…
Когда мне было девятнадцать, я некоторое время работал в небольшой лаборатории в Роквилле, штат Мэриленд. В лаборатории содержались мыши, крысы и кролики. Я был трутнем. В понедельник мыл пол в лаборатории. Во вторник загружал грязные клетки в громадную мойку. Среда, четверг и пятница проходили примерно так же. Однажды я пересаживал триста мышей в чистую клетку, и ко мне в помещение вошёл Майк, начальник. Он сказал, что в лаборатории вспыхнула болезнь грызунов под названием эктромелия. Все животные должны быть уничтожены и сожжены. Майк: Генри, ты хочешь сделать это? Я имею в виду, тебя не стошнит? Я: Нет, чёрт возьми. Майк: Значит, ты это сделаешь? Я: Конечно.
Прекрасно. По распоряжению Национального института здравоохранения, пятьсот – семьсот тысяч маленьких зверьков следует уничтожить. Прекрасно, вычисти клетки, вымой полы, стерилизуй их помещения. Теперь я их убью. Большую часть штата перевели в другую лабораторию. Я остался почти один на один с животными. Для казни мне выделили совершенно пустую комнату. Я должен убить их газом. Процедура достаточно простая. Я должен поместить от тридцати до сорока зверьков в пластиковый мешок, откачать оттуда воздух, вставить трубку и пустить газ. Прекрасно. Нужно зайти в помещение к животным и переставить их клетки на тележку. Потом прикатить тележки в комнату смерти. Мне выданы мешки и баллон с газом СОг. Нужно убивать их, клетка за клеткой. Когда ящики наполнятся дохлыми мышами и крысами, нужно отвезти их в большую лабораторию НИЗ и там сжечь. Я убивал их с половины седьмого утра до половины пятого вечера. Каждый раз, когда следовало пускать газ, я видел, как зверьки умирают. Когда мышей загоняют в пакет, они ползают, принюхиваются и пытаются разобраться, куда это они попали. Потом я вставляю трубку и пускаю газ, а они прыгают на стенки мешка, пока он надувается. Похоже, будто они скачут от радости или что-то вроде. Падают на дно мешка, задыхаясь, вымокнув в собственной моче. Они всегда умирают с открытыми глазами. Я смотрел сквозь пластик и видел их глаза, их тельца, сваленные в кучу. Дно мешка всегда было тёплым от их мочи и кала. Я завязывал мешок и бросал его в специально маркированный ящик. Этот звук – я никогда не забуду этот звук, шипение газа и царапанье маленьких лапок по внутренним стенкам мешка. Они всегда умирали одинаково, с широко открытыми глазами, не понимая, почему умирают. Я был Адольфом Эйхманом. Мне было приказано уничтожать. Я не был убийцей. Я просто старался сделать свою работу с максимальной эффективностью. Я должен убивать и сжигать. Мне нравится, как это звучит. Да, я привозил их в лагерь на тележке, куда вмещалось сразу до двух тысяч, эффективно. Я травил их газом в камерах, куда заключались их тела, их экскременты и их болезнь. Эффективно! Их трупы отправлены в печь и сожжены, от них остался обеззараженный пепел, эффективно. Они называют меня убийцей. Святой – может быть, а убийца – нет. В конце концов, это я исцелил болезнь. Это я остановил её распространение. Я уничтожил больных и слабых, тех, кто не приспособлен к выживанию. Понимаете? Я делал работу, которая должна быть сделана. Я пытался дать рост сильной, совершенной, здоровой расе, и вы называете меня преступником? Я гуманист в высшем смысле этого слова.
За полторы недели лаборатория вымерла. Сожгли всех, кроме одной партии, которую я отправил на свалки «Бургер-Кинга» и «7-11». Через месяц я уволился и начал работать в магазине мороженого. Недавно я подумал, что было бы гораздо забавнее отправить ящики в более интересные места. Например, притащить ящики с дохлыми мышами и крысами в какой-нибудь приятный жилой район по соседству и поставить по одному у каждой двери? Или отправить экспресс-почтой целую партию в свою старую школу или домой любимой девушке? Можно открыть ящики и забрасывать прохожих на улице. Или взять пакет, положить у чьего-нибудь порога, поджечь его и позвонить в дверь? Парень выходит, пытается затоптать костёр и… ф-фу, под ногой хрустят жареные грызуны! Можно ещё их заморозить и швырять в прохожих в Вествуде – здорово!!! Если мыслить открыто, возможности бесконечны.
…

