– Не торопись. Торопятся те, кто спешит. А в государственных долах спешка не нужна. Надо судить его. Перед народом.
– Будет исполнено, Ослепительный.
– Встань, – сказал царь Сапронию. – Твоя преданность мне известна. Но за едой и развлечениями ты перестал стараться. Мне доложили, что ты держишь в загородном доме одиннадцать кошек. Я, кажется, ясно определил в указе, кому сколько полагается.
– Наговоры, Ослепительный! – взвизгнул Сапроний. У него сегодня был черный день.
– Пять котов и шесть кошек, – спокойно уточнил Павлидий.
– Хоть и люблю я тебя, Сапроний, а никому не позволю. Лишних кошек сдать!
И царь принялся за тыкву, варенную в меду, тщательно оберегая бороду от капель.
Горгия провел в обеденную палату тот самый мелкозавитой щеголь, что встречал его корабль.
Щеголь звали его Литеннон – заранее растолковал греку, как следует подползать к царю. Горгий на миг растерялся: но торжественному случаю он надел праздничный гиматий, обшитый по подолу красным меандром, а каменные плиты пола были нечисты от кошек. Однако размышлять не приходилось: подобрав гиматий, он стал на колени и пополз к царю.
Аргантоний милостиво принял подарки – куски янтаря и египетский душистый жир. Велел сесть.
– Фокея – союзник Тартесса, – сказал он, ощупывая грека взглядом. Медленно взял с блюда кусок мяса.
Кошки, тесня друг друга, потянулись к нему с ненасытным мявом. Но царь протянул кусок Горгию.
– Отведай. Мясо укрепляет силы. Я хочу знать, почему не стало видно в Тартессе фокейских кораблей.
Горгий сказал, что Фокея по-прежнему дорожит союзом с Тартессом, но на Море возникли большие опасности. Тут он подумал немного, припомнив выкрики давешних глашатаев, и добавил:
– Конечно, все знают, что Карфаген – ощипанная цапля на кривых ногах…
Аргантоний хмыкнул, оторвал для грека еще кусок мяса. Заговорил о чем-то с Павлидием.
За последние дни Горгий уже привык к звучанию тартесской речи, а тут, как ему показалось, разговор шел не по-тартесски. Слова шипели, как весла в кожаных уключинах. «Особый язык для себя придумали?» – подивился Горгий.
– Дошло до меня, – сказал царь, перейдя на греческий, – что ты хочешь выменять свои товары на оружие из черной бронзы. Так ли это?
– Фокея в опасности, великий басилевс, – осторожно ответил Горгий. – Персы собираются пойти на нас войной, потому и велено мне привезти из Тартесса оружие. И если у нас будет оружие из черной бронзы…
– Ослепительный, – сказал верховный казначей Миликон, не дав Горгию договорить, – грек не знает наших законов…
– Сапроний, прочти купцу закон, – велел царь. – В греческом переводе.
Поэт встал, нараспев произнес:
Тот, кто, замыслив измену владыке Тартесса,
Черную бронзу продаст иль подарит пришельцу,
Или расскажет, как делают черную бронзу,
Будет казнен заодно с чужеземным пришельцем:
Взрезав злодею живот и кишки у злодея изъявши,
Теми кишками удавят его за измену.
Все же именье злодея отпишут в казну, в Накопленье.
– Теперь, фокеец, ты знаешь. Закон на то и составлен, чтоб его знали, – сказал Аргантоний.
Придворные восхищенно зашептались. Царь откинулся на подушки, потирая живот обеими руками, лицо его исказила гримаса: видно, начиналось жжение. Павлидий подал ему чашу с водой, но Аргантоний оттолкнул ее и поднялся.
– Миликон, – сказал он, – поможешь греку в торговле.
Он удалился, сопровождаемый кошками. Павлидий вышел вслед за ним.
В галерее Венценосной Цапли царь оглянулся, недовольно буркнул:
– Ну, что еще? Покоя от вас нет.
– Грек лжет, Ослепительный, – доложил Павлидий. – Он сказал моим людям, что, опасаясь карфагенян, прошел Столбы безлунной ночью. А как известно, этими ночами стояла полная луна…
– Утомляешь ты меня, Павлидий. Если грек – карфагенский лазутчик, то займись, им. А мне не докучай. Эй, усыпального чтеца ко мне!
После ухода царя придворные почувствовали себя свободнее. Сапроний быстро доел баранину, выпил вина и, не отирая жирных губ, придвинул к себе тыкву в меду. Миликон, перебирая холеными пальцами бородку, шептал что-то на ухо ученому Кострулию, а тот хихикал, поводя вокруг острыми глазками.
