Это в порядке вещей. Мир создан для человека. Цивилизация неумолима: она имеет свои законы, которые никто не может преступить; тем хуже для рас, которых она уничтожает: вина лежит только на них самих. Они не исполняют цели своего назначения и потому должны быть уничтожены.— Да, мистер Гроло, — отвечал грустно Валентин, — я сам знаю, что это так, и вы, американцы, стараетесь оправдать ваше варварство по отношению к первоначальным владельцам этой земли тем, что это не люди, а дикие животные; но меня, вы знаете, в этом не убедите. Итак, с вашего позволения мы переменим разговор.— Не сердитесь, не сердитесь, мистер Валентин: мы слишком дружны, чтобы из-за шутки поссориться. Я знаю, что вы очень любите индейцев.— Этого я не скрываю: я люблю индейцев за их доброту и благородство. На их слово можно всегда положиться.— Довольно… довольно, мистер Валентин. Напрасно я стал про это говорить с вами. Не сердитесь же на меня: мы с вами старые друзья.— Да, это правда, мистер Гроло, вы были еще очень молоды, когда я вас видел в первый раз.— Я часто об этом вспоминаю: наша первая встреча произошла при обстоятельствах, которые никогда не забываются. Без вашей помощи, я уверен, мне бы пришлось хлебнуть, против желания, воды Арканзаса; и потому вы можете рассчитывать на меня. Мое сердце и кошелек принадлежат вам — в том порука слово американца.— Ваша дружба мне дорога: я не сомневаюсь, что она искренна.— В добрый час, — сказал, смеясь, американец. — Что же вы принесли там мне, — продолжал он, указывая на тюки. — Вероятно, что-нибудь ценное?— На этот раз — да, — отвечал, смеясь, Валентин. — Мы охотились за Ванкувером.— Вот как! И для меня сохранили всю добычу вашей охоты?— Я сдерживаю всегда свое слово. Разве у нас нет договора?— А что это за меха?— Две дюжины синих лисиц, три дюжины горностая, пять дюжин бобров и девять шкур серого медведя.— Боже мой! Вы ничего не делаете вполовину и если появляетесь редко, то зато, когда приходите, приносите отличные меха. Не привести ли нам сегодня наши дела в порядок? Ведь у меня ваших денег сто сорок тысяч долларов.— Поберегите мои деньги и деньги моего друга, мистер Гроло. В ваших руках они более в безопасности, чем в наших. Нам нужны только снаряды. Порохом и пулями мы доставляем себе все необходимое.— Как вам угодно, мистер Валентин. Вам приготовят определенное количество снарядов. Довольно ли этого?— Совершенно.Мистер Гроло нажал пуговку электрического звонка; почти в ту же минуту отворилась дверь и на пороге появился слуга.— Велите приготовить немедленно двадцать фунтов пороха, десять фунтов свинца и две переносные аптечки со всеми принадлежностями. Попросите еще мистера Дигваля прийти на минутку ко мне.Когда затворилась дверь, мистер Гроло обратился к Валентину.— Вы сделаете честь отзавтракать со мной?— Благодарю, — отвечал охотник, — но нам невозможно остаться: важные дела требуют нашего присутствия до заката солнца за тридцать миль отсюда. В следующий раз, даю слово, воспользуюсь вашим приглашением.— Только с этим условием я вас отпускаю.— Положитесь на меня.В этот момент дверь отворилась и появился мистер Дигваль, первый приказчик торгового дома.— Вы требовали меня, сэр? — сказал он, почтительно кланяясь своему хозяину.— Да, сэр, потрудитесь сделать опись этого товара, находящегося в этих тюках. Стоимость же его вы припишете к капиталу мистера Валентина Гиллуа и мистера Курумиллы, его друга.— Хорошо, сэр, — отвечал приказчик и, обратясь к охотнику, добавил: — Извините, сэр, — сказал он, — но не вы ли мистер Валентин Гиллуа?— Да, сэр, — отвечал охотник, — к вашим услугам.— God bless me! Вот странный случай, — возразил приказчик, — три месяца тому назад получено письмо на ваше имя. Это письмо за несколькими штемпелями пришло из Нового Орлеана и поручено мистеру Гроло. Отдать вам это письмо?— Вы меня очень обяжете, сэр.— В таком случае, с позволения мистера Гроло и вашего, я принесу это письмо.