Лежа в каюте и слушая, как стонет мое суденышко под натиском океана, я не мог поверить, что его обшивка служит уже столько лет. Несмотря на свой почтенный возраст, «Язычник» держался молодцом.
Около двух часов ночи я услышал гулкий удар – это лопнула ванта. Она застонала, подобно раненому существу. Я отдраил люк и выглянул наружу. Гигантские валы, подхлестываемые ветром, дыбились с обоих бортов. Ветер, усиливаясь, давил на меня.
Яхта резко уваливалась. Мачта ее описывала все более широкую дугу: под могучими порывами ветра она наклонялась так сильно, что чуть не касалась гребней волн.
Стремительно скатившись с очередной волны, яхта врезалась в следующую, содрогаясь под многотонным грузом зеленоватой воды. А когда нос выныривал на поверхность, по палубе катился целый каскад, низвергавшийся с кормы обратно в океан.
Очутившись между двумя волнами, яхта на мгновение оказывалась защищенной от ветра и резко выравнивалась. Потом она снова взлетала на гребень и под напором ветра почти валилась на бок. Я не мог удержаться на ногах. Когда на «Язычник» обрушивались огромные валы, гонимые ураганом, он подскакивал особенно высоко. Нос взлетал вверх, словно подброшенный динамитом, яхта резко кидалась в сторону, волны, захлестывая палубу, тянули ее вниз, а подветренный борт исчезал в океане. Потом яхта стряхивала с себя груз воды и катилась вниз с волны.
Лопнувшая ванта – передняя по правому борту – со свистом, как хлыст, рассекала воздух. Она как бы кричала об опасности, грозившей мачте, которая раскачивалась в бушующем мраке, удерживаемая только одной правой вантой.
Ветер сорвал у меня с головы вязаную шапочку и унес ее прочь. Вскоре я вымок до нитки.
Оглядев бушующий океан, я убедился в полной бесполезности спасательного пояса и тут же снял его.
Прежде чем выскочить на палубу, я обвязался прочной веревкой, а конец ее привязал к поручням рубки. Выждав, пока вода схлынет, я вылез из люка, захлопнул крышку, побежал на шкафут и растянулся на палубе головой к носу яхты. Ветер цепкими пальцами схватил полу моей рубашки, раздул ее, раздирая ее в клочки и отрывая пуговицы. Напрягая все силы, я удерживался на месте. Встать или хотя бы сесть на таком ветру было немыслимо. Когда я на мгновение поднимал голову, глаза начинали болеть, а волосы били меня по лицу.
Еще до урагана я протянул спасательный леер от носа к корме, пропустив его через ванты. Два других леера были протянуты вдоль бортов к румпелю. На этих леерах через каждые два фута были завязаны двойные узлы, за них я теперь хватался каждый раз, как очередной поток воды с шумом прокатывался по палубе.
Я подтянулся на несколько футов вперед и тут же уцепился за леер руками и ногами. Когда вода снова схлынула, я передвинул немного вдоль поручня конец, которым обвязался вокруг пояса, и опять продвинулся вперед. Двигался я, конечно, очень медленно. Наконец, я добрался до правых вант и осмотрел повреждение.
Оказалось, что ослабел талреп задней ванты. Качания мачты, описывавшей широкую дугу, натянули переднюю, более слабую ванту, уже поврежденную скатом, и она лопнула. Теперь мачту удерживала только одна ванта, которая не была достаточно туго натянута, поскольку развинтился талреп. Нагрузка на нее была огромна, и я знал, что долго она не выдержит. Всякий раз, как корма яхты подымалась, а нос врезался в волну, мачта, казалось, готова была переломиться у основания.
Я затянул талреп руками, но этого было недостаточно. Одна ванта не могла удержать мачту. Спасти ее можно было, только сделав отчаянную попытку ослабить талреп штага у форштевня и заложить его за вант-путенс лопнувшей ванты в качестве фальшивой ванты.
Когда очередная волна, окатив меня с ног до головы, исчезла за кормой, я приготовился отвязать конец и закрепить его на несколько футов ближе к носу, чтобы потом пробраться к форштевню. Я двигался по палубе медленно и осторожно. В промежутке между двумя волнами я надежно закрепил конец впереди себя. Если бы не этот трос, волны давно смыли бы меня за корму.