Жизнь покидать – безбольно
Жизнь покидать – безмолвно
Покинутость вырастает изнутри
Леденящим, пронизывающим, убийственным раком
Рождённым и оставленным во прахе
Солнце восходит
Ты гуляешь по улице
Ты понимаешь что покинут в доме совсем один
Внутри холодно
Двери заперты
Тебе не выйти
Кто покинул тебя
Никто не покинул тебя
Ты смотришь на себя
И нет никого в доме
Ты говоришь: эй, куда я пришёл?
Ты пришёл в никуда
Это покинутость
Я открываю глаза и вижу
Я чувствую
Это пожирает меня
Вот она – покинутость
Отключи меня
Или скоси меня
Заставь не думать о себе

Приди домой
Закрой дверь
Запри дверь
Убедись, что ты запер дверь
Задёрни занавески
Посмотри в окно
На улицах полно убийц
Змеи у твоих ног
Почувствуй грязь потрогай болезнь
Исцели болезнь
Останови кровь
Исцели болезнь
Останови видение
Успокой неспокойство
Сядь на тахту
Сбрось тяжесть
Вынь ружьё
Вставь дуло в рот
Закрой глаза
Думай о грязи
Думай об отчуждении
Стань уединением
Воплоти одиночество
Пусть будет твоим оружием
Отдели других
От себя
От них
Возьми оружие
Нажми на спуск
Покажи им из чего ты сделан
Прекрати мельтешить
Нажми на спуск
Кончай шутку
Сделай это реальным
Кончай

…
Они сидят за столиком в баре. Официантка подходит принять заказ. Она заказывает сухой мартини, он заказывает чашку кофе. Чуть погодя официантка приходит обратно с напитками. Она говорит:
– Я запуталась, кто есть кто?
Леди говорит:
– Я мартини.
Джентльмен говорит:
– Я кофе.
Официантка ставит напитки на стол и уходит. Она – джин. Холодный, опьяняющий. Заводит, заставляет потерять голову, становится тепло внутри. Если переберёшь, станет плохо и ты вырубишься.
Он – кофе, горячий, дымящийся, фильтрованный. Можешь добавить в него что-нибудь для улучшения вкуса. Портит желудок, возбуждает, напрягает, натягивает. Накачивает, бодрит, выжигает.
Кофе и джин не смешиваются никогда, каждый всё время старается улучшить свой вкус.
…
Мадонна. Когда я слышу её, я хочу пива. Хочу мчаться в авто и играть в кегли. Из-за неё мне хочется бежать за покупками в «Сирс». Из-за неё мне хочется дать пинка вегетарианцам. Когда я слышу её пение, я знаю, что она поёт для меня. Она хочет со мной непристойностей. Когда я вижу её лицо, её глаза, её губы, они говорят со мной, бросают мне вызов… Я становлюсь с нею мерзким. Такое чувство, будто я хочу отжаться много раз подряд от пола или сходить в скобяную лавку. Затем мне нужно остыть. Я должен остыть, мужик. Поможет либо холодный душ, либо пластинка Брюса Спрингстина.
…

Мужчина и женщина
Навсегда разорванные
Навсегда разъединённые
Сцепившись
Терзают плоть друг друга
Ебутся в мелких могилах
Катаются в пропитанной кровью грязи
Он смотрит ей в глаза
Он протискивается в неё
Глубоко в неё
Он вырывает ей матку
И вытряхивает ей на лицо
Он кричит:
Чья это была фантазия?

…
Тараканы – ваши боги. Вы слабы. Вы должны бы молиться им. Они – более совершенная форма жизни, чем вы. Вы затраханы своими идиотскими идиосинкразиями. Вам нужны психоаналитики, транквилизаторы, вам нужен отпуск, вы начинаете войны, совершаете суицид, вы крадёте, вы лжёте, вы мошенничаете. Вы слабы. Вы не можете выжить, вы слишком заняты – таскаете свои огромные мозги. Вынуждены строить тюрьмы, чтобы ваши сородичи не убили вас. Вы убиваете всё. Вы живёте в страхе. Вы не можете жить просто и красиво, как таракан. Вы делаете аборты. Вы занимаетесь бессмысленной деятельностью. Вы слабы, тараканы – ваши боги. Вы недостойны– даже целовать гладкие чешуйки на брюшке матери-тараканихи. Вам они отвратительны, вы их боитесь. Их больше, чем таких, как вы. Вам тошно даже смотреть на них, они заставляют вас блевать. Вы слабы. Тараканы – ваши боги. Отдайте им свою тарелку пищи. Сделаете вы это или нет, они переживут вас и вашу тупость. Вы пытаетесь истребить их газом и ядом, точно так же, как собственный вид. Но таракан возвращается, он ещё сильнее, проворнее, он получил иммунитет. Вы смотрите телевизор, вы запираете двери, чтобы защитить себя от себе подобных. Вы колетесь, продаёте свои тела, вы находите новые изобретательные способы калечить себя и других. Вы слабы. Тараканы – ваши боги.
…

