– Можно, я его возьму?– Бери, конечно, – ответил Алим и великодушно предложил: – Хочешь, я тебе еще напечатаю?– Не надо, – скромно отказался Айвангу. – Мне одного хватит.Вошел Белов. На его щеке чернело масляное пятно, руки были в краске.– Слушай, Айвангу, – обратился он к парню, который продолжал разглядывать напечатанное имя. – Через несколько дней выходит первый номер нашей газеты. Там будет чукотская страница, и ты должен помочь нам ее перевести.– Но я никогда не переводил, – с сомнением ответил Айвангу.– Вот и хорошо! – обрадовался Белов. – Если позвать Кымыргина, он опять начнет нести отсебятину. Давай договоримся так: я напишу статью, а ты вечером заходи ко мне, и мы займемся переводом.Вечером по дороге к Белову Айвангу вспомнил его замечание о переводчике Кымыргине. Дело было в прошлом году на сессии районного Совета. Пряжкин сделал длинный доклад, начав его, как полагается, с международного обзора. Когда с депутатов, одетых в меховые рубахи, в жарко натопленном зале сходил десятый пот, он, наконец, добрался до существа вопроса.Кымыргин говорил намного короче председателя райисполкома. Он ни словом не коснулся международного положения, вскользь упомянул, что где-то в далеких странах есть бедные и голодные люди. Айвангу очень хорошо помнил его речь. Кымыргин сказал: «Председатель Пряжкин говорит, что мы должны выполнять план по заготовке пушнины, но он не подумал, что без капканов наши охотники как без рук. И что это за привычка звать нас все время вперед, будто мы малые дети и не знаем, что идти вперед всегда лучше, чем назад?.. Но не надо на него обижаться. Он неплохой человек, можно сказать, даже щедрый. В избытке доброты он много обещает, но, если даже сбудется половина того, что он наговорил, будет хорошо… Вы все отлично знаете тундру и море, а Пряжкин не знает. Вы все прожили много лет, добывая пропитание своими руками, а Пряжкин получает зарплату…»Речь Пряжкина в переводе Кымыргина очень понравилась депутатам. Некоторые в перерыве подходили к нему и в порыве благодарности крепко пожимали руку. Разумеется, Кымыргину, а не Пряжкину. Председатель заподозрил что-то неладное и потребовал проверить перевод.– Друг, может, зайдешь? – услышал Айвангу возле пекарни знакомый голос Пашкова.– Не могу, – отказался он, – к Белову иду. Газету будем делать.– Газету делать? – переспросил пекарь.– Да, – ответил Айвангу и заковылял дальше.Упираясь руками о ступени крыльца, он поднялся к двери и постучал тивичгыном.– Заходи, заходи! – радушно встретил его Белов. – Вот сюда проходи. Садись на этот стул. Помочь тебе?– Садиться на стул я научился, – с улыбкой ответил Айвангу и ловко взобрался на сиденье.– Сначала попьем чаю, – объявил Белов, – без этого напитка работа не пойдет.Чай, видимо, был приготовлен заранее. Белов отодвинул бумаги, во множестве разложенные на столе, в один угол, а на другом постелил старую газету, поставил две большие кружки и колотый сахар в жестяной консервной банке.– Должен тебе сказать, Айвангу, что я в газетном деле такой же новичок, как и ты, – признался Белов, – но очень люблю это дело. От всех должностей отказался, даже немного поругался с крайкомом, но все же добился своего – теперь я редактор чукотской газеты «Советский Тэпкэн»… Давай подумаем, о чем напишем в нашей газете. Как ты думаешь?– Коо Коо – не знаю.