Горгий сидел, не притрагиваясь к еде, и не знал, что делать. Уйти без разрешения было неприлично, оставаться – вроде бы ни к чему.
Наконец черные глаза Миликона остановились на нем.
– Не хочется в такую жару заниматься делами, – лениво сказал верховный казначей, – но что поделаешь, грек: царь повелел заняться тобой.
Горгий учтиво наклонил голову.
Сапроний оторвался от еды, засопел, остановил на Горгий тяжелый взгляд.
– Послушай, грек, – сказал он, – много ли в Фокее поэтов?
– Есть у нас певцы-аэды, – ответил Горгий. – А много ли их, не знаю, господин, не считал.
– Многочисленность поэтов идет во вред власти, – высказался Сапроний. И без обиняков добавил: – У меня кончился запас египетских благовоний. Умащиваться нечем.
– Чтобы тебя умастить, – насмешливо заметил Миликон, – надо извести столько жиру, сколько иному хватит на год.
Кострулий захихикал.
– Если бы это сказал не ты, светозарный Миликон… – недобрым тоном начал Сапроний.
– То ты бы немедля написал стихотворный донос, – закончил, смеясь, Миликон. – Знаю я тебя. – Он поднялся, стряхнул с одежды обглодки. – Идем, грек.
– Господин, – обратился Горгий к Сапронию, – у меня есть немного египетского жира. Если позволишь, я…
– Завтра вечером, – перебил его толстяк, – приходи в мой дом по ту сторону стены. Я пришлю за тобой раба.
Горгий поспешил за Миликоном, соображая на ходу, хватит ли для поэта двух амфор жира или придется пожертвовать три. Видно, этот пузатый – влиятельный человек при дворе, ничего не поделаешь, надо быть с ним в хороших отношениях.
Они вышли из дворца и остановились у массивных, обитых серебром колонн, подпиравших портал. Подскочили рабы с носилками, Миликон неторопливо взгромоздился, задернул полог. Рабы понесли его через широкую площадь, залитую солнцем. Горгий пошел следом. Раскаленные плиты жгли ноги сквозь подошвы сандалий.
Посредине площади перед храмом стояла четырехугольная башня старинной кладки. Сверкал, слепил глаза серебряный купол храма. Литые бронзовые двери были затворены, из дверей как бы вытягивались черные головы неведомого божества. И опять подивился Горгий расточительству тартесских правителей. Все сплошь – серебро и бронза, как еще не додумались вымостить ими площадь…
Пересекши площадь, вошли в тень оливковых деревьев. Здесь, окруженные садами, стояли дворцы – были они гораздо меньше и ниже царского, но тоже крепкостенные и затейливые. Горгий приметил, что каждый из них что-то выпячивал: то ли каменный гребень над кровлей, то ли треугольный зубец, то ли просто шест, раздвоенный кверху. Очевидно, в этой части города, обнесенной стенами, жили только знатные тартесситы, царские придворные, и у каждого был дворец побольше или поменьше, соответственно знатности.
Над дворцом Миликона возвышалось два гребня. Распахнулись чернобронзовые ворота, Горгий вслед за носилками вошел в тенистый двор с бассейном. Миликон сбросил одежды на руки рабов, полез, кряхтя от наслаждения, в бассейн. Поплескавшись, сделал знак Горгию. Тот проворно скинул гиматий и сандалии, спустился в прохладную воду. Миликон с усмешкой сказал:
– Когда высокорожденный зовет низшего в бассейн, он не должен ждать, пока низший разденется. Но ты не знаком с нашим обычаем, и я прощаю твое смешное желание стать со мной наравне.
Горгий рассыпался в извинениях, Миликон властно его прервал:
– Помолчи, грек. И не вздумай на меня брызгать. – Он уселся на ступень, по пояс в воде, а Горгию велел стать на ступень пониже. Во дворе не было ни «души, только бродили две-три диковинные птицы, обличьем похожие на цапель, но с пышными невиданно-прекрасными хвостами. Из глубины дворца доносились невнятные женские голоса.
– Дошло до меня, – начал Миликон, – что карфагеняне сожгли у Кирны фокейский флот. Верно ли это?
Нет, господин…
– Называй меня – светозарный. И подумай, прежде чем говорить «нет». Будет лучше, если ты скажешь правду.
– Это правда, светозарный. Сожжено в битве много кораблей; но потери карфагенян не уступают фокейским.
– Тем не менее, – жестко сказал Миликон, – уцелевшие фокейские корабли навсегда покинули западную часть Моря.
– Этого я не знаю. Когда я плыл сюда, наш флот стоял в Кумах.
– А в Столбах стоял карфагенский флот, не так ли?
