- А что скажет Гретхен? Желает ли наша пигалица быть запечатленной для потомства вместе с другими птичками?
- Конечно, желаю, - выпалила Грета, не спуская глаз с художника.
- Гм! - сказал герр Пауль, посмотрев на мисс Нейлор. Маленькая гувернантка широко открыла рот, но испустила только коротенький писк, как бывает с теми, кто торопится что-то сказать, не обдумав заранее своих слов.
Вопрос, казалось, был исчерпан; Гарц удовлетворенно вздохнул. Но у герра Пауля был про запас еще один козырь.
- Надо еще поговорить с вашей тетей, - сказал он. - Нельзя же так сразу... нам, безусловно, следует спросить ее... а там видно будет...
Звонко расцеловав Грету в обе щеки, он пошел к дому.
- Почему вы хотите писать нас? - спросила Кристиан, как только он скрылся из виду.
- Я против этого, - вырвалось у мисс Нейлор.
- Отчего же? - нахмурившись, спросил Гарц.
- Грета еще маленькая... у нее уроки... это бесполезная трата времени!
У Гарца дернулись брови.
- Ах, вот как!
- Не понимаю, почему это будет напрасной тратой времени, - спокойно возразила Кристиан. - Сколько часов мы проводим здесь, ничего не делая!
- И нам так скучно! - вставила Грета с недовольной гримаской.
- Это невежливо, Грета, - рассердившись, сказала мисс Нейлор, поджала губы и принялась за вязанье.
- Я заметила, что когда говоришь правду, это всегда получается невежливо, - заметила Грета.
Мисс Нейлор поглядела на нее очень пристально, как всегда глядела, когда хотела выразить свое недовольство.
Но тут пришел слуга и оказал, что миссис Диси будет рада видеть герра Гарца. Художник холодно поклонился и пошел за слугой в дом. Мисс Нейлор и девочки настороженно смотрели ему вслед; он явно обиделся.
Пройдя через веранду в дверь с шелковыми портьерами, Гарц оказался в прохладной полутемной комнате. Это был кабинет миссис Диси, в котором она писала письма, принимала гостей, читала литературные новинки, а порой, когда у нее болела голова, лежала часами на диване, обмахиваясь веером и закрыв глаза. В комнате стоял запах сандалового дерева, и в этом было что-то восточное, таинственное, будто столы и стулья не были самыми обыкновенными предметами обстановки, а имели и другое, неведомое назначение.
Гость еще раз внимательно обвел взглядом комнату - слишком много здесь было домашних растений, бисерных занавесок, серебра и фарфора.
Миссис Диси пошла ему навстречу, шурша шелком, - она всегда носила шелк, независимо от моды. Это была высокая женщина лет пятидесяти, и ходила она так, словно ноги у нее были связаны в коленях. У нее было длинное лицо, тусклые глаза, рыжевато-седые волосы, зачесанные прямо назад от высокого лба. Она всегда еле приметно и загадочно улыбалась. Цвет лица ее испортился от длительного пребывания в Индии, и злые языки назвали бы его землистым. Она близко подошла к Гарцу, глядя ему прямо в глаза и слегка наклонив голову.
- Мы очень рады познакомиться с вами, - сказала она голосом, потерявшим всякую звонкость. - Так приятно встретить в этих краях человека, который может напомнить нам, что на свете есть такая вещь, как искусство. Прошлой осенью здесь побывал мистер С., такой приятный человек. Он очень интересовался местными обычаями и костюмами. Полагаю, вы тоже жанровый живописец? Садитесь, пожалуйста.
Она еще некоторое время продолжала упоминать фамилии художников и задавать вопросы, стараясь, чтобы разговор касался только общих тем. А молодой человек стоял перед ней и немного насмешливо улыбался. - "Ей хочется знать, стоит ли моя овчинка выделки", - думал он.
- Вы хотите писать моих племянниц? - спросила наконец миссис Диси, откидываясь на спинку козетки.
- Я был бы счастлив удостоиться этой чести, - ответил Гарц с поклоном.
- И как же вы думаете написать их?
- Это будет видно по ходу дела, - ответил Гарц. - Трудно сказать.
И подумал: "Наверно, она спросит, не в Париже ли я покупал свои краски, как та женщина, о которой мне рассказывал Трампер".
