Когда город был взят, Вителлий вышел через задние комнаты дворца, сел в носилки и приказал отнести себя на Авентин, в дом жены. Он рассчитывал незамеченным переждать здесь день, а затем пробраться в Таррацину, к брату и его когортам. Вителлий отличался редким непостоянством мыслей; к тому же, когда человек испуган, ему всегда самым ненадежным представляется именно то положение, в котором он сейчас находится; Вителлий поколебался и вернулся на Палатин. Дворец стоял пустой и безлюдный. Даже самые ничтожные рабы разбежались или прятались, едва завидев приближающегося принцепса. Тишина и одиночество наводили жуть. Вителлий открывал одну дверь за другой и отшатывался в ужасе: покои были пусты. Устав скитаться по дворцу, он было спрятался в постыдное место, но трибун когорты Юлий Плацид вытащил его оттуда. Со скрученными за спиной руками, в разодранной одежде его повели по городу. Зрелище было отвратительное, многие выкрикивали ругательства и оскорбления, не плакал никто: когда смерть так позорна, состраданию нет места. Какой-то солдат из германской армии попался им навстречу и неожиданно с неистовой злобой набросился на Вителлия. Так и осталось непонятным, чего он хотел, — излить свою ярость на принцепса, избавить его от издевательств или убить трибуна. Он успел отрубить трибуну ухо и тут же пал под ударами солдат.
85. Подталкиваемый со всех сторон остриями мечей и копий, Вителлий вынужден был высоко поднимать голову; удары и плевки попадали ему прямо в лицо, он видел, как валятся с пьедесталов его статуи, видел ростральные трибуны, узнал место, где был убит Гальба. Наконец, его поволокли к Гемониям, куда еще так недавно бросили тело Флавия Сабина. Глумившемуся над ним трибуну он сказал: «Ведь я был твоим императором», — то были единственные достойные слова, которые пришлось от него услышать. Произнеся их, он тут же упал, покрытый бесчисленными ранами, и чернь надругалась над мертвым так же подло, как она пресмыкалась перед живым.
86. Вителлий был родом из Луцерии. Смерть застигла его, когда он завершал пятьдесят седьмой год своей жизни. Консульские и жреческие должности, славное имя, место среди первых людей государства — все досталось ему без всяких заслуг, лишь благодаря славе отца. Люди, вручившие ему принципат, толком его не знали. Мало кому удавалось, действуя честно и благородно, добиться такой преданности солдат, какую Вителлий завоевал своей глупостью и беспомощностью. Были в нем, правда, и простодушие, и широта, но ведь это свойства, которые, если не управлять ими, обращаются на погибель человеку. Он искренне думал, что дружбу приобретают не верностью, а богатыми подарками, и поэтому окружали его не столько друзья, сколько наемники. Свержение Вителлия было, бесспорно, на пользу государству, но людям, покинувшим его ради Веспасиана, не стоит изображать свое предательство как заслугу: немногим ранее они так же изменили Гальбе.
День клонился к вечеру. Магистраты и сенаторы либо бежали из города, либо прятались у своих клиентов, так что созвать заседание сената оказалось невозможным. Убедившись, что ему больше не грозит никакая опасность, Домициан явился к полководцам флавианской армии и тут же был провозглашен Цезарем. Солдаты как были после боя, увешанные оружием, толпой проводили его в дом отца.
Книга IV
1. Вителлий был убит; война кончилась, но мир не наступил. Победители, полные ненасытной злобы, с оружием в руках, по всему городу преследовали побежденных; всюду валялись трупы; рынки и храмы были залиты кровью. Сначала убивали тех, кто случайно попадался под руку, но разгул рос, вскоре флавианцы принялись обшаривать дома и выволакивать укрывавшихся там. Любого, кто обращал на себя внимание высоким ростом или молодостью, будь то воин или житель Рима, тотчас же убивали. На первых порах победители еще помнили о своей вражде к побежденным и жаждали только крови, но вскоре ненависть отступила перед алчностью. Под тем предлогом, что жители могут скрывать у себя вителлианцев, флавианцы запретили что-либо прятать или запирать и стали врываться в дома, убивая всех сопротивлявшихся. Среди самых бедных плебеев и самых подлых рабов нашлись такие, что выдали своих богатых хозяев; других предавали друзья. Казалось, будто город захвачен врагами; отовсюду неслись стоны и жалобы; люди с сожалением вспоминали о наглых проделках солдат Отона и Вителлия, вызывавших у них в свое время такую ненависть. Полководцы флавианской партии сумели разжечь гражданскую войну, но оказались не в силах справиться с победившими солдатами: во время смут и беспорядков чем хуже человек, тем легче ему взять верх; править же в мирное время способны лишь люди честные и порядочные.