, – односложно ответил Айвангу, не ожидавший такого вопроса.– Ну, а что бы хотелось тебе прочитать самому?– Коо, – мотнул головой Айвангу.– Я тебе серьезно говорю, а ты закокал! – обиделся Белов.Айвангу пожал плечами: что он мог ответить, если он над этим никогда не задумывался?– Хорошо, – уже другим голосом сказал Белов. – Вот ты получил газету, развернул ее… Правда, нашу газету не надо будет развертывать – всего две страницы. И что же ты ждешь от нее, что ты хочешь оттуда узнать, а?– Петр Яковлевич, – мягко, немного виноватым голосом произнес Айвангу, – можно, я не буду отвечать на этот вопрос?Белов вздохнул и залпом допил остывший чай. Он убрал со стола кружки, сахар и придвинул бумаги.– Вот у меня здесь набросана статья, – он достал несколько листочков. – Вроде обращения к жителям нашего района. Давай начнем с нее. Ты прямо переводи и пиши вот на этом листке. Только покрупнее, чтобы Алим мог разобрать.Айвангу взял ручку, окунул перо в чернильницу и довольно легко перевел первую фразу. Она была простая и понятная: «Товарищи, вы сегодня читаете первый номер нашей районной газеты». Дальше пошло труднее. А на словах «свободный народ строит социализм» Айвангу безнадежно застрял.– Я не могу перевести это, – устало произнес он.– Почему? Как по-чукотски «народ»? «Варат»? А «свободный»?– От чего свободный? – спросил Айвангу.– Вообще свободный, – ответил Белов. – Разве нет такого слова на чукотском языке – «свободный»?– Даже много таких слов, – ответил Айвангу. – Есть женщина, освободившаяся от мужа, человек, свободный от забот, сорвавшаяся с цепи собака – тоже свободная, – и все это разные слова, а общего нет.Белов задумался. Потом стал вслух рассуждать:– «Сорвавшийся с цепи народ», конечно, не подойдет; «свободный от забот» – тоже не подходит… Давай пиши так: «Народ, свободный от цепей эксплуатации».– Нельзя с цепями, все равно получится «сорвавшийся с цепи», – возразил Айвангу, – лучше напишем: «рабочий народ».– Ладно, так и быть, пусть будет «рабочий народ».До поздней ночи сидели Белов и Айвангу. С большим трудом они все же перевели статью, потом заметку об успехах зверобоев эскимосского колхоза.Дул легкий ветерок с моря, когда Айвангу вышел от Белова. Он спустился к воде и сел на холодную, покрытую соленой росой гальку. Волны тихо плескались у берега, в прозрачной воде висели медузы, как парашютисты из кинофильма.Ночи еще не стали темными, но солнце скрывалось за линию, где вода смыкалась с небом, окрашиваясь в удивительный цвет. Никаких звуков, кроме плеска воды и шуршащей гальки.В груди Айвангу росла радость. Он смотрел вдаль и улыбался. Ему казалось, что и море улыбается, раскрывая свои могучие объятия.Когда на горизонте проклюнулся первый луч, Айвангу встал. Он шел мимо гор ящиков, бочек, мешков, покрытых толстым брезентом. Откуда-то появился сторож, старик Рыпэль. Он глухо закашлялся и недовольно проворчал:– Разбудил старика. Идешь, всю гальку ворошишь.– Ничего, старик, днем выспишься, – весело ответил Айвангу.– А ты-то что ходишь среди ночи?– Газету делал, – коротко ответил Айвангу.Рано утром, проводив вельботы на охоту, Айвангу поспешил в типографию. Селение только начинало просыпаться. Потянулись дымы над ярангами и редкими домами. На полярной станции затарахтел двигатель электростанции, питающей рацию. Обленившиеся и зажиревшие за лето собаки с хрустом зевали и потягивались. Солнце, оторвавшись от воды, поднималось медленно, тени еще были длинные.Дверь в типографию была заперта. Айвангу заглянул в окна – пусто, одни кассы и дремлющая печатная машина.Для убедительности Айвангу обошел домик кругом, потом уселся на разбитый ящик. Сегодня он провожал охотников без того чувства щемящей тоски, которая его охватывала всякий раз, когда на вельботах заводили моторы и суда уплывали от берега, взяв курс на пролив. Сказал же Белов, что газеты – это такое дело, с которого начиналась партия большевиков. Вчера Петр Яковлевич много рассказывал о больших газетах «Правда», «Известия», «Тихоокеанская звезда». Конечно, охотником быть хорошо и почетно. Но кому-то надо работать в газете, переводить статьи на чукотский язык.