Владимир Владимирович Кунин
Партнеры


Рассказы Ц

Владимир Кунин
Партнеры

Сейчас это уже никому не интересно. Сейчас упоминание о миллионах умерщвленных во Второй мировой войне, в российских лагерях и немецких печах Освенцима уместны только в печально-торжественные юбилеи этих пирровых побед над Человечеством.
Сегодня эти юбилеи более торжественны, чем печальны, и зачастую превращаются просто в некое подобие эстрады, с которой случайные и временные правители читают по бумажке печально-торжественные слова...
Другое дело, когда речь идет о конкретном человеке, сгинувшем в этом чудовищном мутном водовороте. И не в праздник, не с эстрады, а так – в будни, к слову, и без всяких торжественных ноток, просто печально. Или даже весело. Но с любовью. Самым обычным тоном – под рюмку водки. Или без.
Но у нас с этим стариком была водка. Хороший рябиновый «Яржимбьяк».
– Хотите, я вам расскажу про Аарона Кана? – спросил старик.
– А кто это? – вежливо поинтересовался я.
Старик отхлебнул «Яржимбьяк» и поднял блекло-голубые глаза:
– До войны это был мой партнер. Велофигурист. Гений цирка...
Мы сидели со стариком в Варшаве, на Краковском пшедместье, в небольшой и уютной кнайпе, пили «Яржимбьяк», и я смотрел на этого старика и пытался представить себя таким же – восьмидесятилетним, с такими же выцветшими глазами. К сожалению, мне это хорошо удавалось. Оставалось всего пятнадцать лет...
– Ну, слушайте. Может быть, вам это когда-нибудь пригодится. Для какой-нибудь книги или для фильма... В конце июня сорок четвертого Аарон Кан попал в немецкий офицерский лагерь для военнопленных англичан совершенно случайно. Во-первых, он никогда не был офицером. Во-вторых, он не был англичанином. Он был чистокровный еврей, родившийся в Англии, в хорошей патриархальной еврейской семье. Мало того. Еще совсем недавно Аарон Кан даже не помышлял о службе в армии Соединенного Королевства Великобритании.
За полгода до войны он купил небольшой домик в Бриккет-Вуде, в графстве Хертфордшир, от которого было рукой подать до Лондона. Наиболее ценной частью своей недвижимости Кан считал сад. После стольких лет мытарств по гостиницам больших городов садик в Бриккет-Вуде наполнял бродяжью душу Аарона Кана умилением и гордостью. Никто не сможет в полной мере ощутить счастье оседлой жизни или хотя бы чувство собственной крыши, как вечно кочующее племя цирковых артистов.
А Аарон Кан был именно цирковым велофигуристом! Правда, сказать про Аарона Кана «велофигурист» – значит не сказать о нем ничего.
Номер наш назывался, прямо скажем, незатейливо: «Велофигуристы Брент и Аарон Кан». «Брент» – это были я и моя жена Маргарет... Всю первую, как говорят, классическую, половину номера вели мы с Маргарет. Работа у нас была «не ах!», но и не стыдная. Мы чистенько исполняли свои трюки, но в самом конце нашего выступления на арене появлялся загримированный Аарон Кан – толстый, обросший, чуточку нетрезвый бродяга, в фантастически рваном одеянии. И вдруг выяснялось, что это звероподобное существо невероятно застенчиво и еще более любопытно. Бродягу как магнитом тянуло к якобы «забытому» нами велосипеду. Преодолев смущение и робость, он поднимал велосипед, и велосипед начинал вести себя, как живой! Он не хотел подчиняться бродяге. Если Маргарет и я делали обычные и средние трюки, то бродяга Кан трюков вообще не делал. Он просто пытался сесть на упрямый велосипед. Но так смешно, стыдливо и неловко, что теперь зрители сопровождали все его соло гомерическим хохотом!
К чести Аарона, нужно сказать, что он не пользовался ни одним откровенно буффонадным приемом традиционно глуповатой английской клоунады. Его исполнение было сродни умному и тонкому кинематографу. Малейшие детали рождали блистательные комедийные ситуации, и отражением их была мягкая, лаконичная, первоклассная актерская игра Аарона Кана...
Но заканчивал номер Кан одним-единственным трюком: в борьбе с непокорным велосипедом он «случайно» оказывался стоящим на голове в седле велосипеда и, не держась ни за что руками, вверх тормашками объезжал вокруг всю арену. Это был «высший пилотаж» циркового профессионализма мирового уровня!
И если попытаться втиснуть имя Аарона Кана в список великих англичан, то он по праву мог бы занять строку по меньшей мере между Джеймсом Уаттом и Чарльзом Диккенсом.
Мы объехали с этим номером половину земного шара, работали во всех цирках Старого и Нового Света, и Аарон Кан честно заслужил право на собственный домик в графстве Хертфордшир. В связи с войной гастроли за границей были сведены к нулю, и мы разъезжали со своим номером по родной Англии, каждый раз с наслаждением возвращаясь – мы с Маргарет в Лондон, а Аарон Кан в свой домик в Бриккет-Вуде...
