Аргасп только улыбался деду и в дом звал на пиво. Дед закричал, что знает он, какое у Аргаспа пиво. Хотя на самом деле не знал. И не стал заходить. Он к Хродомеру торопился.
Дедушка Рагнарис не заметил, а мы с Гизульфом заметили, как Аргасп выскочил из ворот и за дедом немного по улице прошёл, очень похоже его передразнивая. После нам подмигнул и назад побрёл.
Аргасп воин, он в походы ходит, а зимой изнывает от скуки.
Валамир с Аргаспом так легко от деда отделались, потому что основные свои силы дедушка для Хродомера берег. Как ступил на хродомерово подворье, так все свои засадные полки в атаку бросил. Это что тут под ногами? Лошадиные яблоки? Ну ясное дело, что ещё у Хродомера под ногами валяться может! (И размолол эти яблоки палкой).
После палку поднял и ругаться стал: вечно измарает палку, как к Хродомеру зайдёт. Все не как у людей.
Рабы хродомеровы, кто на дворе возился, при виде дедушки нашего кто куда брызнули, только пятки сверкнули. Всё же дед сумел одного изловить и длинно обругать.
Тут и Хродомер показался. Дед сразу раба отпустил и чуть не облизнулся: экое лакомство! Сам Хродомер.
Хродомер же, улыбаясь сладко, сказал, что вышел, мол, поглядеть, что же на дворе такого происходит. А то в доме все молоко скисло. Даже коза чистой простоквашей доится.
Дед на то сказал, что у него, Хродомера, и козы-то не как у людей, не говоря уж обо всём прочем. И что прочим козам от хродомеровой скотины подальше надобно держаться, чтобы не набраться всякого непотребства. Уж он-то, Рагнарис, о своих козах, во всяком случае, позаботится, чтобы они с хродомеровыми козами не встречались.
Хродомер же, хорошо нашего дедушку зная, ответствовал, что любо же дедушке блюсти благочиние у своих коз, когда домашних распустил и об их послушании совсем не радеет. Давеча вон Ильдихо ему, Хродомеру, нагрубила.
На то дедушка сказал, что, видать, не зря нагрубила. Небось, с озорством подступался к ней Хродомер, вот и дала отпор.
Хродомер отвечал, что Ильдихо, видать, много власти над Рагнарисом забрала. И то – виданое ли дело в такие лета наложницу заводить.
Дедушка сказал запальчиво, что наложница ему для того нужна, что пиво она доброе варит.
Хродомер возражал, что как изопьёт пива ильдихиного, так пучит потом его, Хродомера, всю ночь. Дедушка сказал, что настоящего воина с доброго пива не пучит. Видать, отвык Хродомер от доброго пива. Пьёт, небось, только из своего колодца.
Всем в селе известно, что как выкопал у себя на подворье Хродомер этот колодец, так наш дедушка Рагнарис и впал в ярость. Уже двадцать лет как ярится. Что, Хродомеру, лень к реке спуститься? Баб бы своих гонял, полон курятник у Хродомера – и старух, и девиц, и даже одна в зрелых летах, только уродливая.
Хродомер про колодец говорить не стал, а начал жаловаться на дядю Агигульфа и Ильдихо. Вчера, мол, вечером Агигульф с другом своим Валамиром, от безделья изнывая, к плетню хродомерову подошли и до самого заката солнца плевали в свинью, какая по двору возле плетня бродила. И попадали многократно. А Ильдихо нарочно пришла, чтобы посмотреть и посмеяться. Она хитростью в дом хродомеров проникла, сказав, что за закваской к бабам хродомеровым идёт. И стояла с закваской и смеялась вместе с Агигульфом. А когда Хродомер ей велел уходить с глаз долой и Агигульфа с Валамиром прогнать хотел, Ильдихо ему грубо отвечала. Вот как оно было. И теперь невольно думается Хродомеру: уж не сам ли Рагнарис Ильдихо подослал, что она такая храбрая? Не-ет, чует хродомерово сердце: тын надо возводить, дабы от Рагнариса и злокозненного потомства его и домочадиц его вредоносных отгородиться. А также и от прочих врагов.
Тут дедушка Рагнарис разъярился и стал кричать, что да, слыхал от Агигульфа, младшего сына своего, как все оно было. Всему селу ведомо, что та свинья хродомерова на Агигульфа с Валамиром, которые мимо шли мирно и бездеятельно, беседуя между собою о древнем богопочитании, набросилась алчно и заесть их хотела. Ведь не кормит Хродомер свою скотину, вот та и дичает с голоду и охотиться начинает на все живое. Но хродомеровых не трогает, ибо чует в них дурную кровь. А на родню Рагнариса набрасывается, ибо в родне Рагнариса кровь добрая. И сын его, Рагнариса, Агигульф с родичем нашим Валамиром ту хищную свинью плевками по добросердечию своему отогнать пытались, дабы не чинить ей вреда, но и себя оборонить.