Не все хорошо говорят по-русски, да и сам Айвангу многих слов не понимает. А когда закончили работу и Белов начал читать стихи, Айвангу вовсе перестал различать слова. Но певучесть поэтической речи увлекла его. Он попросил повторить: На севере диком стоит одинокоНа голой вершине соснаИ дремлет, качаясь, и снегом сыпучимОдета, как ризой, она. Еще раз продекламировал Белов и перевел: где-то на Чукотке, в его лесном краю растет дерево. Не такое, из которого делают полозья для нарт: у него древесина слабая. Дереву хочется спать, оно засыпано снегом, будто одето в шаманскую кухлянку.Над головой промчалась утиная стая. Кто-то кинул эплыкытэт – ловушку, и птица, оплетенная бечевой, глухо ударилась о землю. Теперь, при южном ветре, нельзя стрелять по уткам – на Инчоунской косе собирается лежбище моржей. Не успело наступить лето и уже кончается… А где-то есть вечное лето, и люди там никогда не видят блеска снега. Велика земля людей! Отовсюду будут приходить вести, чтобы встать ровными рядами-строчками на страницу газеты «Советский Тэпкэн»… Как птицы. Они только родятся здесь, а всю долгую зиму живут в жарких странах. Первыми они приносят весть о наступающем тепле, о лете. Газета, как птица, такая же легкая, быстрая.Айвангу глянул на селение. Ряды яранг убегают к высокой горе, на которой стоял красный домик маяка. Когда наступят темные ночи, зажжется электрический луч и будет светить морю, редким домам и многочисленным ярангам Тэпкэна. Говорят, настанет такое время, когда чукчи перейдут в дома, будут спать на кроватях, посуду класть на столы и живой огонь костров запрут в каменный мешок – печку.Айвангу представил, как бы он жил в настоящем доме. Неудобств много. Каждый раз надо взбираться на стул. Нормальный здоровый человек может запросто сесть, а ему надо влезать на сиденье. Даже открыть дверь ему трудно. Нет, яранга как раз для таких, как он, – для безногих.Почему они так долго не идут? Вон уже безумный Гэмалькот, пугливо озираясь, понес игрушечные вельботы на лагуну.– Какомэй! Ты уже здесь? – услышал он голос Алима.– Жду вас, – ответил Айвангу.Белов показался издалека. Он нес туго набитый портфель.Алим отомкнул висячий замок на двери и пропустил вперед Айвангу и Белова.– Сейчас будем набирать, – объявил Белов и передал Алиму листки бумаги.Алим облачился в синий халат, а волосы убрал под черный берет. Он пристроился у кассы, важно взял в левую руку верстатку и занялся работой, поминутно взглядывая в листок, приколотый шилом к углу ящика.Айвангу подтащил пустой ящик и встал рядом, следя за ловкими движениями рук наборщика. Алим работал сосредоточенно, движения его рук были изящные, красивые. Он чувствовал на себе взгляд Айвангу и изо всех сил старался. Скоро у наборщика из-под засаленного края черного берета выступили капельки пота.Айвангу спустился с ящика – нехорошо мешать работающему.Белов сидел за большим столом, обитым оцинкованным железом, и что-то опять писал.– Надо сделать кое-какие исправления, – объяснил он Айвангу.Спустя некоторое время Алим положил на стол брусок набора, перевязанный шпагатом. Айвангу наклонился над ним, пытаясь прочитать. Ничего не получалось: буквы были какие-то чужие, похожие на иностранные. Айвангу с опаской поглядел на Алима. Эскимос продолжал невозмутимо работать, как будто все шло как нужно.– Посмотри, что он сделал. Наверное, ошибся, – шепнул Айвангу Белову и кивнул на набор, лежащий на цинковом столе.– Сейчас поглядим. – Белов подошел к столу. Он быстро пробежал глазами строчки и с недоумением посмотрел на Айвангу.– Где тут ошибка?– Не знаю, – Айвангу замялся. – Может быть, ее и нет, но буквы не русские.Белов вдруг расхохотался. Алим прекратил работу, положил верстатку и подошел.– Опечатка? – озабоченно спросил он.– Да нет, – сквозь смех сказал Белов. – Вот Айвангу говорит, что ты не по-русски набираешь.Алим молча улыбнулся, откуда-то из кармана халата вытащил зеркало и поднес к набору.– Гляди! – сказал он Айвангу.