Не сходившая с ее лица слабая улыбка, казалось, вызывала его на откровенность и в то же время предупреждала, что там, где-то за высоким, чистым лбом, слова его будут тщательно взвешены. На самом же деле миссис Диси думала: "Интересный молодой человек... настоящая богема... но в его возрасте это не страшно; в лице есть что-то наполеоновское; фрака у него, наверное, нет. Да, надо бы узнать его получше!" У нее был нюх на будущих знаменитостей; имя этого молодого человека ей незнакомо, знаменитый художник мистер С., наверно, отозвался бы о нем пренебрежительно, но ее инстинкт подсказывал, что ей надо познакомиться с ним поближе. Надо отдать ей справедливость: она была из тех охотниц на "львов", которые разыскивают этих животных ради собственного удовольствия, а не для того, чтобы купаться в лучах их славы; она не боялась поступать так, как подсказывала ей интуиция, - общество многообещающих львят было ей необходимо, но полагалась она только на собственное суждение; уж ей-то навязать "льва" не мог никто.
- Это будет очень мило. Вы не останетесь позавтракать с нами? Порядки у нас довольно своеобразные - слишком пестрая семья... но в два часа для всех, кто желает, подается второй завтрак, а обедаем мы все вместе в семь. Вам, вероятно, удобней будет приходить после двенадцати? Мне бы хотелось посмотреть ваши наброски. Мастерская у вас, кажется, в старом доме на дамбе? Это так оригинально!
Гарц отказался от завтрака, но попросил разрешения начать работу в тот же день; он ушел, задыхаясь от запаха сандалового дерева и любезности дамы-сфинкса.
Шагая домой по дамбе, он слушал пешие жаворонков и дроздов, плеск воды и жужжание майских жуков и чувствовал, что картина должна получиться. Перед глазами то и дело всплывали лица обеих девушек на фоне синего неба, обрамленные молодыми листочками, трепещущими у их щек.
V
На четвертый день после того, как Гарц начал работу над картиной, рано утром из виллы Рубейн вышла Грета и, миновав плотину, уселась на скамейку, с которой был хорошо виден старый дом на обрыве. Вскоре появился Гарц.
- Я не стучалась, - сказала Грета, - вы все равно не услышали бы, и потом еще рано. Я жду вас уже четверть часа.
В руке она держала букет. Вытянув из него бутон розы, она протянула его Гарцу.
- В нашем саду это первый бутон розы нынешней весной, - сказала она, и я дарю его вам за то, что вы рисуете меня. Сегодня мне исполнилось тринадцать лет, герр Гарц; сеанса не будет, потому что у меня день рождения; но зато мы все собираемся в Меран смотреть пьесу об Андреасе Гофере Гофер, Андреас (1767-1810) - руководитель вооруженной борьбы тирольских крестьян против наполеоновской армии, оккупировавшей Тироль. После подавления поднятого им восстания он был расстрелян.. Поедемте с нами, пожалуйста; я пришла, чтобы пригласить вас, и остальные тоже скоро будут здесь.
Гарц поклонился.
- А кто эти остальные?
- Кристиан, доктор Эдмунд, мисс Нейлор и кузина Тереза. Ее муж болен, и поэтому она очень грустная, но сегодня она хочет забыть об этом. Нехорошо все время грустить, да, герр Гарц?
Он засмеялся.
- Вы не могли бы.
- Нет, могла бы, - серьезно ответила Грета. - Мне тоже часто бывает грустно. Вы смеетесь надо мной. Сегодня нельзя надо мной смеяться, у меня день рождения" Как вы думаете, герр Гарц, хорошо быть взрослой?
- Нет, фрейлейн Грета, лучше, когда жизнь еще впереди.
Они шагали рядом.
- Я думаю, - сказала Грета, - что вы не любите терять даром время. А вот Крис говорит, что время - это ничто.
- Время - это все, - откликнулся Гарц.
- Она говорит, что время - ничто, а мысль - все, - мурлыкала Грета, гладя себя розой по щеке. - А вот я думаю, откуда возьмется мысль, если нет времени выдумать ее. А вон остальные! Глядите!
На мосту мелькнул яркий букет зонтиков и исчез в тени.
- Ну-ка, - сказал Гарц, - догоним их!
В Меране к открытому театру под сенью замка Тироль через луга стекались толпы народа: высокие горцы в коротких кожаных штанах выше колен и шляпах с орлиными перьями, торговцы фруктами, почтенные горожане с женами, приезжие иностранцы, актеры и прочая, самая разношерстная публика. Зрители, сбившиеся вокруг высоких подмостков, изнемогали от зноя. Кузина Тереза, высокая и тонкая, с тугими румяными щеками, прикрывала ладошкой свои красивые глаза.