Мы с Гизульфом знали, что дедушка Рагнарис вчера дядю Агигульфа палкой за эту проделку учил, потому что ему Ильдихо нажаловалась. Знали мы и то, что ныне Агигульф с Валамиром месть Ильдихо замышляют. Ибо на дворе у Хродомера Ильдихо смеялась и Агигульфа подзуживала, а дома дедушке все иначе рассказала.
Что до тына, закричал на Хродомера дедушка Рагнарис, то пусть он, Хродомер, хоть какой тын-растын возводит, не поможет это Хродомеру. Ибо не знает Хродомер, как тын надлежит возводить. Ничего, кроме плетней, отроду не ставил. Неужто от врагов хочет за плетнём отсидеться? Разве что ради ничтожества хродомерова не тронут его враги, одна только надежда и есть. Тын же надлежит возводить не здесь, а за рекой, где курган…
И начали они с Хродомером спорить о тыне. Хродомер Рагнарису присоветовал лучше снежный бург построить, покуда снег не стаял, и на том успокоиться. Вроде того, какой дружинники в бурге каждую зиму против бурга от безделья возводят, дабы порушить. В самый раз ему, Рагнарису. А Агигульф с Валамиром ему в том помогут. Все равно на другое не годен.
И будто бы на другое разговор перевёл. Сон ему, Хродомеру, снился. Смущён Хродомер сном этим. Не поможет ли друг Рагнарис сон этот истолковать?
Дедушка Рагнарис сразу сердиться перестал и приосанился. Слушать стал. Дедушка Рагнарис умеет сны толковать. Ильдихо и нашей матери Гизеле постоянно сны снятся, а дедушка эти сны объясняет. И все сны у него к одному сводятся: что мир к концу катится, люди, вещи, животные – все испортилось. Вот и сны о том же говорят.
А мне и Гизульфу ничего не снится. Иной раз даже обидно делается.
Хродомер же помолчал для важности и рассказал сон. Будто бы по замёрзшей реке Рагнарис в одной только волчьей шкуре на голое тело с огольцами взад-вперёд носится, курган осаждает. А с кургана сынок рагнарисов, непутёвый Агигульф, в отца родного снежками бросается. А на голове у Рагнариса шлем его рогатый. А собаки пастуховы, Айно и Твизо, с недоумением смотрят. К чему такой сон?
Дедушке Рагнарису Хродомера убивать не хотелось, хотя сон Хродомера был именно к убийству. Потому когда я влез, Рагнарис мне это спустил и даже обрадовался, хотя в любое другое время отвесил бы мне за такое затрещину.
Я сказал, что годья Винитар в храме Бога Единого сегодня интересную сагу про тын рассказывал. И долго не расходились от храма Бога Единого, годье вопросы задавали и между собою обсуждали.
Дедушка Рагнарис и Хродомер ругаться бросили. Дедушка сердито спросил: что, мол, ещё там болтал ваш годья?
Мы с Гизульфом наперебой рассказывать начали винитарову сагу.
В одной земле был большой бург и там жило большое племя. Но ополчилось на них другое племя, ещё более сильное, и взяло бург с боя и сожгло. Стены бурга были каменные, а ворота деревянные. И враги в священной ярости разметали стены по камешку, а ворота все спалили. И ушли, бросив пепелище в запустении. Они в свой бург вернулись.
А вождя того племени захватили. Его Нехемья звали. Ну, сперва ему в плену плохо жилось и все этим Нехемьей помыкали, но после вождь того племени, что победило его племя, Нехемью к себе приблизил. Ибо этот Нехемья в медовухе толк знал и пиво знатное варить всех научил. Оттого, как себе, верил ему вождь. И дозволил пиво и медовуху на пиру разливать.
И вот как-то раз был пир великий. И Нехемья стал господину своему пиво наливать. Долго наливал, ибо могуч был господин и много пива мог в себя принять без всякого последствия.
Однако настойчив был Нехемья. И вот напился господин его допьяна, а напившись, добрым стал. И спросил, отчего тот невесел.
И отвечал Нехемья, что невесел оттого, что стены родного бурга по камешку размётаны, а ворота и вовсе сожжены. А ведь тот бург мог бы хорошую дань платить.
И сказал вождь: «Хорошо, я дам тебе телеги и людей в помощь, а ты восстанови бург и пусть он платит дань».
