Он был почти здоров, и уже ему представлялась минута, когда ему позволят снова приняться за поиски; доктор требовал от него только пяти или шести дней покоя, чтобы совершенно восстановить его силы, как однажды утром в комнату дона Грегорио вошел мистер Джон Естор в полном дорожном костюме.
— Я пришел проститься с вами, сеньор дон Грегорио, — проговорил главный начальник полиции, садясь в кресло.
— Вы уезжаете? — вскричал с удивлением дон Грегорио.
— Через час.
— Случилось что-нибудь новое?
— И много даже.
— Неужели касающееся Розарио и Луиса?
— Того и другого.
— Вы расскажете мне все, не правда ли? — вскричал он с оживлением.
— Я нарочно затем и пришел, но успокойтесь, прошу вас.
— Я успокоился, сеньор Джон Естор, я очень покоен, клянусь вам.
Американец добродушно улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он, — но признаюсь, если вы меня обманываете, тем хуже для вас.
— Почему это?
— Потому что если вы не удержитесь от волнения, с вами сделается лихорадка; эта лихорадка, может быть, будет иметь дурные последствия; вместо того чтоб отправиться в дорогу через пять или четыре дня, что было бы очень важно, если бы вы сделали, вы будете принуждены лежать в постели Бог знает сколько времени, потому что возврат болезни всегда бывает ужасен, а от нее будет все зависеть, то есть мы, может быть, окончательно потеряем следы молодого человека, которого вы желаете спасти.
— Да предостережет меня небо от подобного несчастья, сеньор Джон Естор! — отвечал он. — Будьте покойны, этого не случится, я отвечаю за себя, что бы вы мне ни сказали, я останусь хладнокровным.
— Вы уверены в этом?
— Я вам это обещаю.
— Да будет так; я не стану более колебаться, слушайте.
— Я весь обращаюсь в слух.
— Вот в чем дело: сын вашего друга был продан в невольники своим родственником богатому плантатору в окрестностях Сен-Луи при Миссури.
— Вы уверены в этом?
— Вот доказательства, — сказал он, положив на стол сверток бумаг, — у вас будет время прочитать эти акты, более или менее законные, когда вы останетесь одни. Вот как произошло дело: дон Мигуэль Тадео привез молодого человека в Сен-Луи, дал ему выпить наркотического вещества, во время сна он был продан и сведен на плантацию, так почти всегда поступают. Это очень просто, как вы видите.
— Но бесчестно! — сказал дон Грегорио глухим голосом.
— Я совершенно разделяю ваше мнение, но позвольте заметить, что теперь не время рассуждать о нравственности этой продажи и ее законности; самое важное для нас — это расстроить ее, что будет легко, если вы хорошо возьметесь за дело.
— Как же я должен поступать, чтобы достигнуть этого результата?
— Я предполагаю, вы имеете бумаги молодого человека?
— Все и в совершенном порядке.
— Тем лучше, тогда все пойдет само собой, тем более что правительство очень строго относится к этим гнусным актам; только не следует терять ни минуты, потому что молодой человек может быть переселен, и тогда вам будет трудно его отыскать.
— Как переселен?
— Да, то есть его отошлют в отдаленную провинцию, находящуюся в другом штате, понимаете вы меня; так что, предполагая, что вы даже отыщете его, вам понадобятся целые годы, чтобы получить правосудие, и еще…
— Вы меня пугаете, мистер Джон Естор.
— Это совсем не мое намерение, дорогой сеньор, я сообщаю вам вещи, как они есть на самом деле, для того чтобы вы знали, чего придерживаться, вот и все.
— Хорошо, продолжайте.
— От вашего консула вы получите приказ, который позволит вам прибегнуть к маршалу в Сен-Луи; это лицо поймет, что нужно делать. Ваша роль ограничится тем, чтобы узнать молодого человека, когда он будет найден.
— И ничего более.
— Нет, оставьте действовать маршала, он привык к подобного рода делам.
— Хорошо, но кто же этот плантатор, который купил несчастное дитя?
— Этот некто известный Жозуа Левис, занимающийся различными подлыми предприятиями, владеющий колоссальным состоянием, приобретенным неизвестно как; он пользуется очень дурной репутацией.
— Судя по вашим словам, он просто злодей.
— Это правда, я выставил его еще в лучшем свете, присоедините к тому же, что, несмотря на свое состояние, это бандит самого дурного свойства, который не останавливается ни перед чем и с которым не нужно отступать ни перед какою крайностью.