Миликон пристально посмотрел на грека, в его черных и влажных, как маслины, глазах была усмешечка.
– Не знаю, светозарный. – Горгий обдумывал каждое слово. – Я прошел Столбы ночью и никого не видел.
– Никого не видел, – насмешливо передразнил Миликон. – И никто тебе ничего не передавал?
– Нет, – твердо сказал Горгий, почесывая под водой живот. Всегда, когда ему было не по себе, в животе у него холодело.
Миликон окунулся с головой, пофыркал, согнал ладонями воду с лица и бороды.
– Нахальных лжецов мы отправляем на рудники, – медленно сказал он. – Но я буду к тебе снисходителен. Через пять дней ты поплывешь обратно с грузом, которого желаешь.
– Спасибо, светозарный. Боги тебе воздадут за доброту. Но… не знаю, удастся ли мне снова без помехи пройти Столбы. Ты сам сказал, что карфагеняне…
– Ты сам сказал царю, что Карфаген – ощипанная цапля. Чего же ты боишься?
«Куда он клонит?» – беспокойно подумал Горгий, призывая на помощь всю свою изворотливость.
– Конечно, это так, – сказал он. – Но груз, который я повезу, заслуживает особой заботы, а мой корабль почти не вооружен. Я бы предпочел, светозарный, сухой путь до Майнаки.
Миликон провел пальцем под носом Горгия.
– Сухой путь закрыт.
– Как же так? – растерянно спросил Горгий. – Мне говорили в Майнаке…
– Ты слишком разговорчив, грек. Я тебе втолковываю, что горная дорога закрыта гадирскими отрядами. Твой корабль будет набит оружием. Через пять дней ты отплывешь. – Миликон, крупно шагая по ступеням, вышел из бассейна, лег на сплетенное из камыша ложе. Закрыл глаза. Добавил зевая: – Я дам тебе знать, когда нужно. С Амбоном торговли не затевай. Не разрешай своим людям бродить по городу. И помалкивай о нашем разговоре. А теперь ступай.
Горгий накинул на мокрое тело гиматий. Завязывая сандалии, сказал:
– У меня пропал матрос…
Миликон открыл глаза, приподнялся на локте.
– Когда? Как зовут?
Выслушав рассказ об исчезновении Диомеда, сморщился, поковырял пальцем в ухе.
– Я узнаю, где твой матрос. Ступай.
– Аргантоний… Ну и придумали вы имя тартесскому царю.
Уж очень на римское похоже.
– А мы не придумали. О долголетнем царе Тартесса Аргантоний, Серебряном человеке, есть прямые упоминания у древних авторов.
– А про подхалимов-придворных тоже упоминали древние авторы?
– Нет, мы их придумали.
– Оно и видно. Столь ранние времена – и такой классический подхалимаж.
– Согласны, это может показаться странным. Но ведь в Египте задолго до описываемых нами времен обожествляли фараона.
– Так то Египет! А Тартесс, как вы сами говорите, разбогател на торговле металлами. В таком городе должны были заправлять купцы, а не аристократы.
– Наверное, купцы и заправляли. Но ведь могло случиться так, что царь, все больше проникаясь сознанием значительности своей особы и все более опираясь на военную силу, со временем перестал с ними, купцами, считаться.
Вспомните Древний Рим: императорская власть покончила с республиканским строем…
– Ясно. Сейчас вы расскажете, как Калигула въехал в сенат верхом на лошади. Но не забывайте, что императорский Рим – более поздняя эпоха, эпоха разложения рабовладельческого общества.
– Правильно. Но обратили ли вы внимание, читатель, что у нас царь Аргантоний разговаривает с придворными не на тартесском, то есть не на иберийском, а на каком-то другом языке?
– Да, это подметил Горгий.
– Ну так вот. Существует мнение, что правители Тартесса были пришлыми элементами, чуждыми коренному иберийскому населению. Мифологическая традиция называет тартесских царей сынами Океана.
– Вы хотите сказать, они были выходцами из Атлантиды?
– Во всяком случае, в этом нет ничего невероятного.
Давайте поверим в существование Атлантиды, и тогда следует признать, что ее царства находились на сравнительно высокой ступени развития – это тоже мифологическая традиция. Быть может, атланты как раз и находились на ступени разложения рабовладельческого общества. И вот, когда погибло последнее из этих царств, уцелевшие от катастрофы сыны Океана…
– Принесли в Тартесс свои порядки?
– Может быть. Существует много легенд о пришлых учителях древних народов. Но учителя могли быть разные, а Тартесс весь окутан туманом легенд.
