Моэм Сомерсет
За час до файфоклока
СОМЕРСЕТ МОЭМ
За час до файфоклока
Перевод Е.Калашниковой
Миссис Скиннер не любила опаздывать. Она была уже одета - вся в черном шелку, как того требовали ее возраст и траур по недавно скончавшемуся зятю; осталось лишь надеть ток. Ее немного смущала эгретка из перьев цапли, которая могла вызвать резкое осуждение кое-каких знакомых, наверняка тоже приглашенных на фай-фоклок; и в самом деле, разве не бесчеловечно убивать этих прекрасных белых птиц ради их перьев, да еще когда у них пора любви; но раз уж так случилось, глупо было бы отказаться от такой красивой и элегантной отделки, к тому же отказ обидел бы зятя. Он привез ей эти перья с Борнео, не сомневаясь, что подарок обрадует ее. Кэтлин не преминула наговорить неприятностей по этому поводу, о чем, должно быть, жалеет теперь, после того, что произошло; впрочем, Кэтлин всегда недолюбливала Гарольда. Миссис Скиннер решительно водрузила ток на голову (и в конце концов это ее единственная приличиая шляпа) и, стоя перед зеркалом, приколола его булавкой с большим агатовым наконечником. Если кто-нибудь упрекнет ее за эти перья, у нее готов ответ.
- Конечно, это ужасно, - скажет она, - мне бы и в голову не пришло покупать такую вещь, но это последний подарок моего бедного зятя.
Это будет и объяснением и оправданием. Все с таким сочувствием отнеслись к их горю. Миссис Скиннер достала из ящика чистый носовой платок и слегка побрызгала на него одеколоном. Она никогда не душилась, считая это признаком известного легкомыслия, но одеколон - другое дело, он так приятно освежает. Теперь можно было считать себя почти готовой. Миссис Скиннер перевела глаза с зеркала на окно. Прекрасный день выбрал каноник Хейвуд для файфо-клока в саду. Совсем тепло, на небе ни облачка, и зеленая листва еще не утратила весенней свежести. Миссис Скиннер улыбнулась, заметив в садике свою маленькую внучку, которая, вооружась граблями, деловито возилась у отведенной ей цветочной клумбы. Очень она бледненькая, Джоэн, нельзя было так долго держать ребенка в тропиках; и потом она не по годам серьезна, никогда не бегает, не резвится, ей бы только поливать свои цветы или играть в какие-то тихие, ею самой придуманные игры. Миссис Скиннер оправила платье на груди, взяла перчатки и пошла вниз. Кэтлин сидела за письменным столиком у окна, занятая проверкой каких-то списков; она состояла почетным секретарем клуба любительниц гольфа и во время состязаний ей приходилось очень много трудиться. Она тоже была уже совсем готова.
- Я вижу, ты все-таки надела джемпер, - сказала миссис Скиннер.
За завтраком обсуждался вопрос о том, ехать ли Кэтлин в джемпере или в черной шифоновой блузке. Джемпер был черный с белым, и Кэтлин находила его очень эффектным, но едва ли это могло сойти за траур. Однако Миллисент высказалась в пользу джемпера.
- Совсем не обязательно нам всем иметь такой вид, словно мы только что с похорон, - сказала она. - Ведь после смерти Гарольда прошло уже восемь месяцев.
Миссис Скиннер была несколько шокирована черствостью этих рассуждений. Миллисент стала какая-то странная с тех пор, как вернулась с Борнео.
- Уж не думаешь ли ты снять вдовий креп раньше времени, милочка? спросила она у дочери.
Миллисент уклонилась от прямого ответа.
- Теперь траур не так соблюдают, как в прежнее время, - сказала она и немного помолчала. Когда она заговорила опять, миссис Скиннер почудились в ее голосе какие-то необычные нотки. Видимо, и Кэтлин уловила их, судя по тому, что она удивленно взглянула на сестру. - Гарольд, я уверена, не хотел бы, чтобы я вечно носила по нем траур.
- Я нарочно оделась пораньше, потому что хотела кое о чем поговорить с Миллисент, - сказала Кэтлин в ответ на замечание матери.
- О чем же?
