стал гневным. - И ты еще начинаешь дурить. Эх ты!
Никогда еще, кажется, Юрий не видел капитана Кукина таким злым.
- Она вам говорила об этом? - вдруг почувствовав никогда не знакомый ему озноб, спросил Юрий.
- Говорила.
- А мне нет... никогда...
В прихожей глуховато продребезжал звонок. Щебетнул замок, и послышался голос Ирины Ивановны: "Милости просим, Илья Андреевич! Дома, дома. Раздевайтесь, проходите!"
Вошел Илья Андреевич. Он был бледен и казался чрезмерно усталым. Веки покраснели и подпухли, а глаза смотрели печально и виновато. Он поздоровался с дядей Мишей, опустился на стул и спросил у Юрия:
- А ты что тут делаешь? Небось, как и я, от дурных мыслей скрываешься?.. Михаил Михайлович, курить можно?
- Тебе можно, - разрешил никогда не куривший Кукин.
Илья Андреевич закурил, глубоко затянулся и тут же прижал папиросу в поставленную дядей Мишей тарелочку.
- Не могу. Тяжело и одиноко... а тут еще эта история старую рану разбередила.
- Жениться бы тебе, что ли, Илья Андреевич. Вот и не будет одиночества, и этого самого, может быть, не будет, - участливо сказал Михаил Михайлович.
Илья Андреевич вздрогнул, чуть приподнялся и не то шутливо, не то зло закричал:
- Изыди! Мне жениться? После моей Верухи?.. - Он снова сел и тихо проговорил: - Нет, этого никогда не будет! - Помолчал, потом обратился к Кукину: - Дядя Миша, вы дома, конечно, не держите. Дайте три рубля до завтра, Юрчонок принесет. А завтра я обязательно выйду на работу, даю слово. А то сейчас очень тяжело...
- Эх, Илья, было бы тебе лет на тридцать поменьше, - сказал Кукин, - взял бы я тебя да выпорол как следует.
- А вы и сейчас можете это сделать, - усмехнулся Рябов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13