Представление началось. В пьесе изображалось тирольское восстание 1809 года; деревенская жизнь, танцы и пение йодлей; ропот и призывы, грозный бой барабанов; толпа, вооруженная кремневыми ружьями, вилами, ножами; битва и победа; возвращение домой и праздник. Потом еще восстание, пушечный гром, предательство, плен, смерть. И на первом плане под голубым небом, на фоне горной цепи, неизменно спокойная фигура патриота Андреаса Гофера, чернобородого, затянутого кожаным кушаком.
Гарц и Кристиан сидели позади остальных. Он был так поглощен спектаклем, что она тоже молчала и только наблюдала за выражением его лица, застывшего в каком-то холодном исступлении - он, казалось, чувствовал себя участником событий, развертывавшихся на сцене. Что-то от его настроения передалось и ей; когда представление окончилось, ома дрожала от возбуждения. Выбираясь из толпы, они потеряли остальных.
- Пойдемте к станции по этой тропинке, - оказала Кристиан. - Так ближе.
Тропинка шла немного в гору; по обочине луга вился ручеек, а живая изгородь была усыпана цветами шиповника. Кристиан застенчиво поглядывала на художника. С первой их встречи на дамбе ее не переставали обуревать новые мысли. Этот иностранец с решительным выражением лица, настойчивым взглядом и неиссякаемой энергией вызывал у нее незнакомое чувство; в словах его было именно то, что она думала, но не могла выразить. У перелаза она посторонилась, чтобы пропустить чумазых и лохматых крестьянских мальчишек, которые прошли мимо, напевая и насвистывая.
- Когда-то я был таким же, как эти мальчишки, - оказал Гарц.
Кристиан быстро обернулась к нему.
- Так вот почему эта пьеса увлекла вас!
- Там, наверху, моя родина. Я родился в горах. Я пас коров, спал на копнах сена, а зимой рубил лес. В деревне меня обычно называли бездельником и "паршивой овцой".
- Почему?
- Да, почему? Я работал не меньше других. Но мне хотелось удрать оттуда. Как вы думаете, мог бы я остаться там на всю жизнь?
У Кристиан загорелись глаза.
- Если люди не понимают, чего ты хочешь, то они всегда называют тебя бездельником, - бормотал Гарц.
- Но вы же добились своего, несмотря ни на что, - сказала Кристиан.
Для нее самой решиться на что-нибудь и довести дело до конца было очень трудно. Когда-то она рассказывала Грете сказки собственного сочинения, и та, всегда инстинктивно стремившаяся к определенности, бывало, спрашивала: "А что было дальше, Крис? Доскажи мне все сегодня!" Но Кристиан не могла. Она была мечтательна, мысли ее были глубокими и смутными. Чем бы она ни занималась: вязала ли, писала ли стихи или рисовала, - все получалось у нее по-своему прелестно, и всегда не то, что задумано. Николас Трефри как-то сказал о ней: "Если Крис возьмется делать шляпу, то у нее может получиться покров для алтаря или еще что-нибудь, но только не шляпа". Она инстинктивно стремилась понять скрытый смысл вещей, и на это уходило все ее время. Самое себя она знала лучше, чем большинство девушек в девятнадцать лет, но в этом был повинен ее разум, а не чувства. В той тепличной обстановке, в которой она жила, ей не приходилось волноваться, если не считать тех редких случаев, когда у нее бывали вспышки гнева ("истерики", как окрестил их старый Николас Трефри) при виде того, что она считала низким и несправедливым.
- Если бы я была мужчиной, - сказала Кристиан, - и собиралась стать великим, я предпочла бы начать с самой первой ступеньки, как вы.
- Да, - быстро ответил Гарц, - надо испытать и понять все.
Она и не заметила, что он воспринял, как должное, ее слова о том, что он собирается стать великим.
- Таких взглядов придерживаются немногие! - продолжал он, недовольно кривя губы под черными усами, - А для всех остальных неблагородное происхождение - уже преступление!
- Вы несправедливы, - сказала Кристиан. - Этого я от вас не ожидала.
- Но ведь это правда! Стоит ли закрывать глаза на нее?
- Может быть, и правда, но благороднее о ней не говорить!
- Если бы чаще говорили правду, было бы меньше лицемерия, - сказал Гарц, стукнув кулаком по ладони.
Кристиан, сидевшая на перелазе, взглянула на него сверху вниз.
- Впрочем, вы правы, фрейлейн Кристиан, - вдруг добавил он, - все это мелочи. Главное - работа и стремление увидеть красоту мира.
Лицо Кристиан просияло. Эту жажду красоты она понимала очень хорошо. Соскользнув с перелаза, она глубоко вздохнула.
- Да! - сказала она.
Оба немного помолчали, потом Гарц неуверенно произнес:
- Если бы вам и фрейлейн Грете захотелось как-нибудь посмотреть мою мастерскую, я был бы очень рад. Я попытался бы прибрать ее к вашему приходу!