Кэтлин промолчала. Но она отложила в сторону свои списки и, нахмурив брови, принялась перечитывать письмо от дамы, которая жаловалась на несправедливые действия комиссии, снизившей ей гандикап с двадцати четырех очков на восемнадцать. Быть почетным секретарем клуба любительниц гольфа обязанность нелегкая и требующая большого такта. Миссис Скиннер стала натягивать свои новые перчатки. Маркизы над окнами смягчали солнечный свет и умеряли жару. Миссис Скиннер посмотрела на большую, ярко раскрашенную деревянную птицу-носорога, которую Гарольд отдал ей на сохранение; ей всегда казалось немного нелепым держать такую вещь в комнате, но Гарольд очень дорожил этой птицей. Она имела отношение к какому-то культу и вызвала большой интерес у каноника Хейвуда. На стене над диваном было развешано малайское оружие (названий миссис Скиннер не помнила); там и сям красовались серебряные и медные вещицы, привезенные ей Гарольдом в разное время. Она всегда относилась к Гарольду с симпатией, и при мысли о нем ее взгляд невольно скользнул к роялю, на котором стояла обычно его фотография вместе с фотографиями обеих ее дочерей, внучки, сестры и племянника.
- Кэтлин! А где же портрет Гарольда? - спросила она.
Кэтлин оглянулась. Портрета не было.
- Кто-то его убрал, - с удивлением сказала Кэтлин.
Она встала и подошла к роялю. Фотографии были переставлены так, чтобы не бросалось в глаза пустое место.
- Может быть, Миллисент захотелось поставить его у себя в комнате, сказала миссис Скиннер.
- Я бы заметила. И потом у Миллисент есть другие фотографии Гарольда. Они у нее заперты в комоде.
Миссис Скиннер всегда казалось странным, что в комнате дочери нет ни одного портрета Гарольда. Она даже раз попробовала завести об этом разговор, но Миллисент его не поддержала. Миллисент сделалась удивительно неразговорчива после своего возвращения с Борнео, и всякие попытки миссис Скиннер проявить материнское сочувствие встречали с ее стороны молчаливый отпор. Она не желала говорить о постигшей ее утрате. Люди переживают горе по-разному. Видимо, прав был мистер Скиннер, советовавший оставить Миллисент в покое. Воспоминание о муже вернуло мысли миссис Скиннер к предстоящему визиту.
- Папа спрашивал меня, надеть ли ему цилиндр, - заметила она. - Я сказала, что на всякий случай не мешает.
Файфоклок у каноника был парадным событием. Обычно в таких случаях заказывалось в кондитерской Бодди мороженое, клубничное и ванильное, но кофе-глясе у Хейвудов всегда готовили дома. Приглашено было все местное общество. Поводом послужил приезд епископа Гонконга, который был школьным товарищем каноника. Гостям было обещано, что епископ расскажет о миссионерской деятельности в Китае. Миссис Скиннер, у которой дочь восемь лет прожила на Востоке и зять был резидентом в одном из районов Борнео, относилась к этой перспективе с живейшим интересом. Разумеется, она в таких вещах понимала гораздо больше, чем люди, которые не имеют никакого отношения к колониям и колониальным делам.
"Что знает об Англии тот, кто только лишь Англию знает?" - как любил цитировать мистер Скиннер.
Мистер Скиннер - который в эту самую минуту вошел в комнату - был юристом, как и его покойный отец, и имел контору в Линкольнс-Инн-Филдс. Каждый день он с утра уезжал в Лондон и только к вечеру возвращался домой. Он получил возможность сопровождать жену и дочерей к канонику Хейвуду лишь благодаря тому, что каноник предусмотрительно избрал для файфоклока субботу. В визитке и брюках в полоску мистер Скиннер выглядел весьма презентабельно. В его наружности не было франтовства, но была скромная внушительность. Это была наружность адвоката с солидной практикой, каким он и был на самом деле; его фирма никогда не бралась за дела, допускающие хотя бы тень сомнения, и, если клиент излагал ему обстоятельства, которые могли показаться неблаговидными, мистер Скиннер озабоченно сдвигал брови.
- К сожалению, мы обычно воздерживаемся от ведения подобных дел, говорил он. - Вам лучше обратиться в другое место.
Он придвигал к себе блокнот и писал на верхнем листке фамилию и адрес. Затем отрывал листок и вручал его клиенту.
- Я бы посоветовал вам обратиться вот к этим джентльменам. Если вы сошлетесь на меня, они сделают для вас все, что возможно.
У мистера Скиннера было чисто выбритое лицо и лысина во всю голову. Строго поджатый рот с тонкими, бескровными губами противоречил робкому выражению голубых глаз. Щеки были бледные и морщинистые.
- Я вижу, ты надел новые брюки, - сказала миссис Скнннер.
- Сегодня, по-моему, как раз подходящий случай, - отвечал супруг. - Не знаю, может быть, вдеть бутоньерку в петлицу?
- Не нужно, папа, - сказала Кэтлин. - Это не совсем хороший тон.
