Юрий Сергеевич Рытхэу
Магические числа



Юрий Рытхэу
Магические числа

В столице Датского королевства на одной из ее живописных окраин есть Дом Гренландца. Это и гостиница, и общежитие, и дешевая столовая, в которой приехавшие с далекого ледяного острова могут за ничтожную плату получить прекрасную лососину, сваренное по – эскимосски мясо тюленя и встретиться с земляками, по тем или иным делам попавшими в Данию.
В один из своих приездов в Копенгаген и я поспешил в этот гостеприимный дом – здесь была назначена моя лекция с показом цветных слайдов, снятых в советском селении Ново – Чаплино.
В перерыве лекции хозяева вытащили бубны и запели древние арктические песни, и в моей памяти воскресли студеные родные берега, посвист ветра в прибрежных торосах, на вершинах ледяных гор и в долинах рек, катящих свои воды по нетающему ледяному ложу.
Людей Севера удивительно тянет друг к другу, и, встречаясь, они ведут себя как близкие люди, как братья, которые давно не виделись.
Я уже собирался уходить, как вдруг ко мне подошла молодая женщина с чертами лица, свойственными человеку, рожденному в окрестностях Полярного круга. На ее шее на тонкой золотой цепочке висел талисман – женская головка, вырезанная из моржового бивня.
– Извините меня, – смущенно произнесла она. – Я бы хотела преподнести вам небольшой подарок. – И протянула мне вырезанный из такого же бивня эскимосский охотничий каяк с сидящей в ней небольшой фигуркой. – В память о моем деде, о родине моих предков, – сказала женщина и добавила; – Моя мать родилась на Чукотке и маленькой девочкой была привезена Руалом Амундсеном сначала в Норвегию, а потом сюда, в Копенгаген, в католическую миссию
– Дочь Кагота! – вспомнил я.
– Да, моя мать была дочерью Кагота, – подтвердила мою догадку женщина. – Ее европейское имя Мери, а на родине ее звали Айнаной… Она умерла давно… А это осталось в нашей семье как память. Мать говорила, что эта фигурка изображает моего деда…
Я вгляделся в скульптуру. Лицо охотника было вырезано очень тщательно и явно походило на портрет реального человека, жителя Чукотского полуострова.
Удивительно, как иногда тесно переплетаются судьбы людей, на первый взгляд далеких и не похожих друг на друга! Ну кто мог предположить, что знаменитый полярный путешественник, покоритель Южного полюса и Северо-Западного прохода Северо-Западный проход – проход из Атлантического океана в ТИХИЙ, к Берянгову проливу, вокруг берегов Северной Америки

, первым пролетевший над Северным полюсом, великий норвежец Руал Амундсен и чукотский шаман встретятся на ледяных просторах и какое-то время их жизни будут идти рядом!
Кагот… Я слышал о нем много и думаю, что сейчас время рассказать о нем, о встрече его с Амундсеном, о том великом и сложном времени начала века, когда над кромкой Ледовитого океана уже загорались сполохи великой революции.

Амундсен стоял на палубе и прислушивался к работе машины: «Мод» медленно, словно бы ощупью пробиралась вперед, с громким шелестом разламывая носом молодой, припорошенный свежевыпавшим снегом лед.
Поначалу берег поразил пустынным, негостеприимным видом. Перспектива новой зимовки в безлюдном и безжизненном месте навевала уныние. Однако рассмотренные в бинокль три холмика, показавшиеся было простым нагромождением камней, оказались ярангами – жилищами прибрежных чукчей. О том, что они обитаемы, свидетельствовали столбики дыма над островерхими крышами.
Из низко опустившихся туч сыпался тяжелый мокрый снег, постепенно закрывая плотным занавесом панораму берега. Грех жаловаться: на 24 сентября 1919 года ледовая обстановка здесь была вполне сносной. Быть может, причина этому – сильное восточное течение, которое время от времени отрывало от берега большие поля новообразовавшегося льда и уносило их в открытое море.
Быстро темнело. Электрический фонарь, горящий на мачте, высвечивал лишь густую пелену летящего снега. Амундсен приказал застопорить машину и бросить якорь: в кромешной тьме не было смысла бороться со льдами
Прежде чем войти в каюту, начальник Норвежской полярной экспедиции долго стряхивал с одежды налипший мокрый снег, стараясь пока не думать о предстоящей зимовке. И все же, как ни гони от себя эту мысль, другого выхода не было: надвигалась вторая зима у берегов России, страны загадок и непонятных событий, сведения о которых отрывочно доходили до «Мод».
Позади остался долгий путь от родной Христиании Христиания-старое название Осло.

