— вскрикнула Лизетта.
Он обернулся к молодому человеку, который не без замешательства наблюдал эту сцену насилия и, выпрямившись в полный рост, вытянул драматическим жестом руку и указал пальцем на дверь:
— Убирайтесь! — воскликнул он. — Убирайтесь!
И властная манера человека, который привык управлять толпой разгневанных налогоплательщиков и кто мановением бровей мог укротить на ежегодном собрании разочарованных держателей акций, была такова, что молодому человеку ничего другого не оставалось, казалось бы, как ретироваться. Однако он стоял на месте, нерешительно, правда, но стоял, бросив в сторону Лизетты умоляющий взгляд и слегка пожав плечами.
— Чего вы ждете? — закричал сенатор. — Чтобы я применил силу?
— Он не может выйти в своей пижаме, — заметила Лизетта.
— Это не его пижама, это моя пижама.
— Он ждет свою одежду.
Мсье Ле Сюэ оглянулся — позади него на стуле были беспорядочно разбросаны предметы мужской одежды. Сенатор с презрением взглянул на молодого человека.
— Можете взять свои вещи, мсье, — сказал он с холодным пренебрежением.
Молодой человек собрал все, подобрал лежавшие на полу туфли и быстро покинул комнату. Мсье Ле Сюэ был наделен незаурядным ораторским даром. И никогда он не использовал его лучше, чем в данный момент. Он сказал Лизетте все, что о ней думал. Ничего лестного. Он обрисовал ее неблагодарность самыми черными красками. Он тщательно выбирал самые оскорбительные для нее слова. Он призвал в свидетели все силы неба подтвердить, что никогда еще вера порядочного человека в женщину не была столь грубо попрана. Короче, он сказал все, что подсказывали ему гнев, раненое тщеславие и разочарование. Лизетта и не пыталась оправдаться. Она молча слушала, опустив глаза, и машинально крошила булочку, съесть которую помешал ей приход сенатора. Тот бросил сердитый взгляд на ее тарелку.
— Мне так хотелось, чтобы ты первой услышала эту великую новость и я пришел сюда прямо с вокзала. Я рассчитывал позавтракать с тобою, сидя на краю твоей постели.
— Бедняжка, ты еще не ел? Я сейчас же велю подать завтрак.
— Не желаю я завтракать.
— Глупости. При той огромной ответственности, которая теперь на тебя возлагается, ты должен заботиться о своем здоровье.
Она позвонила и велела вошедшей горничной принести горячего кофе. Когда кофе был принесен, Лизетта налила его в чашку. Однако сенатор не прикоснулся к ней. Она намазала маслом булочку. Он пожал плечами и начал есть, периодически бросая реплики о вероломстве женщин. Она продолжала молчать.
— Хорошо хоть у тебя хватает совести не пытаться оправдываться. Ты ведь знаешь, я не тот человек, чтобы позволить безнаказанно водить себя за нос. Я само великодушие по отношению к тем, кто хорош со мной, и безжалостен с теми, кто плох. Вот допью кофе и навсегда уйду из твоего дома.
Лизетта вздохнула.
— Теперь я могу сказать, что готовил для тебя сюрприз. Я решил в ознаменование второй годовщины нашего союза выделить тебе сумму денег, достаточную для скромного, но независимого существования, если со мной что-нибудь случится.
— Сколько? — хмуро спросила Лизетта.
— Миллион франков.
Она снова вздохнула. Внезапно что-то мягкое ударило сенатора в затылок и он вздрогнул.
— Что это? — воскликнул он.
— Он возвращает твою пижаму.
Молодой человек открыл дверь, швырнул пижаму в голову сенатору и снова быстро закрыл ее. Сенатор высвободился из шелковых штанов, которые обвились вокруг его шеи.
— Что за манеры! Твой приятель, разумеется, необразован?
— Конечно, он не обладает твоими достоинствами, — прошептала Лизетта.
— А обладает ли он таким же интеллектом?
— О, нет.
— Он богат?
— Ни гроша.
— Что же ты, черт побери, в нем нашла?
— Он молод, — улыбнулась Лизетта.
Сенатор опустил глаза в тарелку и по его щеке в кофе скатилась слеза. Лизетта сочувственно взглянула на него.
— Мой бедный друг, в жизни нельзя иметь все.
— Я знаю, что я не молод. Но мое положение, богатство, энергия? Я полагал, этого достаточно. Есть женщины, которые предпочитают зрелых мужчин. Есть прославленные актрисы, которые сочли бы честью для себя быть подругой министра. Я слишком хорошо воспитан, чтобы попрекать тебя твоим происхождением, но это же факт, что ты манекенщица и я извлек тебя из квартиры с оплатой всего в две тысячи франков в год. Разве для тебя это не шаг наверх?
— Я дочь бедных, но честных родителей, и у меня нет оснований стыдиться своего происхождения, и у тебя нет права упрекать меня только потому, что я зарабатываю себе на жизнь скромным трудом.
— Ты любишь этого мальчика?
— Да.
— А меня нет?
