- Он не какой-то там из этих ваших буйных и невоспитанных юнцов, уверял его преподобие, - он отрада своей матушки и сестер; он не пьет ничего крепче чая; за все двадцать лет он не пропускал воскресной службы в церкви три недели подряд; и надеюсь, моя дражайшая и прекраснейшая мадам, вы не станете возражать против того, чтобы принять у себя этого образцового юношу ради вашего преданнейшего друга, его дядюшки.
Вдова согласилась принять мистера Лукавса. Он определенно был далеко не красавчиком.
- Но так ли это важно? - вопрошал доктор. - Он так благонравен, а добродетель лучше, чем весь блеск всех драгунов на королевской службе вместе взятых.
Мистер Лукавс пришел на обед, пришел и к чаю. Он выезжал вместе со вдовой в карете с гербами, а в церкви нес ее сборник псалмов, словом оказывал ей все знаки внимания, какие только можно было ожидать от столь благовоспитанного молодого джентльмена.
Тут по всему городку, как оно обычно и бывает в городках, поползли слухи.
"Доктор не подпускает к вдовушке ни единого холостяка", - твердили злые языки, - "чтобы предоставить поле действий единственно своему страшиле-племянничку".
Разумеется, речи эти достигли ушей сестрицы Анны, и маленькая плутовка куда как рада была воспользоваться ими, чтобы убедить сестру принимать у себя более веселое общество. Сказать правду, юная кокетка несравненно больше любила танцы или игру в карты, нежели унылые степенные беседы за чайным столом. И вот она день и ночь изводила сестру намеками и уговорами открыть двери дома для более широкого круга гостей и чуть порастрясти унаследованные денежки.
С этим вдова наконец, хотя и с бесчисленными вздохами и многословными сожалениями, согласилась и зашла даже так далеко, что заказала себе самый очаровательный полутраур, в котором, по мнению всего света, выглядела просто изумительно.
- Образ моего милого Синей Бороды, - заявила она, - я вечно храню в своем сердце - вот что самый глубочайший траур по нему. А когда сердце горюет по-настоящему, нет нужды выказывать свою печаль внешне.
Засим она разослала приглашения на скромный чай и ужин, и несколько лучших семейств города и его окрестностей сошлись к ней на прием. За первым приемом последовал второй, и еще, и еще - и наконец даже капитан Черная Борода получил приглашение, хотя, разумеется, явился в штатском платье.
Доктор Лукавс и его племянник терпеть не могли капитана.
Они слышали (сказали они) некие весьма скверные рассказы про то, что творится в казармах. Кто это выпивает три бутылки вина за один присест? Чья кобыла участвовала в бегах? И почему это Долли Коддлинс так внезапно покинула город?
Слушая, как дядя его задает все эти вопросы, мистер Лукавс закатил белки глаз и вздохнул о греховности этого мира. Но что его порадовало, так это гнев, который выказала вдова, едва речь зашла о Долли Коддлинс. Она пришла в настоящую ярость и поклялась, что больше ни разу не примет у себя этого негодяя. Адвокат и его дядюшка были вне себя от восторга. О недальновидные стряпчий и пастор, неужели вы думаете, что миссис Синяя Борода рассердилась бы так, если бы не ревновала? И неужели вы думаете, что она стала бы ревновать, когда бы - когда бы не что? Она объявила, что до капитана ей дела не больше, чем до последнего из ее лакеев, но в следующий же раз, как он нанес ей визит, не удостоила его ни единым словом.
- Дражайшая моя мисс Анна, - сказал капитан, встретившись с этой девицей в сэре Роджере де Коверли Роджер де Коверли - название танца, данное в честь образа доброжелательного провинциального джентльмена, который впервые был создан на страницах журнала "Зритель". (она танцевала в паре с прапорщиком Триплетом), - в чем дело? Что с вашей прелестной сестрой?
- Дело в Долли Коддлинс, - ответила мисс Анна. - Мистер Лукавс все рассказал.
И она унеслась в вихре нового па.
При этом чудовищном обвинении капитан так покраснел, что всякий бы мог убедиться, как оно несправедливо. Он совершил столько нелепейших промахов в танце и всю дорогу бросал такие свирепые взоры на мистера Лукавса (который не танцевал, но сидел подле вдовы и поедал мороженое), что его партнерша решила, будто он рехнулся, а мистеру Лукавсу сделалось очень не по себе.