В зеркале буквы стали нормальными и легко читались, как если бы они отпечатались на бумаге.– Я догадался, в чем дело! – вместе со всеми засмеялся Айвангу. – Белая бумага – как зеркало! Понятно!Один за другим ложились на стол столбцы газетного набора. До обеда Алим успел набрать половину газеты, оттиснуть гранки. Одной из первых была оттиснута гранка со статьей, переведенной Айвангу. Алим подал длинный лоскут бумаги, где внизу, чуть покрупнее, черными буквами было напечатано: «Гэйилыльэтлин Айвангу» – «Переводил Айвангу».– Мое имя будет в газете? – смущенно спросил он, не веря своим глазам.– Обязательно, – сказал Петр Яковлевич, – так полагается. А пока ты посмотри, нет ли ошибок.Айвангу бережно взял листок и подошел к окну, где было посветлее. Он разгладил ладонью листок и вдруг, к его ужасу, размазал все буквы, оставив часть краски на ладони.– Испортил! – испуганно воскликнул он.Алим подал ему другой оттиск.Айвангу одним взглядом поблагодарил его. Хороший парень Алим! Здесь, у окна, никто ему не мешал разглядывать и читать собственное имя, напечатанное на бумаге. А завтра эта статья вместе с именем станет на страницу газеты. Люди прочитают…– Закончил? – раздался над ухом голос Белова.– Нет еще, – торопливо ответил Айвангу. Если бы Белов заглянул ему в лицо, то увидел бы, как покраснел парень.Неожиданно Белов объявил, что пора обедать. Алим скинул халат, снял берет. Он долго умывался под рукомойником.Айвангу совсем не хотелось есть. Но раз полагался обеденный перерыв, надо идти домой.Росхинаут удивилась, когда Айвангу потребовал еду.– Что так быстро проголодался? – не удержавшись, спросила она.– Газету делали, – с важностью ответил Айвангу.В яранге полагалось обедать, когда отец возвращался с охоты. Впервые в жизни Росхинаут нарушила это правило и подала сыну еду.– Тяжелая эта работа? – сочувственно спросила она сына.Подумав, Айвангу ответил:– Для головы трудная. Я не устал, а Белов сильно проголодался. И Алим тоже.Быстро покончив с едой, Айвангу поспешил в типографию. Он пришел рано, и ему пришлось посидеть на ящике, ожидая товарищей.К вечеру газету сверстали и набор закрепили в печатной машине.Раскрутив маховик с помощью педали, Алим сделал несколько пробных оттисков.Айвангу бережно взял за углы газетный листок. Ровные ряды букв, слова, готовые разразиться потоком новостей, его имя, напечатанное крепкой черной краской, портрет Ленина на первой странице и лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»– Тираж отпечатаем завтра, – устало сказал Белов.Он обвел взглядом Алима, Айвангу и вдруг дрожащим от волнения голосом продолжил: – Вы знаете, что сделали, друзья мои? Вы выпустили первый номер нашей газеты! Храните его!Он дал каждому по свежему отпечатанному листу.Если бы у Айвангу были ноги, он бежал бы быстрее ветра! Газетный лист в его руках шуршал, будто уккэнчин. Он нес его высоко, как несут знамя на демонстрации.Встречные спрашивали его:– Чему ты радуешься, Айвангу? Куда бумагу несешь?– Вышла наша газета! – громко отвечал он.Возле яранги Кавье он замедлил шаг. Если бы Раулена видела! Может, зайти показать ей? А если она не захочет смотреть? А Кавье возьмет и вытолкает его… Лучше пройти мимо.Айвангу увидел в дверях Кавье.– Газета вышла! – крикнул Айвангу и пошел дальше.Кавье растерянно посмотрел ему вслед: какая газета?Айвангу крикнул в раскрытое окно пекарни:– Пашков, газета вышла!– А ну, покажь, – пекарь бережно взял газету и осмотрел ее со всех сторон. – Ничего, культурно живем!Сэйвытэгин давно вернулся с моря. Он сидел на бревнеизголовье и бруском точил наконечник гарпуна. Росхинаут распластала на плоской доске оленью шкуру и скоблила ее каменным скребком, вдетым на палку.– Наша газета вышла! – с этими словами Айвангу вошел в чоттагин отцовой яранги.Сэйвытэгин до обиды спокойно откликнулся:– Вот и хорошо!Росхинаут близорукими глазами глянула, всплеснула руками:– Сколько буковок надо было нарисовать! Вправду сложная работа!– Вот и мое имя, – сказал Айвангу и указал пальцем. – Видишь?Сэйвытэгин отложил наконечник и прочитал по складам:– «Ай-ван-гу»! Смотри, в газету попал! Как челюскинец!
