Но никто Митю не видел. Уже отчаяние копилось в груди, подступало к
горлу и рвалось наружу, когда встретилась им Катя.
- Его Дарья из Выселок к себе повела, дождь шел, - сказала девушка
простодушно.
Что-то оборвалось в Варваре, она едва не опустилась на землю.
- Мы-ы-тя? - вопросительно промычала Сима - единственное слово,
которое научилась говорить.
- Нет твоего Мити, - ответила ей Варвара, горько плача.
- Мы-ы-тя!.. - настойчиво требовала Сима в непонятливом, тупом
упрямстве.
В поздний сырой вечер сестры шли по разбухшей дороге. После дождя в
лесу было тихо. Варвара часто останавливалась, прислушиваясь, не слышно ли
голоса, и только по чмоканью грязи под босыми ногами сестры узнавала, что
она в лесу не одна.
Иногда по вершинам деревьев пробегал ветер, и тогда лесной шум, как
гул поезда, катился над головой.
Дорога вывела их на околицу Выселок. Темные дома таились среди
деревьев и робко жались друг к другу; Выселки молчали, как будто притихли
и ждали, что будет.
Сестры вошли во двор. Дом смотрел в кромешную ночь слепыми окнами, в
темноте мерно и оглушительно падали в бочку с водой срывающиеся с крыши
капли. И едва сестры приблизились к окну, как створка распахнулась и в
черном проеме появилась Дарья.
- Пришли? - спросила она просто, точно встреча была назначена. -
Тихо, спит он.
Она была в белой рубашке, голые руки лежали на подоконнике.
- Отпусти его, - плача, попросила Варвара.
- Отпущу, - тихо и покладисто согласилась Дарья. - Я ведь твоя
должница, Варя, вот и отдаю должок.
Она исчезла, и сразу в глубине комнаты послышался ее тихий голос:
- Митенька, мама пришла, одевайся, голубчик...
Послышались шорохи, тихая возня и ласковый приглушенный голос Дарьи:
- Надевай, сухое уже... Так... штанишки... рубашечку...
Варвара уткнула лицо в ладони и глухо зарыдала.
Дверь отворилась, на крыльцо нескладно вышел сонный Митя.
- Получи, Варя, мужичка в готовом виде, - насмешливо сказала Дарья из
окна.
- Мы-ы-тя! - замычала радостно Сима и засмеялась счастливо. -
Мы-ы-тя! Мы-ы-тя! - ликовала она, а Варвара всхлипывала и стонала, как от
боли.
Митя не знал, в чем его мать должница перед Дарьей. Но Варвара
знала...
Когда-то увела она, что называется из-под венца, жениха у Дарьи.
Увести увела, но не удержала, он канул однажды, как в воду, - по сей день.
Два дня Митя молчал, словно немой, подурнел, почернел лицом, два дня
никуда не выходил, а когда Варвара по привычке вздумала его отчитать,
сказал хмуро и твердо:
- Отвяжись.
Она едва не задохнулась от злости:
- Что?!
Но он не оробел, не потерялся, как прежде, а с той же хмуростью и
твердостью сказал:
- Замолчи.
Она поняла: что-то переменилось.
Шла в нем скрытая напряженная работа, а потом вдруг он, как будто
решился на что-то, встал и пошел к двери.
- Ты куда? - спросила Варвара. Он не ответил, она стала на его пути.
- Куда?
Он сказал непреклонно:
- Отойди.
До нее одним ударом, одним острым уколом дошло: как было, не будет,
вся их жизнь теперь переломится.
Митя не раз и не два уходил по известной дороге, петлял и слонялся
вокруг Выселок, - две деревни насмешничали: "Была у Варвары одна
полоумная, теперь двое..."
Он весь высох, тосковал отчаянно, Варвара боялась, не заболел бы...
Хоть сама иди к Дарье, проси угомонить мальчишку. Полной мерой отдавала ей
Дарья долг.
В один из дней Митя снова направился в Выселки. Он дошел до обычного
предела, но не свернул, не побрел потерянно в сторону. Напряженный от
борьбы страха и решимости, он шел к знакомому дому. Он шел бледный и
оцепенелый, - повернуть бы, убежать, - но он уже переступил себя, взнуздал
на первый взрослый поступок - и скованно шел с холодом в груди.
Он приблизился к дому, взошел на крыльцо - дверь открылась. На грани
полумрака и света стояла Дарья.
- Ты куда? - спросила она легко и улыбчиво, как будто на мгновение
оторвалась от приятного занятия. Он остановился и молчал. - Куда,
Митенька?
Он молчал, губы его вздрагивали.
- К тебе, - сказал он хрипло и кашлянул, стараясь очистить осипший от
волнения голос.