- Я буду очень рада. Это могло бы многому научить меня. А я хочу учиться.
Оба они молчали, пока тропинка не вывела их на дорогу.
- Мы, по-видимому, всех опередили; как хорошо быть впереди... не надо торопиться. Впрочем, я забыла... вы ведь не любите бездельничать, герр Гарц, вы всегда торопитесь.
- Потрудившись как следует, я могу бездельничать не хуже всякого другого; потом снова работаю... охота к работе нагуливается, как аппетит.
- А я всегда бездельничаю, - сказала Кристиан. Сидевшая на обочине дороги крестьянка, подняв к ним загорелое лицо, попросила тихим голосом:
- Милостивая госпожа, помогите мне, пожалуйста, поднять на плечо эту корзину.
Кристиан нагнулась, но прежде чем она успела что-нибудь сделать, Гарц взвалил корзину себе на спину.
- Так-то лучше, - сказал он, кивая крестьянке. - Эта добрая дама не обидится на меня.
Женщина, очень сконфуженная, пошла рядом с Кристиан. Потирая загорелые руки, она говорила:
- Добрая госпожа, я не хотела... Корзина тяжелая, но я совсем не этого хотела...
- Я уверена, что он помогает вам с удовольствием, - сказала Кристиан.
Однако вскоре их догнал экипаж с остальными, и при виде этого странного зрелища мисс Нейлор поджала губы, кузина Тереза мило закивала головой, Дони улыбнулся, а у сидевшей рядом с ним Греты выражение лица стало очень чопорным. Гарц расхохотался.
- Чему вы смеетесь? - спросила Кристиан.
- Вы, англичане, забавный народ. Этого делать нельзя, того делать не полагается - не повернешься, словно в крапиве сидишь. А если бы мне взбрело в голову пройтись с вами без сюртука, ваша гувернантка свалилась бы под колеса.
Смех его заразил Кристиан; пока они шли к станции, у них появилось такое чувство, что теперь они знают друг друга лучше.
Солнце уже скрылось за горами, когда маленький поезд тронулся и пополз вниз по склону долины. Всех сморило, а Грета то и дело клевала носом. Кристиан сидела в углу и смотрела в окно, Гарц изучал ее профиль.
Он пытался рассмотреть ее глаза. Он и раиьше замечал, что каково бы ни было их выражение, брови, выгнутые и довольно широко расставленные, придавали ее взгляду какую-то особенную проницательность. Он думал о своей картине. В лице девушки нет ничего характерного, слишком оно доброе, слишком лучистое. Только подбородок резко очерченный, почти упрямый.
Поезд дернулся и остановился; Кристиан оглянулась. У Гарца было такое ощущение, словно она оказала: "Вы мой друг".
На вилле Рубейн герр Пауль заколол ради дня рождения Греты весьма упитанного тельца. - Когда все гости наконец уселись, он один остался на ногах. Взмахнув рукой над накрытым столом, он крикнул:
- Дорогие мои! Ешьте на здоровье! Здесь вкусные вещи... Прошу! - И с хитрым видом фокусника, достающего кролика из шляпы, он снял крышку с супницы. - Суп... черепаховый, жирный, с зеленым жиром!
Он чмокнул губами.
За столом никто не прислуживал. Грета так объяснила Гарцу отсутствие лакеев:
- Это потому, что мая хотим подурачиться сегодня.
Красная и блестящая, как бокал, наполненный вином, физиономия герра Пауля излучала радушие. Он чокался со всеми и увещевал отстающих.
Гарц за спиной Греты украдкой передал мисс. Нейлор хлопушку, и маленькая гувернантка вдруг, с выражением шутливого ужаса на лице, дернула за ниточку. Хлопушка взорвалась, и Грета соскочила со стула. Скраф, испугавшись, вдруг оказался на буфете и попал передними лапами в тарелку с супом; он обернулся с таким видом, словно обвинял всю компанию в том, что оказался в неловком положении. Раздался взрыв смеха. Но Скраф не торопился вылезать из тарелки, он понюхал суп и, не обнаружив никакого подвоха, стал его лакать,
- Возьмите его! Возьмите его! - жалобно просила Грета. - А то он заболеет.
- Allons, mon cher! - кричал герр Пауль. - C'est magnifique, mais vous savez, ce n'est guere la guerre Ну же, мой милый! Это великолепно, но едва ли уместно! (франц.)..
Скраф, сделав отчаянный прыжок, опустился позади него.
- Ах! - вскрикнула мисс Нейлор. - Ковер!