, вокруг Скандинавии и дальше, через проливы, отделяющие острова Ледовитого океана от материка, к берегам самого северного полуострова Азии – Таймыра. Первая зимовка «Мод» прошла недалеко от села Хабарове, прошла в надежде следующим летом продвинуться вперед, к Берингову проливу, и тем самым сомкнуть кольцо кругосветного полярного путешествия, которого пока еще никому в мире не довелось совершить…
Казалось бы, довольно славы и почестей для одного человека: покорение Северо-Западного прохода и Южного полюса. Но Северный полюс… В мире еще не было человека, которому удалось ступить на оба полюса планеты. Но, главное, оставался неосуществленным дерзкий план, разработанный другим великим норвежцем – Фритьофом Нансеном: вмерзнуть в лед севернее Берингова пролива и продрейфовать с ним до полюса. Именно для этого был построен новый экспедиционный корабль «Мод», повторивший в своей конструкции многие черты знаменитого «Фрама» «Фрам» – корабль, на котором Фритьоф Нансен дрейфовал в Ледовитом океане, а Амундсен в 1910–1912 годах плавая в Антарктиду.

…
Отряхнув остатки снега, Амундсен вошел в кают-компанию, по корабельным меркам довольно большое помещение. В ней было тепло и уютно. На стене висели фотографии, перекочевавшие сюда с «Фрама». Здесь же были подарки королевской четы к экспедиции девятьсот десятого года и среди них – серебряный кубок, стоящий на прекрасном шкафчике. У светового люка в машинное отделение красовалась великолепная виктрола, которая по установленному порядку играла всего раз в неделю, по субботам, чтобы впечатление от нее не утратило новизны и привлекательности: ведь ничто так быстро не приедается, как бесконечное повторение какого-нибудь удовольствия. Пол кают-компании был покрыт линолеумом, а поверх его устлан кокосовыми циновками.
Здесь, вот в этой кают – компании, за этим большим столом под висячей лампой состоялся последний разговор с уходившими с корабля Тессемом и Кнутсеном Тессем и Кнутсен – члены экспедиции Амундсена, отправившиеся во время первой, зимовки «Мод» на поиски ближайшего поселения; погибли в таймырской тундре