- Ко-о мне? - живо пропела она и глянула на него с веселым
удивлением. - А что это ты, дружок, мне "ты" говоришь? Я ведь постарше
тебя, а?
Он хмурился, стремительно краснея, а она насмешливо заглядывала в
лицо.
- В гости? - и снова усмехнулась легко и ласково. - А ведь я не звала
тебя в гости.
Он топтался перед ней, и было заметно, как тянет его убежать или даже
заплакать. Но победило что-то новое, что проснулось в нем в эти дни.
- А тогда? - спросил он все еще сипло и скованно.
- Тогда? - повторила она. - Тогда я позвала тебя, а сейчас не зову, -
объяснила она ему ласково, как маленькому. - Да и видишь, как мама тогда
испугалась. Иди домой...
- Я сам знаю, что делать, - сказал он угрюмо.
- Знаешь? Нет, Митенька, пока еще не знаешь. Потом, может, и узнаешь,
а пока - нет. Иди.
- Не пойду.
- Ну, ну, не упрямься... иди.
- Сказал - не пойду!
- Что ж, так и будешь стоять? - засмеялась она. - Ну стой...
Дверь закрылась, легкие шаги потерялись в глубине дома. Митя не
двигался. Сердце его колотилось, как после бега. Вокруг было тихо, точно
все дома и жители умолкли, смотрели и ждали.
Он тронул дверь, она скрипнула, поехала внутрь, в полумрак, но скрип,
словно привязью, сразу же явил Дарью.
- Ты что? - спросила она с легкой строгостью и недоумением. - Иди, я
тебе все сказала, не напрашивайся.
Она коснулась его ладонью, обозначив запрет. Митя дернулся и
отстранился. Дарья засмеялась:
- Не брыкайся, мал еще.
- Я не мал, - ответил ей Митя. Голос его очистился и звучал зло и
ломко.
- Мал, мал, подрасти... Ишь ты, нужда вздернула! Успеешь еще мужского
хлеба наесться, вся жизнь впереди, баб на твой век хватит.
Она хотела снова закрыть дверь, но неожиданно для себя самого Митя
протянул руку и не пустил. Дарья даже не сразу поняла, что мешает.
- Ты куда пришел?! - спросила она рассерженно. - Тебе еще в игры с
мальчишками играть, а ты себя мужиком вздумал?! А ну, пусти! - она с силой
захлопнула дверь.
Он ткнулся было вперед, но внутри так же рассерженно стукнула
щеколда.
Митя бешено ударил кулаком в дверь, пнул ногой и озирался в
лихорадке. На глаза попалась большая кадка с дождевой водой, он метнулся к
ней, с неизвестной прежде силой рванул и опрокинул - вода хлынула, обдав
его по пояс.
В окне показалась Дарья. Она стояла, скрестив руки, и смотрела
внимательно и спокойно, с некоторой печалью. Митя рванулся к поленнице
дров, сложенной во дворе, схватил полено и пустил в окно, где стояла
Дарья. Полено ударило в переплет рамы, зазвенели и осыпались стекла. Дарья
вздрогнула, отступила, но не произнесла ни слова и смотрела все также
внимательно и спокойно. Он схватил второе полено и бросил в другое окно.
Снова зазвенели стекла, а Митя толкнул всю поленницу, накренил, упираясь
ногами, и с грохотом обрушил. Потом, мокрый, усыпанный дровяной пылью,
бросился прочь.
Скоро его узнали в окрестных деревнях. Вечерами или среди ночи он
тихонько стучался то к одинокой женщине, то к мужней жене, у которой муж
работал на стороне. Даже в ненастье, когда и плохой хозяин жалеет
выпустить собаку, Митя шастал по округе.
В школу он больше не пошел. Сколько не упрашивала его мать, сколько
ни плакала - не помогло. Митя пошел слесарем в колхозные мастерские.
После работы он приходил домой, наскоро ел, переодевался в свой
первый в жизни костюм и уходил. Варвара уже смирилась и только жалобно
просила:
- Не поздно, сынок...
Не пустить его она уже не могла. Митя стал диким и злым, как лесной
кот, в ярости бледнел, натягивался, точно струна.
"В отца", - думала Варвара и старалась не сердить сына, чтобы и он
однажды не канул бесследно.
С него могло стать. В гневе он подбирался весь, стискивал зубы и
почти что впадал в беспамятство, - любой отступал: мало ли... Даже
начальство на работе старалось не гладить его против шерсти.
Как-то новый молодой и бравый мастер приказал ему что-то. Митя
работал за верстаком и, не оборачиваясь, сказал:
- А пошел ты...