Новый взрыв хохота потряс стол;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
- Конечно, желаю, - выпалила Грета, не спуская глаз с художника.
- Гм! - сказал герр Пауль, посмотрев на мисс Нейлор. Маленькая гувернантка широко открыла рот, но испустила только коротенький писк, как бывает с теми, кто торопится что-то сказать, не обдумав заранее своих слов.
Вопрос, казалось, был исчерпан; Гарц удовлетворенно вздохнул. Но у герра Пауля был про запас еще один козырь.
- Надо еще поговорить с вашей тетей, - сказал он. - Нельзя же так сразу... нам, безусловно, следует спросить ее... а там видно будет...
Звонко расцеловав Грету в обе щеки, он пошел к дому.
- Почему вы хотите писать нас? - спросила Кристиан, как только он скрылся из виду.
- Я против этого, - вырвалось у мисс Нейлор.
- Отчего же? - нахмурившись, спросил Гарц.
- Грета еще маленькая... у нее уроки... это бесполезная трата времени!
У Гарца дернулись брови.
- Ах, вот как!
- Не понимаю, почему это будет напрасной тратой времени, - спокойно возразила Кристиан. - Сколько часов мы проводим здесь, ничего не делая!
- И нам так скучно! - вставила Грета с недовольной гримаской.
- Это невежливо, Грета, - рассердившись, сказала мисс Нейлор, поджала губы и принялась за вязанье.
- Я заметила, что когда говоришь правду, это всегда получается невежливо, - заметила Грета.
Мисс Нейлор поглядела на нее очень пристально, как всегда глядела, когда хотела выразить свое недовольство.
Но тут пришел слуга и оказал, что миссис Диси будет рада видеть герра Гарца. Художник холодно поклонился и пошел за слугой в дом. Мисс Нейлор и девочки настороженно смотрели ему вслед; он явно обиделся.
Пройдя через веранду в дверь с шелковыми портьерами, Гарц оказался в прохладной полутемной комнате. Это был кабинет миссис Диси, в котором она писала письма, принимала гостей, читала литературные новинки, а порой, когда у нее болела голова, лежала часами на диване, обмахиваясь веером и закрыв глаза. В комнате стоял запах сандалового дерева, и в этом было что-то восточное, таинственное, будто столы и стулья не были самыми обыкновенными предметами обстановки, а имели и другое, неведомое назначение.
Гость еще раз внимательно обвел взглядом комнату - слишком много здесь было домашних растений, бисерных занавесок, серебра и фарфора.
Миссис Диси пошла ему навстречу, шурша шелком, - она всегда носила шелк, независимо от моды. Это была высокая женщина лет пятидесяти, и ходила она так, словно ноги у нее были связаны в коленях. У нее было длинное лицо, тусклые глаза, рыжевато-седые волосы, зачесанные прямо назад от высокого лба. Она всегда еле приметно и загадочно улыбалась. Цвет лица ее испортился от длительного пребывания в Индии, и злые языки назвали бы его землистым. Она близко подошла к Гарцу, глядя ему прямо в глаза и слегка наклонив голову.
- Мы очень рады познакомиться с вами, - сказала она голосом, потерявшим всякую звонкость. - Так приятно встретить в этих краях человека, который может напомнить нам, что на свете есть такая вещь, как искусство. Прошлой осенью здесь побывал мистер С., такой приятный человек. Он очень интересовался местными обычаями и костюмами. Полагаю, вы тоже жанровый живописец? Садитесь, пожалуйста.
Она еще некоторое время продолжала упоминать фамилии художников и задавать вопросы, стараясь, чтобы разговор касался только общих тем. А молодой человек стоял перед ней и немного насмешливо улыбался. - "Ей хочется знать, стоит ли моя овчинка выделки", - думал он.
- Вы хотите писать моих племянниц? - спросила наконец миссис Диси, откидываясь на спинку козетки.
- Я был бы счастлив удостоиться этой чести, - ответил Гарц с поклоном.
- И как же вы думаете написать их?
- Это будет видно по ходу дела, - ответил Гарц. - Трудно сказать.
И подумал: "Наверно, она спросит, не в Париже ли я покупал свои краски, как та женщина, о которой мне рассказывал Трампер".
