О, как мало знали мы о буре, разразившейся в наше отсутствие! И как мало мы были подготовлены к жестокой беде, нависшей над нашим Таггериджвильским имением!
Нашим поверенным был Бигс из прославленной конторы "Бигс, Хигс и Болтунигс". По прибытии в Лондон мне сообщили, что он только что отправился за мной в Париж, и мы, не заезжая на Портленд-Плейс, покатили в Таггериджвиль. Подкатив к воротам, мы увидели во дворе целую толпу и мерзкого Таггериджа верхом на лошади, а подле него какого-то обшарпанного человека по имени Скэпгоут, а также его поверенного и многих других.
- Мистер Скэпгоут, - с ухмылкой сказал Таггеридж, вручая ему запечатанный конверт. - Вот вам бумага на аренду. Оставляю вас хозяином и желаю всего хорошего.
- Хозяином чего? - спросила законная владелица Таггериджвиля, высунувшись из окна кареты.
Джемми не переваривала "черномазого Таггериджа", как она его называла, он был для нее хуже всякой отравы. В первую же неделю после нашего переезда на Портленд-Плейс он явился за каким-то серебряным сервизом, якобы его личной собственностью, но Джемми обозвала его "арапом безродным" и выгнала вон. С тех пор у нас с ним велись бесконечные тяжбы, переписка, встречи и объяснения через посредников.
- Хозяином моего имения Таггериджвиль, сударыня, отписанного мне отцом в завещании, о чем вас уведомили три недели тому назад и что вам известно так же хорошо, как и мне.
- Старый Таг не оставлял никакого завещания! - завопила Джемми. - Он умер не для того, чтобы оставлять свое добро всяким арапам, неграм, низкородным вралям-полукровкам! И если он это сделал, так разрази меня...
- Маменька, успокойтесь же! - взмолилась Джемайма Энн.
- Шпарь дальше! - подначивал Таг, который в подобных случаях только и знает что скалить зубы.
- Что это значит, мистер Таггеридж? - воскликнул Хламсброд, единственный из всех нас, кто сохранил присутствие духа. - О каком завещании идет речь?
- О, право, все это чистая формальность, - сказал, подъехав к нам, адвокат. - Ради бога, не беспокойтесь, сударыня. Разрешите моим друзьям Хигсу, Бигсу и Болтунигсу снестись со мной. Удивлен, что никто из них здесь сегодня не присутствует. Вам всего-навсего остается нас выгнать, сударыня. Остальное пойдет заведенным порядком.
- Кто завладел этим имением? - взревела Джемми.
- Мой друг, мистер Скэпгоут, - сказал адвокат. Мистер Скэпгоут осклабился.
- Мистер Скэпгоут! - повторила моя супруга, потрясая кулаком (ибо она у меня женщина с сильным характером)
- Если вы не уберетесь отсюда, я велю вас прогнать вилами! Вас и того нищего черномазого ублюдка!
И, подтверждая слово делом, она сунула в руки одному садовнику вилы и подозвала на подмогу второго с граблями. Тем временем юный Таг науськивал на пришельцев собаку, а я кричал "ура" при виде столь справедливой расправы со злодеями.
- Этого будет довольно, не так ли? - с самым невозмутимым спокойствием осведомился мистер Скэпгоут.
- Вполне! - ответил адвокат. - Мистер Таггеридж, между нами и обедом десять миль. Сударыня, ваш покорный слуга! - И вся шайка поскакала прочь.
Ноябрь. Страхование по закону
Мы не имели понятия, что все это означает, пока не получили от Хигса из Лондона очень странную бумагу, которая гласила:
"Мидлсекс. Сэмюел Кокс, ранее проживавший на Портленд-Плене в Вестминстере, в том же графстве, привлекается ответчиком по иску Сэмюела Скэпгоута за то, что оный Кокс ворвался в имение Джона Таггериджа, эсквайра, кое тот сдал в аренду вышеупомянутому Сэмюелу Скэпгоуту, при том, что срок аренды еще не истек, и выгнал его оттуда".
Далее говорилось, что мы якобы "выгнали его силой оружия, а именно шпагами, ножами и дрекольем". Это ли не чудовищная ложь? Мы же только защищали наше кровное! И разве не преступление выгонять нас из наших же законных владений по столь разбойничьему иску?
Не иначе как Хигс, Бигс и Болтунигс были подкуплены, ибо - поверите ли - они посоветовали нам тотчас уступить нашу собственность, потому что найдено завещание и дело мы все равно проиграем. Моя Джемми с презрением отвергла их совет, а сообщение о завещании подняла на смех: она утверждала, что это подделка, гнусная арапская подделка, и по сей день уверена, что история с завещанием, якобы написанным тридцать лет тому назад в Калькутте, оставшимся среди бумаг старого Тага, а впоследствии после розысков, по приказу молодого Таггериджа, найденным и присланным в Англию, скандальнейшая ложь.