Она касается меня
Джунгли вспыхивают испепеляющим огнём
Как пылающая змея
Я смотрю ей в глаза
И в них мелькает кино
Разбивается машина
Люди пинают трупы
Мужчины выдирают себе трахеи и грозят ими небесам
Я думаю про себя:
Я не хочу этого пережить
Я хочу сгореть в обломках катастрофы
Жареная плоть в джунглях

…
Этой зимой умер мой отец. Просто умер. Я рад, что он умер зимой. Одна мысль, что его тело сохранится в холодную пору. Не кажется ли вам, что так чище? Меньше тления? Мне это нравится. Я почти могу представить его мёртвое лицо. Глаза – застывшие, равнодушно закатившиеся наверх. Отпавшая челюсть. Смотрится как любые фотографии жертв нацистских лагерей. Да, он умер зимней порой. Сохранился в холоде. Такова моя память об этой смерти. Холодный, замороженный, застывший. Совершенно не тронутый летним зноем и влагой. Зноем, который заставляет мои мысли гнить и кипеть в дерьме и разложении. Нет, память о нём живёт в морозильной камере моей души. Тепло сочувствия и нежности не проникает сюда. Этих чувств всё равно не бывает. Я не был ни на похоронах, ни на встречах, что им предшествовали. Я пропустил два момента, при которых мне хотелось бы присутствовать. Я не был при его последнем вздохе. Мне хотелось, чтобы мои глаза оказались близко к его глазам и его последний вздох овеял меня. Я не смог вдохнуть ни единой частицы его последнего вздоха, глядя ему прямо в глаза. Я бы задержал в себе его дыхание, насколько смог, чтобы потом выдохнуть в банку и оставить у себя. На вскрытии я тоже не был. Мне бы очень хотелось посмотреть на его потроха, его мозги, его тело. Расчленённое холодным, аккуратным хирургическим образом.
…Во сне я парил над ним и изучал его вскрытое, рассечённое тело. Он выглядит жалким. Его сморщенный, серо-голубой член. Он выглядит как падаль. Он выглядит беспомощным и тупым. Я ненавижу тупость. Я спускаюсь со своей высоты и пинаю его хрупкие рёбра обитым железом носком сапога. Коронёр отмахивается от меня и велит не подходить, пока он не закончит осмотр тела. Из уважения к его работе я сижу на складном стульчике и читаю журнал. Я не могу сосредоточиться на журнале, потому что вскрытие и зашивание отцовского трупа завораживает. Я спрашиваю, не могу ли я помочь. Мне отказывают, конечно, – такова обычная практика, ближайшим родственникам не разрешают участвовать во вскрытии…
Я хотел бы попросить у коронёра холодное, мёртвое сердце моего отца. Получив сердце, я отнёс бы его домой и приготовил бы сердечный бульон. Я пригласил бы совершенно особенных гостей. Мы беседовали бы о всяких мелочах, потягивали минеральную воду или белое вино и вкушали сердце моего отца. Поминки получились бы очень возвышенные и интимные. От меня потребовалось бы немало стойкости, поскольку я вегетарианец. Однако возможность поужинать отцовским сердцем очень соблазнительна.
…

Когда она кончает:
То привлекает тебя к себе
Дышит короткими рывками
Её глаза закрыты
Голова запрокинута
Рот приоткрыт
Бёдра становятся как сталь а потом плавятся
Она прекрасна
И ты чувствуешь словно ты – всё



Писая в генофонд


Всё опубликованное в книжках «Писая в генофонд» и «Арт и Шок Души» возникло из одного состояния рассудка. Обе, в конечном итоге, вышли под одной обложкой. По большей части материал был написан в Венеции, штат Калифорния, в 1986 году. Я тогда жил через дорогу от весьма бойкого места, где торговали крэком. Дела они вели и днём, и ночью. В какой-то момент его обстреляли из проезжавшей машины, похоже, убили каких-то девчонок. Вскоре после этого притон закрылся.