2. Домициан принял титул Цезаря и поселился во дворце. Он не спешил взять на себя заботы, сопряженные с этим званием, и походил на сына принцепса лишь своими постыдными и развратными похождениями. Префектом претория стал Аррий Вар, высшая власть сосредоточилась в руках Прима Антония. Он присваивал принадлежавшие принцепсам деньги и рабов и вел себя в императорском дворце как в захваченной Кремоне. Остальные командиры, то ли слишком скромные, то ли недостаточно решительные, никак не проявили себя во время войны и теперь, при дележе добычи, тоже остались в стороне. Жители столицы, запуганные и готовые пресмыкаться перед новым принцепсом, требовали послать войска навстречу возвращавшемуся из Таррацины Луцию Вителлию, дабы затушить последний очаг войны. Вскоре кавалерия действительно получила приказ выступить к Ариции, а легионы расположились в Бовиллах. Луций Вителлий не стал медлить и сразу же вместе со всеми своими когортами сдался на милость победителя; его солдаты, испуганные и раздраженные, побросали оружие, принесшее им столько несчастий. Нескончаемая колонна пленных, окруженная вооруженными легионерами, вступила в столицу. Вителлианцы шли мрачные, суровые, не замечая ни рукоплесканий, ни насмешек толпы, ни на одном из лиц ни малейшего признака слабости; несколько человек вырвались за шеренгу конвойных и были тут же убиты; остальных отвели в заключение. Никто из пленных не проронил ни одного недостойного слова, и подобающая их мужеству слава осталась, несмотря на унизительное положение, незапятнанной. Луций Вителлий был убит. Пороками равный брату, он с большей энергией защищал принципат Вителлиев и был ближе к Авлу в дни его падения, чем в дни счастья.
3. В это же время Луцилий Басс был отправлен во главе летучих конных отрядов на усмирение Кампании, хотя города этой провинции больше ссорились между собой, чем бунтовали против власти принцепса. С появлением солдат всюду водворилось спокойствие, и мелкие города не понесли никакого наказания. В Капуе разрушили несколько лучших домов и разместили на зимние квартиры третий легион, но зато жители Таррацины в возмещение понесенного ими ущерба не получили ничего: всегда легче воздать за зло, чем за добро; люди тяготятся необходимостью проявлять благодарность, но с радостью ищут случая проявить мстительность. Единственным утешением была казнь принадлежавшего Вергилию Капитону раба, который выдал Таррацину врагу, о чем я уже рассказывал прежде; его распяли с тем самым кольцом на пальце которое он получил от Вителлия и постоянно носил. В Риме тем временем сенат присвоил Веспасиану все почести и звания, обычно полагающиеся принцепсу. Сенаторы были полны радостных надежд: гражданская война, вспыхнувшая в Галлии и Испании, перекинувшаяся сначала в Германию, потом в Иллирию, наконец — в Египет, Иудею и Сирию, охватившая все провинции и все армии, как очистительное пламя пронеслась по миру и теперь, казалось, близилась к концу. Еще более обрадовало всех письмо Веспасиана, написанное им якобы до окончания войны, — во всяком случае форма письма производила такое впечатление. Веспасиан принял тон настоящего принцепса, все внимание уделял большим государственным вопросам, а о себе упоминал как о простом гражданине. Сенат со своей стороны проявил готовность ему служить: Веспасиан и сын его Тит получили звание консулов, Домициан стал претором с консульскими полномочиями.
