Горький Максим
Свидание
М.Горький
Свидание
Набросок
...Под ивами на берегу реки сидела девушка и смотрела на своё отражение в воде. Песок вокруг неё был усыпан жёлтыми листьями; они беззвучно осыпались с ветвей над головой девушки и падали ей на плечи и платье. Много их лежало в коленях у неё; один лист был в руке, она медленно крутила его между пальцами, а в другой руке у неё был длинный и гибкий прут. Высокая и полная, она была одета по-деревенски нарядно, но её круглое лицо было грустно, и глаза смотрели в воду задумчиво, почти сурово.
По берегу, подбирая листья, бродили овцы, недавно остриженные; все они были уродливы и жалки. За рекой стояли деревья, окрашенные в цвета осени; преобладал оранжевый цвет; красные гроздья рябины выступали на нём, как кровавые раны. День был тихий, солнечный и тёплый и был полон печалью увядания.
За спиной девушки раздался шорох ветвей и появился парень, высокий, с белокурой бородкой на загорелом лице, босый и оборванный.
Девушка полуобернулась к нему и тихо сказала:
- А я тут ждала, ждала...
Он опустился на песок рядом с ней, быстро оглядел её праздничный наряд - пёстрое ситцевое платье, розовый платок на голове, козловые башмаки - и усмехнулся, заметив ей:
- Ишь ты павой какой сегодня...
Но тут живые, светлые его глаза встретились с унылым взглядом её глаз, больших и синих, - и он пугливо встряхнул головой, воскликнув:
- Ты что? Али говорила?
- Говорила...
- Н-ну? Что? Ругается?
- Прибил...
- Ах ты, старый чёрт... Стало быть... что же он говорит-то?
- Беден-де ты... - вздохнула девушка, снова глядя в воду.
Парень опустил голову и сказал:
- Та-ак-с... Это - верно...
Одна овца подошла к ним и уставилась на них глупыми рабскими глазами, меланхолично пережёвывая свою жвачку. В реке плеснулась рыба, и на месте всплеска серебром заиграли лучи солнца. Где-то далеко звучала гармоника, ревел вол, лаяла собака и раздавались гулкие удары - бумм! бум!
- Беден я... это он верно говорит... И с чего мне богату быть? Кроме здоровья, нет у меня ничего... А однако мы бы с тобой прожили век... Палашка?
Он тронул её за плечо, вопросительно заглядывая в лицо ей.
- Он говорит про тебя: "Знаю я его, говорит. К богатому-то мужику в зятья и не такой пойдёт! - начала рассказывать девушка, вдруг оживляясь. Он, говорит, нищий... ему, говорит, в батраки ко мне проситься надо, а не в зятья..."
- А ты что? -хмуро спросил парень.
- Известно что... Плачу я...
- Мм... а что сказала-то ему?
- Что! Сказала, что вот я тебя люблю и за другого какого не хочу идти...
- Ну, а он?
- А он - по затылку меня да за косу... "Язык, говорит, оторву, и не заикайся про него..." Про тебя-то.
- Ишь ты! - угрюмо сказал парень и плюнул в воду реки.
- А потом матушка ещё начала пилить... "Мы, говорит, богатые... Зазорно нам брать такого зятя, али мы лучше-то не найдём уж?"
Она говорила так, как будто и сама была согласна со смыслом этих слов. Лицо у неё было строго нахмурено, и в своём стремлении правдиво передать ему всё то, что сказали ей мать и отец, она старалась говорить так же, как говорили они: то с гневом, то с убеждением.
Парень молча слушал её рассказ и сильными толчками своих босых ног рыл яму в песке.
Стая птиц с весёлым щебетаньем пронеслась над рекой; он посмотрел вслед им и, когда они скрылись из глаз в ветвях леса на том берегу реки, сказал, не волнуясь и с оттенком насмешки:
- Видно, моя доля - как ветер в поле... не поймаешь её...
Девушка вздохнула, ласково и жалобно взглянув на него. Он смотрел куда-то далеко.
- Уж коли отец-то твой сказал, так... значит, так оно и будет. Его в другую сторону не согнёшь, - мужик прямой... Его, старого дьявола, хоть колом по башке бей,- он всё на своём стоять будет... Верно я говорю? Не уступит он тебе?
- Не уступит! - качнула головой девушка, - хоть бы я вся слезами изошла, - не сдаст он...
- Стало быть, тут и точка! Не выгорело наше дело, Палагея!.. Значит, не судьба!
- Так что же будет теперь? - тревожно и тихо спросила она.
- А чему быть? Пойду я на завод и буду там работать... Надоест, подамся дальше куда-нибудь!.. Да... Вот те и прощай!
Она большими глазами взглянула на него и молча ткнулась лицом своим в его грудь.
Он обнял её одной рукой, взглянул, как её плечи вздрагивают, и задумчиво стал смотреть на спокойную воду реки, отражавшую их, как в зеркале.
- А... бывало, в мыслях-то, сколько раз я изображал себе всё это!.. Вот мы с тобой, стало быть, женаты и работаем вместе...
Он остановился, - может быть, потому, что ещё раз "изображал" себя женатым на этой девушке, прижавшейся к его груди, и работающим вместе с ней; а может быть, потому, что больше уже ничего не мог изобразить.
- Да... я, например, кошу, а ты гребёшь... Или я молочу, а ты веешь... Эхма! чёрт те возьми! Были бы у нас дети... и всё как следует... Корова, а то две... Тоже вот овцы... Помыслишь вот этак-то, - даже весело станет...
Девушка громко взвыла, как воют деревенские бабы над умершими, близкими им.
- А ты не плачь, - спокойно сказал парень, прижимая её к себе, - что плакать? Это ни к чему...