Не сходившая с ее лица слабая улыбка, казалось, вызывала его на откровенность и в то же время предупреждала, что там, где-то за высоким, чистым лбом, слова его будут тщательно взвешены. На самом же деле миссис Диси думала: "Интересный молодой человек... настоящая богема... но в его возрасте это не страшно; в лице есть что-то наполеоновское; фрака у него, наверное, нет. Да, надо бы узнать его получше!" У нее был нюх на будущих знаменитостей; имя этого молодого человека ей незнакомо, знаменитый художник мистер С., наверно, отозвался бы о нем пренебрежительно, но ее инстинкт подсказывал, что ей надо познакомиться с ним поближе. Надо отдать ей справедливость: она была из тех охотниц на "львов", которые разыскивают этих животных ради собственного удовольствия, а не для того, чтобы купаться в лучах их славы; она не боялась поступать так, как подсказывала ей интуиция, - общество многообещающих львят было ей необходимо, но полагалась она только на собственное суждение; уж ей-то навязать "льва" не мог никто.
- Это будет очень мило. Вы не останетесь позавтракать с нами? Порядки у нас довольно своеобразные - слишком пестрая семья... но в два часа для всех, кто желает, подается второй завтрак, а обедаем мы все вместе в семь. Вам, вероятно, удобней будет приходить после двенадцати? Мне бы хотелось посмотреть ваши наброски. Мастерская у вас, кажется, в старом доме на дамбе? Это так оригинально!
Гарц отказался от завтрака, но попросил разрешения начать работу в тот же день; он ушел, задыхаясь от запаха сандалового дерева и любезности дамы-сфинкса.
Шагая домой по дамбе, он слушал пешие жаворонков и дроздов, плеск воды и жужжание майских жуков и чувствовал, что картина должна получиться. Перед глазами то и дело всплывали лица обеих девушек на фоне синего неба, обрамленные молодыми листочками, трепещущими у их щек.
V
На четвертый день после того, как Гарц начал работу над картиной, рано утром из виллы Рубейн вышла Грета и, миновав плотину, уселась на скамейку, с которой был хорошо виден старый дом на обрыве. Вскоре появился Гарц.
- Я не стучалась, - сказала Грета, - вы все равно не услышали бы, и потом еще рано. Я жду вас уже четверть часа.
В руке она держала букет. Вытянув из него бутон розы, она протянула его Гарцу.
- В нашем саду это первый бутон розы нынешней весной, - сказала она, и я дарю его вам за то, что вы рисуете меня. Сегодня мне исполнилось тринадцать лет, герр Гарц; сеанса не будет, потому что у меня день рождения; но зато мы все собираемся в Меран смотреть пьесу об Андреасе Гофере Гофер, Андреас (1767-1810) - руководитель вооруженной борьбы тирольских крестьян против наполеоновской армии, оккупировавшей Тироль. После подавления поднятого им восстания он был расстрелян.. Поедемте с нами, пожалуйста; я пришла, чтобы пригласить вас, и остальные тоже скоро будут здесь.
Гарц поклонился.
- А кто эти остальные?
- Кристиан, доктор Эдмунд, мисс Нейлор и кузина Тереза. Ее муж болен, и поэтому она очень грустная, но сегодня она хочет забыть об этом. Нехорошо все время грустить, да, герр Гарц?
Он засмеялся.
- Вы не могли бы.
- Нет, могла бы, - серьезно ответила Грета. - Мне тоже часто бывает грустно. Вы смеетесь надо мной. Сегодня нельзя надо мной смеяться, у меня день рождения" Как вы думаете, герр Гарц, хорошо быть взрослой?
- Нет, фрейлейн Грета, лучше, когда жизнь еще впереди.
Они шагали рядом.
- Я думаю, - сказала Грета, - что вы не любите терять даром время. А вот Крис говорит, что время - это ничто.
- Время - это все, - откликнулся Гарц.
- Она говорит, что время - ничто, а мысль - все, - мурлыкала Грета, гладя себя розой по щеке. - А вот я думаю, откуда возьмется мысль, если нет времени выдумать ее. А вон остальные! Глядите!
На мосту мелькнул яркий букет зонтиков и исчез в тени.
- Ну-ка, - сказал Гарц, - догоним их!
В Меране к открытому театру под сенью замка Тироль через луга стекались толпы народа: высокие горцы в коротких кожаных штанах выше колен и шляпах с орлиными перьями, торговцы фруктами, почтенные горожане с женами, приезжие иностранцы, актеры и прочая, самая разношерстная публика. Зрители, сбившиеся вокруг высоких подмостков, изнемогали от зноя. Кузина Тереза, высокая и тонкая, с тугими румяными щеками, прикрывала ладошкой свои красивые глаза.
Представление началось. В пьесе изображалось тирольское восстание 1809 года; деревенская жизнь, танцы и пение йодлей; ропот и призывы, грозный бой барабанов; толпа, вооруженная кремневыми ружьями, вилами, ножами; битва и победа; возвращение домой и праздник. Потом еще восстание, пушечный гром, предательство, плен, смерть. И на первом плане под голубым небом, на фоне горной цепи, неизменно спокойная фигура патриота Андреаса Гофера, чернобородого, затянутого кожаным кушаком.