— И тебя тоже. Я люблю вас обоих, но я люблю вас по разному. Я люблю тебя, потому что ты выдающийся человек и беседы с тобой поучительны и интересны. Я люблю тебя потому, что ты добр и великодушен. Я люблю его, потому что у него такие большие глаза и волнистые волосы, и он божественно танцует. Это совершенно естественно.
— Но ты ведь знаешь, что в моем положении я не могу водить тебя туда, где танцуют и смею предположить, что когда он будет в моем возрасте, у него будет волос не больше, чем у меня.
— Вполне возможно, — согласилась Лизетта, хотя вряд ли это имело для нее значение.
— А что твоя тетя, почтенная мадам Саладен, скажет тебе, когда узнает, что ты натворила?
— Ну, вряд ли это будет для нее сюрпризом.
— Ты хочешь сказать, что эта достойная женщина одобряет твое поведение? O tempora, о mores! И как долго это все продолжается?
— Со дня моего поступления в мастерскую. Он разъезжает от крупной лионской фирмы, изготавливающей шелковые ткани. Однажды он появился со своими образцами. Мы друг другу понравились.
— Но ведь твоя тетя должна была оградить тебя от искушений, которым подвергается молодая девушка в Париже. Ей не следовало позволять тебе иметь дело с этим молодым человеком.
— А я не спрашивала ее разрешения.
— Но так можно свести в могилу твоего убеленного сединами отца. Ты не подумала об этом раненом герое, чье служение стране было вознаграждено лицензией на торговлю табаком? Ты забыла, что коль скоро я министр внутренних дел, то она находится под моим контролем? И я вправе отменить ее ввиду твоей вопиющей безнравственности.
— Я знаю, ты слишком джентльмен, чтобы поступить так подло.
Он сделал рукой жест выразительный, хотя и несколько драматический.
— Не бойся, я никогда не опущусь до того, чтобы мстить человеку, имеющему заслуги перед страной, за постыдные деяния существа, которое мое чувство достоинства велит презирать.
Сенатор снова принялся за прерванный завтрак. Лизетта не отвечала и между ними царило молчание. Но когда голод был утолен, его настроение изменилось: он начал испытывать скорее жалость к себе, чем гнев против нее, и со странным непониманием женского сердца вознамерился пробудить в Лизетте угрызения совести, представив себя объектом сострадания.
— Трудно расставаться с привычкой, с которой так сжился. Для меня было утешением и облегчением приходить сюда, урвав минуту от моих многочисленных обязанностей. Ты хоть немного жалеешь меня, Лизетта?
— Конечно.
Он глубоко вздохнул.
— Никогда бы не подумал, что ты способна на такой обман.
— Значит все дело в обмане, — задумчиво произнесла Лизетта. — Интересный народ эти мужчины. Не могут простить, если их проведут. А все потому, что так тщеславны. Придают значение вещам, ровно никакого значения не имеющим.
— Ты считаешь не имеющим значения то, что я застаю тебя завтракающей с молодым человеком в моей пижаме?
— Если бы он был моим мужем, а ты моим любовником, ты счел бы это вполне естественным.
— Разумеется. Потому что тогда бы я его обманывал и мое достоинство не пострадало.
— Короче, чтобы спасти положение, мне достаточно выйти за него замуж.
В первый момент сенатор не понял. Затем, будучи умным человеком, он уловил смысл сказанного и украдкой взглянул на нее. В ее прелестных глазах мерцал лукавый огонек, который он так любил, а на крупных алых губах блуждало подобие плутовской улыбки.
— Не забывай, что как член Сената и как того требуют традиции Республики, я являюсь олицетворением морали и пристойного поведения.
— Это тебя очень обременяет?
Он погладил свою красивую квадратную бородку жестом, исполненным сдержанности и достоинства.
— Ни на йоту, — ответил сенатор, но в выражении, которое он употребил, был тот галльский душок, который наверняка бы шокировал его особенно консервативных сторонников.
— А он женится на тебе? — спросил сенатор.
— Он обожает меня. Конечно, он женится на мне. Если я скажу ему, что у меня приданое в миллион франков, чего еще ему желать.
Мсье Ле Сюэ снова взглянул на нее. Когда в минуту гнева он сказал, что намерен положить на ее имя миллион франков, то сильно преувеличил, желая дать ощутить, во что ей обошлось предательство. Но он был не из тех, кто отступает, когда затронута его честь.
— Это намного больше того, на что мог бы рассчитывать молодой человек в его положении. Но если он обожает тебя, то всегда будет при тебе.
— Разве я не говорила тебе, что он — коммивояжер? Он может приезжать в Париж только на уик-энды.
— Это, конечно же, в корне меняет дело, — сказал сенатор. — Он, естественно, будет удовлетворен тем, что в его отсутствие я буду здесь, чтобы присматривать за тобой.
— Вполне удовлетворен, — заметила Лизетта.
Чтобы облегчить разговор, она поднялась с места и удобно устроилась на коленях у сенатора. Он нежно сжал ее руку.
— Я очень люблю тебя, Лизетта, — сказал сенатор. — Мне бы не хотелось, чтобы ты допустила ошибку. Ты уверена, что он сделает тебя счастливой?