Айвангу расправил газету на коленях, сел на бревно-изголовье и подробно рассказал родителям, каким образом его имя оказалось в газете, как писали статью, рассказал о наборщике-эскимосе Алиме.– С газеты началась партия большевиков, – веско заключил Айвангу. – Первую большевистскую газету напечатал Ленин.
10 Ветер донес с берега крепкий запах свежих бревен, привезенных пароходом. А стружки от бревен, подхваченные ветром, носятся в воздухе, липнут к руке, опилки порошат глаза и оседают на моржовых кожах, как желтый снег.Сначала Айвангу смотрел на плотников издали. Он опасался, что новые люди, и особенно рыжебородый, с большими голубыми глазами и огромными руками, будут смеяться над ним, человеком, который на коленях бредет по земле. Плотники работали здесь уже не первый день. Они строили новую школу. Ровно в полдень плотники переставали стучать топорами и садились обедать на обтесанные бревна. Они ели консервы прямо из банок, разогревая их тут же на костре. Пили неразведенный спирт из фляги. Потом пели песни. У рыжего был красивый голос, он любил петь громко, заглушая своих товарищей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
, – односложно ответил Айвангу, не ожидавший такого вопроса.– Ну, а что бы хотелось тебе прочитать самому?– Коо, – мотнул головой Айвангу.– Я тебе серьезно говорю, а ты закокал! – обиделся Белов.Айвангу пожал плечами: что он мог ответить, если он над этим никогда не задумывался?– Хорошо, – уже другим голосом сказал Белов. – Вот ты получил газету, развернул ее… Правда, нашу газету не надо будет развертывать – всего две страницы. И что же ты ждешь от нее, что ты хочешь оттуда узнать, а?– Петр Яковлевич, – мягко, немного виноватым голосом произнес Айвангу, – можно, я не буду отвечать на этот вопрос?Белов вздохнул и залпом допил остывший чай. Он убрал со стола кружки, сахар и придвинул бумаги.– Вот у меня здесь набросана статья, – он достал несколько листочков. – Вроде обращения к жителям нашего района. Давай начнем с нее. Ты прямо переводи и пиши вот на этом листке. Только покрупнее, чтобы Алим мог разобрать.Айвангу взял ручку, окунул перо в чернильницу и довольно легко перевел первую фразу. Она была простая и понятная: «Товарищи, вы сегодня читаете первый номер нашей районной газеты». Дальше пошло труднее. А на словах «свободный народ строит социализм» Айвангу безнадежно застрял.– Я не могу перевести это, – устало произнес он.– Почему? Как по-чукотски «народ»? «Варат»? А «свободный»?– От чего свободный? – спросил Айвангу.– Вообще свободный, – ответил Белов. – Разве нет такого слова на чукотском языке – «свободный»?– Даже много таких слов, – ответил Айвангу. – Есть женщина, освободившаяся от мужа, человек, свободный от забот, сорвавшаяся с цепи собака – тоже свободная, – и все это разные слова, а общего нет.Белов задумался. Потом стал вслух рассуждать:– «Сорвавшийся с цепи народ», конечно, не подойдет; «свободный от забот» – тоже не подходит… Давай пиши так: «Народ, свободный от цепей эксплуатации».– Нельзя с цепями, все равно получится «сорвавшийся с цепи», – возразил Айвангу, – лучше напишем: «рабочий народ».– Ладно, так и быть, пусть будет «рабочий народ».До поздней ночи сидели Белов и Айвангу. С большим трудом они все же перевели статью, потом заметку об успехах зверобоев эскимосского колхоза.Дул легкий ветерок с моря, когда Айвангу вышел от Белова. Он спустился к воде и сел на холодную, покрытую соленой росой гальку. Волны тихо плескались у берега, в прозрачной воде висели медузы, как парашютисты из кинофильма.Ночи еще не стали темными, но солнце скрывалось за линию, где вода смыкалась с небом, окрашиваясь в удивительный цвет. Никаких звуков, кроме плеска воды и шуршащей гальки.