Последний участок палубы до переднего люка был особенно опасным, так как там некуда было привязать конец и я мог держаться только за леера. Я следил за тем, как волны перехлестывают через поручни, выжидал… потом ринулся вперед. Удача! Волны с недовольным ворчанием окатывали меня, когда я приступил к работе. Я торопливо освободил фока-штаг и, крепко сжимая его конец, скользнул назад к вантам.
Лежа на спине, я подставлял ветру только поднятые руки. Я не спешил, тщательно обдумывая каждое свое движение. Наконец все было кончено: «Язычник» вновь обрел все четыре ванты, и я вздохнул с облегчением. Теперь, когда мачта была надежно закреплена, палуба яхты выглядела уже не так мрачно. Но тут я совершил ошибку, едва не стоившую мне жизни. Забыв об урагане, я приподнялся, чтобы полюбоваться делом своих рук. Яростный ветер согнул меня почти пополам, волна с ревом подхватила меня, ударила о рубку, потом о ванты и унесла через поручни в бушующий океан.
К счастью, я был обвязан вокруг пояса тросом. Океан вертел и швырял меня во все стороны. Яхта накренилась, а я барахтался в бурлящей пене, крепко стиснув губы, чтобы не захлебнуться. Я все время ударялся о корпус яхты, то погружаясь в воду, то всплывая на поверхность. Одна из волн нависла так круто, что яхта не могла вскарабкаться на нее. «Язычник» резко накренился, высоко задрав наветренный борт. Меня буквально вырвало из воды, и если бы не ветер, я мог бы прогуляться по борту яхты как по полу. Надо мной с журчанием стекала вода.
Мое суденышко, очутившись между ветром и волной, нырнуло в воду. Я порадовался тому, что меня не было в эту минуту на яхте, так как волна поглотила ее нос и могучим потоком прокатилась по палубе.
Когда океан повлек яхту дальше, я хлебнул немало соленой воды. Я беспорядочно бил по воде руками и ногами, яхта прыгала и кружилась на волнах, казалось, вот-вот она завалится на бок и пойдет ко дну.
Через несколько минут отчаянной борьбы с океаном я вконец обессилел. От ударов о корпус у меня гудела голова, соленая вода попала в желудок и легкие, я начинал задыхаться. Не в силах больше бороться за свою жизнь, я перестал сопротивляться, мне все уже было безразлично. Рядом я видел борт яхты и серую громаду волны, но не мог ни добраться до судна, ни уклониться от удара. Я весь обмяк, стал как бы частью моря. Я уже слышал пение сирен.
Белый корпус «Язычника» был совсем близко, он высился надо мной как стена. Мне хотелось дотянуться до него и вскарабкаться наверх. Я закрыл глаза, ожидая, что будет. Целая вереница волн обрушилась на борт яхты. Меня ударило о поручни и перебросило через них. Палуба круто накренилась, и я налетел на рубку. Яхта начала подниматься на новую волну.
Я сразу понял, что пришло спасение. Помню, как меня рвало соленой водой, как я слабо дергал мокрый узел на поручнях. Потом я скользнул в люк, кое-как задраил его за собой и бессильно повалился на пол в каюте. Я был слишком слаб и измучен, чтобы думать о чем-нибудь. Много часов катался я по полу, ударяясь о койки, когда яхта кренилась то на один, то на другой борт. Потом, собравшись с силами, я залез на койку, обвязался веревками и забылся тяжелым сном.
БЕЗ МАЧТЫ
Когда я открыл глаза, было уже светло.
Проснулся я не потому, что выспался, и не потому, что меня разбудил свет. Даже за двое суток я не мог бы отоспаться, даже мощный прожектор не пробудил бы меня от глубокого сна. Я проснулся потому, что яхта внезапно изменила свое поведение. Теперь она взлетала и падала так резко, как никогда раньше. Она валилась то на один, то на другой борт и поднималась так высоко, что я боялся за киль.
Сперва мне показалось, что яхта кувыркается на волнах. Но потолок все время был у меня над головой, и я стал раздумывать о том, что произошло.
Больше всего меня поразило, что рев непогоды утих. Когда я впал в забытье, ураганные ветры громко завывали в снастях. Теперь же, кроме плеска воды в трюме, стука на палубе да журчания случайной волны, не было слышно почти ничего, и это показалось мне странным.
Сочетание тишины и яростной качки поразило меня.
Развязав свои путы, я добрел до люка, натыкаясь на переборки, приоткрыл люк и выглянул на палубу. Я увидел широкую полосу пены и плещущие волны. Но воздух был неподвижен. Громадные пологие валы исчезли бесследно, и вместо них вздымались и опускались отвесные водяные горы.