— Я воспользуюсь вашими сведениями.
— Дом этого Жозуа Левиса очень обширен, он держит более пятисот негров; носит название Черного камня и находится на расстоянии трех с половиной миль от Сен-Луи; все эти сведения и многие другие находятся в бумагах, которые я вам принес; я написал их нарочно для вас, вам остается действовать только по ним буквально.
— Я исполню это, но разве в этом и все?
— Все.
— Но перейдем ко второму вопросу: вы уезжаете?
— Через час, я вам сказал уже.
— Куда вы отправляетесь?
— В Сен-Луи при Миссури, прямо туда, не останавливаясь.
— Но тогда… — сказал дон Грегорио.
— Что вы хотите сказать?
— Для вас самое легкое отложить ваш отъезд на три или четыре дня — и мы поедем вместе.
— Я сам желал бы этого, но это невозможно по двум причинам.
— По каким же?
— Во-первых, потому, что я слежу, и самая легкая неосторожность может меня погубить; я имею дело с человеком хитрым, с которым бороться нужно тоже с ловкостью и расчетом, если нас увидят вместе, все будет потеряно; во-вторых, потому, что поедет не Джон Естор, а одно неизвестное лицо, с которым ваше положение запрещает вам иметь какие-нибудь сношения.
— Что вы мне рассказываете, милый друг?
— Правду; сейчас, после ухода от вас, я переоденусь, и клянусь, что если вы встретите меня, то не узнаете.
— А из Сен-Луи куда вы отправитесь?
— Что касается этого, я пока еще не знаю, вы требуете от меня слишком многого. Я след нашего человека: куда он пойдет, туда и я.
— Это правда, извините меня.
— Приехав в Сен-Луи, я возвещу ваш будущий приезд маршалу, вы будете хорошо приняты, когда увидите его, положитесь в этом на меня.
— Я не знаю, право, как мне благодарить вас?
— Пожав мне хорошенько руку.
— О, от всего сердца!
— А нашему другу, если я увижу его прежде вас, что сказать ему?
— Что я действую с моей стороны и присоединюсь к нему, когда будет возможно, то есть когда успею в своем деле.
— Хорошо, прощайте, я скрываюсь.
— Уже!
— Иначе нельзя!
— Ступайте, мой друг, желаю вам успеха; обнимемся на прощание.
Двое друзей держали друг друга с минуту в объятиях.
— Да будет воля Божия! И мы победим в нашем предприятии.
— О, дай Бог!
— Прощайте, прощайте!
— До свиданья.
Дон Грегорио, оставшись один, погрузился в раздумье, потом подвинул к себе сверток с бумагами, развернул его и принялся читать.
Это чтение продолжалось несколько часов.
Через двенадцать дней после отъезда главного начальника тайной полиции дон Грегорио прибыл в Сен-Луи при Миссури; его сопровождал консул из Чили, который ехал с ним, на случай если представятся какие-нибудь непредвиденные трудности.
Двое путешественников остановились в довольно роскошной гостинице; но так как они не хотели терять ни минуты, то, узнав, где находится квартира маршала, они тотчас же туда отправились.
Маршал был еще молод, хорошо сложен, имел приятное лицо и значительные манеры; это был true gentleman в полном значении этого слова.
Он принял посетителей самым приветливым образом, ознакомился с содержанием бумаг, которые они ему представили; окончив первые приветствия, он сказал, предлагая им сигар и папирос:
— Господа, я прочитал, признаюсь, ваши бумаги только для формы; о вашем посещении меня известил один из моих старинных и лучших друзей, который мне горячо вас рекомендовал, так что мне остается только сказать вам: я весь к вашим услугам. Вы видите, милостивые государи, что я ожидал вас, потому смотрите на меня не как на друга, конечно, наше знакомство еще слишком коротко, чтобы я мог осмелиться почтить себя подобным титулом, но как на человека, готового сделать все, что вы ни пожелаете.
— Вы утешаете нас, милостивый государь, — сказал дон Грегорио с жаром. — Дело, по которому мы просим вашего содействия, так испещрено трудностями, что мы можем заранее поздравить себя с успехом, имея такого помощника, как вы.
— Это дело поистине очень важное, — ответил маршал, улыбаясь, — но, может быть, его не так трудно повести, как вы предполагаете.