4. Муциан тоже прислал сенату письмо, вызвавшее много разговоров. «Если мы имеем дело с частным человеком, — рассуждали сенаторы, — то на каком основании обращается он к сенату с официальным посланием? Разве не мог он несколькими днями позже сказать то же самое на словах? Запоздалые нападки на Вителлия тоже не свидетельствуют о благородстве, а хвастливое заявление о том, что он, Муциан, держал в своих руках императорскую власть и добровольно даровал ее Веспасиану, непочтительно по отношению к государству и оскорбительно для принцепса». Впрочем, Муциана ненавидели тайно, превозносили явно: после многословных восхвалений ему присудили триумфальные знаки отличия, — как говорилось, за поход против сарматов, на самом деле — за победу в гражданской войне. Консульские знаки отличия получил Прим Антоний, преторские — Корнелий Фуск и Аррий Вар. Потом вспомнили и о богах и приняли решение восстановить Капитолий. Все эти меры, одну за другой, предлагал кандидат в консулы Валерий Азиатик, остальные лишь улыбками и жестами выражали свое одобрение. Немногие, либо занимавшие особо почетное положение, либо особо изощренные в лести, заявляли о своем согласии в тщательно составленных речах. Когда очередь дошла до кандидата в преторы Гельвидия Приска, он произнес речь, в которой, отдав должное заслугам нового принцепса, не сказал ни одного слова неправды. Выступление его вызвало восторг сенаторов. Этот день стал для Гельвидия самым важным в жизни, — с той минуты громкая слава и тяжкие несчастья сопутствовали ему повсюду.
5. Имя этого мужа встречается нам уже второй раз, и дальше о нем придется говорить еще чаще. Как видно, сам ход повествования требует, чтобы здесь я остановился и сказал несколько слов о его жизни, образе мыслей и судьбе. Гельвидий Приск родился в Карецинской области, в муниципии Клувиях, от отца примипилярия. Еще юношей он посвятил все свои блестящие способности занятию возвышенными науками, — не для того чтобы подобно многим прикрывать громкими словами постыдное безделье, но дабы укрепить свой дух мужеством, очиститься от всего пустого и случайного и затем отдаться государственной деятельности. Он последовал за наставниками, учившими, что единственное благо — честность, единственное зло — позор, власть же, знатность и все прочее, постороннее душе человеческой, — не благо и не зло. Гельвидий только еще отбыл службу в должности квестора, когда Пэт Тразея выбрал его себе в зятья; ценить свободу было главное, чему он научился у тестя. Как гражданин и сенатор, как муж, зять и друг, он был всегда неизменен: презирал богатство, неуклонно соблюдал справедливость и не ведал страха.
6. Некоторые считали чрезмерным его стремление к славе, — известно, что даже самым мудрым людям от честолюбия удается избавиться позже, чем от других страстей. После гибели тестя Гельвидий был сослан, но при Гальбе вернулся в Рим и выступил как обвинитель Эприя Марцелла, по доносу которого казнили Тразею. Сенат разделился, одни считали стремление Гельвидия отомстить за тестя справедливым, другие — чрезмерным: если бы Марцелл был осужден, по этому же обвинению пришлось бы казнить целые толпы людей. Насколько напряженной на первых порах была борьба, можно судить по замечательным речам, произнесенным обоими противниками. Вскоре, однако, Гельвидий снял свое обвинение — его просили об этом многие сенаторы, да и Гальба занял слишком неопределенную позицию. Мнения людей всегда несходны, и поступок Гельвидия вызвал самые разные толки: одни хвалили его за умеренность, другие порицали за недостаток настойчивости. В тот день, когда сенат признал Веспасиана верховным владыкой империи, было решено отправить к нему легатов. По этому поводу между Гельвидием и Эприем снова началась бурная ссора: Приск настаивал на том, чтобы принесшие присягу магистраты поименно назначили легатов, Марцелл поддерживал мнение кандидата в консулы и требовал решить дело жребием.