Я понял, что нахожусь в центре урагана – штилевой зоне, вокруг которой свирепствуют жестокие ветры. Тысячи волн, гонимые ветрами, со всех сторон сбегаются сюда, сталкиваясь и захлестывая друг друга.
Трудно передать, что это за зрелище. Представьте себе, что вы находитесь на скале, окруженной со всех сторон множеством других скал, и вдруг, словно по команде, они оживают и с остервенением набрасываются друг на друга, как голодные звери.
Вокруг, насколько хватал глаз, вздымались целые водяные пирамиды. То тут, тот там их рассекали другие волны, они меняли очертания и разлетались мелкими брызгами. Палуба почти все время была залита водой, плавучий якорь стал ненужен. Яхта вертелась во все стороны, чертя мачтой воду то справа, то слева. Внезапно она взлетала высоко вверх и так же внезапно падала.
У меня начался приступ морской болезни. Непрерывная качка и вид волнующегося океана вызвали у меня рвоту. Я больше не мог сдерживаться.
Вернувшись в каюту, я снова лег на койку и опутал себя веревками. Нужно было встать, откачать воду из трюма, задраить разбитый люк, но у меня не было сил шевельнуться. Я даже не мог держаться за края койки, когда яхта кренилась, и беспомощно катался из стороны в сторону, удерживаемый от падения веревками.
Все утро у меня кружилась голова, а яхта грозила развалиться на части. Я не мог уснуть,– лежал и прислушивался. Меня мучил страх перед тем, что ожидает мое суденышко в этой нескончаемой яростной схватке с океаном.
Вскоре после полудня яхта попала во внешнюю зону урагана. Снова в снастях завыл и засвистел ветер. Теперь он дул с юга, и моя койка оказалась у наветренного борта. Старая, видавшая виды дубовая обшивка в какой-нибудь дюйм толщиной отделяла меня от бушующего океана. Почти все время моя койка, наклонившись, висела высоко в воздухе. Вода заливала палубу и просачивалась через поврежденный люк. Она окропляла меня, и мне становилось легче, я меньше страдал от морской болезни.
Я все еще был привязан к койке. Движения судна стали плавнее, и тошнота улеглась. Теперь под ветром жестокая качка стала размеренной и привычной.
Я слышал, как ветер дико завывает в снастях, чувствовал, как яхта вздрагивает перед каждым скачком. Волны, подхлестываемые ветром, рычали, как стаи волков. Через люк текла вода, поэтому пришлось встать, чтобы заткнуть отверстие старыми брюками. Я понимал, что теперь нужно выйти на палубу и обрезать гика-шкот, который при каждом взлете на волну колотил по корме. Кроме того, нужно было откачать воду из трюма. Но вспомнив, как я чудом спасся от гибели, я решил, что болтающийся гик и вода в трюме чепуха по сравнению с риском, которому я подвергся бы, выйдя на палубу. Я снова лег на мокрую койку, обвязался веревками и стал ждать, напряженно прислушиваясь.
Чтобы выдержать ураган на маленьком суденышке, надо иметь крепкие нервы. Больше всего угнетает ощущение полной беспомощности. Ураган – всевластный и безраздельный владыка океана, а судно – его игрушка, скорлупка в бушующей стихии.
Есть только один способ выдержать ураган: нужно лечь на спину и привязаться к койке, задраив предварительно все люки и принайтовив все подвижные предметы. Но лежать без дела трудно: все время тревожит мысль о том, что творится на судне. А вдруг где-нибудь образовалась течь или нужно что-нибудь починить? Осматривать судно во время урагана – занятие нелегкое. О том, чтобы выйти на палубу, нечего и думать. И вот долгие мучительные часы я лежал на койке, ждал и пытался на слух определить, что происходит с яхтой.
Возраст «Язычника», его шпангоуты и обшивка, не менявшиеся много лет, вызывали у меня серьезные опасения. Слишком стара яхта, чтобы долго бороться с ураганом,– эта мысль не давала мне покоя. Кроме того, я тревожился о резиновой лодке. Перед ураганом я спустил ее на воду, привязав тросом к корме. Выходя в последний раз на палубу, я заметил, как она прыгает по волнам, то и дело скрываясь в пене и брызгах. Но это было во время затишья, когда у меня начался приступ морской болезни. Теперь я мог только надеяться, что лодка цела. Если нет, в случае аварии мне не на чем будет спастись. Я хотел было выйти на палубу и взглянуть на нее, но тут же решил, что риск слишком велик. В конце концов от этого ничего не изменится: если лодка на месте – хорошо, а если нет – значит, так тому и быть.