По окончании танца капитан подошел засвидетельствовать свое почтение вдовушке и при этом так зверски отдавил мистеру Лукавсу ногу, что сей джентльмен завопил от боли и тотчас же отправился домой. Но хотя он ушел, вдова не стала нисколько любезнее с капитаном Черная Борода. Она попросила мистера Триплета кликнуть ее карету и уехала, не обменявшись с капитаном ни единым словом.
На следующее утро вдову посетил преподобный доктор Лукавс.
Лицо у него вытянулось до размеров поистине сверхъестественных.
- Злоба и кровожадность этого мира, - поведал он, - растут с каждым днем. О, драгоценейшая моя мадам, каких чудовищ встречаем мы в нем - каким мерзавцам, каким убийцам позволено безнаказанно гулять на свободе! Верите ли, этим самым утром, когда племянник мой вкушал мирную утреннюю трапезу, к нему ворвался какой-то негодяй из казарм с вызовом от капитана Черная Борода!
- Он ранен? - возопила вдова.
- Нет, дорогой мой друг, мой милый Фредерик не ранен. И, о! Как рад он будет узнать, что вы проявили такое нежное участие к его благополучию!
- Вы же знаете, я всегда в высшей степени уважала его, - отвечала вдова, которая, на самом деле, вскрикнула, подумав о ком-то другом. Но доктору не пришло в голову истолковывать ее мысли таким образом и он отнес все ее переживания исключительно на счет своего племянника.
- Подобная забота, дражайшая мадам, кою вы выразили о моем племяннике, ободряет меня, поощряет меня, скажу больше - побуждает меня перейти к делу, о сути которого, по моему разумению, вы давно уже догадались. Милый юноша, к которому вы проявили сейчас такое участие, живет лишь ради вас! Да, благороднейшая госпожа, не пугайтесь, услышав, что весь пыл его души принадлежит исключительно вам - и о! С какой гордостью понесу я к нему сейчас весть, что он вам не безразличен!
- Они собираются сражаться? - продолжала леди в полубеспамятстве от тревоги. - Ради всего святого, дражайший доктор, предотвратите этот ужасный, ужасный поединок. Пошлите же за ордерами на арест, сделайте же что-нибудь, но не допустите, чтобы эти заблудшие юноши перерезали друг другу горло!
- Прекраснейшая госпожа моя, я лечу! - заверил доктор и ушел завтракать, донельзя довольный столь очевидной склонностью, которую выказала миссис Синяя Борода к его племяннику. А миссис Синяя Борода, не удовольствовавшись тем, что послала его предотвратить дуэль, помчалась к мистеру Паунду, мировому судье, осведомила его о случившемся, заставила написать ордера на арест как мистера Лукавса, так и капитана, и оба они непременно угодили бы за решетку, когда бы не выяснилось вдруг, что первый из помянутых джентльменов в одночасье покинул город, так что констеблю не удалось задержать его.
Тем не менее в самом скором времени вся округа каким-то образом узнала, что вдова Синей Бороды объявила о своей благосклонности к мистеру Лукавсу, стряпчему; что она лишилась чувств, услышав, будто ее возлюбленному предстоит драться на дуэли; и наконец, что она приняла его предложение и выйдет за него замуж, едва будет улажена ссора между ним и капитаном. Доктор Лукавс, ежели его расспрашивали об этом, мялся и бормотал что-то неразборчивое, уклоняясь от прямого ответа, но ничего не отрицал и выглядел при том столь многозначительно, что весь мир убедился в правдивости слухов и в местной газете на следующей же неделе появилась такая заметка:
"Насколько нам известно, очаровательная и состоятельная миссис С-я Б-а собирается снова связать себя узами брака с нашим выдающимся соотечественником, Фредериком Лук-сом из Миддл Темпла, Лондон. Многоученый джентльмен покинул город вследствие размолвки с галантным сыном Марса, каковая могла бы привести к кровопролитному исходу, если бы не вмешательство мирового судьи, заключившего капитана под стражу".
Строго говоря, немедленно после ареста капитана мистер Лукавс вернулся в город, заявляя во всеуслышание, что уезжал не ради того, чтобы избежать дуэли, а напротив, чтобы не попасться в руки служителей закона и таким образом иметь возможность дать капитану любое удовлетворение. Уж он-то не получал никакого предписания, он-то готов был встретиться с капитаном, а если тот не оказался столь же предусмотрителен, его ли, мистера Лукавса ли, тут вина? Засим он гордо задирал голову вверх и воинственно заламывал шляпу с самым решительным видом - и все клерки города гордились своим героем.