В апреле сорок четвертого, когда весть об окружении и гибели гитлеровской армии на Волге стала уже достоянием истории, мы поехали с Аароном в ЭэНэСА – «Ассоциацию артистов национальной армии», к нашему общему приятелю Бобу Лекардо. Боб возглавлял отдел эстрады и цирка. Мы тут же были включены в весеннее двухнедельное турне по военным лагерям, аэродромам и военно-морским базам.
После этой поездки мы получили пятидневную передышку, и Аарон Кан вернулся в свой Бриккет-Вуд. Он привез с собой яблоневые саженцы для сада, полученные им в подарок от одного капрала – бывшего садовника.
Ни дома, ни сада Аарон Кан не обнаружил – все погибло и сгорело в очередном налете гитлеровской авиации. Исчезло все, к чему Аарон шел так долго...
Он выбросил яблоневые саженцы и вернулся в Лондон, в штаб «Ассоциации», в здание бывшего театра «Друри-Лейн». Оттуда он созвонился с нами, и на следующий день мы летели на тяжелом бомбардировщике «Ланкастр» в Шотландию, в графство Карнарвоншир, где в порту Пфлели стоял большой военный корабль «Глендовер», на котором нам предстояло выступать.
На борту «Глендовера» собрались местная родовая знать, командование базы, несколько журналистов и парочка заправил из Лондона. После концерта, на банкете, куда пригласили и нас с Аароном, один из местных аристократов, тряся обвисшими склеротическими щечками, произнес, сукин сын, бодренький спич, в котором похоронил немецкую армию и выиграл Вторую мировую войну. Офицеры мрачно смотрели в тарелки и багровели от ненависти к оратору.
Аарон Кан уже к тому времени успел как следует накачаться с журналистами и, не ожидая конца победного спича, предложил оратору заткнуться.
Аристократ был шокирован, а Аарон Кан заявил, что ничего более омерзительного он в своей жизни не слышал. Как смеет этот мышиный жеребчик болтать о том, что «война вступила в новую, еще более славную фазу...», когда фашисты стоят в двадцати пяти милях от Великобритании, когда ее города беззащитны перед воздушными нападениями с немецких аэродромов – более близких, чем оконечности ее собственных островов?! Он вспомнил свой Бриккет-Вуд и заплакал.
Наутро выяснилось, что абсолютно пьяный Аарон Кан вчера ночью потребовал от кого-то из лондонских заправил зачислить его немедленно в армию, в передовой десант на случай вторжения, и даже пытался продемонстрировать приемы джиу-джитсу командующему военно-морской базой адмиралу Мейнуорингу.
Шестого июня 1944 года, в 9 часов 43 минуты, на направлении «Суорд», возглавленном контр-адмиралом Тэлботом, под прикрытием орудий главного калибра линейных кораблей «Уорспайт» и «Ремиллис» командир пехотно-десантного отделения сержант Аарон Кан в составе Второй английской армии высадился на песчаном пляже Северной Франции, неподалеку от Виллервиля.
Вода вскипала от разрывов, горели и разлетались в щепки десантные суда, сотни трупов английских моряков и солдат сталкивались в плещущем прибое, но Аарон Кан вышел из этой кутерьмы живым и здоровым. Прямо с ходу они ввязались в ожесточенный бой, и снова Кан остался жив и сберег все свое отделение.
– Вы талантливый человек, Кан, – сказал ему ночью тяжелораненый капитан Лоури. – Я все время следил за вами вчера. Вы держались молодцом...
– Это лишний раз подтверждает мою теорию, сэр, что талантливый человек должен быть талантлив и еще в чем-нибудь, о чем он может не знать всю жизнь. Важно, чтобы представился случай, – нахально ответил ему Аарон Кан.
– Чем это от вас несет? – поморщился капитан.
– Я вчера вел огонь, лежа в огромной луже мазута, и пропитался им, как старый паровоз. У меня все тело зудит от этого дерьма.
– Возьмите из моего мешка сменное обмундирование, – сказал капитан Лоури. – Боюсь, оно мне больше не понадобится.
И Аарон Кан переоделся в свеженькую офицерскую форму капитана, предварительно сняв с нее знаки отличия.
Лоури к утру умер, а когда через неделю сержант Аарон Кан, контуженный и оглушенный, был в бессознательном состоянии взят в плен, то его офицерская форма со споротыми нашивками вызвала у немцев только смех. Они посчитали его перетрусившим офицером и отправили в офицерский лагерь военнопленных в Польшу. А там, спустя еще пару месяцев, кто-то из своих сообщил лагерному начальству, что Аарон Кан – еврей. И немцы перевели Кана туда, где евреев сжигали. И сожгли...
Уже после войны мы с Маргарет приехали сюда в Польшу – чем черт не шутит, когда Бог спит? А вдруг Аарон жив? Вдруг мы его найдем?..
Год мы искали в Польше, а потом Маргарет простудилась и умерла. И я решил больше никогда не возвращаться в Англию. Так и остался жить на земле, в которой лежали мои партнеры – моя жена Маргарет и мой друг Аарон.
Мы выпили еще по рюмке «Яржимбьяка» и, глядя в блекло-голубые глаза старого английского велофигуриста, я подумал, что мне не удастся дожить до восьмидесяти. Не дотянуть.



1