Через пять минут приказчик возвратился, держа в руке большой пакет за пятью печатями и испещренный разными штемпелями.— Вот, сэр, ваше письмо, — сказал он, подавая его Валентину.Охотник взял и хотел опустить в сумку, но банкир остановил его.— Мистер Валентин, — сказал он, улыбаясь, — советую вам сейчас прочитать письмо: оно дошло до вас таким странным образом, что, наверное, заключает в себе важные вести, и потом вы будете жалеть, что не прочли его ранее.— Я такого же мнения, сэр, и если вы позволите…— Не стесняйтесь, не стесняйтесь!Охотник вскрыл письмо и пробежал его глазами, но в ту же минуту страшно переменился. Мертвая бледность покрыла его лицо; глубокая скорбь исказила черты, несмотря на усилия, чтобы овладеть ею; глаза приняли дикое выражение; судорожная дрожь потрясла его члены, и холодный пот выступил на висках.— Боже мой, что с вами! — воскликнул мистер Гроло, бросаясь к Валентину.Заметя, что Валентин покачнулся, приказчик тоже сделал шаг, чтобы поддержать его.Курумилла стал позади своего друга и, тихо положив ему руку на плечо, сказал:— Мужайся.Валентин согнулся под бременем скорби, но скоро выпрямился; он провел глазами вокруг и прошептал слабым голосом, стараясь улыбнуться:— Я думал, что умру! Богу не угодно было! Теперь мне лучше, гораздо лучше! — В ту же минуту раздирающий вопль вырвался из его груди, и он залился слезами. — О, как я страдаю! Боже, как я страдаю! — вскричал он надорванным голосом.Курумилла встал на колени подле своего друга и с выражением неописанной нежности сказал:— Плачь, друг: слезы облегчают. Выплачешь свое горе, станешь мужчиной опять.Оба американца были растроганы более, чем хотели показать: зрелище этой сильной скорби вызывало слезы на их глазах. Они любили и уважали Валентина, считая его благородным, с возвышенными чувствами и вместе с тем простодушным.Мало-помалу Валентин пришел в себя; нервы успокоились, глаза высохли, и, обратясь к банкиру, он сказал:— Извините, что я вас сделал свидетелем глупой сцены; теперь я осилил себя.— Стало быть, содержание письма самое грустное? — спросил с участием банкир.— Ужасное несчастье постигло меня!— Не принять ли вам чего-нибудь для успокоения нервов?— Нет, благодарю; да и мне спешить надо; если бы было возможно, то я бы сию минуту уехал.— Куда вы хотите отправиться?— В Новый Орлеан.— «Миссури» дымит; теперь одиннадцать часов, и через полчаса пароход отправляется в Новый Орлеан.— Превосходно! Мистер Дигваль, прикажите, пожалуйста, взять мне и другу моему места.— Сию секунду, сэр; прикажете перенести на пароход ваши закупки?— Нет, сэр, только лекарства.— Очень хорошо, сэр. Он вышел.— Минуту назад вы меня спрашивали, любезный мистер Гроло, не нужны ли мне деньги; я отказался. В настоящее время обстоятельства изменились; мне деньги нужны, и много.— Не беспокойтесь, мистер Валентин, я вам дам доверенность на получение пятидесяти тысяч долларов из банка.— Мне такой суммы не надо.— Ну, так вы возьмите, что вам понадобится; лучше взять более, чем менее.— Вы правы.Банкир взял бумагу и начал быстро писать.— Вот, — сказал он, окончив и подавая Валентину четыре или пять писем, сложенных, но не запечатанных, — это доверенность на торговый дом Артура Вильсона, Рокетта и Блондо; вам выдадут пятьдесят тысяч долларов, а это рекомендательные письма к пяти высокопоставленным людям в Новом Орлеане; может случится, что вам понадобится прибегнуть под покровительство влиятельного лица. Не отказывайтесь от этих писем; они вам откроют двери в дома тех, к кому я пишу.— Благодарю вас, — сказал горячо Валентин, — я не решился бы вас беспокоить, а между тем они могут быть мне полезны.— Теперь, — прибавил банкир, — вы, вероятно, не носите с собою денег, то вот сто долларов; этого вам будет достаточно до тех пор, пока представите ваше верительное письмо. Не могу ли я еще что для вас сделать?— Нет, благодарю вас, вы и так для меня много сделали; я надеюсь на будущее.Банкир взглянул на часы.