Горький Максим
Враги
Горький Максим
Враги
СЦЕНЫ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Бардин, Захар, 45 лет.
Полина, его жена, под 40 лет.
Бардин, Яков, 40 лет.
Татьяна, его жена, 28 лет, актриса.
Надя, племянница Полины, 18 лет.
Печенегов, генерал в отставке, дядя Бардиных.
Скроботов, Михаил, 40 лет, купец, компаньон Бардиных.
Клеопатра, жена его, 30 лет.
Скроботов, Николай, брат его, 35 лет, юрист, товарищ прокурора.
Синцов, конторщик.
Пологий, конторщик.
Конь, отставной солдат.
Греков, Левшин, Ягодин, Рябцов, Акимов, рабочие.
Аграфена, экономка.
Бобоедов, ротмистр.
Квач, вахмистр.
Поручик.
Становой.
Урядник.
Жандармы, солдаты, рабочие, служащие, прислуга.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сад. Большие, старые липы. В глубине, под ними, белая солдатская палатка. Направо, под деревьями, широкий диван из дерна, перед ним стол. Налево, в тени лип, длинный стол, накрытый к завтраку. Кипит небольшой самовар. Вокруг стола плетеные стулья и кресла. Аграфена варит кофе. Под деревом стоит Конь, куря трубку, перед ним Пологий.
Пологий (говорит, нелепо жестикулируя). ...Конечно, ваша правда, я человек маленький, жизнь у меня мелкая, но каждый огурец взращен мною собственноручно, и рвать его без возмездия мне я не могу разрешить.
Конь (угрюмо). А твоего разрешения никто и не просит.
Пологий (прижимая руку к сердцу). Но позвольте! Если вашу собственность нарушают,- имеете вы право просить защиты закона?
Конь. Проси. Сегодня огурцы рвут, а завтра головы рвать будут... Вот тебе и закон!
Пологий. Однако... это странно и даже опасно слышать! Как же вы, солдат и кавалер, можете пренебрегать законом?
Конь. Закона - нет. Есть - команда. Налево кругом марш! И - ступай! Скажут - стой! Значит - стой.
Аграфена. Вы бы, Конь, не курили здесь вашу махорку, от нее лист на деревьях вянет...
Пологий. Если бы они с голоду,- это я понимаю... Голод может объяснить многие поступки; можно сказать, что все подлости совершаются для утоления голода. Когда хочется кушать, то, конечно...
Конь. Ангелы - не едят, а сатана против бога пошел все-таки...
Пологий (радостно). Вот это я и называю озорством!..
(Идет Яков Бардин. Говорит негромко и как бы сам прислушивается к своим словам. Пологий кланяется ему. Конь небрежно "отдает честь".)
Яков. Здравствуйте. Вы - что?
Пологий. К Захару Ивановичу с покорной просьбой...
Аграфена. Жаловаться пришел. У него этой ночью фабричные ребята огурцы украли.
Яков. А-а... Это нужно сказать брату...
Пологий. Совершенно верно... я к ним и направляюсь.
Конь (ворчливо). Никуда ты не направляешься, а стоишь на одном месте и ноешь.
Пологий. Я вам, думается, не мешаю. Если бы вы газету читали или что другое, то, конечно, я бы вам мешал.
Яков. Конь, подите сюда...
Конь (идет). Крохобор ты, Пологий... кляузник!
Пологий. Вы совершенно напрасно произносите эти слова... Язык дан человеку для вознесения жалоб...
Аграфена. Да перестаньте, Пологий... точно вы не человек, а комар...
Яков (Коню). Что он тут, а? Ушел бы...
Пологий (Аграфене). Если слова мои беспокоят ваше ухо, но сердца не трогают,- я замолчу. (Идет прочь и, прохаживаясь по дорожке, щупает рукой деревья.)
Яков (смущенно). Что, Конь, я, кажется, вчера опять... обидел кого-то?
Конь (усмехаясь). Было. Это - было.