Гарц и Кристиан сидели позади остальных. Он был так поглощен спектаклем, что она тоже молчала и только наблюдала за выражением его лица, застывшего в каком-то холодном исступлении - он, казалось, чувствовал себя участником событий, развертывавшихся на сцене. Что-то от его настроения передалось и ей; когда представление окончилось, ома дрожала от возбуждения. Выбираясь из толпы, они потеряли остальных.
- Пойдемте к станции по этой тропинке, - оказала Кристиан. - Так ближе.
Тропинка шла немного в гору; по обочине луга вился ручеек, а живая изгородь была усыпана цветами шиповника. Кристиан застенчиво поглядывала на художника. С первой их встречи на дамбе ее не переставали обуревать новые мысли. Этот иностранец с решительным выражением лица, настойчивым взглядом и неиссякаемой энергией вызывал у нее незнакомое чувство; в словах его было именно то, что она думала, но не могла выразить. У перелаза она посторонилась, чтобы пропустить чумазых и лохматых крестьянских мальчишек, которые прошли мимо, напевая и насвистывая.
- Когда-то я был таким же, как эти мальчишки, - оказал Гарц.
Кристиан быстро обернулась к нему.
- Так вот почему эта пьеса увлекла вас!
- Там, наверху, моя родина. Я родился в горах. Я пас коров, спал на копнах сена, а зимой рубил лес. В деревне меня обычно называли бездельником и "паршивой овцой".
- Почему?
- Да, почему? Я работал не меньше других. Но мне хотелось удрать оттуда. Как вы думаете, мог бы я остаться там на всю жизнь?
У Кристиан загорелись глаза.
- Если люди не понимают, чего ты хочешь, то они всегда называют тебя бездельником, - бормотал Гарц.
- Но вы же добились своего, несмотря ни на что, - сказала Кристиан.
Для нее самой решиться на что-нибудь и довести дело до конца было очень трудно. Когда-то она рассказывала Грете сказки собственного сочинения, и та, всегда инстинктивно стремившаяся к определенности, бывало, спрашивала: "А что было дальше, Крис? Доскажи мне все сегодня!" Но Кристиан не могла. Она была мечтательна, мысли ее были глубокими и смутными. Чем бы она ни занималась: вязала ли, писала ли стихи или рисовала, - все получалось у нее по-своему прелестно, и всегда не то, что задумано. Николас Трефри как-то сказал о ней: "Если Крис возьмется делать шляпу, то у нее может получиться покров для алтаря или еще что-нибудь, но только не шляпа". Она инстинктивно стремилась понять скрытый смысл вещей, и на это уходило все ее время. Самое себя она знала лучше, чем большинство девушек в девятнадцать лет, но в этом был повинен ее разум, а не чувства. В той тепличной обстановке, в которой она жила, ей не приходилось волноваться, если не считать тех редких случаев, когда у нее бывали вспышки гнева ("истерики", как окрестил их старый Николас Трефри) при виде того, что она считала низким и несправедливым.
- Если бы я была мужчиной, - сказала Кристиан, - и собиралась стать великим, я предпочла бы начать с самой первой ступеньки, как вы.
- Да, - быстро ответил Гарц, - надо испытать и понять все.
Она и не заметила, что он воспринял, как должное, ее слова о том, что он собирается стать великим.
- Таких взглядов придерживаются немногие! - продолжал он, недовольно кривя губы под черными усами, - А для всех остальных неблагородное происхождение - уже преступление!
- Вы несправедливы, - сказала Кристиан. - Этого я от вас не ожидала.
- Но ведь это правда! Стоит ли закрывать глаза на нее?
- Может быть, и правда, но благороднее о ней не говорить!
- Если бы чаще говорили правду, было бы меньше лицемерия, - сказал Гарц, стукнув кулаком по ладони.
Кристиан, сидевшая на перелазе, взглянула на него сверху вниз.
- Впрочем, вы правы, фрейлейн Кристиан, - вдруг добавил он, - все это мелочи. Главное - работа и стремление увидеть красоту мира.
Лицо Кристиан просияло. Эту жажду красоты она понимала очень хорошо. Соскользнув с перелаза, она глубоко вздохнула.
- Да! - сказала она.
Оба немного помолчали, потом Гарц неуверенно произнес:
- Если бы вам и фрейлейн Грете захотелось как-нибудь посмотреть мою мастерскую, я был бы очень рад. Я попытался бы прибрать ее к вашему приходу!