— Четверть двенадцатого, — сказал он, — отправляемся; я вас провожу до парохода. Хочу вас лично познакомить с капитаном; он мне приятель и кое-чем обязан.Банкир взял горсть сигар из ящика, предложил одну Валентину, другую Курумилле, третью взял себе, остальные положил в карман, и все трое вышли.Валентин оправился и принял свое обычное спокойствие и невозмутимость. Взглянув на его беспечную развязность, с которой он курил свою регалию, никто бы не мог подозревать, что лютое горе терзало сердце этого человека.Мистер Гроло знал всех в Литл-Роке; все ему кланялись и жали руки, но не с той низкой и обыкновенной услужливостью, которую выказывают богатым людям, но с улыбкою и приятным выражением лица, с которыми встречают друзей.Набережная была запружена тюками и ящиками, около которых бродили, увивались маклеры, носильщики и покупатели, что придавало ей самый оживленный вид.Великолепный пароход «Миссури» ста футов длины, в два этажа кают, был укреплен у набережной и величественно качался среди сотни других судов разного рода и разной величины.Колокол на палубе звонил, призывая пассажиров. Они начали переправляться через узенький мостик, перекинутый с берега на борт парохода.На палубе прогуливался капитан, заложив руки за спину; маленький человечек, толстый, приземистый и коренастый, с веселым лицом, но красным носом, носящий на себе признаки грозящей апоплексии.Заметив мистера Гроло, он испустил радостное восклицание и поспешил к ним на набережную.— Ба! ба! Какой ветер вас занес к нам! — вскричал он.— Чтобы пожать вам руку и пожелать доброго пути, капитан Вригт.— Взойдите на минутку, мистер Гроло, мы только через двадцать минут отчалим.— С большим удовольствием, тем более что хочу отрекомендовать вам лучших из моих друзей.— Этих джентльменов? — спросил капитан, указывая на охотников, — сейчас взяли для них места.— Да, капитан.— О! Если вы побеспокоились сами проводить их и познакомить меня с ними, то это, без сомнения, ваши друзья, — будьте покойны, мистер Гроло, я буду их считать старыми знакомцами. Но пойдемте, я вам покажу дорогу.Они четверо взошли на борт.Капитан провел своих гостей в каюту под ютом. Большая, хорошо меблированная эта каюта была его.По его приказанию стоящий, или, лучше сказать, висящий, стол среди каюты покрыли разными закусками и вином. По примеру своих праотцов американцы любят выпить.Громадное количество вина, поглощаемое ими без неприятных последствий, покажется невероятным.Валентин и Курумилла, оба чрезвычайно воздержанные, едва помочили свои губы в стаканы виски и бренди, которые им капитан налил.Что до мистера Гроло, он не отставал от своего соотечественника, и когда настала минута разлуки, то они уже успели осушить, разговаривая, бутыль виски, около трех литров содержания, и встали, не почувствовав ни малейшего влияния этого одуряющего состава.Мистер Гроло дружески простился с охотниками, поручив в последний раз своих друзей капитану, и после обычных пожатий рук сошел на берег; в ту же минуту раздался громовой голос кормчего:— Ослабь канат!«Миссури» гордо отчалил и быстро пошел вдоль Арканзаса, оставив за собою Литл-Рок, высокие трубы которого скоро исчезли в отдалении. ГЛАВА VIII. Первый день Валентина в Новом Орлеане В наше время Новый Орлеан может соперничать с Нью-Йорком на Атлантическом океане, то есть с его портом, одним из самых богатых и коммерческих великой американской республики.Этот город совершенно новейший, возникший с небольшим полтора столетия, имеет более ста пятидесяти тысяч жителей.Мы уже сказали в одной из предыдущих глав, что Америка страна чудес; все в ней создается и растет с необыкновенною быстротою.Орлеан был основан в 1717 году Биервилем, братом знаменитого Ибервиля, который за несколько лет перед этим заложил Мобил и посвятил всю свою жизнь на устройство колоний в Луизиане.В 1717 году система шотландца Лоу де Лористон была в самом разгаре во Франции.