Нехемья взял телеги и людей и поехал в свой бург. У пепелища оставались ещё люди его племени, кто в плен не попал, и все они жили очень плохо. В лесах таились, как дикие звери. И ели сырое мясо. А зимой вообще почти ничего не ели.
Нехемья их к делу поставил, чтобы они стены бурга возводили. Ещё Нехемья пленных сородичей выкупал.
Хродомер спросил недоверчиво, на какие средства этот голодранец пленных выкупал, ежели его самого в рабство обратили?
Гизульф, не сморгнув глазом, тут же нашёлся и объяснил, что Нехемья в поход пошёл на слабейшее племя и разорил то слабейшее племя. Взял много рабов, и зерна, и скота. На это-то достояние и выкупал сородичей своих. А выкупив, тут же к делу их приставлял.
Сородичи эти, голодом маясь, ибо урожая получить ещё не успели, а зима стояла суровая, начали своих детей в рабство продавать. Когда узнал об этом Нехемья, то прогневался. Ибо много сокровищ раздал ради того, чтобы из рабства их выкупить, а они – гляди ты! – обратно в рабство продаются. И снова, получается, ему, Нехемье, их выкупать надо. На эдакую-то прорву никаких сокровищ не хватит. И, впав в священную ярость, Нехемья убил многих. А кто в живых остались, те устрашились и стали стену возводить. А Нехемья следил, чтобы всё было правильно. Нехемья решил так: пусть все воины, какие в бурге живут, возводят тын за своими хижинами. А сам ходил и смотрел, чтобы каменный тын возводили и чтобы ровный был тын.
Тут дедушка Рагнарис сердито закричал, что был некогда хорошим воином Винитар, а нынче до того упал, что потешки и небылицы добрым людям рассказывает, как скамар какой-нибудь, из тех, что по сёлам бродят и кривляются, пока им не перепадёт объедков от трапезы.
Хродомер дедушке вторить стал. Негож такой тын, как Винитар расписывал. Слишком длинные стены – кто их оборонять будет? И не доверит он, Хродомер, такому тыну, если всякий возле своего дома его возводить будет. Понятно, что здесь, на хродомеровом подворье, добротная стена встанет. А вот у Рагнариса – ещё посмотреть надо, что встанет.
Дедушка Рагнарис хотел было разозлиться на Хродомера, но тут оба кстати вспомнили о других, кто ещё в селе жил, и сразу помирились.
А Валамир, этот шут гороховый, – он-то что за стену возведёт? Разве что дядька-раб за ним приглядит. Никуда не годный, конечно, этот дядька, но всё же умнее Валамира, хотя бы потому, что прожил дольше.
А уж про Одвульфа, родича рагнарисова, и говорить нечего… Врага жалко, что в этом месте на тын полезет. Как полезет, так себе все кишки выпустит, либо упадёт стена и врага покалечит. Ни жить бедному этому врагу, ни умирать – только маяться.
Долго перебирали дедушка Рагнарис и Хродомер всех, кто в нашем селе жил, и все негодные у них выходили. И сошлись они на том, что тын надо возводить непременно. И небольшой нужен тын. И снова стали спорить – где.
Хродомер стал говорить, что лучше всего у него на подворье ставить. Мол, и на косогоре удачно дом стоит, и амбар широкий – может не только своё, но и при надобности общественное зерно вместить. И колодец у него есть, а больше ни у кого колодца нет.
Дедушка Рагнарис спросил, не пойти ли сразу всем селом к нему, Хродомеру, в услужение. Говори, мол, Хродомер, не таись.
Хродомер, разъярясь, закричал, что таких слуг, каковы сынки дедушки Рагнариса, ему и даром не надобно! А самого Рагнариса он и на порог не пустил бы.
Тут дед поднялся и к выходу направился. Мы с Гизульфом следом за ним побежали. Впереди нас дед бушевал, а за спиной Хродомер бесился и шипел что-то дедушке в спину.
Дедушка и Хродомер – большие друзья.
Вечером дядя Агигульф меня поймал и, руку заломив, выпытывать стал, зачем дед к Хродомеру ходил и не жаловался ли Хродомер на него, Агигульфа. Валамир неподалёку стоял и слушал внимательно. Валамиру живётся легче, чем дяде Агигульфу. Валамира только его дядька ругает. Дядька всё-таки раб валамиров, так что Валамиру иной раз осадить его удаётся. А дядю Агигульфа дедушка Рагнарис учит.
И рассказал я дяде Агигульфу все, как было. И про Нехемью тоже ему рассказал.
Валамир поближе подошёл, ему интересно стало.