- Увидишь, очень многие будут с бутоньерками, - возразила миссис Скиннер.
- Разве что какие-нибудь клерки, - сказала Кэтлин. - Вы же знаете, Хейвудам приходится приглашать самую разношерстную публику. И потом ведь у нас траур.
- Интересно, не устроят ли после речи епископа сбор пожертвований? сказал мистер Скиннер.
- Ну нет, не думаю, - сказала миссис Скиннер.
- Это был бы очень дурной тон, - отозвалась Кэтлин.
- На всякий случай не мешает захватить деньги, - сказал мистер Скиннер. - Если понадобится, я дам за всех. Вот не знаю, десяти шиллингов достаточно или нужно дать фунт?
- Уж если давать, то не меньше фунта, папа, - сказала Кэтлин.
- Ну, там видно будет. Я не хочу давать меньше других, но больше, чем нужно, тоже давать незачем.
Кэтлин убрала в ящик все свои бумаги и встала из-за стола. Она посмотрела на часы.
- А Миллисент не готова? - спросила миссис Скиннер.
- У нас еще масса времени. Просили к пяти, так что на много раньше половины шестого приезжать нет смысла. Я велел Дэвису подать машину в четверть шестого.
Обычно машиной правила Кэтлин, но изредка, в торжественных случаях, Дэвис, садовник, надевал ливрею и превращался в шофера. Это лучше выглядело со стороны; к тому же Кэтлин вовсе не стремилась сидеть за рулем, когда на ней был новый джемпер. Взглянув на мать, с усилием втискивавшую палец за пальцем в новые перчатки, Кэтлин вспомнила, что и ей надо надеть перчатки. Она понюхала - не пахнет ли от них бензином после чистки. Запах был, но совсем слабый. Она решила, что никто не заметит.
Наконец отворилась дверь и вошла Миллисент - в полном трауре, с длинным вдовьим крепом. Миссис Скиннер никак не могла привыкнуть к этому костюму, хотя и знала, что полагается носить его целый год. Жаль, что он совершенно не идет Миллисент; некоторым траур к лицу. Она сама как-то примерила шляпу Миллисент и нашла, что выглядит очень эффектно. Бог даст, милый Альфред переживет ее, но, если случится наоборот, она не снимет траура до конца своих дней. Как королева Виктория. Конечно, Миллисент - другое дело; Миллисент - еще молодая женщина, ей всего тридцать шесть; невесело в тридцать шесть лет остаться вдовой. Едва ли ей удастся второй раз выйти замуж. Кэтлин, верно, так и не выйдет, - ей уже тоже тридцать пять. Когда Миллисент и Гарольд были здесь последний раз, она предлагала, чтобы Кэтлин поехала к ним погостить; Гарольд как будто ничего не имел против, но Миллисент заупрямилась. А почему, собственно? Все-таки там мог представиться случай. Не то, чтобы они хотели сбыть Кэтлин с рук, но девушка должна выйти замуж, а здесь среди их знакомых совсем не попадаются неженатые мужчины. Миллисент все жаловалась на климат. Правда, у нее у самой цвет лица совершенно погиб. Никто бы теперь не поверил, что из двух сестер более хорошенькой всегда была Миллисент. Кэтлин с годами похудела - некоторые, правда, находят ее чересчур худой, - но теперь, когда она остриглась, а на щеках у нее всегда румянец благодаря игре в гольф при любой погоде, она, по мнению миссис Скиннер, стала совсем недурна. Вот о бедной Миллисент этого не скажешь; фигура у нее испортилась окончательно; ростом она невелика, и располнев, стала просто бесформенной. А располнела она ужасно; должно быть, тропическая жара виновата - мешает двигаться. Кожа у Миллисент бледная и нечистая; голубые глаза, когда-то составлявшие ее главную прелесть, словно выцвели.
"Ей надо бы заняться своей шеей, - размышляла миссис Скиннер. - У нее скоро будет двойной подбородок".
Она пробовала заговаривать об этом с мужем. Он возразил, что Миллисент, в конце концов, не такое уж юное создание. Так-то оно так, но из этого еще не следует, что нужно совсем распуститься. Миссис Скиннер решила серьезно поговорить с дочерью; но, разумеется, из уважения к ее горю придется подождать до окончания траура. В сущности, она была рада законному поводу отложить этот разговор, мысль о котором слегка пугала ее. Миллисент и в самом деле изменилась. Что-то мрачное было теперь в выражении ее лица, от чего матери становилось не по себе в ее присутствии. Миссис Скиннер любила тотчас же высказывать вслух всякую мысль, пришедшую в голову, а у Миллисент завелась неприятная манера не отвечать, когда к ней обращаешься (просто так, чтобы что-нибудь сказать), и неизвестно, слышала она или нет. Иногда это невыносимо раздражало миссис Скиннер, и, чтобы удержаться от резкого замечания по адресу Миллисент, ей приходилось напоминать себе, что бедный Гарольд умер всего восемь месяцев назад.