Что до капитана Черная Борода, нетрудно представить себе его негодование и ярость - у него похитили жену и вдобавок какой-то жалкий, тщедушный и косоглазый адвокатишка осмелился поставить под сомнение его честь! У него поднялся жар и хирургу пришлось выпустить из него немало крови; капитан же клялся и божился выпустить вдесятеро больше из жил ненавистного Лукавса.
Однако объявление в "Меркурии" ввергло вдову в почти столь же сильное негодование.
- Чтобы вдова благородного Синей Бороды, - заявила она, - вышла замуж за какого-то жалкого проходимца из грязного Миддл Темпла! Послать за доктором Лукавсом.
Доктор явился, и она звучно отчитала его, вопрошая, как осмелился он распускать про нее такие гнусные сплетни, веля немедленно отослать племянника обратно в Лондон и, ежели он ценит ее уважение, равно как и перспективу получить богатый приход, находящийся в ее ведении, то повсюду и в самых решительных выражениях оспаривать эти безбожные выдумки на ее счет.
- Дражайшая моя мадам, - промолвил доктор Лукавс с вытянувшимся лицом, - слушаю и повинуюсь. Я ознакомлю моего бедного мальчика со столь роковой переменой в ваших чувствах.
- Переменой в моих чувствах, доктор Лукавс!
- С крушением всех его надежд, скорее следовало мне сказать. И да даруют Небеса милому юноше силы вынести столь внезапный удар судьбы!
На следующий день к миссис Синяя Борода влетела озабоченная сестрица Анна.
- Ох, этот твой несчастный возлюбленный! - воскликнула она.
- С капитаном плохо? - вскричала вдова.
- Да нет, с другим, - отвечала Анна. - Бедный, бедный мистер Лукавс! Он написал завещание, оставив тебе все, кроме пяти фунтов в год его прачке: он написал завещание, запер дверь, трогательно простился с дядюшкой на сон грядущий, а сегодня утром, когда Самбо, его чернокожий слуга, принес ему воду для бритья, то нашел его повесившимся на столбике кровати. "Пусть меня похоронят", - просил он, - "с подушечкой для булавок, что она мне подарила и с медальоном с прядью ее волос". Ты и вправду дарила ему подушечку для булавок, сестрица? Вправду дарила ему медальон с прядью своих волос?
- Это было всего-навсего позолоченное серебро, - всхлипнула вдовушка, а теперь, о Небо! Я убила его!
Можно представить себе, какими душераздирающими были ее рыдания, но при следующих словах сестры они резко оборвались.
- Убила его? Да ничего подобного! Самбо успел перерезать веревку, когда лицо у него уже почернело не хуже, чем у самого славного негра. Он спустился к завтраку и можешь вообразить, какой чувствительной вышла встреча дядюшки и племянника.
"Вот это любовь!" - думала вдова. - "Какая жалость, что он так косит! Если бы он глядел хоть чуточку попрямее, быть может, я могла бы..."
Она не докончила фразы. Леди часто оставляют подобные фразы в приятной незавершенности.
Однако после того, как она услышала кое-какие новости о капитане Черная Борода, чей недуг и страдания от потери крови самым патетическим образом в красках описал ей шотландский полковой хирург, ее сострадание к стряпчему сильно поутихло и, когда доктор Лукавс явился узнать, не удостоит ли она несчастного юношу встречей, она весьма рассеянно молвила, что желает ему всяческого счастья, что в высшей степени уважает и почитает его, что умоляет его более не помышлять о том страшном преступлении, которое оставило бы ее несчастной навеки, но что твердо уверена - ради дальнейшего благополучия обоих заинтересованных лиц, лучше ей не встречаться с мистером Лукавсом, покуда чувства его не поуспокоятся.
- Бедняжка! Бедняжка! - сказал доктор, - хоть бы он сумел вынести постигшее его тягчайшее бедствие! Пожалуй, спрячу-ка от него бритвы, и велю Самбо, моему слуге, ни на минуту не выпускать его из виду.