В груди Айвангу росла радость. Он смотрел вдаль и улыбался. Ему казалось, что и море улыбается, раскрывая свои могучие объятия.Когда на горизонте проклюнулся первый луч, Айвангу встал. Он шел мимо гор ящиков, бочек, мешков, покрытых толстым брезентом. Откуда-то появился сторож, старик Рыпэль. Он глухо закашлялся и недовольно проворчал:– Разбудил старика. Идешь, всю гальку ворошишь.– Ничего, старик, днем выспишься, – весело ответил Айвангу.– А ты-то что ходишь среди ночи?– Газету делал, – коротко ответил Айвангу.Рано утром, проводив вельботы на охоту, Айвангу поспешил в типографию. Селение только начинало просыпаться. Потянулись дымы над ярангами и редкими домами. На полярной станции затарахтел двигатель электростанции, питающей рацию. Обленившиеся и зажиревшие за лето собаки с хрустом зевали и потягивались. Солнце, оторвавшись от воды, поднималось медленно, тени еще были длинные.Дверь в типографию была заперта. Айвангу заглянул в окна – пусто, одни кассы и дремлющая печатная машина.Для убедительности Айвангу обошел домик кругом, потом уселся на разбитый ящик. Сегодня он провожал охотников без того чувства щемящей тоски, которая его охватывала всякий раз, когда на вельботах заводили моторы и суда уплывали от берега, взяв курс на пролив. Сказал же Белов, что газеты – это такое дело, с которого начиналась партия большевиков. Вчера Петр Яковлевич много рассказывал о больших газетах «Правда», «Известия», «Тихоокеанская звезда». Конечно, охотником быть хорошо и почетно. Но кому-то надо работать в газете, переводить статьи на чукотский язык.Не все хорошо говорят по-русски, да и сам Айвангу многих слов не понимает. А когда закончили работу и Белов начал читать стихи, Айвангу вовсе перестал различать слова. Но певучесть поэтической речи увлекла его. Он попросил повторить: На севере диком стоит одинокоНа голой вершине соснаИ дремлет, качаясь, и снегом сыпучимОдета, как ризой, она. Еще раз продекламировал Белов и перевел: где-то на Чукотке, в его лесном краю растет дерево. Не такое, из которого делают полозья для нарт: у него древесина слабая. Дереву хочется спать, оно засыпано снегом, будто одето в шаманскую кухлянку.Над головой промчалась утиная стая. Кто-то кинул эплыкытэт – ловушку, и птица, оплетенная бечевой, глухо ударилась о землю. Теперь, при южном ветре, нельзя стрелять по уткам – на Инчоунской косе собирается лежбище моржей. Не успело наступить лето и уже кончается… А где-то есть вечное лето, и люди там никогда не видят блеска снега. Велика земля людей! Отовсюду будут приходить вести, чтобы встать ровными рядами-строчками на страницу газеты «Советский Тэпкэн»… Как птицы. Они только родятся здесь, а всю долгую зиму живут в жарких странах. Первыми они приносят весть о наступающем тепле, о лете. Газета, как птица, такая же легкая, быстрая.Айвангу глянул на селение. Ряды яранг убегают к высокой горе, на которой стоял красный домик маяка. Когда наступят темные ночи, зажжется электрический луч и будет светить морю, редким домам и многочисленным ярангам Тэпкэна. Говорят, настанет такое время, когда чукчи перейдут в дома, будут спать на кроватях, посуду класть на столы и живой огонь костров запрут в каменный мешок – печку.Айвангу представил, как бы он жил в настоящем доме. Неудобств много. Каждый раз надо взбираться на стул. Нормальный здоровый человек может запросто сесть, а ему надо влезать на сиденье. Даже открыть дверь ему трудно. Нет, яранга как раз для таких, как он, – для безногих.Почему они так долго не идут? Вон уже безумный Гэмалькот, пугливо озираясь, понес игрушечные вельботы на лагуну.