Не знаю, сколько часов я пролежал, привязанный к койке, ожидая, когда ураган начнет стихать. Наступила ночь. Время тянулось медленно. Ураган длился уже около тридцати часов; все так же отчаянно сотрясалась яхта, все так же ревел ветер, бушевал океан, трещал рангоут и плескалась вода в трюме.
На рассвете 7 сентября – после двух штормовых дней – произошло несчастье. Впервые я почувствовал, что случилось неладное, когда яхта рыскнула к ветру и не выровнялась. Волны ударяли в борт и перекатывались через палубу. Яхта содрогалась при каждом таком ударе, кренясь сильнее обычного, корпус ее скрипел и трещал. Она металась, словно подталкиваемая чьей-то гиганхской рукой. Да, такое испытание было моему суденышку не по силам.
Развязав веревки, я выглянул наружу. Там творилось то же, что и прежде: беснующиеся волны, потоки воды на пдлубе, брызги и пена, ударяющие в лицо, беспорядочные прыжки яхты при каждом порыве ветра или ударе волны.
Я сразу понял, что плавучего якоря больше нет,– видимо, трос перетерся о ватерштаг. Я стал искать, чем бы заменить его. Нужно было во что бы то ни стало повернуть яхту к ветру, а это возможно только при помощи плавучего якоря. Изготовить его сейчас, когда «Язычник» носился по волнам, я бы не смог, к тому же на это не было времени – за какой-нибудь час яхта развалилась бы на части. Словно в подтверждение моих мыслей большая волна ударила в борт, сильно накренив яхту. Я решительно взялся за дело.
В каюте привязанный к основанию мачты лежал мой заржавленный самодельный якорь. Если поднять его наверх и бросить в воду, он, волочась на цепи за яхтой, заставит ее развернуться носом к ветру. Я решил попытать счастья и стал шарите в темноте. Найдя якорь, я завернул его в кливер и обмотал шкотами. Чтобы он не пошел ко дну, я привязал к лапам свой спасательный пояс и приготовился выбросить якорь через люк в море.
Мне страшно не хотелось выходить на палубу, но это было необходимо. С трудом я вытолкнул якорь наружу, выполз вслед за ним, низко пригибаясь от ветра. Столкнув якорь за борт, я крепко держал конец троса и, приподняв голову на уровне комингса, следил за якорем. Теперь трос нужно было закрепить на носу. Выждав, я решительно двинулся вперед. В это мгновение яхта стала боком к волне, которая должна была отшвырнуть ее в сторону.
Наветренный фальшборт не особенно привлекал меня, и я бросился к другому борту. Под прикрытием рубки я мог идти пригнувшись, но приходилось глядеть в оба: фальшборт правой стороны был снесен волнами. Если меня смоет за борт, ухватиться будет не за что. Миновав рубку, я очутился на ветру, распластался на палубе и пополз. Трос, обвязанный у меня вокруг пояса, все время был прочно закреплен. Кроме того, я держался за леер, протянутый вдоль палубы.
Я опасался, что какая-нибудь большая волна подхватит меня и вынесет за борт, но мне удалось благополучно добраться до форштевня и привязаться к кнехту. Не теряя времени, я соединил трос якоря с цепью и бросился назад под защиту рубки.
Яхта сильно рыскала по воде. Если якорь будет тормозить движение, судно повернется носом к ветру. Я надеялся, что это произойдет скоро.
Но тут налетел могучий порыв ветра, горы воды вздыбились над яхтой. Она резко накренилась, обшивка затрещала так громко, что треск был слышен даже сквозь рев непогоды. В ужасе я бросился вниз.
С каждой волной натиск усиливался. На мгновение яхта почти легла на бок и переборка заняла место пола. Темная каюта наполнилась грохотом сорвавшихся с места вещей. Прежде чем в моем маленьком мирке все успело прийти в порядок, яхта вновь содрогнулась. Потом еще и еще.Теперь волны били уже в правый борт, от их ударов яхта повернулась на 180°. Внезапно послышался треск ломающегося дерева, от которого кровь застыла у меня в жилах. Мачта! Наверное, с ней случилось неладное.