— Мы имеем дело с сильной партией, милостивый государь!
— Это правда, но за вас право людей, недостойно нарушенное, и сам закон. Но будем лучше говорить откровенно: я не хочу, чтобы продолжалось более ваше беспокойство; я уже сказал вам, что вы мне были дружески рекомендованы одним из моих друзей…
— И моим также, милостивый государь, — сказал, кланяясь, дон Грегорио.
— Хорошо, — продолжал маршал, — мой друг объяснил мне все дело очень подробно; так как у меня оставалось несколько дней впереди и мне хотелось сделать вам что-нибудь приятное, то я и принялся за дело.
— Как, милостивый государь, вы были так обязательны?..
— Исполнил только мой долг, милостивый государь. Выслушайте хорошенько вот что: я узнал, что в продолжение нескольких дней происходило сильное волнение между неграми в поместье господина Жозуа Левиса; я приказал ловкой сыскной полиции наблюдать за этой местностью. Я услыхал, что это волнение было возбуждено одним молодым невольником смешанного происхождения, недавно прибывшим на плантацию и выдававшим себя за принадлежащего к белой расе; он был продан в невольники вследствие гнусной интриги, жертвой которой он сделался.
— Это Луис, сын моего друга! — вскричал с живостью дон Грегорио. — О, если бы только я мог его увидеть!
— Подождите немного, — сказал тихо маршал с тонкой улыбкой.
— Простите меня, милостивый государь. Но если бы вы знали, если бы вы могли знать…
— Имейте терпение, милостивый государь.
— Успокойтесь, мой друг, я вас умоляю об этом. Позвольте господину маршалу рассказать нам, что он считал своею обязанностью совершить.
— Да, вы правы, я с ума сошел. Продолжайте, продолжайте, милостивый государь, я не буду более говорить, я нем теперь.
Маршал улыбнулся и продолжал:
— Уже три дня прошло с тех пор, как я был извещен одним из моих агентов, что волнение увеличилось до таких размеров, что если будет продолжаться так далее, то не замедлит обратиться в открытый бунт. Я взял предосторожности, чтобы быть готовым к всевозможным происшествиям; действительно, сегодня утром я узнал, что мятеж разразился окончательно в самых ужасных размерах. Я велел тотчас же вскочить шести ротам моих поверенных на лошадей и, поехав во главе их, направился со всевозможной поспешностью к поместью.
Я приехал как нельзя кстати. Бунтовщики сделались полными хозяевами плантации. Мистер Жозуа Левис, его дворецкий и несколько черных, оставшихся верными, заперлись в уединенной беседке, встречали ужасным залпом выстрелов возмутившихся, которые пытались овладеть павильоном и поджечь его.
Заметив меня, мистер Жозуа Левис испустил торжествующий крик. Что касается бунтовщиков, они с ужасными криками обратились в бегство по всем направлениям, покинув свое оружие или по крайней мере свои палки, топоры, ножи, камни, которые заменяли оружие.
Один только молодой человек не более двадцати лет, вооруженный топором, которым он управлял с замечательной ловкостью, не последовал бесстыдному поведению мятежников и продолжал храбро сражаться.
Этого молодого человека, которого я прежде никогда не видал, я узнал с первого взгляда: это был тот, о котором меня просили позаботиться.
Я приблизился к нему и, объяснив, кто я такой, приказал ему бросить топор и остановиться.
— Пусть будет так, — сказал он мне гордо, — вы магистрат; я вверяюсь вам, потому что я тщетно искал правосудия и убежден, что наконец вы мне его доставите.
— Правосудие будет вам оказано, — сказал я ему.
Через десять минут негры принялись за исполнение своих обязанностей, и мир был водворен.
Я сказал быстро моему пленнику: ни слова не говорите, оставьте меня действовать, я послан доном Грегорио.
Молодой человек посмотрел на меня с удивлением; я приложил палец к губам и поспешил пойти навстречу мистеру Жозуа Левису, который оставил павильон и приближался ко мне очень поспешно.
Мистер Жозуа Левис горячо поблагодарил меня за помощь, которую я ему так случайно подал; сказал мне, что без меня невольники, вероятно, убили бы его, сделал мне несколько блестящих предложений, которых я, понятно, не принял, спросил меня, многих ли из этих несчастных негров я арестовал; я отвечал отрицательно.