Назавтра миссис Синяя Борода подумала было о том, чтобы послать к доктору Лукавсу слугу и справиться о здоровье его племянника, но как раз в тот миг, как она давала соответствующие распоряжения Джону Томасу, лакею, капитан зашел в гости и посему Томас был отослан вниз. А капитан выглядел таким восхитительно интересным с перевязанной рукой, а черные бакенбарды так чудно обрамляли более бледное, чем обычно, лицо, что на исходе второго часа вдова напрочь позабыла о послании и, думается мне, даже спросила капитана, не останется ли он пообедать. Зашел также и прапорщик Триппет, и вечеринка вышла очень приятной, и военные джентльмены так живо высмеивали саму идею о том, что стряпчего снял со столбика кровати чернокожий слуга, и были так остроумны, что в конце-концов вдова и сама почти поверила, будто и столбик и повешение было всего лишь уловкой со стороны мистера Лукавса - хитростью, предназначенной завоевать ее сердце. Хотя, будьте уверены, леди согласилась с этим не без легкого сожалений, ибо, entre nous entre nous - между нами (фр.)., повеситься ради дамы - значит немало польстить ее чарам и, должно быть, миссис Синяя Борода была несколько разочарована тем, что повешение не оказалось удушением bona fide bona fide - настоящий, подлинный (лат.)..
Тем не менее, вскоре ее нервы вновь пришли в волнение и она была утешена или же устрашена (читатель волен выбрать одно из двух по своему усмотрению согласно своим идеалам и знанию женщин) - как бы то ни было, она была ужасно взволнована, получив записку, начертанную знакомым и разборчивым, как у всякого клерка, почерком мистера Лукавса. Она гласила:
"Я видел вас сквозь окна вашей столовой. Вы весело болтали с капитаном Черная Борода. Вы казались румяной и здоровой. Вы улыбались. Вы выпили шампанское одним глотком.
Я больше не в силах этого выносить. Живите, улыбайтесь и будьте счастливы. Мой призрак, верно, будет скорбеть, узрев ваше счастье с другим но в жизни я бы сошел с ума, став тому свидетелем.
Это лучшее, что могу я сделать.
Когда вы получите это письмо, велите моему дяде обыскать рыбный садок на конце Холостяцкой Аллеи. Да, его черный слуга Самбо сопровождает меня. Но Самбо погибнет со мною вместе, если дерзко посмеет помешать моему замыслу. Я знаю, что бедняга честный малый, но знаю также силу своего отчаяния.
После Самбо останется жена и семеро ребятишек. Будьте добры к этим осиротевшим мулатикам ради
Фредерика"
Вдова издала пронзительный вопль, помешав тем самым двум военным, каждый из которых только-только поднес стакан с кларетом ко рту.
- Бегите... летите... спасите его, - визжала она, - спасите его, чудовища, пока еще не поздно! Утонул!.. Фредерик!... Холостяцкая Ал...
Тут с нею приключился обморок и фраза осталась незавершенной.
Чертовски разочарованные необходимостью расстаться с вином, оба героя схватили свои треуголки и направились к месту, которое успела указать им вдова среди прочих отчаянных и бессвязных возгласов.
Сперва Триппет пустился к рыбному садку бегом со скоростью десять миль в час.
- Умерь прыть, старина, - посоветовал ему капитан Черная Борода, - бег после обеда вредит здоровью. А если этот косоглазый мерзавец-адвокатишка и утопнет, я от этого хуже спать не стану.
Засим оба джентльмена неспешно побрели к Холостяцкой Аллее и, заметив по пути майора Масабау, выглядывающего в окошко квартиры и покуривающего сигару, поднялись к нему посоветоваться с майором, а заодно и бутылочкой Голландского джина, что имелась у него в запасе.
- Они все не идут! - простонала вдова, приходя в себя. - О небеса! Спасите Фредерика! Сестрица Анна, умоляю, взойди на крышу и погляди-ка, не идет ли кто.
И сестрица Анна взошла в мансарду.
- Кого ты видишь, сестрица Анна?
- Я вижу мальчишку доктора Дренча, - отвечала сестрица Анна. - Он принес пилюли и микстуры для мисс Молли Грабе.
- Милая сестрица Анна, погляди, не идет ли кто? - снова возопила вдова.
- Я вижу стадо пыли... ах нет, тучу овец. О! Я вижу дилижанс из Лондона. В нем три наружных пассажира, а кучер скидывает посылку горничной миссис Дженкинс.
- Нет, не то! Взгляни еще раз, сестрица Анна!
- Я вижу толпу... ставень... да, ставень, а на нем кто-то лежит... бидл... сорок маленьких мальчиков... Силы небесные! Чтобы это могло быть? и сестрица Анна слетела вниз и вместе с сестрой прильнула к переднему окошку, глядя на приблизившуюся процессию, которую углядела с мансарды.
Во главе шествовал бидл, хлеща тростью мальчишек.
1 2 3 4