- Что-что?! - удивленно переспросил мастер и двумя пальцами потянул
его за рукав. - Ну-ка, повтори...
Митя удобно взялся за разводной ключ.
- Хочешь, дырку в голове сделаю?
Мите не дали премию, но работать было некому, и тем обошлось.
Вечерами Варвара не находила себе места. Митю не раз били. Бывало,
разбитого в кровь, его приводили чужие люди, но чаще он сам кое-как,
насилу, добирался до дома. И все же он не менялся, оклемается - и за свое.
Случалось, Митю ловили и на горячем.
Шофер Степан Хомутов, здоровенный малый, отсидевший два года за
пьяную драку в столовой райцентра, регулярно приезжал с грузом в сельпо и
всегда ночевал у Дуняши, веселой пышной продавщицы, разведенной с мужем
лет семь назад.
Расписание поездок было постоянное, но однажды Степан приехал в
неурочный день. Он поставил машину, как всегда, у ворот и направился в
дом. Дверь была заперта, окна плотно завешаны. Степан обогнул дом: с
другой стороны был вход в магазин. Но и там никого не было, висел замок.
Степан прошелся по двору, заглянул в сарай - Дуняши нигде не было.
Раздосадованный Степан слонялся вокруг и вдруг увидел, как от дома к
забору метнулся кто-то. Он тут же решил, что в магазин забрались, и,
срезая угол, огородом кинулся к забору.
Человек с разбега вскинул руки на доски, подпрыгнул, наваливаясь
животом на край, и занес ногу.
Степан рванулся и, падая вперед, успел поймать беглеца за ногу.
- Ах ты, падло! - прорычал Хомутов, стаскивая человека с забора. - От
меня не уйдешь!
Человек молча отбивался свободной ногой, но против Степана был слаб,
Хомутов свалил его на землю, подмял под себя и, тяжело дыша, прерывисто
матерясь, сжал железными руками.
- Пусти, сволочь, - глухо произнес человек под ним.
Степан от такого нахальства забыл материться.
- Я тебе пущу... - произнес он угрожающе. - Ты у меня узнаешь, как в
магазин лазить!
- Нужен мне твой магазин...
- А что ж ты там делал?!
- Да пусти ты меня! - рванулся человек. - Тоже мне хозяин! Ты сам-то
кто здесь?!
Не очень находчивый, Степан растерялся:
- Как, кто?! Я... товар вожу...
- Ну и вози!
- А ну-ка встань, я на тебя погляжу, - приказал Степан и поставил
незнакомца.
Тот поднял лицо, Степан узнал Митю.
- Ты, малец? Что это ты здесь делаешь? - с удивлением, смешанным со
злостью, спросил Степан.
- А ты, что? - дерзко спросил Митя.
- Как, что? - растерялся Степан, и вдруг догадка осенила его. -
Ну-ка, пойдем, - предложил он, поворачивая в сторону дома.
- А на кой мне? - спросил Митя.
- Пойдем, пойдем...
- Мне там делать нечего, я товар не вожу. Это у тебя там дела.
- Да иди ты! - рявкнул Степан, схватил Митю и впереди себя, как
бульдозер, погнал к дому.
- Пусти, гад, сволочь лагерная! Пусти! - вырывался Митя, бросаясь в
стороны, но "бульдозер" неумолимо толкал его к дому.
Дверь была закрыта, Степан стукнул кулаком, как молотом:
- Отвори!
Зашлепали босые ноги, приблизились к двери.
- Кто там? - невинно произнесла за дверью Дуняша.
Дверь приоткрылась, Дуняша стояла в длинной белой рубахе, покрытая
большим платком.
- А-а, Степан, я и не думала, что ты, - ласково сказала она и
повернула назад, оставив дверь открытой.
Хомутов втолкнул Митю и, как щенка, поставил у порога.
- У тебя был, сука?
Дуняша обернулась и засмеялась:
- Кто, этот? Вот еще, Степа, выдумаешь...
- Отсюда шел!
- Мало ли кто под окнами шастает. У меня на дворе сторожей нет.
- Смотри, Дунька!..
- Что мне смотреть, я и так смотрю. А врываться с выражениями, да еще
тащить кого-то, поищи другую.
Степан повернулся и выволок Митю во двор. Потом сорвал с него брюки
так, что посыпались пуговицы, одной рукой стянул с себя ремень, удерживая
другой вырывающегося Митю, разложил его на широкой колоде и, припечатав
рукой и коленом, стал пороть. Тоже неистовый был мужик.
У Мити бежали слезы. Он ругался, как никогда в жизни, и рвался, но
тяжесть прижимала его такая, что отклеиться от колоды он не мог, только
ерзал на месте, плача от бессилия.