Я понимал, что означает сломанная мачта в такую непогоду. Спотыкаясь, заковылял я в темноте к трапу. Тяжелый удар обрушился на корму – это набежала очередная волна. И тут неожиданно трюмная дверка исчезла из виду, скрытая какой-то серой пеленой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Около двух часов ночи я услышал гулкий удар – это лопнула ванта. Она застонала, подобно раненому существу. Я отдраил люк и выглянул наружу. Гигантские валы, подхлестываемые ветром, дыбились с обоих бортов. Ветер, усиливаясь, давил на меня.
Яхта резко уваливалась. Мачта ее описывала все более широкую дугу: под могучими порывами ветра она наклонялась так сильно, что чуть не касалась гребней волн.
Стремительно скатившись с очередной волны, яхта врезалась в следующую, содрогаясь под многотонным грузом зеленоватой воды. А когда нос выныривал на поверхность, по палубе катился целый каскад, низвергавшийся с кормы обратно в океан.
Очутившись между двумя волнами, яхта на мгновение оказывалась защищенной от ветра и резко выравнивалась. Потом она снова взлетала на гребень и под напором ветра почти валилась на бок. Я не мог удержаться на ногах. Когда на «Язычник» обрушивались огромные валы, гонимые ураганом, он подскакивал особенно высоко. Нос взлетал вверх, словно подброшенный динамитом, яхта резко кидалась в сторону, волны, захлестывая палубу, тянули ее вниз, а подветренный борт исчезал в океане. Потом яхта стряхивала с себя груз воды и катилась вниз с волны.
Лопнувшая ванта – передняя по правому борту – со свистом, как хлыст, рассекала воздух. Она как бы кричала об опасности, грозившей мачте, которая раскачивалась в бушующем мраке, удерживаемая только одной правой вантой.
Ветер сорвал у меня с головы вязаную шапочку и унес ее прочь. Вскоре я вымок до нитки.
Оглядев бушующий океан, я убедился в полной бесполезности спасательного пояса и тут же снял его.
Прежде чем выскочить на палубу, я обвязался прочной веревкой, а конец ее привязал к поручням рубки. Выждав, пока вода схлынет, я вылез из люка, захлопнул крышку, побежал на шкафут и растянулся на палубе головой к носу яхты. Ветер цепкими пальцами схватил полу моей рубашки, раздул ее, раздирая ее в клочки и отрывая пуговицы. Напрягая все силы, я удерживался на месте. Встать или хотя бы сесть на таком ветру было немыслимо. Когда я на мгновение поднимал голову, глаза начинали болеть, а волосы били меня по лицу.
Еще до урагана я протянул спасательный леер от носа к корме, пропустив его через ванты. Два других леера были протянуты вдоль бортов к румпелю. На этих леерах через каждые два фута были завязаны двойные узлы, за них я теперь хватался каждый раз, как очередной поток воды с шумом прокатывался по палубе.
Я подтянулся на несколько футов вперед и тут же уцепился за леер руками и ногами. Когда вода снова схлынула, я передвинул немного вдоль поручня конец, которым обвязался вокруг пояса, и опять продвинулся вперед. Двигался я, конечно, очень медленно. Наконец, я добрался до правых вант и осмотрел повреждение.
Оказалось, что ослабел талреп задней ванты. Качания мачты, описывавшей широкую дугу, натянули переднюю, более слабую ванту, уже поврежденную скатом, и она лопнула. Теперь мачту удерживала только одна ванта, которая не была достаточно туго натянута, поскольку развинтился талреп. Нагрузка на нее была огромна, и я знал, что долго она не выдержит. Всякий раз, как корма яхты подымалась, а нос врезался в волну, мачта, казалось, готова была переломиться у основания.
Я затянул талреп руками, но этого было недостаточно. Одна ванта не могла удержать мачту. Спасти ее можно было, только сделав отчаянную попытку ослабить талреп штага у форштевня и заложить его за вант-путенс лопнувшей ванты в качестве фальшивой ванты.
Когда очередная волна, окатив меня с ног до головы, исчезла за кормой, я приготовился отвязать конец и закрепить его на несколько футов ближе к носу, чтобы потом пробраться к форштевню. Я двигался по палубе медленно и осторожно. В промежутке между двумя волнами я надежно закрепил конец впереди себя. Если бы не этот трос, волны давно смыли бы меня за корму.
Последний участок палубы до переднего люка был особенно опасным, так как там некуда было привязать конец и я мог держаться только за леера. Я следил за тем, как волны перехлестывают через поручни, выжидал… потом ринулся вперед. Удача! Волны с недовольным ворчанием окатывали меня, когда я приступил к работе. Я торопливо освободил фока-штаг и, крепко сжимая его конец, скользнул назад к вантам.