– Какомэй! Ты уже здесь? – услышал он голос Алима.– Жду вас, – ответил Айвангу.Белов показался издалека. Он нес туго набитый портфель.Алим отомкнул висячий замок на двери и пропустил вперед Айвангу и Белова.– Сейчас будем набирать, – объявил Белов и передал Алиму листки бумаги.Алим облачился в синий халат, а волосы убрал под черный берет. Он пристроился у кассы, важно взял в левую руку верстатку и занялся работой, поминутно взглядывая в листок, приколотый шилом к углу ящика.Айвангу подтащил пустой ящик и встал рядом, следя за ловкими движениями рук наборщика. Алим работал сосредоточенно, движения его рук были изящные, красивые. Он чувствовал на себе взгляд Айвангу и изо всех сил старался. Скоро у наборщика из-под засаленного края черного берета выступили капельки пота.Айвангу спустился с ящика – нехорошо мешать работающему.Белов сидел за большим столом, обитым оцинкованным железом, и что-то опять писал.– Надо сделать кое-какие исправления, – объяснил он Айвангу.Спустя некоторое время Алим положил на стол брусок набора, перевязанный шпагатом. Айвангу наклонился над ним, пытаясь прочитать. Ничего не получалось: буквы были какие-то чужие, похожие на иностранные. Айвангу с опаской поглядел на Алима. Эскимос продолжал невозмутимо работать, как будто все шло как нужно.– Посмотри, что он сделал. Наверное, ошибся, – шепнул Айвангу Белову и кивнул на набор, лежащий на цинковом столе.– Сейчас поглядим. – Белов подошел к столу. Он быстро пробежал глазами строчки и с недоумением посмотрел на Айвангу.– Где тут ошибка?– Не знаю, – Айвангу замялся. – Может быть, ее и нет, но буквы не русские.Белов вдруг расхохотался. Алим прекратил работу, положил верстатку и подошел.– Опечатка? – озабоченно спросил он.– Да нет, – сквозь смех сказал Белов. – Вот Айвангу говорит, что ты не по-русски набираешь.Алим молча улыбнулся, откуда-то из кармана халата вытащил зеркало и поднес к набору.– Гляди! – сказал он Айвангу.
В зеркале буквы стали нормальными и легко читались, как если бы они отпечатались на бумаге.– Я догадался, в чем дело! – вместе со всеми засмеялся Айвангу. – Белая бумага – как зеркало! Понятно!Один за другим ложились на стол столбцы газетного набора. До обеда Алим успел набрать половину газеты, оттиснуть гранки. Одной из первых была оттиснута гранка со статьей, переведенной Айвангу. Алим подал длинный лоскут бумаги, где внизу, чуть покрупнее, черными буквами было напечатано: «Гэйилыльэтлин Айвангу» – «Переводил Айвангу».– Мое имя будет в газете? – смущенно спросил он, не веря своим глазам.– Обязательно, – сказал Петр Яковлевич, – так полагается. А пока ты посмотри, нет ли ошибок.Айвангу бережно взял листок и подошел к окну, где было посветлее. Он разгладил ладонью листок и вдруг, к его ужасу, размазал все буквы, оставив часть краски на ладони.– Испортил! – испуганно воскликнул он.Алим подал ему другой оттиск.Айвангу одним взглядом поблагодарил его. Хороший парень Алим! Здесь, у окна, никто ему не мешал разглядывать и читать собственное имя, напечатанное на бумаге. А завтра эта статья вместе с именем станет на страницу газеты. Люди прочитают…– Закончил? – раздался над ухом голос Белова.– Нет еще, – торопливо ответил Айвангу. Если бы Белов заглянул ему в лицо, то увидел бы, как покраснел парень.Неожиданно Белов объявил, что пора обедать. Алим скинул халат, снял берет. Он долго умывался под рукомойником.Айвангу совсем не хотелось есть. Но раз полагался обеденный перерыв, надо идти домой.Росхинаут удивилась, когда Айвангу потребовал еду.– Что так быстро проголодался? – не удержавшись, спросила она.