Свет из окна падал на пухлое лицо вдовы; молча остановившейся посреди комнаты. Кэтлин, стоя к окну спиной, с минуту вглядывалась в это лицо.
- Миллисент, мне нужно поговорить с тобой, - начала она. - Сегодня утром я играла в гольф с Глэдис Хейвуд.
- Кто выиграл, ты? - спросила Миллисент. Глэдис Хейвуд была единственной незамужней дочерью каноника.
- Она мне сказала одну вещь, которая касается тебя, и я считаю, что ты должна знать об этом.
Миллисент перевела глаза на окно, за которым ее дочка поливала цветы.
- Мама, вы сказали Энни, чтобы она напоила Джоэн чаем в кухне? спросила она.
- Да, девочка будет пить чай вместе со слугами. Кэтлин недружелюбно взглянула на сестру.
- Епископ по дороге на родину провел несколько дней в Сингапуре, продолжала она. - Он большой любитель путешествий. На Борнео он тоже бывал и знает многих из твоих знакомых.
- Как ему интересно будет встретиться с тобой, дорогая, - сказала миссис Скиннер. - Может быть, он и бедного Гарольда знал.
- Да, он встречался с ним и очень хорошо его помнит. Он говорит, что был потрясен известием о его смерти.
Миллисент села и принялась натягивать свои черные перчатки. Миссис Скиннер показалось странным, что она никак не отозвалась на слова Кэтлин.
- Кстати, Миллисент, - сказала она. - Куда-то исчез портрет Гарольда. Ты его не брала отсюда?
- Да, я его взяла и спрятала.
- Казалось бы, для тебя должно быть приятнее иметь его перед глазами.
Миллисент и на этот раз промолчала. Положительно несносная привычка.
Кэтлин, слегка повернув голову, в упор посмотрела на сестру.
- Миллисент, зачем ты нам сказала, что Гарольд умер от лихорадки?
Вдова не шевельнулась и не отвела глаз, но по ее желтоватому лицу медленно разлилась краска. Она по-прежнему молчала.
- Что означает твой вопрос, Кэтлин? - с недоумением спросил мистер Скиннер.
- Епископ говорит, что Гарольд кончил самоубийством.
У миссис Скиннер вырвался возглас испуга, но муж сделал ей знак не вмешиваться.
- Это правда, Миллисент?
- Правда.
- Почему же ты нам не сказала?
Миллисент помедлила с ответом. Она вертела в пальцах брунейскую медную фигурку, которую взяла со столика. Это был тоже подарок Гарольда.
- Я думала, для Джоэн лучше, если все будут считать, что ее отец умер от лихорадки. Мне не хотелось, чтобы она знала.
- Ты поставила нас в очень неловкое положение, - заметила Кэтлин, наморщив лоб. - Глэдис Хей-вуд упрекнула меня, зачем я ей сказала неправду.Мне стоило большого труда убедить ее, что я сама ничего не знала. Каноник, по ее словам, очень обижен. Он говорит, что после стольких лет знакомства, даже дружбы, он вправе был рассчитывать на большее доверие с нашей стороны, тем более что он и венчал тебя с Гарольдом. И если, мол, мы не хотели говорить ему правду, то, во всяком случае, незачем было говорить неправду.
- Должен сказать, что в этом я с ним вполне согласен, - ледяным тоном произнес мистер Скиннер.
- Я, понятно, объяснила Глэдис, что мы здесь ни при чем. Мы говорили то, что было сказано нам.
- Надеюсь, этот разговор не помешал тебе выиграть партию, - сказала Миллисент.
- Совершенно неуместное замечание, моя милая, - воскликнул мистер Скиннер
Он поднялся, перешел комнату и стал перед холодным камином, машинально раздвинув сзади фалды визитки.
- Это касалось только меня, - сказала Миллисент. - Почему же я не имела права умолчать об этом, если считала, что так будет лучше?
- Видно, мать для тебя - чужая, раз ты даже с ней не захотела поделиться, - сказала миссис Скиннер.
Миллисент только пожала плечами.
- Нетрудно было сообразить, что рано или поздно это все равно станет известно, - сказала Кэтлин.
- А почему? Не могла же я предвидеть, что два старых попа, встретившись, не найдут другой темы для пересудов.
1 2 3 4