Яков (прохаживаясь). Гм... удивительно! Почему пьяный я всегда дерзости говорю?
Конь. Бывает это. Иной раз пьяные люди лучше трезвых, храбрее. Никого не боится, ну и себя не милует... У нас в роте унтер-офицер был, трезвый подлиза, ябедник, драчун. А пьяный - плачет. Братцы, говорит, я тоже человек, плюньте, просит, мне в рожу. Некоторые - плевали.
Яков. А с кем я вчера говорил?
Конь. С прокурором. Сказали ему, что у него деревянная голова. Потом о директоровой жене сказали прокурору, что у нее любовников много.
Яков. Ну, вот... а какое мне дело до этого?
Конь. Не знаю. Еще вы...
Яков. Хорошо, Конь, довольно... а то окажется, что я всем что-нибудь сказал неприятное... Да, вот какое несчастье - водка... (Подошел к столу и смотрит на бутылки, наливает большую рюмку, маленькими глотками высасывает ее. Аграфена, искоса глядя на него, вздыхает.) Вам немножко жалко меня, а?
Аграфена. Очень жалко... такой вы простой со всеми - точно и не барин...
Яков. А вот Конь никого не жалеет, он только философствует. Чтобы человек задумался, его надо обидеть - так, Конь? (В палатке раздается крик генерала:
"Конь! Эй!" Вас сильно намучили, оттого вы и умный?
Конь (идет). Я как увижу генерала, то сразу дураком становлюсь...
Генерал (выходит из палатки). Конь! Купаться, живо!
(Идут в глубину сада.)
Яков (сел, качается на стуле). Моя супруга еще спит?
Аграфена. Уже встали. Купались.
Яков. Так вам меня жалко?
Аграфена. Вам бы полечиться.
Яков. Ну, налейте мне немножко коньяку.
Аграфена. Может, не надо, Яков Иванович?
Яков. А почему? Если я не выпью однажды,- это ничему не поможет.
(Вздохнув, Аграфена наливает коньяку. Быстро идет Михаил Скроботов, возбужденный; нервно теребит острую черную бородку. Шляпа - в руке, и он мнет ее пальцами.)
Михаил. Захар Иванович встал? Нет еще?
Разумеется! Дайте мне... есть тут холодное молоко? Спасибо. Доброе утро, Яков Иванович!.. Вы знаете новость?.. Эти подлецы требуют, чтобы я прогнал мастера Дичкова... да! Грозят бросить работу... черт бы их...
Яков. А вы удалите мастера.
Михаил. Это - просто, да, но - не в этом же дело! Дело в том, что уступки их развращают. Сегодня они требуют - прогнать мастера, завтра они захотят, чтобы я повесился для их удовольствия...
Яков (мягко). Вы думаете, они завтра захотят этого?
Михаил. Вам - шутки! Нет, вы бы попробовали повозиться с чумазыми джентльменами, когда их около тысячи человек да им кружат головы - и ваш братец разной либеральностью, и какие-то идиоты прокламациями...
(Смотрит на часы.) Скоро десять, а в обед они обещают начать свои дурачества... Да-с, Яков Иванович, за время моего отпуска ваш почтенный братец испортил мне фабрику... развратил людей недостатком твердости...
(Справа является Синцов. Ему лет тридцать. В его фигуре и лице есть что-то спокойное и значительное.)
Синцов. Михаил Васильевич! В контору пришли депутаты рабочих, требуют хозяина.
Михаил. Требуют? Пошлите вы их ко всем чертям! (Полина идет с левой стороны.) Извиняюсь, Полина Дмитриевна!
Полина (любезно). Вы - всегда ругаетесь. Почему - сейчас?
Михаил. Да вот, все этот пролетариат!.. Он там - требует!.. Раньше он у меня смиренно просил...
Полина. Вы жестоки с людьми, уверяю вас!
Михаил (разводит руками). Ну, вот!
Синцов. Что же сказать депутатам?
Михаил. Пусть подождут... Идите!