Так или иначе - суд состоялся. Стоит ли о нем рассказывать? Что сказать о лорде Главном судье, кроме того, что ему следовало бы стыдиться носить свой парик? Или о мистере..... и мистере...... кои не жалели красноречия для
попрания справедливости и бедняков? С нашей стороны выступал не кто иной, как старший адвокат Бинкс, - мне совестно за честь британских юристов, но я вынужден сказать, что и он, похоже, был подкуплен, ибо попросту отказался меня защищать. Веди он себя так же, как мистер Маллиган, его помощник, которому я столь скромным образом желаю выразить признательность, - все могло бы обернуться в нашу пользу.
Знали бы вы, какое впечатление произвела речь мистера Маллигана, когда он, впервые выступая в суде, сказал:
- Стоя здесь, у пустомента священной Фумиде, видя вокруг эмблемы пруфессии, столь пучитаемой мною, перед лицом пучтенного судьи и прусвищенных присяжных - славы отечества, бескурысных заступников, надежного утюшения бедняков, - о, как я трупещу, какой стыд обугрил мне щуки. (Возглас в зале: "Какой стыд!") Зала взревела от хохота, а когда был снова водворен порядок, мистер Маллиган продолжал:
- Мулорд, я их не слышу. Я родом из струны, привыкшей к угнетению, но поелику моя струна, да, мулорд, моя Ирландия (нечего смеяться, я ей горжусь) вупреки тиранам всегда зелена, хороша и прекрасна, так и правда моего клюента вусторжествует над злобным безрассудством, - я повторяю, злобным безрассудством тех, кто хочет ее уничтожить и в лицо которым от имени моего клюента, от имени моей струны, да, и от своего имени я, скрестив руки, кидаю полный презрения вызов!
- Бога ради, мистер Миллиган... ("Маллиган, мулорд!" - вскричал мой адвокат.) Хорошо, Маллиган, - прошу, успокойтесь и не отклоняйтесь от сути дела.
И мистер Маллиган больше не отклонялся целых три часа кряду. В речи, битком набитой латинскими цитатами и блиставшей непревзойденной красотой слога, он рассказал обо мне и моем семействе; о том, каким романтическим образом разбогател старый Таггеридж и как впоследствии его богатства достались моей супруге; о положении в Ирландии; о честной бедности Коксов в прошлом (после чего он несколько минут, покуда его не остановил судья, обозревал гневным взором нищету своей родины); о том, какой я превосходный супруг, отец, хозяин, а моя жена - супруга, хозяйка, мать. Но все напрасно! Дело было проиграно. Вскоре меня привлекли за неуплату расходов, - пятьсот фунтов на судебные издержки свои собственные и столько же за Таггериджа. Он сказал, что не даст и фартинга, чтобы вызволить меня не то что из Флитской тюрьмы, а из пекла. Само собою разумеется, вместе с поместьем мы потеряли и городской особняк, и капитал в ценных бумагах. Таггеридж, у которого и так были тысячи, забрал все. А когда я попал в тюрьму, кто, думаете, навещал меня? Ни бароны, ни графы, ни иностранные послы, ни сиятельства, что вечно толклись у нас в доме и пили-ели за наш счет, не пришли ко мне. Не пришел и неблагодарный Хламсброд.
Теперь уж я не мог не указать моей дорогой женушке:
- Видишь, душенька, мы прожили господами ровно год, но что это была за жизнь! Перво-наперво, дорогая, мы давали званые обеды, а все над нами насмехались.
- О да, и вспомни, как тебе после них бывало худо! - воскликнула моя дочь.
- Мы приглашали знатных господ, а они нас оскорбляли.
- И портили маме характер! - добавила Джемайма Энн.
- Потише, мисс! - цыкнула Джемми. - Тебя не спрашивают!
- А потом тебе понадобилось сделать из меня помещика.
- И загнать отца в навозную кучу! - заорал Таг.
- И ездить в оперу и подбирать иностранных графов да баронов.
- Слава богу, милый папа, что мы от них избавились! - воскликнула моя крошка Джемайма Энн, почти счастливая, и поцеловала своего старого отца.
- А Тага тебе понадобилось делать модным джентльменом и послать его в модную школу.
- Даю слово, я остался самым настоящим невеждой! - ввернул Таг.
- Ты дерзкий неслух! - сказала Джемми. - Этому ты выучился в своей благородной школе?
- Я еще кое-чему там выучился, сударыня. Можете справиться у мальчишек, - проворчал Таг.