— Ну, все равно, — отвечал он мне, — это скоты, я от них не требую многого, но между ними находится один, вождь этого заговора, несчастный, который заплатит мне за всех и который управлял всем этим бунтом! Я приготовил ему примерное наказание! Ничто не может избавить его от моей мести!
В эту минуту он заметил пленника.
— А-а! — сказал он, подходя к нему со сверкающим взглядом и поднятым хлыстом. — Так вот ты, бездельник, настало время свести наши счеты.
— Только ни передо мною, — сказал я ему, останавливая его руку.
Пленник не сделал ни одного движения, он смотрел на своего господина с выражением поразительного презрения; этот же ревел от ярости.
— Хорошо, — пробормотал он сквозь зубы, — он не потеряет ничего, если подождет. — И, обратясь к своему дворецкому, который стоял неподвижно около него, держа в руке страшный хлыст из кожи бегемота, сказал ему: — Велите положить этого негодяя, надев на него колодки, с перекрещенными ногами, голого, на постель из кактусовых листьев, с руками, привязанными к спине; ступайте, поспешите.
Дворецкий сделал знак двум неграм приблизиться и приготовить все для исполнения приказания.
— Извините, — сказал я дворецкому, останавливая его, — этот человек — мой пленник, я запрещаю вам дотронуться до него.
— Что это значит? — вскричал мистер Жозуа Левис с угрозой. — Мне кажется, что вы заблуждаетесь, мистер маршал.
— Менее всего на свете, — отвечал я.
— Этот человек мой невольник, он мне принадлежит, — возразил он с запальчивостью, — я имею все права на него, даже могу его убить, тем более никто не может помешать мне наказать его.
— Я не мешаю вам его наказывать, мистер Жозуа, — отвечал я холодно, — я готов, напротив, протянуть вам свою сильную руку для помощи, если он виновен.
— Вы еще спрашиваете, виновен ли он? — вскричал Жозуа, топая от гнева ногами, — он, который взбунтовал моих негров и стал во главе их! Он, который хотел убить меня и который совершил бы это, если бы вы не приехали!
— Вы уверены, что этот человек действительно начальник бунта, мистер Жозуа?
— Без сомнения; я это буду утверждать, если потребуется, перед всеми магистратами штата.
— Очень хорошо, мистер Жозуа. Господа, — вы свидетели, а теперь садитесь на лошадей, поспешим, нужно, чтобы этот человек в продолжение часа был заключен в тюрьму графства.
— Что вы говорите? — вскричал мистер Жозуа, дрожа от гнева, — разве вы думаете увезти моего невольника?
— Я не увожу вашего невольника, я просто отвезу его в тюрьму графства.
— По какому же праву вы хотите его увезти?
— По праву, которое мне дает закон.
— Закон не имеет никакого отношения к этому; мой невольник принадлежит мне, и никто не может увезти его с моей плантации.
— Вы ошибаетесь, мистер Жозуа, — отвечал я, — ваш невольник принадлежит вам, это ваше имущество, ваша собственность, я это признаю и не имею ни малейшего намерения отнять его у вас.
— Хорошо, но тогда?.. — вскричал он, с гневом топая ногой.
— Свод законов для негров, который управляет невольничеством, доставляет вам право учинять правосудие над вашими рабами в случаях только внутренней и частной дисциплины, но когда дело идет, как в предстоящем случае, о бунте и сопротивлении с оружием в руках, свод законов постановляет буквально следующее: всякий невольник, признанный виновным в произведении бунта и сопротивлении с оружием в руках против своего господина и законного владетеля, должен быть непосредственно предан полноправным властям в графстве, чтобы произвести над ним скорый и верный суд, а также, чтобы он послужил примером для остальных невольников, которые оставили бы всякое намерение производить такие беспорядки; хозяин означенного невольника должен быть вознагражден за убыток. Вот, мистер Жозуа, в силу какого закона я поступаю; будьте так добры, прикажите позволить мне проехать, для того чтобы я мог отвезти моего пленника.
— Вы не уедете, чтоб черт меня побрал! — вскричал он в страшном бешенстве, — этот бездельник не выйдет из моих владений!
— Берегитесь, мистер Жозуа! Ваши речи дурно действуют на мой слух; вы хотите тоже мне оказать сопротивление, вы сами? Уведите пленника, — сказал я своим агентам.
Они немедленно повиновались; пленник был связан со всеми внешними предосторожностями и посажен на лошадь, позади одного из агентов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21