Я видел это по ТВ. Рейс «Л-1011». Цветные съёмки. Он выглядел как сломанная игрушка. Люди с мешками для мусора собирали конечности. Повсюду разбросаны багаж, одежда, тела и большие куски металла. Я никогда не забуду это зрелище – огромный самолёт, разодранный на куски, распотрошённый, будто его испинали гигантской ногой. Интересно, каково им было. Собирать головы, руки, пальцы и перемешанные внутренности и складывать в пластиковые пакеты. Интересно, эти парни обшаривают карманы мертвецов себе на пиво? Почему нет? На кой хрен жмурику деньги? Мухи, должно быть, кишмя кишат, поскольку лето и всё такое. Спроси у любой, и она тебе скажет: нет ничего лучше свежих кишок в летний день! Телекамера поворачивается к главному коронёру. Он сказал, что опознание тел займёт много времени. Большая часть покрыта реактивным топливом, многие обгорели до неузнаваемости. Он просил родственников принести какие-нибудь фотографии, карты стоматологов, информацию от врачей (о послеоперационных шрамах), поскольку всё это поможет ускорить процесс. Через несколько дней в «Тайм» и «Ньюсуик» будут хорошие цветные фотографии кучи исковерканного металла и разорванных тел. Я торчу от таких снимков: несколько месяцев назад опубликовали несколько клёвых цветных кадров, на которых громоздились горы трупов в концлагере Бельзен. Но так или иначе, когда журналы с картинками авиакатастрофы выйдут, я их обязательно куплю, да, сэр. И скажу: «Ёлки-палки, как хорошо, что меня в том самолёте не было! Только глянь на этих людей. Они мертвы, обнажены и сожжены!»
…
По-моему, она даже не человек, она какая-то разновидность микроба. Фикция. Отвратительная, невротичная и грубая. Жалкая – вот какое слово приходит на ум. Когда она пьяна и развязна, находиться рядом с ней – пытка. Она употребляет марихуану как лекарство для поддержания жизни. Живее всего она, когда у неё есть шанс «обдолбаться». Когда она закидывается и пускает слюни на травку, я думаю про себя «кокаиновая блядь», но меняю «кокаиновая» на «марихуановая». Она редко моется, и порой вонь от неё бывает совершенно ужасающей. Я не люблю, чтобы нас ставили рядом, поскольку вижу, как мерзко она ведёт себя с теми, с кем я работаю. Когда она входит в комнату, я или выхожу, или стараюсь держаться от неё подальше. Я надеюсь, она продолжит свой маленький мучительный путь и исчезнет из моего поля зрения. Я не испытываю к ней никакой ненависти. Она ухитряется обламывать всех вокруг. Меня, безусловно, тоже. Я не хотел так к ней относиться, нет. Теперь это перешло в необратимую стадию. Я избегаю её при любой возможности.
…
Я случайно подслушал разговор в компании. Девушка говорила, что вынуждена раскошеливаться всякий раз, когда наступают месячные. Она сказала, что «Мидол» и тампоны нужно раздавать в благотворительных коробках. Я раньше об этом не думал. Тут она права. Что, если парню придётся выкладывать монету всякий раз, когда надо пописать? Вначале ничего, а потом эти монеты станут накапливаться, и будешь напрягаться, чтобы их хватило подольше. Представьте, вы говорите: «Чёрт, я проссал сегодня доллар!» А если пиво любите? А если баксов не будет? Чек выписывать? Ссать по кредитке? А если придётся аскать: «Братушка, не подкинешь монетку? Мне надо пописать». Сущий ад мочевого пузыря, старик. Подумать только!
…
Здесь холодно, холодно и дождливо. Август, но похоже на октябрь. Даже воздух пахнет по-осеннему. Осенняя пора наводит на мысли о том, как я работал в магазине мороженого в Вашингтоне, округ Колумбия. Квартира осенью 1980 года у меня была воистину мерзкой, и я избегал её как только мог. Приходилось шататься по улицам и отрабатывать дополнительные смены в магазине мороженого. Приходилось подолгу шляться одному. Пока мой автомобиль был ещё исправен, я ездил по ночам, открыв все окна, лишь бы лицо обдавал холодный воздух. Я объезжал разные районы Нью-Йорка, просто чтобы в голове прояснилось. Потом я столько кататься перестал, мне стало больше нравиться ходить пешком. Я отправлялся в дальние прогулки один. От того, что мне нравилось гулять в одиночку, я чувствовал себя стариком. Никогда не забуду запаха осеннего воздуха в тот год. Квартира была для меня последним прибежищем, поэтому я проводил много времени на улице. Временами казалось, что меня выводит из себя абсолютно всё. Я работал за прилавком в магазине мороженого, и покупатели меня просто изматывали. Я принимал заказы весь день. Я чувствовал себя старой рубашкой, которую снова и снова сдают в прачечную. К концу смены я был выжат как лимон – от людей, их болтовни и чепухи, которую они несли. Прогулки действовали благотворно. Так здорово выйти на улицу, где воздух чист и прохладен. Жизнь казалась прекрасной. Иногда кто-то из покупателей приглашал меня на вечеринку или на обед, но я отказывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29