Дядя Агигульф сказал, что Нехемья, видать, вандалом был, а вождь, который в плен его взял, – гепидом. Никто бы, кроме вандала, такого бы не удумал: в доверие к вождю втереться, напоить медовухой, а после выпросить себе и телегу, и людей в помощь и отправиться к родному бургу его отстраивать. А телегу-то, небось, не отдал потом. И никто бы, кроме пьяного гепида, не решился бы подобного пленника отпустить, да ещё и помогать ему людьми и оружием.
Валамир вмешался и сказал:
– Отчего же никто? Герул бы тоже решился. Герулы, как известно, скудостью ума отличаются.
Дядя Агигульф Валамиру сказал, что надо бы к годье сходить и про этого Нехемью как следует расспросить. Пусть расскажет, кто этот глупый вождь был, который того Нехемью отпустил, – герул скудоумный или гепид тугодумный. Годья, небось, не откажется сагу свою ещё раз пропеть.
Валамир сказал, что пивом годью угостит.
С тем меня и отпустили, только перед тем ещё снегу за шиворот напихали.

СКАНДЗА

Раньше, когда мир был новым, всё было иначе. Люди были великими – это теперь они обмельчали. И жили мы прежде не в этих краях, а на дивном острове Скандза. Все там было благолепно и чудесно, и всякий год казался лучше предыдущего. Зимы были там снежные да пушистые, весёлые, раздольные; морозы стояли умеренные, хотя и крепкие – в самый раз для сердца готского. Весны наступали дружные, водой обильные, зеленело все разом и всходы поднимались за один день. Летом приходилось немного потрудиться, однако земля была такова, что сама рождала урожай, один обильнее другого. Осень же неизменно бывала богата хлебом и пивом.
Были там и совсем уж дивные уголки, где пивные реки текли в мясных берегах, и кто туда забредал, подолгу оттуда не возвращался; возвращался же тучен и жизнелюбив.
Богатство добывали там не трудом рабским, не тем, что землю скудную сохой ковыряли, а больше священной яростью. Яростью и урожаи из почвы выгоняли, и дома взмётывали.
И охота там была знатная. Зверь да птица неотлучно за людьми следили, так и норовили охотнику под ноги попасться. Стоит только рогатину в сторону леса наставить, как – вот уже готово! – бежит к тебе медведь лютый, губу дерёт, грозит изничтожить. И сам собою на рогатину надевается и издыхает, ревя пресвирепо.
На Скандзе в былые времена – не так, как ныне, когда за какой-нибудь белкой драной полдня бегать приходится, чтобы упустить её и ни с чем вернуться. Там добыча так обильна, что с одного оленя целое село седмицу кормилось.
Три бурга на Скандзе было. У каждого бурга по три села стояло. В каждом селе великие воины жили.
Народов же было там, по числу бургов, три: вандалы, гепиды и мы – готы. И жили мы в дивном несогласии, дабы войны между нами проистекали свирепые и кровавые, ибо того требовала душа всякого истинного воина.
Истинными же воинами были все, ибо кого из воинов ни возьми – всяк был вутья. Младенцев – и тех священная ярость не покидала, оттого и колыбели делали из неохватных дубов, дабы не сгрызло бы да не разметало их дитя в одночасье.
Боги часто сходили на Скандзу и нередко так случалось, что вожди из бургов ходили в Асгард к богам пировать. А гепиды чаще ходили в Ванахейм, но у гепидов все не как у других. А вандалы столь свирепыми были, что их и боги и великаны боялись. Иной же раз и боги к вождям в бурги приходили и пировали и довольны бывали. Ибо пива и мяса и богатырской удали всегда было вдосталь.
Земля была лесом богата, не так, как здесь. И лес был не кривой да косой да хлипкий, как на болоте, где Агигульф силки на птицу ставит, а строевой лес. Трава – и та была строевая.
Война между бургами шла беспрерывно, однако ущерба никто от того не терпел. Так всё было благолепно устроено на Скандзе, что война к радости и потехе служили. Люди были крепки и семенем сильны и лишь один из семи детей в семье урождался уродом. А меньше семи не рождалось ни у кого.
Женщины были красивы, беловолосы, широки в бёдрах и плодовиты. И хоть половину из них конями размётывали – за дерзость, либо же за неверность, а то и просто потехи ради, оставшихся хватало для того, чтобы Скандзу героями заселить. И не было на Скандзе недостатка в героях.
За жидкое пиво на Скандзе смерть полагалась беспощадная. Да и не варили там жидкое пиво. Там было такое пиво, что брось в чан бабу толстую, вроде нашей Ильдихо, – и не потонет баба, как бы ни старалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10