(Синцов не спеша уходит.)
Полина. Интересное лицо у этого служащего. Давно он у нас?
Михаил. Около года, кажется...
Полина. Он делает впечатление порядочного человека. Кто он?
Михаил (пожимая плечами). Получает сорок рублей.
(Смотрит на часы; вздыхая, оглядывается, видит под деревом Пологого.) Вы что? За мной?
Пологий. Я, Михаил Васильевич, к Захару Ивановичу...
Михаил. Зачем?
Пологий. По случаю нарушения права собственности...
Михаил (Полине). Вот, рекомендую, тоже один из новых служащих! Человек со стремлением к огородничеству.
Глубоко убежден, что все на земле создано затем, чтобы нарушать его интересы. Все ему мешает - солнце, Англия, новые машины, лягушки...
Пологий (улыбаясь). Лягушки, смею заметить, всем мешают, когда они кричат...
Михаил. Идите-ка вы в контору! Что это за привычка у вас - бросить дело и ходить жаловаться? Мне это не нравится... Идите!
(Пологий, поклонившись, идет. Полина с улыбкой смотрит на него в лорнет.)
Полина. Вот какой вы строгий! А он - смешной... Вы знаете, в России люди разнообразнее, чем за границей.
Михаил. Скажите - безобразнее,- и я соглашусь. Я командую народом пятнадцать лет... Я знаю, что это такое - добрый русский народ, раскрашенный поповской литературой.
Полина. Поповской?
Михаил. Ну, конечно. Все эти Чернышевские, Добролюбовы, Златовратские, Успенские... (Глядит на часы.) Долго же не идет Захар Иванович, ах!
Полина. Вы знаете, чем он занят? Доигрывает вчерашнюю партию в шахматы с вашим братом.
Михаил. А там после обеда хотят работу бросать... Нет, знаете, из России толку не выйдет никогда! Уж это верно. Страна анархизма! Органическое отвращение к работе и полная неспособность к порядку... Уважение к законности - отсутствует...
Полина. Но это естественно! Как возможна законность в стране, где нет законов? Ведь, между нами говоря, наше правительство...
Михаил. Ну, да! Я не оправдываю никого! И правительство. Вы возьмите англосакса... (Идут Захар Бардин и Николай Скроботов.) Нет лучшего материала для строения государства. Англичанин перед законом ходит, как дрессированная лошадь в цирке. Чувство законности у него в костях, в мускулах... Захар Иванович, здравствуйте! Здравствуй, Николай! Позвольте вам сообщить о новом результате вашей либеральной политики с рабочими: они требуют, что-бы я немедля прогнал Дичкова, в противном случае после обеда бросают работу... да-с! Как вы на это смотрите?
Захар (потирая лоб). Я? Гм... Дичков? Это... который дерется? И насчет девиц что-то такое?.. Прогнать Дичкова, разумеется! Это - справедливо.
Михаил (волнуется). Ф-фу! Уважаемый компаньон, давайте говорить серьезно. Речь идет о деле, а не о справедливости; справедливость - это вот задача Николая. И я еще раз скажу, что справедливость, как вы ее понимаете, пагубна для дела.
Захар. Позвольте, дорогой! Вы говорите парадоксы!
Полина. Деловые разговоры при мне... с утра...
Михаил. Тысяча извинений, но я буду продолжать... Я считаю это объяснение решительным. До моего отъезда в отпуск я держал завод вот так (показывает сжатый кулак), и у меня никто не смел пищать! Все эти воскресные развлечения, чтения и прочие штуки я, как вам известно, не считал полезными в наших условиях... Сырой русский мозг не вспыхивает огнем разума, когда в него попадает искра знания,- он тлеет и чадит...
Николай. Говорить надо спокойно.
Михаил (едва сдерживаясь). Благодарю за совет. Он очень мудр, но - мне не годится! Ваше отношение к рабочим, Захар Иванович, в полгода развинтило и расшатало весь крепкий аппарат, созданный моим восьмилетним трудом. Меня уважали, меня считали хозяином... Теперь всем ясно, что в деле два хозяина, добрый и злой. Добрый, конечно, вы...