.
Это произошло почти год назад, 4 сентября восемнадцатого года, и до сей поры от них нет никаких известий. Что с ними? Удалось ли им добраться до цивилизованного мира, или они все еще кочуют по необъятным просторам северной России, охваченной революцией и гражданской войной?
Быстро проглотив легкий ужин, начальник экспедиции отправился в свою каюту и, едва коснулся головой подушки, провалился в глубокий, без сновидений сон…
Утро было чуть яснее вчерашнего. Во всяком случае, изрядно надоевший снегопад прекратился, и порой из-за разорванных облаков, бешено мчащихся по небу (хотя у поверхности земли ветер был довольно слабый), выглядывало зимнее, уже не греющее солнце. «Мод» стояла почти вплотную к береговому припаю, и на возвышенном берегу теперь отчетливо виднелись три яранги, а возле них – несколько человеческих фигур. Очевидно, появление незнакомого корабля привлекло внимание обитателей крохотного селения, но пока никто из них не направлялся на «Мод»: то ли опасались незнакомцев, то ли лед был еще слаб для передвижений по нему.
– Похоже, они не собираются к нам в гости, – сказал Амундсен, – В таком случае вежливость требует, чтобы мы нанесли визит первыми.
Бросили трап и стали потихоньку спускаться на лед. Первым шел Геннадий Олонкин, русский член экспедиции, присоединившийся к ней на Новой Земле, за ним Хансен, последним осторожно ступал Руал Амундсен. Лед угрожающе потрескивал под ногами, на белом снегу, припорошившем замерзшую поверхность моря, проступали трещины. Амундсен обернулся на вскрик: под Хансеном проломился лед и только быстрая реакция – он успел отскочить в сторону – не дала ему провалиться в пучину Ледовитого океана…
– Расходитесь подальше друг от друга! – распорядился Амундсен.
– Глядите, сколько здесь плавника. – Хансен показал на торчащие из-под снега обломки бревен, а иногда и целые деревья с остатками корней и сучьев: вынесенные из необъятной сибирской тайги могучими реками, они проделали огромный путь, пока океанское течение не прибило их сюда.
– С дровами у нас, пожалуй, забот не будет, – заметил Амундсен.
Когда до берега оставалось совсем немного, от яранг отделились два человека и двинулись навстречу.
Довольно рослые для местных, тепло и аккуратно одетые, они приветливо улыбались.
– Еттык! – сказали они почти одновременно.
Когда Амундсен и его спутники протянули им руки для пожатия, туземцы с готовностью сбросили теплые оленьи рукавицы и с видимым удовольствием подержали ладони гостей.
Берег был довольно крут, и к ярангам пришлось карабкаться с, осторожностью: можно было соскользнуть обратно на морской лед.
Хозяева повели гостей в ярангу.
Внутри жилище было очень просторным, путникам не доводилось еще видеть такое в этих краях. В диаметре оно достигало почти пятидесяти футов, а его высота в том месте, где в дымовое отверстие заглядывало небо, была, наверное, футов пятнадцать. Все внутри было основательно, прочно и показывало, что здешние жители не кочевники, а постоянные, быть может, даже древнейшие обитатели этой земли.
Внутренность яранги разделялась на несколько помещений. Первой была холодная часть – чоттагин, где принимали гостей и где горел веселый костер, для которого здесь, похоже, не жалели дров. В дальнем углу виднелся спальный полог, сшитый из отборных оленьих шкур. Из него на гостей глазели двое ребятишек и женщина.
Старший из мужчин, видимо хозяин, что-то приказал на своем языке, и перед гостями, устроившимися на китовых позвонках, служащих для сидения, появилось длинное, выдолбленное из цельного куска дерева, неглубокое блюдо-корытце. В него из котла, висящего над костром, женщина выложила вареное оленье мясо.
– Мое имя Амтын, – объявил хозяин, когда гости проглотили по первому куску. – А его зовут – Кагот. – Он показал на второго мужчину, молча, сосредоточенно жующего мясо.
Гости сразу догадались, о чем идет речь, и Амундсен в свою очередь ткнул, себя пальцем в грудь и сказал:
– Меня зовут Амундсен, а моих товарищей-Хансен и Олонкин…
– Почему вы так поздно приплыли? – произнес мужчина, названный Каготом, и Амундсен от удивления ответил не сразу. Вот уж чего он не ожидал, так это встретить здесь, в ледяной пустыне, человека, который говорил по-английски!
– Извините, – сказал Амундсен и, понимая, что вопрос глупый, на всякий случай осведомился: – Вы говорите по-английски?
– Да, – ответил Кагот. – Правда, не очень хорошо.
– По-моему, неплохо, – похвалил Амундсен. – Где же вы научились языку?
– Я плавал на американской шхуне.
Амундсен всмотрелся в лицо туземца. Теперь он видел, что человек этот довольно молод, но кажется старше из-за темного цвета лица; здешние люди никогда не утрачивают морозного загара, к которому в летнее время добавляется еще и загар от незаходящего солнца. Взгляд у человека был серьезный, пытливый, и Амундсен вдруг почувствовал неловкость оттого, что вместо ответа на заданный вопрос он сам стал спрашивать Кагота.
– Мы совершаем научное путешествие по Северо-Восточному проходу Северо-Восточный проход – проход из Атлантического океана в Тихий по морям Северного Ледовитого океана вдоль евразийского побежья.