— Думаю, что да.
— Я наведу соответствующие справки. Я бы никогда не согласился на твой брак с человеком, не обладающим образцовым характером и безупречной нравственностью. Ради нашего же блага нам следует быть уверенными в этом молодом человеке, которого мы намерены ввести в нашу жизнь.
Лизетта не возражала. Она знала, что мсье Ле Сюэ во всем любил порядок и методичность. Сенатор собрался уходить. Он хотел сообщить важную новость мадам Ле Сюэ и ему нужно было повидаться с рядом лиц из парламентской группы, в которую он входил.
— И вот еще что, — сказал сенатор, нежно прощаясь с Лизеттой. — Если ты выйдешь замуж, я вынужден настаивать, чтобы ты оставила работу. Место жены — дома, и это против моих принципов, чтобы замужняя женщина вырывала хлеб изо рта мужчины.
Лизетта представила себе разгуливающего по комнате, покачивающего бедрами и демонстрирующего новейшие модели молодого человека. Он выглядел бы довольно забавно, но принципы сенатора она уважала.
— Все будет, как ты пожелаешь, дорогой, — сказала она.
Полученная о коммивояжере информация удовлетворила сенатора и по завершении требуемых законом формальностей, воскресным утром состоялась свадьба. Свидетелями были мсье Ле Сюэ, министр внутренних дел, и мадам Саладен. Жених был стройным молодым человеком с прямым носом, красивыми глазами и черными волнистыми волосами, зачесанными прямо ото лба. Он был больше похож на теннисиста, чем на коммивояжера, торгующего шелком. Мэр, под впечатлением августейшего присутствия министра внутренних дел, произнес, как принято во Франции, речь, в которую вложил все свое красноречие. Он начал с того, что новобрачным уже наверняка было известно. Он сообщил жениху, что тот сын почтенных родителей и у него достойная профессия. Он поздравил его с вступлением в брачный союз в возрасте, когда многие молодые люди помышляют только об удовольствиях. Он напомнил невесте, что ее отец был героем великой войны, и его славные раны были вознаграждены концессией на продажу табака. Он поведал ей, что прибыв в Париж, она обеспечила себе пристойное существование, работая в заведении, умножавшем славу французского вкуса и роскоши.
Мэр был не лишен наклонностей к литературе и коротко упомянул знаменитых любовников из книг: Ромео и Джульетту, чей короткий, но законный союз был прерван печальным недоразумением; Поля и Виргинию, которая предпочла умереть в море, нежели пожертвовать своей скромностью, сняв с себя одежды; и, наконец Дафниса и Хлою, не вступавших в брачные отношения без благословения законной власти.
Мэр был так трогателен, что Лизетта даже обронила несколько слезинок. Он сделал комплимент мадам Саладен, чей личный пример и наставления уберегли ее молодую и красивую племянницу от опасностей, часто подстерегающих юных одиноких девушек в большом городе; и, наконец, он поздравил счастливую пару с честью, которой удостоил их министр внутренних дел, согласившись быть свидетелем на этой церемонии. Свидетельством их собственной благонадежности могло служить то, что этот флагман индустрии и выдающийся государственный деятель нашел время оказать посильную поддержку людям столь скромного положения, и это доказывает не только величие его сердца, но и живое чувство долга. Поступок сенатора показал, что он ценит важность ранних браков, отстаивает неприкосновенность семьи и подчеркивает желательность производства потомства для умножения силы, влияния и величия нашей прекрасной Франции. Это действительно была очень хорошая речь.
Свадебный завтрак состоялся в Шато де Мадрид, связанном у мсье Ле Сюэ с сентиментальными воспоминаниями. Как уже упоминалось, среди многих принадлежавших министру (ибо именно так мы должны отныне называть его) деловых предприятий была также и фирма по производству автомобилей. Свадебным подарком жениху была элегантная двухместная машина его собственной фирмы, в которой, по окончании завтрака, молодая чета отправилась в свадебное путешествие. Оно могло продолжаться только в течение уик-энда, так как дела требовали присутствия жениха в Марселе, Тулоне и Ницце. Лизетта поцеловала тетю, поцеловала мсье Ле Сюэ.
— Жду тебя в понедельник в пять, — шепнула она.
— Буду, — ответил он.
Они отъехали, и мсье Ле Сюэ и мадам Саладен какое-то время следили за красивой желтой машиной.
— Коль скоро он сделает ее счастливой… — вздохнула мадам Саладен, непривыкшая к шампанскому за завтраком и испытывавшая непонятную меланхолию.
— Если он не сделает ее счастливой, он будет иметь дело со мной, — внушительно произнес мсье Ле Сюэ.
Подъехал его автомобиль.
— До свиданья, дорогая мадам. Вы можете сесть в автобус на авеню Нейи.
Он сел в машину и обратившись мыслями к государственным делам, которые ждали его внимания, удовлетворенно вздохнул. Конечно же в его ситуации гораздо пристойнее иметь любовницей не просто скромную манекенщицу из магазина женской одежды, но респектабельную замужнюю женщину.

1 2