– Газету делали, – с важностью ответил Айвангу.В яранге полагалось обедать, когда отец возвращался с охоты. Впервые в жизни Росхинаут нарушила это правило и подала сыну еду.– Тяжелая эта работа? – сочувственно спросила она сына.Подумав, Айвангу ответил:– Для головы трудная. Я не устал, а Белов сильно проголодался. И Алим тоже.Быстро покончив с едой, Айвангу поспешил в типографию. Он пришел рано, и ему пришлось посидеть на ящике, ожидая товарищей.К вечеру газету сверстали и набор закрепили в печатной машине.Раскрутив маховик с помощью педали, Алим сделал несколько пробных оттисков.Айвангу бережно взял за углы газетный листок. Ровные ряды букв, слова, готовые разразиться потоком новостей, его имя, напечатанное крепкой черной краской, портрет Ленина на первой странице и лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»– Тираж отпечатаем завтра, – устало сказал Белов.Он обвел взглядом Алима, Айвангу и вдруг дрожащим от волнения голосом продолжил: – Вы знаете, что сделали, друзья мои? Вы выпустили первый номер нашей газеты! Храните его!Он дал каждому по свежему отпечатанному листу.Если бы у Айвангу были ноги, он бежал бы быстрее ветра! Газетный лист в его руках шуршал, будто уккэнчин. Он нес его высоко, как несут знамя на демонстрации.Встречные спрашивали его:– Чему ты радуешься, Айвангу? Куда бумагу несешь?– Вышла наша газета! – громко отвечал он.Возле яранги Кавье он замедлил шаг. Если бы Раулена видела! Может, зайти показать ей? А если она не захочет смотреть? А Кавье возьмет и вытолкает его… Лучше пройти мимо.Айвангу увидел в дверях Кавье.– Газета вышла! – крикнул Айвангу и пошел дальше.Кавье растерянно посмотрел ему вслед: какая газета?Айвангу крикнул в раскрытое окно пекарни:– Пашков, газета вышла!– А ну, покажь, – пекарь бережно взял газету и осмотрел ее со всех сторон. – Ничего, культурно живем!Сэйвытэгин давно вернулся с моря. Он сидел на бревнеизголовье и бруском точил наконечник гарпуна. Росхинаут распластала на плоской доске оленью шкуру и скоблила ее каменным скребком, вдетым на палку.– Наша газета вышла! – с этими словами Айвангу вошел в чоттагин отцовой яранги.Сэйвытэгин до обиды спокойно откликнулся:– Вот и хорошо!Росхинаут близорукими глазами глянула, всплеснула руками:– Сколько буковок надо было нарисовать! Вправду сложная работа!– Вот и мое имя, – сказал Айвангу и указал пальцем. – Видишь?Сэйвытэгин отложил наконечник и прочитал по складам:– «Ай-ван-гу»! Смотри, в газету попал! Как челюскинец!
Айвангу расправил газету на коленях, сел на бревно-изголовье и подробно рассказал родителям, каким образом его имя оказалось в газете, как писали статью, рассказал о наборщике-эскимосе Алиме.– С газеты началась партия большевиков, – веско заключил Айвангу. – Первую большевистскую газету напечатал Ленин.
10 Ветер донес с берега крепкий запах свежих бревен, привезенных пароходом. А стружки от бревен, подхваченные ветром, носятся в воздухе, липнут к руке, опилки порошат глаза и оседают на моржовых кожах, как желтый снег.Сначала Айвангу смотрел на плотников издали. Он опасался, что новые люди, и особенно рыжебородый, с большими голубыми глазами и огромными руками, будут смеяться над ним, человеком, который на коленях бредет по земле. Плотники работали здесь уже не первый день. Они строили новую школу. Ровно в полдень плотники переставали стучать топорами и садились обедать на обтесанные бревна. Они ели консервы прямо из банок, разогревая их тут же на костре. Пили неразведенный спирт из фляги. Потом пели песни. У рыжего был красивый голос, он любил петь громко, заглушая своих товарищей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30