Лежа на спине, я подставлял ветру только поднятые руки. Я не спешил, тщательно обдумывая каждое свое движение. Наконец все было кончено: «Язычник» вновь обрел все четыре ванты, и я вздохнул с облегчением. Теперь, когда мачта была надежно закреплена, палуба яхты выглядела уже не так мрачно. Но тут я совершил ошибку, едва не стоившую мне жизни. Забыв об урагане, я приподнялся, чтобы полюбоваться делом своих рук. Яростный ветер согнул меня почти пополам, волна с ревом подхватила меня, ударила о рубку, потом о ванты и унесла через поручни в бушующий океан.
К счастью, я был обвязан вокруг пояса тросом. Океан вертел и швырял меня во все стороны. Яхта накренилась, а я барахтался в бурлящей пене, крепко стиснув губы, чтобы не захлебнуться. Я все время ударялся о корпус яхты, то погружаясь в воду, то всплывая на поверхность. Одна из волн нависла так круто, что яхта не могла вскарабкаться на нее. «Язычник» резко накренился, высоко задрав наветренный борт. Меня буквально вырвало из воды, и если бы не ветер, я мог бы прогуляться по борту яхты как по полу. Надо мной с журчанием стекала вода.
Мое суденышко, очутившись между ветром и волной, нырнуло в воду. Я порадовался тому, что меня не было в эту минуту на яхте, так как волна поглотила ее нос и могучим потоком прокатилась по палубе.
Когда океан повлек яхту дальше, я хлебнул немало соленой воды. Я беспорядочно бил по воде руками и ногами, яхта прыгала и кружилась на волнах, казалось, вот-вот она завалится на бок и пойдет ко дну.
Через несколько минут отчаянной борьбы с океаном я вконец обессилел. От ударов о корпус у меня гудела голова, соленая вода попала в желудок и легкие, я начинал задыхаться. Не в силах больше бороться за свою жизнь, я перестал сопротивляться, мне все уже было безразлично. Рядом я видел борт яхты и серую громаду волны, но не мог ни добраться до судна, ни уклониться от удара. Я весь обмяк, стал как бы частью моря. Я уже слышал пение сирен.
Белый корпус «Язычника» был совсем близко, он высился надо мной как стена. Мне хотелось дотянуться до него и вскарабкаться наверх. Я закрыл глаза, ожидая, что будет. Целая вереница волн обрушилась на борт яхты. Меня ударило о поручни и перебросило через них. Палуба круто накренилась, и я налетел на рубку. Яхта начала подниматься на новую волну.
Я сразу понял, что пришло спасение. Помню, как меня рвало соленой водой, как я слабо дергал мокрый узел на поручнях. Потом я скользнул в люк, кое-как задраил его за собой и бессильно повалился на пол в каюте. Я был слишком слаб и измучен, чтобы думать о чем-нибудь. Много часов катался я по полу, ударяясь о койки, когда яхта кренилась то на один, то на другой борт. Потом, собравшись с силами, я залез на койку, обвязался веревками и забылся тяжелым сном.
БЕЗ МАЧТЫ
Когда я открыл глаза, было уже светло.
Проснулся я не потому, что выспался, и не потому, что меня разбудил свет. Даже за двое суток я не мог бы отоспаться, даже мощный прожектор не пробудил бы меня от глубокого сна. Я проснулся потому, что яхта внезапно изменила свое поведение. Теперь она взлетала и падала так резко, как никогда раньше. Она валилась то на один, то на другой борт и поднималась так высоко, что я боялся за киль.
Сперва мне показалось, что яхта кувыркается на волнах. Но потолок все время был у меня над головой, и я стал раздумывать о том, что произошло.
Больше всего меня поразило, что рев непогоды утих. Когда я впал в забытье, ураганные ветры громко завывали в снастях. Теперь же, кроме плеска воды в трюме, стука на палубе да журчания случайной волны, не было слышно почти ничего, и это показалось мне странным.
Сочетание тишины и яростной качки поразило меня.
Развязав свои путы, я добрел до люка, натыкаясь на переборки, приоткрыл люк и выглянул на палубу. Я увидел широкую полосу пены и плещущие волны. Но воздух был неподвижен. Громадные пологие валы исчезли бесследно, и вместо них вздымались и опускались отвесные водяные горы.