6. СУД НАД ПОЭТОМ НИРУЛОМ
Людской поток вливался в каменную палату судилища. Шли бородачи ремесленники, юркие базарные торговцы, хриплоголосые матросы с тартесских кораблей. Шмыгали в толпе бродяги-оборванцы вороватого вида, прислушивались к разговорам, на них посматривали подозрительно; кого-то невзначай стукнули здоровенным кулаком по голове, он завопил во всю глотку.
Просторное судилище быстро наполнялось. Простой люд теснился в отведенной для него части палаты за нешироким бассейном. Стояли плотно, бок к боку, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть жреца Укруфа, судью, доверенного человека самого Павлидия. Про Укруфа в Тартессе говорили, что он помнит наизусть все шесть тысяч законов, не пьет вина и никогда но имел женщины.
Тощий, с ввалившимися щеками, с головы до ног в черном, сидел он в высоком кресле. Не было на Укруфе украшений, и даже сандалии его из потрескавшейся кожи не имели серебряных пряжек, точно это были сандалии не высокорожденного, а какого-нибудь полунищего цаплелова.
Над ним на возвышении пестрела яркими одеждами, посверкивала серебром знать. В первом ряду сидел Сапроний – голова надменно вздернута, руки уперты в жирные бока.
Укруф словно очнулся от дремоты – слабо махнул рукой. Тотчас трое стражников ввели из особых дверей в палату молодого человека. У него было бледное, заостренное книзу лицо, беспокойно бегающие глаза, копна жестких светлых волос. Стражники подтолкнули его, и он стал перед креслом Укруфа, выпростал руки из нарядного сине-белого гиматия, крепко провел ладонями по вискам, будто хотел вдавить их в лоб.
У жреца Укруфа голос был по-женски высок.
– Бог богов Нетон да поможет мне совершить правосудие, – произнес он нараспев вступительный стих. – Кто посягнет на величье Тартесса, иль усомнится в Сущности Сути, иль по-иному ущерб причинит государству, – будет сурово и скоро наказан согласно закону, все же именье злодея отпишут в казну, в Накопленье. – Он перевел дыхание и пропел на самой высокой ноте: – Суть же основ, как изрек Ослепительный, царь Аргантоний, да пребудет вечно…
– …В голубом серебре! – грянул нестройный хор.
И начался суд.
– Как твое имя? – вопросил Укруф.
– Я Нирул… сын медника Нистрака и жены его Криулы, – ответил подсудимый, пальцы его дрожали и бегали по складкам гиматия.
– Ты светловолос, – бесстрастно продолжал Укруф, – и в обличье твоем есть инородное. Достаточно ли чиста твоя кровь?
– Я тартессит! – поспешно выкрикнул Нирул.
Укруф покачал головой.
– Меня ты не проведешь. Пришла ли сюда твоя мать?
– Да… – раздался испуганный голос. Из толпы горожан выступила вперед, к краю бассейна, пожилая сутулая женщина в стареньком пеплосе. – Я здесь, блиста… фу… светящий…
– Сверкающий, – терпеливо поправил Укруф. – Скажи, Криула, кто были твои отец и мать по крови?
– По крови?.. Да откуда ж я знаю, сияю… фу… сверкающийся… Отец возчиком был при руднике. Возил слитки… Приедет, бывало, в город, весь в пыли, возьмет меня двумя пальцами за нос и говорит…
– Помолчи, женщина. – Судья перевел холодный взгляд на Нирула. – Как известно, – продолжал он, – я хорошо разбираюсь в таких вещах, как чистота крови. Я по сомневаюсь, что у тебя в роду был цильбицен или, напротив, цильбиценка.
– Да нет же, сверкающий Укруф, – нервно возразил Нирул. – Я чистокровный тартессит, уверяю тебя…
Тут из толпы раздался громыхающий бас:
– Эх, лучше уж не обманывать! Уж лучше все как есть… Мать у меня, точно ты сказал, сверкающий, цильбиценка была. Отец в стражниках служил на западной границе, а там эти кочевали, цильбицены, ну он, значит, и спутался с одной…
Укруф подслеповато смотрел на говорившего – коренастого ремесленника с рыжеватым клином бороды.
Я не разрешал тебе говорить, – сказал он строго, – но раз уж ты начал, то продолжай. Ты отец Нирула?
– Да, Нистрак я, медник… Я к чему это? Не годится, думаю, сверкающего обманывать, уж лучше, думаю, все как есть…
– Но ты никогда не говорил мне об этом, отец! – вскричал Нирул.
– Не говорил, точно… Чего уж тут хорошего – с цильбиценами кровь мешать, я законы знаю… Но раз такое дело, не годится, думаю, обманывать высокородных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20