- Ты готова была торговать родной дочерью и чуть не выдала ее замуж за мошенника.
- И прогнала бедного Орландо, - всхлипнула Джемайма Энн.
- Молчать, мисс! - рыкнула Джемми.
- Ты оскорбляла человека, от отца которого получила наследство, и довела меня до тюрьмы, и у меня нет теперь надежды отсюда выбраться, - не станет же он меня вызволять после всех твоих оскорблений!
Все это я выложил довольно-таки решительно, потому что очень уж она меня допекла, и я вознамерился как следует задать моей душеньке.
- О Сэмми! - воскликнула она, заливаясь слезами (ибо упрямство моей бедняжки было вконец сломлено). - Все это правда. Я была ужасно-ужасно глупой и тщеславной и из-за моих прихотей пострадали мой любимый муж и дети, и теперь я так горько раскаиваюсь.
Тут Джемайма Энн тоже залилась слезами и кинулась в объятия матери, и обе они минут десять подряд совместно рыдали и плакали. Даже Таг выглядел как-то чудно, а что до меня, то... Просто диву даешься, но только клянусь, что, видя их такими расстроенными, я радовался от всей души. Пожалуй, за все двенадцать месяцев роскошной жизни я ни разу не был так счастлив, как в этой жалкой каморке, в которой меня содержали.
Бедный Орландо Крамп навещал нас каждый день, и мы, те самые, кто в дни жизни на Портленд-Плейс совершенно пренебрегали им и на празднике в Бьюла так жестоко с ним обошлись, ныне куда как радовались его обществу. Он приносил моей дочери книжки, а мне бутылочку хереса. Он брал домой Джеммины накладные волосы и причесывал их, а когда часы свиданий заканчивались, провожал обеих дам в их чердачную комнатенку в Холборне, где они теперь жили вместе с Тагом.
- Забыть ли птице свое гнездо? - говаривал Орландо (он был романтический юноша, уж это точно: играл на флейте и читал лорда Байрона без передышки со дня разлуки с Джемаймой Энн). - Забыть ли птице свое гнездо, на волю пущенной в краях восточных? Забудет ли роза возлюбленного соловья? Ах, нет! Мистер Кокс! Вы сделали меня тем, что я есть и кем надеюсь быть до гробовой доски, - парикмахером. До вашей парикмахерской я и в глаза не видывал щипцов для завивки и не мог отличить простого мыла от туалетного. Разве вы мне не отдали ваш дом, вашу мебель, ваш набор парфюмерии и двадцать девять клиентов? Разве все это - пустяки? Разве Джемайма Энн - пустяк? Если только она разрешит называть себя по имени... О Джемайма Энн! Твой отец нашел меня в работном доме и сделал меня тем, что я есть. Останься со мной до конца моих дней, и я никогда-никогда не изменюсь.
Высказав все это, Орландо в страшном волнении схватил свою шляпу и кинулся прочь.
Тут и Джемайма Энн ударилась в слезы.
- О па! - воскликнула она. - Ведь правда же он... он... славный молодой человек?
- Еще какой славный! - объявил Таг. - Вчера он дал мне восемнадцать пенсов и бутылочку лавандовой воды для Маймы Энн, - что ты на это скажешь?
- Не мешало бы ему вернуть тебе парикмахерскую, - вставила Джемми.
- Что?! Для уплаты судебных издержек Таггериджа? Дорогая моя! Да я лучше помру, чем этак ему потрафлю.
Декабрь. Семейные хлопоты
Когда Таггеридж засадил меня в тюрьму, он поклялся, что там я и окончу свои дни. Похоже, у нас были причины стыдиться самих себя. И мы, благодарение господу, устыдились! Я вскоре пожалел о своем дурном к нему отношении, а от него получил письмо, в котором было сказано следующее:
"Сэр, я полагаю, Вы достаточно пострадали за поступки, в коих повинны не столько Вы, сколько Ваша супруга, а посему я прекратил все иски, поданные на Вас, пока Вы незаконно владели имуществом моего отца. Вы, конечно, помните, что, когда после обследования его бумаг завещания найдено не было, я с полной готовностью уступил его собственность тем, кого полагал законными наследниками. В ответ на это Ваша жена, вкупе с Вами (ибо Вы ей потакали) осыпала меня всевозможными оскорблениями; а когда завещание, подтверждавшее мой справедливый иск, нашли в Индии, Вы не можете не помнить, как это известие было встречено Вашим семейством и к каким прискорбным действиям Вы прибегли.
Счет Вашего адвоката оплачен, и так как я полагаю, что Вам лучше заниматься тем ремеслом, каким Вы занимались ранее, то я дам Вам пятьсот фунтов на покупку товара и парикмахерской, как только Вы приглядите что-нибудь подходящее.