Я понял, что нахожусь в центре урагана – штилевой зоне, вокруг которой свирепствуют жестокие ветры. Тысячи волн, гонимые ветрами, со всех сторон сбегаются сюда, сталкиваясь и захлестывая друг друга.
Трудно передать, что это за зрелище. Представьте себе, что вы находитесь на скале, окруженной со всех сторон множеством других скал, и вдруг, словно по команде, они оживают и с остервенением набрасываются друг на друга, как голодные звери.
Вокруг, насколько хватал глаз, вздымались целые водяные пирамиды. То тут, тот там их рассекали другие волны, они меняли очертания и разлетались мелкими брызгами. Палуба почти все время была залита водой, плавучий якорь стал ненужен. Яхта вертелась во все стороны, чертя мачтой воду то справа, то слева. Внезапно она взлетала высоко вверх и так же внезапно падала.
У меня начался приступ морской болезни. Непрерывная качка и вид волнующегося океана вызвали у меня рвоту. Я больше не мог сдерживаться.
Вернувшись в каюту, я снова лег на койку и опутал себя веревками. Нужно было встать, откачать воду из трюма, задраить разбитый люк, но у меня не было сил шевельнуться. Я даже не мог держаться за края койки, когда яхта кренилась, и беспомощно катался из стороны в сторону, удерживаемый от падения веревками.
Все утро у меня кружилась голова, а яхта грозила развалиться на части. Я не мог уснуть,– лежал и прислушивался. Меня мучил страх перед тем, что ожидает мое суденышко в этой нескончаемой яростной схватке с океаном.
Вскоре после полудня яхта попала во внешнюю зону урагана. Снова в снастях завыл и засвистел ветер. Теперь он дул с юга, и моя койка оказалась у наветренного борта. Старая, видавшая виды дубовая обшивка в какой-нибудь дюйм толщиной отделяла меня от бушующего океана. Почти все время моя койка, наклонившись, висела высоко в воздухе. Вода заливала палубу и просачивалась через поврежденный люк. Она окропляла меня, и мне становилось легче, я меньше страдал от морской болезни.
Я все еще был привязан к койке. Движения судна стали плавнее, и тошнота улеглась. Теперь под ветром жестокая качка стала размеренной и привычной.
Я слышал, как ветер дико завывает в снастях, чувствовал, как яхта вздрагивает перед каждым скачком. Волны, подхлестываемые ветром, рычали, как стаи волков. Через люк текла вода, поэтому пришлось встать, чтобы заткнуть отверстие старыми брюками. Я понимал, что теперь нужно выйти на палубу и обрезать гика-шкот, который при каждом взлете на волну колотил по корме. Кроме того, нужно было откачать воду из трюма. Но вспомнив, как я чудом спасся от гибели, я решил, что болтающийся гик и вода в трюме чепуха по сравнению с риском, которому я подвергся бы, выйдя на палубу. Я снова лег на мокрую койку, обвязался веревками и стал ждать, напряженно прислушиваясь.
Чтобы выдержать ураган на маленьком суденышке, надо иметь крепкие нервы. Больше всего угнетает ощущение полной беспомощности. Ураган – всевластный и безраздельный владыка океана, а судно – его игрушка, скорлупка в бушующей стихии.
Есть только один способ выдержать ураган: нужно лечь на спину и привязаться к койке, задраив предварительно все люки и принайтовив все подвижные предметы. Но лежать без дела трудно: все время тревожит мысль о том, что творится на судне. А вдруг где-нибудь образовалась течь или нужно что-нибудь починить? Осматривать судно во время урагана – занятие нелегкое. О том, чтобы выйти на палубу, нечего и думать. И вот долгие мучительные часы я лежал на койке, ждал и пытался на слух определить, что происходит с яхтой.
Возраст «Язычника», его шпангоуты и обшивка, не менявшиеся много лет, вызывали у меня серьезные опасения. Слишком стара яхта, чтобы долго бороться с ураганом,– эта мысль не давала мне покоя. Кроме того, я тревожился о резиновой лодке. Перед ураганом я спустил ее на воду, привязав тросом к корме. Выходя в последний раз на палубу, я заметил, как она прыгает по волнам, то и дело скрываясь в пене и брызгах. Но это было во время затишья, когда у меня начался приступ морской болезни. Теперь я мог только надеяться, что лодка цела. Если нет, в случае аварии мне не на чем будет спастись. Я хотел было выйти на палубу и взглянуть на нее, но тут же решил, что риск слишком велик. В конце концов от этого ничего не изменится: если лодка на месте – хорошо, а если нет – значит, так тому и быть.