Захар (смущенно). Позвольте... Зачем же так?
Полина. Михаил Васильевич, вы говорите очень странно!
Михаил. Я имею причину говорить так... я поставлен в глупейшее положение! Прошлый раз я заявил рабочим, что скорее закрою фабрику, чем выгоню Дичкова... Они поняли, что я сделаю так, как говорю, и успокоились. В пятницу вы, Захар Иванович, сказали рабочему Грекову, что Дичков - грубый человек и вы его собираетесь прогнать...
Захар (мягко). Но, дорогой мой, если он бьет людей по зубам... и прочее? Согласитесь - этого нельзя терпеть! Мы же европейцы, мы культурные люди!
Михаил. Прежде всего мы - фабриканты! Рабочие каждый праздник бьют друг друга по зубам,- какое нам до этого дело? Но вопрос о необходимости учить рабочих хорошим манерам вам придется решать после, а сейчас вас ждет в конторе депутация - она будет требовать, чтобы вы прогнали Дичкова. Что вы думаете делать?
Захар. Но разве Дичков такой ценный человек, а?
Николай (сухо). Насколько я понимаю - здесь дело идет не о человеке, а о принципе.
Михаил. Именно! Стоит вопрос: кто хозяин на фабрике - мы с вами или рабочие?
Захар (растерянно). Да, я понимаю! Но...
Михаил. Если мы уступим им,- я не знаю, чего они еще потребуют. Это нахалы. Воскресные школы и прочее сыграло свою роль за полгода - они смотрят на меня волками, и есть уже прокламации... слышен запах социализма... да!
Полина. Такая глушь, и вдруг - социализм... это забавно.
Михаил. Вы думаете? Уважаемая Полина Дмитриевна, когда дети малы, они все забавные, но постепенно они растут, и однажды - мы встречаемся с большими мерзавцами...
Захар. Что же вы хотите делать? А?
Михаил. Закрыть завод. Пусть немножко поголодают, это их охладит. (Яков встает, подходит к столу и выпивает; потом медленно уходит прочь.) Когда мы закроем завод, в дело вступят женщины... Они будут плакать, а слезы женщин действуют на людей, опьяненных мечтами, как нашатырный спирт,они отрезвляют!
Полина. Вы ужасно жестко говорите!
Михаил. Так требует жизнь.
Захар. Но, знаете, эта мера... вызвана ли она необходимостью?
Михаил. Вы можете предложить что-нибудь другое?
Захар. Если я пойду поговорю с ними, а?
Михаил. Вы, конечно, уступите им, и тогда мое положение станет невозможным... Вы извините меня, но ваши колебания мне обидны, да! Не говоря о их вреде...
Захар (поспешно). Но, дорогой, ведь я не возражаю, я только думаю. Вы знаете, я больше помещик, чем промышленник... Все это для меня ново, сложно... Хочется быть справедливым... Крестьяне мягче, добродушнее рабочих... с ними я живу прекрасно!.. Среди рабочих есть очень любопытные фигуры, но в массе - я соглашаюсь - они очень распущенны...
Михаил. Особенно с той поры, как вы надавали им обещаний...
Захар. Но, видите ли, после вашего отъезда сразу началось какое-то оживление... то есть возбуждение... Я, может быть, вел себя неосторожно... однако нужно было успокоить их. Писали в газетах о нас... И очень резко, знаете...
Михаил (нетерпеливо). Сейчас семнадцать минут одиннадцатого. Вопрос необходимо решить; он стоит так: или я закрываю завод, или ухожу из дела. Закрыв завод, мы не терпим убытка,- я принял меры. Спешные заказы готовы, и в складах кое-что есть...
Захар. Н-да-а. Необходимо решить сейчас... я понимаю! Как вы думаете, Николай Васильевич?