При сем посылаю двадцать фунтов на Ваши насущные расходы. Мне известно, что у Вас есть сын, как я наслышан - бойкий юноша. Если он захочет попытать счастья за границей и отправиться в плавание на одном из кораблей Ост-Индской компании, я могу его устроить.
Ваш покорный слуга
Джон Таггеридж".
Не кто иной, как миссис Бредбаскет, экономка, доставила это письмо и вручила его мне с самым что ни на есть надменным видом.
- Надеюсь, голубушка, ваш хозяин хоть отдаст мои личные вещи! вскричала Джемми. - Семнадцать шелковых и атласных платьев да целую кучу побрякушек, которые ему вовсе не нужны.
- Никакая я вам не голубушка, мэм! Мой хозяин сказал, что при вашем положении вы в них будете как ворона в павлиньих перьях. Голубушка! Еще чего! - И она выплыла за дверь.
Джемми смолчала. Она вообще совсем притихла с тех пор, как мы попали в беду. Зато дочь моя сияла, как королева, а сын, услышав о корабле, так подпрыгнул, что чуть не сшиб беднягу Орландо.
- Теперь вы меня забудете? - проговорил тот со вздохом; он единственный из всей компании выглядел огорченным.
- Вы сами понимаете, мистер Крамп, - с важностью отвечала моя жена, при наших связях, человек, родившийся в работном...
- Женщина! - гаркнул я (ибо наконец решил повернуть по-своему). Придержи свой глупый язык! Твоя никчемная гордыня довела нас до разорения. Впредь я этого не потерплю. Ты слышишь, Орландо? Если ты хочешь взять Джемайму Энн в жены, бери ее! И если ты примешь пятьсот фунтов как мою половинную долю за парикмахерскую - они твои. Так-то, миссис Кокс!
И вот мы снова дома. Я пишу эти строки в нашей старой гостиной, где мы все собрались встречать Новый год. Поодаль сидит Орландо, ладит парик для лорда Главного судьи, довольный-предовольный. А Джемайма Энн и ее матушка хлопотали без устали целый день и теперь заканчивают последние стежки на подвенечном платье, ибо послезавтра мы справляем свадьбу. Сегодня я уже успел, как я выражаюсь, отстричь семнадцать голов; а что касается Джемми, то я теперь принимаю ее в расчет не более, чем китайского императора со всеми его мордаринами. Вчера вечером в кругу старых друзей и соседей мы славно отпраздновали наше возвращение и веселились напропалую. У нас был отменный скрипач, так что бал затянулся до поздней ночи. Мы начали с кадрили, но мне она никогда не удавалась, а уж потом, ради мистера Крампа и его суженой, попробовали галопард, который для меня тоже оказался трудноват, ибо с тех пор как я вернулся к мирной и спокойной жизни, просто диво, до чего я раздобрел. И тогда мы принялись за наш с Джемми коронный танец - сельскую польку, что само по себе удивительно, потому как мы с ней выросли в городе. Ну а Таг отплясывал матросский танец, что миссис Кокс сочла вполне уместным, раз уж мальчик решил идти в море. Но пора кончать! Вот несут пунш, и кому же радоваться, как не нам? Да, видно, я как швейцарец: без родного воздуха, что рыба без воды!
КОММЕНТАРИИ
"Cox's Diary" - впервые напечатан в "Комическом альманахе" Крукшенка в 1840 г.
...обмолвился насчет веточки омелы. - По английскому обычаю, комнаты на Рождество украшают ветками омелы, и под такой веткой молодой человек может поцеловать девушку.
Парк (с прописной буквы) - Хайд-парк в Лондоне.
К. А., К. В., К. В. и т. д. - Теккерей пародирует буквенные обозначения степеней, орденов и проч., которые ставятся после имени.
Синяя книга - свод парламентских отчетов и правительственных указов; Кокс имеет в виду Красную книгу - справочник английской титулованной знати.
Феспид - поэт VI в. до н. э., считается родоначальником древнегреческой трагедии.
Вестрис Лючия (1797-1856)-оперная певица; в 20-х годах XIX в. блистала в лондонских театрах.
Квадрант - изогнутый дугой отрезок Риджен-стрит, фешенебельной лондонской улицы.
Лаблаш Луи (1794-1858) - итальянский певец, бас; Гризи Джулия (1811-1869) - итальянская певица. Оба много выступали в Англии.
Оперы, которые Кокс называет, как умеет, - "Пуритане" Беллини, "Анна Волейн" Доницетти, "Свадьба Фигаро" Моцарта, "Сорока-воровка" ("La gazza ladra") Россини.
1 2 3 4 5 6 7