Не знаю, сколько часов я пролежал, привязанный к койке, ожидая, когда ураган начнет стихать. Наступила ночь. Время тянулось медленно. Ураган длился уже около тридцати часов; все так же отчаянно сотрясалась яхта, все так же ревел ветер, бушевал океан, трещал рангоут и плескалась вода в трюме.
На рассвете 7 сентября – после двух штормовых дней – произошло несчастье. Впервые я почувствовал, что случилось неладное, когда яхта рыскнула к ветру и не выровнялась. Волны ударяли в борт и перекатывались через палубу. Яхта содрогалась при каждом таком ударе, кренясь сильнее обычного, корпус ее скрипел и трещал. Она металась, словно подталкиваемая чьей-то гиганхской рукой. Да, такое испытание было моему суденышку не по силам.
Развязав веревки, я выглянул наружу. Там творилось то же, что и прежде: беснующиеся волны, потоки воды на пдлубе, брызги и пена, ударяющие в лицо, беспорядочные прыжки яхты при каждом порыве ветра или ударе волны.
Я сразу понял, что плавучего якоря больше нет,– видимо, трос перетерся о ватерштаг. Я стал искать, чем бы заменить его. Нужно было во что бы то ни стало повернуть яхту к ветру, а это возможно только при помощи плавучего якоря. Изготовить его сейчас, когда «Язычник» носился по волнам, я бы не смог, к тому же на это не было времени – за какой-нибудь час яхта развалилась бы на части. Словно в подтверждение моих мыслей большая волна ударила в борт, сильно накренив яхту. Я решительно взялся за дело.
В каюте привязанный к основанию мачты лежал мой заржавленный самодельный якорь. Если поднять его наверх и бросить в воду, он, волочась на цепи за яхтой, заставит ее развернуться носом к ветру. Я решил попытать счастья и стал шарите в темноте. Найдя якорь, я завернул его в кливер и обмотал шкотами. Чтобы он не пошел ко дну, я привязал к лапам свой спасательный пояс и приготовился выбросить якорь через люк в море.
Мне страшно не хотелось выходить на палубу, но это было необходимо. С трудом я вытолкнул якорь наружу, выполз вслед за ним, низко пригибаясь от ветра. Столкнув якорь за борт, я крепко держал конец троса и, приподняв голову на уровне комингса, следил за якорем. Теперь трос нужно было закрепить на носу. Выждав, я решительно двинулся вперед. В это мгновение яхта стала боком к волне, которая должна была отшвырнуть ее в сторону.
Наветренный фальшборт не особенно привлекал меня, и я бросился к другому борту. Под прикрытием рубки я мог идти пригнувшись, но приходилось глядеть в оба: фальшборт правой стороны был снесен волнами. Если меня смоет за борт, ухватиться будет не за что. Миновав рубку, я очутился на ветру, распластался на палубе и пополз. Трос, обвязанный у меня вокруг пояса, все время был прочно закреплен. Кроме того, я держался за леер, протянутый вдоль палубы.
Я опасался, что какая-нибудь большая волна подхватит меня и вынесет за борт, но мне удалось благополучно добраться до форштевня и привязаться к кнехту. Не теряя времени, я соединил трос якоря с цепью и бросился назад под защиту рубки.
Яхта сильно рыскала по воде. Если якорь будет тормозить движение, судно повернется носом к ветру. Я надеялся, что это произойдет скоро.
Но тут налетел могучий порыв ветра, горы воды вздыбились над яхтой. Она резко накренилась, обшивка затрещала так громко, что треск был слышен даже сквозь рев непогоды. В ужасе я бросился вниз.
С каждой волной натиск усиливался. На мгновение яхта почти легла на бок и переборка заняла место пола. Темная каюта наполнилась грохотом сорвавшихся с места вещей. Прежде чем в моем маленьком мирке все успело прийти в порядок, яхта вновь содрогнулась. Потом еще и еще.Теперь волны били уже в правый борт, от их ударов яхта повернулась на 180°. Внезапно послышался треск ломающегося дерева, от которого кровь застыла у меня в жилах. Мачта! Наверное, с ней случилось неладное.
Я понимал, что означает сломанная мачта в такую непогоду. Спотыкаясь, заковылял я в темноте к трапу. Тяжелый удар обрушился на корму – это набежала очередная волна. И тут неожиданно трюмная дверка исчезла из виду, скрытая какой-то серой пеленой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31