- Я буду очень рада. Это могло бы многому научить меня. А я хочу учиться.
Оба они молчали, пока тропинка не вывела их на дорогу.
- Мы, по-видимому, всех опередили; как хорошо быть впереди... не надо торопиться. Впрочем, я забыла... вы ведь не любите бездельничать, герр Гарц, вы всегда торопитесь.
- Потрудившись как следует, я могу бездельничать не хуже всякого другого; потом снова работаю... охота к работе нагуливается, как аппетит.
- А я всегда бездельничаю, - сказала Кристиан. Сидевшая на обочине дороги крестьянка, подняв к ним загорелое лицо, попросила тихим голосом:
- Милостивая госпожа, помогите мне, пожалуйста, поднять на плечо эту корзину.
Кристиан нагнулась, но прежде чем она успела что-нибудь сделать, Гарц взвалил корзину себе на спину.
- Так-то лучше, - сказал он, кивая крестьянке. - Эта добрая дама не обидится на меня.
Женщина, очень сконфуженная, пошла рядом с Кристиан. Потирая загорелые руки, она говорила:
- Добрая госпожа, я не хотела... Корзина тяжелая, но я совсем не этого хотела...
- Я уверена, что он помогает вам с удовольствием, - сказала Кристиан.
Однако вскоре их догнал экипаж с остальными, и при виде этого странного зрелища мисс Нейлор поджала губы, кузина Тереза мило закивала головой, Дони улыбнулся, а у сидевшей рядом с ним Греты выражение лица стало очень чопорным. Гарц расхохотался.
- Чему вы смеетесь? - спросила Кристиан.
- Вы, англичане, забавный народ. Этого делать нельзя, того делать не полагается - не повернешься, словно в крапиве сидишь. А если бы мне взбрело в голову пройтись с вами без сюртука, ваша гувернантка свалилась бы под колеса.
Смех его заразил Кристиан; пока они шли к станции, у них появилось такое чувство, что теперь они знают друг друга лучше.
Солнце уже скрылось за горами, когда маленький поезд тронулся и пополз вниз по склону долины. Всех сморило, а Грета то и дело клевала носом. Кристиан сидела в углу и смотрела в окно, Гарц изучал ее профиль.
Он пытался рассмотреть ее глаза. Он и раиьше замечал, что каково бы ни было их выражение, брови, выгнутые и довольно широко расставленные, придавали ее взгляду какую-то особенную проницательность. Он думал о своей картине. В лице девушки нет ничего характерного, слишком оно доброе, слишком лучистое. Только подбородок резко очерченный, почти упрямый.
Поезд дернулся и остановился; Кристиан оглянулась. У Гарца было такое ощущение, словно она оказала: "Вы мой друг".
На вилле Рубейн герр Пауль заколол ради дня рождения Греты весьма упитанного тельца. - Когда все гости наконец уселись, он один остался на ногах. Взмахнув рукой над накрытым столом, он крикнул:
- Дорогие мои! Ешьте на здоровье! Здесь вкусные вещи... Прошу! - И с хитрым видом фокусника, достающего кролика из шляпы, он снял крышку с супницы. - Суп... черепаховый, жирный, с зеленым жиром!
Он чмокнул губами.
За столом никто не прислуживал. Грета так объяснила Гарцу отсутствие лакеев:
- Это потому, что мая хотим подурачиться сегодня.
Красная и блестящая, как бокал, наполненный вином, физиономия герра Пауля излучала радушие. Он чокался со всеми и увещевал отстающих.
Гарц за спиной Греты украдкой передал мисс. Нейлор хлопушку, и маленькая гувернантка вдруг, с выражением шутливого ужаса на лице, дернула за ниточку. Хлопушка взорвалась, и Грета соскочила со стула. Скраф, испугавшись, вдруг оказался на буфете и попал передними лапами в тарелку с супом; он обернулся с таким видом, словно обвинял всю компанию в том, что оказался в неловком положении. Раздался взрыв смеха. Но Скраф не торопился вылезать из тарелки, он понюхал суп и, не обнаружив никакого подвоха, стал его лакать,
- Возьмите его! Возьмите его! - жалобно просила Грета. - А то он заболеет.
- Allons, mon cher! - кричал герр Пауль. - C'est magnifique, mais vous savez, ce n'est guere la guerre Ну же, мой милый! Это великолепно, но едва ли уместно! (франц.)..
Скраф, сделав отчаянный прыжок, опустился позади него.
- Ах! - вскрикнула мисс Нейлор. - Ковер!
Новый взрыв хохота потряс стол;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15