Николай. Думаю, что брат прав. Необходимо твердо держаться строго определенных принципов, если нам дорога культура.
Захар. То есть вы тоже думаете - закрыть? Как это досадно!.. Дорогой Михаил Васильевич, не обижайтесь на меня... я отвечу минут... через десять!.. Хорошо?
Михаил. Пожалуйста!
Захар. Полина, я тебя попрошу, иди со мною...
Полина (идя за мужем). Ах, боже мой! Как все это неприятно...
Захар. У крестьянина есть врожденное веками чувство уважения к дворянину...
(Ушли.)
Михаил (сквозь зубы). Кисель! Это он говорит после аграрных погромов на юге! Дуррак...
Николай. Спокойнее, Михаил! Зачем так распускаться?
Михаил. У меня нервы болят, пойми! Я иду на фабрику и - вот! (Вынимает из кармана револьвер.) Меня ненавидят благодаря этому болвану! И я не могу бросить дело - ты первый осудил бы меня за это. В нем весь наш капитал. Уйди я - этот лысый идиот все погубит.
Николай (спокойно). Это скверно, если ты не преувеличиваешь.
Синцов (идет). Вас просят рабочие...
Михаил. Меня? Что такое?
Синцов. Распространился слух, что с обеда завод закроют.
Михаил (брату). Каково! Откуда они знают?
Николай. Вероятно, это Яков Иванович сказал.
Михаил. А... черт! (Смотрит на Синцова с раздражением, которого не может сдержать.) А почему именно вы так беспокоитесь, господин Синцов? Приходите, спрашиваете... а?
Синцов. Меня просил сходить за вами бухгалтер.
Михаил. Да? Что это за привычка у вас смотреть исподлобья и демонски кривить губы? Чему вы рады, смею спросить?..
Синцов. Я думаю - это мое дело.
Михаил. А я думаю иначе... и предлагаю вам вести себя со мной более прилично... да! (Синцов пристально смотрит на него.) Ну-с? Чего вы ждете?
Татьяна (входит с правой стороны). А, директор... торопитесь? (Кричит Синцову.) Матвей Николаевич, здравствуйте!
Синцов (ласково). Добрый день! Как чувствуете себя? Не устали, нет?
Татьяна. Нет, спасибо. Руки болят от весел...Идете на службу? Я вас провожу до калитки. Знаете, что я вам хочу сказать?
Синцов. Нет, разумеется.
Татьяна (идет рядом с Синцовым). Во всем, что вы вчера говорили, много ума, но еще больше - чего-то эмоционального, преднамеренного... Есть речи, которые более убедительны тогда, когда в них мало чувства... (Не слышно, что говорят.)
Михаил. Извольте видеть, какая ситуация! Служащий ваш, которого вы оборвали за дерзость, фамильярничает на ваших глазах с женой брата вашего компаньона... Брат - пьяница, жена - актриса. И на кой черт они сюда приехали? Неизвестно!..
Николай. Странная женщина. Красива, умеет одеваться, так соблазнительна - и, кажется, устраивает роман с нищим. Эксцентрично, но глупо.
Михаил (с иронией). Это демократизм. Она, видишь ли, дочь сельской учительницы и говорит, что ее всегда тянет к простым людям... Черт меня дернул связаться с этими помещиками...
Николай. Ну, положим, это неплохо, хозяин дела - ты.
Михаил. Буду! Но еще не хозяин...
Николай. Я думаю, она очень доступна... кажется - чувственная.
Михаил. Этот либерал - спать лег там, что ли?.. Нет, Россия нежизнеспособна, говорю я!.. Люди сбиты с толку, никто не в состоянии точно определить свое место, все бродят, мечтают, говорят... Правительство кучка каких-то обалдевших людей... злые, глупые, они ничего не понимают, ничего не умеют делать...
Татьяна (возвращается). Кричите?.. Все почему-то начинают кричать...
Аграфена. Михаил Васильевич, вас просят Захар Иванович.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Враги'


1 2