- Вот так, щенок, - сказал Степан, вставая и заправляя ремень в
брюки. - И чтоб в эту сторону и смотреть забыл.
- Все, шоферюга, ты от меня имеешь, - глотая слезы, сказал Митя.
Он схватил полено и бросился с ним на Степана. Тот отступил, потом
вцепился в Митю и сжал его вместе с поленом.
- Тебе мало? - спросил Степан, стягивая в кулак Митину рубаху и
бросая его к воротам.
Он вытащил Митю на улицу и швырнул на землю. Стукнула калитка, Митя
остался один. В глубине двора заскрипела и хлопнула дверь, стало тихо.
Боли Митя не чувствовал, только горело и чесалось все тело и мучил
стыд. Еще ни разу, в самую жестокую трепку, его так не унижали, от стыда
он не знал, куда деться.
Поблизости никого не было. Митя осмотрелся и, утерев лицо, скользнул
узким проходом за избы и огороды. Он зарылся в душную копну, сжался и
затих.
Он лежал неподвижно несколько часов, картины мести одна ужаснее
другой проходили перед глазами.
Стороной в деревню с мычанием пробрело стадо. Темнело, сумерки
густели, переходили в вечер. Гасли нешумные деревенские звуки, далеко за
домами на берегу озера сбивчиво наигрывала гармонь. Потом и она стихла, и
настала полная тишина. Митя подождал немного и выбрался из укрытия.
Прислушиваясь, он осторожно вышел на улицу. Было пусто. Свет горящих
окон освещал машину Степана; Митя подкрался и заглянул в кабину: повезло,
ключи торчали. Не будь их, пришлось бы идти домой, подбирать другие.
Митя осторожно открыл дверцу и сел на сиденье. Потом осмотрелся, нет
ли кого. Никого не было. Из открытых окон соседних домов доносились
неясные голоса, и оглушительно бухало в груди собственное сердце.
Он проверил все в кабине и нажал стартер. Мотор всхлипнул, набирая
дыхание, и смолк; стоило большого труда не выскочить и не удрать. Сжав
зубы и чувствуя в груди холод, Митя нажал еще раз и с облегчением услышал
рокот мотора.
"Порядок", - подумал он, тронул машину с места и уже на ходу
захлопнул дверцу.
Из ворот выскочил голый по пояс, в одних брюках и босой Степан.
- Стой! - закричал он на всю деревню. - Стой!
Увесистые, как булыжники, ругательства полетели по улице вслед
машине. Степан рванулся бежать, но было поздно: машина пронеслась мимо
домов, вылетела за деревню и исчезла в лесу. Только вой мотора некоторое
время доносился оттуда. Потом и он исчез.
Степан стоял возле чужого забора и матерился. Из окон высунулись
люди, кто-то вышел на улицу, голоса перекликались от избы к избе.
- Угнал, - повторял Степан. - Митька угнал, подлец.
Люди подходили, негромко переговаривались, узнавая, в чем дело.
- Непутевый малый, плохо кончит, - сходились соседи на одном.
Митя гнал машину по лесу. Деревья вплотную подступали к узкой дороге
и в свете фар бежали мимо сплошным забором.
"Хорошо идет, - думал Митя о машине, - следил, гад... Ничего, я тебе
устрою..."
Он пронесся пятнадцать километров и свернул на глухую просеку.
Поблизости находилось небольшое лесное озерко с цветущей стоялой водой.
Машина выла и скрипела, тужась без дороги, вокруг метались кусты и
деревья.
Берег был болотистый, вязкий, передние колеса сразу мягко подались
вниз. Яркие фары осветили затянутое ряской озеро, от радиатора машины
расходились волны.
Митя проехал вперед, машина круто наклонилась, мотор заглох. Вода
подступала к самой кабине.
- Так... - сказал Митя и открыл дверцу.
Он вылез на крыло и поднял капот, потом стал на ощупь вывинчивать
детали - мотор он знал хорошо.
Вынув деталь, Митя размахивался и бросал ее в воду; всплески нарушали
тишину. Погасли фары, наступила полная темнота. Митя столкнул в воду
сиденье, оно тяжело ухнуло, подняв брызги.
- Ты меня запомнишь, - пробормотал Митя.
Под конец он выдернул ключ зажигания, на котором висел брелок, и с
силой пустил его подальше. С одиноким всплеском он упал где-то в темноте.
"Все", - подумал Митя. Он вылез на кузов и с заднего борта прыгнул на
берег. Земля чавкнула, обдав Митю грязью.
Он долго шел по ночному лесу, вернулся поздней ночью. Деревня спала,
он обогнул ее стороной и огородом подкрался к дому.
1 2 3 4