- Стёпа ты мой... хороший ты мой! - шептала она сквозь рыданья.
А над ними печально кружились жёлтые листья ив, и вся река покрылась мелкой рябью от ветра, скользнувшего по ней.
- Ничего! - ободряюще говорил парень. - Это вот сначала только жалко тебе меня... ну, а потом привыкнешь. Вы, бабы, скоро привыкаете... Забудешь - и больше ничего! Ровно бы и не было меня...
- Стёпа! Не говори ты мне этих слов... Никогда я... никогда-то я не забуду тебя! Что я теперь без тебя? Как без сердца буду я жить!
- Замуж выйдешь всё же... - сказал парень, угрюмо усмехаясь.
- Господи! Не выйду... ни за кого не пойду! - воскликнула девушка с тоской.
- Велят - выйдешь. За меня не велели - послушала; за другого велят тоже послушаешь. Это уж всегда так бывает... Долго жалость в себе не продержишь...
- Почто ты, Стёпа, уходишь-то? Хоть бы тут ты остался, - посмотрела бы я хоть издали на тебя, душу-то отвела на минуточку... Какая теперь жизнь моя будет?!
Он, слушая её ноющие слова, с усмешкой посмотрел в лицо ей и глубоко вздохнул.
- При чём я тут останусь? Не дело ты говоришь, Палагея. Ежели я ковырялся тут, так это потому, что молод был, а потом ты вот... Думал я, что отец-то ничего, мол, поломается да и согласится... А теперь вижу, что толку не будет... Дядя Иван не раз говорил с ним про меня, а он и слушать не хочет... Богаты вы больно... ну и горды оттого. И выходит, что должен я отсюда куда-нибудь скрываться... Потому мне не тово... несладко тоже будет замужем видеть тебя!.. Да и что я тут?
- А может, тоже женишься, - тихо сказала девушка.
- Ну... это мне ни к чему... Вот ежели бы на тебе, - это другое дело. Потому - ты девка здоровая... хорошая и работящая... Мы бы с тобой во как зажили!..
И снова, тяжело вздохнув, он замолчал.
- Царица небесная! - умоляюще сказала девушка.
- Н-да-а... ни я тебе женатый, ни ты мне замужняя - не нужны мы... Ведь вот ты не хотела до венца со мной... а многие так делают. Забеременеет, ну, её скорее и выдают за того, от кого понесла... А ты этого не хочешь... Стало быть, невелика она, любовь-то твоя...
- Стёпа! - жалобно сказала девушка, поднимая глаза на его лицо, - ведь грех это, без венца... и опять же изобьют меня, изувечат, ежели что... изуродуют, а всё-таки не отдадут за тебя...
- Ну, - равнодушно сказал парень, - это твоё дело, тебе о нём и рассуждать. Но ежели бы была любовь, - что при ней побои? Так-то!
Она опять заплакала, только теперь уже отодвинулась от него. Он же взглянул из-под руки на солнце, склонявшееся к западу, и медленно заговорил:
- Теперь часа четыре будет... Надо ждать - скоро ударят к вечерне. А завтра я встану с солнышком и пойду. Вот и всё...
- И не жалко... меня? - сквозь слёзы сказала девушка.
- Жалко или не жалко - всё моё!.. - угрюмо сказал парень.
Глядя в воду, он видел лицо девушки, закрытое руками, видел, как голова её часто закачалась и плечи задрожали. Потом раздалось хныканье, тихое и жалобное, точно это плакал шестилетний ребёнок. Парень сжал зубы и крепко выругался, повернув свою голову в сторону от девушки. Долго он сидел неподвижно, а она всё плакала слезами горя и обиды.
- Будет уж тебе... - сказал он, наконец, не глядя на неё.
Она не слыхала его или не хотела слышать. Тогда он порывисто обернулся к ней, схватил её сильными руками и, почти бросив к себе на колени, глухо заговорил, наклонив над нею возбуждённое лицо:
- Будет... Не тревожь мне сердца!.. Ну, что уж? Не судьба... и больше ничего... Ну... Палагея? А то я уйду... Ей-богу!
Она, вырываясь из его объятий, всё плакала.
- Эх, вы! - воскликнул парень с тоской и злобой, - как это любите вы, чтобы всё было хуже!.. Ведь и так уж тяжело, а ты ещё прибавляешь!.. Перестань, мол, реветь-то?!
Он оттолкнул её от себя и встал на ноги; она осталась на песке, уткнувшись головой в колени. Парень долго смотрел на неё сверху вниз, и глаза его были суровы, а брови нахмурены. Потом он сказал ей:
- Ну... прощай!
- Прощай! - ответила она, подняв голову к нему.
- Поцелуемся напоследок-то... - предложил он.
Она встала и прижалась к его груди, бросив свои руки на плечи ему. Он истово поцеловал её в губы, в щёки и сказал, снимая её руки с плеч своих:
- Завтра уйду... прощай! Дай бог счастья тебе... За Сашку Никонова, надо быть, выдадут тебя... Он смирный парень... только дурковат, да слаб... немощной какой-то... Прощай!
И он пошёл прочь от неё. Она обратила вслед ему своё лицо, красное и распухшее от слёз, и ещё раз крикнула, как будто с надеждой на что-то:
- Стёпа!
- Ну? - обернулся он к ней.
- Прощай!
- Прощай!.. - громко ответил он и скрылся среди ив.
А она снова села на песок и беззвучно заплакала.
По прежнему сыпались жёлтые листья с дерев, и спокойная река отражала в себе ясное небо, деревья, берег и эту девушку.
Овцы подошли близко к ней и уставились на неё своими круглыми, всегда покорными глазами, точно недоумевая, как может эта девушка, такая сильная, так больно бившая их прутом, - как она может плакать?
1899 г.

1