. Это большой путь, и начали мы его еще в прошлом году от берегов нашей родины, Норвегии, – заговорил Амундсен, сомневаясь, однако, понимают ли его туземцы.
Но туземцы внимательно слушали то, что вполголоса переводил им Кагот.
Амундсен никак не мог привыкнуть к тому, что обитатель яранги понимает и говорит по-английски, и все время испытывал какую-то неловкость, хотя и понимал, что ничего сверхъестественного тут нет.
– В такое позднее время корабли обычно сюда не приходят, – обратился Кагот к Амундсену.
– Мы хотели достичь этим летом Берингова пролива, да вот не успели, – грустно произнес Амундсен. – Придется нам здесь зазимовать… Скажите, а далеко ли отсюда до других селений?
– Далеко, – ответил Кагот и добавил: – Но скоро мимо нашего селения поедут торговцы. Одни едут с Колымы в Уэлен, другие – в обратную сторону. Движение начнется, как только установится твердый нартовый путь, хорошо укрепится припай и замерзнут устья рек.
Гости с корабля переглянулись.
– Надо разузнать о радиостанции, – сказал Хансен.
– Есть ли здесь поблизости радиостанция? – спросил Амундсен, не будучи уверен, что Кагот его правильно поймет.
Но, обменявшись несколькими словами с Амтыном, тот сказал:
– Радио может быть в Нижне-Колымске, отсюда на запад. Или же в Ново-Мариинске, в устье Анадыря…
Амтьн еще что-то сказал, и Кагот добавил;
– Там же есть и церкви, если вам надо наладить общение с вашими богами.
Амундсен улыбнулся и сказал:
– Пока мы в этом не нуждаемся… Нам бы хотелось знать: не будете ли вы и ваши соседи возражать, если мы останемся здесь на зимовку?
– Можете жить, где вам понравится, – ответил через Кагота Амтын. – Выбирайте любое место около берега. Зимой здесь тихо, лед стоит прочно и сильных подвижек не бывает.
Трапеза закончилась чаепитием. Все время, пока продолжался мужской разговор, женщина только подавала еду, а ребятишки с величайшим вниманием следили за поведением неожиданных гостей, ловили каждое их движение. Они не впервые видели морских тангитанов Тангитан – чужеземец.

, но каждое их посещение было таким запоминающимся событием, о котором потом долго говорили, вспоминая каждую подробность.
– Значит, вы утверждаете, что вскоре мимо вас проследуют путники? – спросил Амундсен, осушив предназначенную для почетных гостей большую фарфоровую чашку явно китайского происхождения.
– Это будет совсем скоро, – ответил Кагот.
– А вы получаете известия о том, что происходит в России? – осведомился Олонкин.
Амтын, выслушав вопрос, что-то долго говорил.
– Мы вообще плохо различаем тангитанов. Которые из них российские, а которые американские – нам трудно понять, – произнес наконец Кагот. – Но мы слышали, что Солнечный владыка свергнут.
– А у вас произошли какие-нибудь изменения в связи с этим? – продолжал интересоваться Олонкин.
Кагот твердо сказал:
– В нашей жизни никаких изменений не произошло.
– Разве здесь нет представителей власти? – спросил Амундсен. – Я слышал, что в Уэлене, во всяком случае, до моего отплытия из Христиании, находился то ли урядник, то ли исправник. Так мне было сказано в русском посольстве.
– Нам об этом ничего не известно, – ответил Кагот.
Напившись чаю, гости стали собираться в обратный путь.
Амтын с Каготом провожали их до спуска на лед. Здесь они попрощались, и тангитаны осторожно зашагали по тонкому молодому льду к своему кораблю.

Вернувшись в ярангу, Амтын возбужденно сказал Каготу:
– Считай, что морские боги послали нам удачу.
Кагот с удивлением посмотрел на него.
– Да, да, это великая удача! – повторил Амтын. – Это даже больше, чем если бы на наш берег выбросило кита! Представить себе невозможно, чтобы возле нашего Еппына зазимовал тангитанский корабль, набитый разными товарами! Эх, жаль, что у меня маловато пушнины! И зачем я отдал прошлогодних песцов Кибизову!
– Кто такой Кибизов? – спросил Кагот.
– Есть тут один человек, – ответил Амтын. – Но почему ты не радуешься?
– Не похожи они на торговцев, – задумчиво проговорил Кагот;
– Почему ты так думаешь? Разве бывают тангитаны, которые не торгуют? – с удивлением спросил Амтын. – Даже ихний шаман, русский поп, который лет пять назад проезжал здесь с караваном собачьих упряжек, выторговал у меня за связку листового табака три песцовые шкурки!
Амтын посмотрел на Кагота… Странный все-таки человек. Появился здесь Кагот на исходе зимы на одинокой нарте, запряженной измученными долгой дорогой собаками. Он подъехал к яранге, и встретивший его Амтын не сразу заметил среди вороха старых оленьих шкур ребенка – девочку лет пяти.
Здесь не принято задавать вопросы, кто ты и зачем едешь. Если нужно, человек сам расскажет о себе. Кагот первые несколько дней молчал. Амтын поселил его у своей родственницы Каляны, молодой вдовы, год назад потерявшей мужа.
1 2 3 4 5