7. Марцелл тем более рьяно отстаивал это предложение, что защищал здесь свои собственные интересы: если бы его не назначили, все бы решили, что его считают хуже других. Постепенно противники перешли от колкостей к длинным речам, полным взаимной ненависти. Гельвидий язвительно спрашивал Марцелла, почему он так боится решения магистратов, ведь он богат, красноречив и превосходил бы многих других кандидатов, если бы за ним по пятам не шла память о былых злодеяниях. Жребий не разбирает, кто хорош, кто дурен; голосование же и обсуждение потому и приняты в сенате, что таким образом можно ясно представить себе и жизнь человека, и его репутацию. Интересы государства, уважение к Веспасиану требуют, чтобы ему навстречу были посланы те, кого сенат считает самыми честными и благородными, люди, от которых император услышит лишь достойные речи. Веспасиан был другом Тразеи, Сорана, Сентия; может быть, сейчас и не время карать тех, кто выступал с обвинениями против этих мужей, но выставлять их обвинителей напоказ тоже не следует. Посылая навстречу Веспасиану легатов, избранных сенатам, мы как бы указываем ему, кому следует доверять и кого опасаться. Хорошие друзья — главная опора всякой справедливой власти. Довольно с Марцелла и того, что по его наущению Нерон погубил стольких невинных людей, пусть наслаждается полученными за это деньгами и собственной безнаказанностью, Веспасиана же пусть предоставит тем, кто честнее его.
8. Марцелл в своей речи говорил, что все эти нападки направлены против предложений, внесенных не им, а кандидатом в консулы; мнение последнего, впрочем, вполне соответствует древним установлениям, согласно которым состав легатов определялся жребием, дабы не дать проявиться честолюбию и личной вражде. «Не случилось ничего, что заставляло бы считать эти древние установления устаревшими или позволяло бы использовать почести, подобающие принцепсу, для унижения других. Можно любым способом выразить новому принцепсу свою покорность, но более всего надо опасаться, как бы кто-либо не рассердил его своим упрямством, именно сейчас, когда он еще не освоился со своим положением, внимательно вглядывается во все лица и прислушивается ко всем речам. Я хорошо знаю, в какое время живем мы и какое государство создали наши отцы и деды. Древностью должно восхищаться, но сообразовываться приходится с нынешними условиями. Я молюсь, чтобы боги ниспосылали нам хороших императоров, но смиряюсь с теми, какие есть. Тразея погиб не столько от моей речи, сколько по общему решению сената, — Нерон любил тешить свою жестокость такого рода зрелищами, и дружба его была для меня не менее ужасна, чем для других изгнание. Пусть Гельвидий равняется мужеством и доблестью с Катонами и Брутами; я — всего лишь один из членов этого сената, пресмыкавшийся и унижавшийся вместе со всеми. Я даже дал бы Приску совет: не ставить себя выше принцепса, не пытаться навязывать Веспасиану свои мнения, — он старик, триумфатор, отец взрослых детей. Плохим императорам нравится неограниченная власть, хорошим — умеренная свобода».
Доводы обоих противников, изложенные в яростном споре, были восприняты по-разному: победили те, которые настаивали на избрании легатов по жребию: рядовые сенаторы предпочитали не отступать от обычая, люди выдающиеся сочли за благо согласиться с ними, опасаясь возбудить зависть, если окажутся избранными.
9. Вскоре возникла новая распря. Преторы, распоряжавшиеся казной (ибо в те времена казной еще ведали преторы), пожаловались на оскудение государственных денежных запасов и потребовали, чтобы было принято постановление, ограничивающее расходы. Кандидат в консулы, напомнив, каких огромных денег требует управление империей и как трудно найти средства борьбы с истощением казны, советовал предоставить решение вопроса принцепсу; Гельвидий же официально предложил, чтобы сенат сам принял постановление по этому поводу. Консулы уже приступили к опросу мнений, когда народный трибун Вулкаций Тертуллин воспользовался своим правом вето и запретил выносить решение в отсутствие принцепса. Гельвидий предложил далее, чтобы государство взяло на себя восстановление Капитолия, Веспасиан же оказал бы определенную помощь. Наиболее благоразумные встретили это предложение молчанием и вскоре о нем забыли. Кое-кто, однако, его запомнил.
10. Затем Музоний Руф напал на Публия Целера, утверждая, что тот своими ложными показаниями погубил Барею Сорана. Все понимали, что разбор этого дела грозит снова превратить сенат в арену взаимных нападок и раздоров, но подлость и вина Целера были столь очевидны, что спасти его от расследования оказалось невозможным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35