Новый город назвали Новым Орлеаном, в честь регента, который принял под свое покровительство смелого финансиста. Его система, дурно понятая и еще хуже примененная к делу, разорила дотла многие семейства и создала страшные затруднения в финансах, чем подготовила революцию 1780 года, уже посеянную мотовством Людовика XIV, прозванного Великим.Новый Орлеан выстроен на острове по левую руку величественного Миссисипи, который индейцы называют отцом воды и который отстоит на сто шестьдесят километров от Мексики.Этот город разделен на две части: старый город обитаем потомками первых поселенцев, и в нем только говорят по-французски, новый создан североамериканцами, следственно, господствующий язык — английский.Почва в Новом Орлеане низменная, но она постоянно прибавляется наносами Миссисипи.Улицы, особенно в старинной части города, узки, дома украшены балконами и карнизами во вкусе французском и испанском.Публичные здания довольно хорошо выстроены, но ничего не имеют замечательного, кроме судебной палаты, которая во всех странах света может считаться образцовым произведением.Но лучшее украшение Нового Орлеана — это его набережные: они великолепны и могут смело выдержать сравнение с набережными Нью-Йорка.Если мы еще прибавим, что ежегодно до полутора тысяч коммерческих судов отправляются во все части света из Ново-Орлеанского порта, то каждый может себе составить понятие о его богатстве и обширности торговли.Едва «Миссури» пристал к берегу Нового Орлеана, как капитан Вригт, верный данному слову мистеру Гроло, отвел наших охотников в старый город к одной бедной вдове по имени госпожа Шобар, которая содержала меблированные комнаты по умеренной цене, собственно, для служащих на торговых судах и вообще для небогатых моряков.Поручив госпоже Шобар своих пассажиров, капитан пожал им руки, предложил свои услуги, в случае если им понадобится, и возвратился на пароход.Госпожа Шобар была женщина лет пятидесяти, живая, неутомимая и с остатками замечательной красоты.Уроженка Нового Орлеана, она была французского происхождения. Ее родители, довольно богатые люди, но разорившиеся неудачными спекуляциями, дали ей хорошее воспитание; в молодости она вышла замуж по любви за капитана купеческого корабля, который разбился у северо-восточных берегов во время китовой ловли, и сам капитан утонул, оставив двадцати пяти лет вдову и троих детей без всякого почти состояния.Положение молодой матери было ужасное, но она не пала духом.Сохраняя в своем сердце память о любимом ей человеке, она осталась верной своей погибшей любви и посвятила себя воспитанию детей, со всей энергией материнской любви преодолевающей все препятствия и создающей чудеса.Но судьба гнала ее. Она потеряла одного за другим всех детей, когда они уже достигли возраста и могли ей помогать, и осталась одинокою в тех летах, когда женщина особенно нуждается в поддержке.С помощью некоторых друзей госпожа Шобар устроила меблированные комнаты, и благодаря своей расчетливости, вежливости и прекрасному характеру заведение ее пользовалось хорошей репутацией и дало ей возможность жить безбедно.Вот трогательная история женщины, в дом которой привел наших охотников капитан «Миссури».Госпожа Шобар приняла Валентина с улыбкой и предупредительностью, обещающей приятные отношения между ней и постояльцами. Она отвела им три небольшие комнаты во втором этаже, осмотрела, все ли в порядке, и спросила, желают ли они обедать за общим столом или у себя.Опасаясь подвергнуть Курумиллу насмешкам и шуткам, которые бы не понравились индейцу, он предпочел обедать у себя, прося хозяйку прислать им завтрак.Оставшись вдвоем, наши друзья расположились по желанию каждого.Квартирка их, как мы сказали, состояла из трех комнат, просто меблированных, и заключала в себе только необходимое.Валентин перенес свой багаж в одну из спален; Курумилла взял другую.Первым делом вождя было снять все с постели; он сложил простыни и одеяло, вытряс за окно солому из нижнего тюфяка, свернул верхний, разобрал кровать и бережно все спрятал в шкаф; потом растянул на полу шкуру зубра, положил свой рифль и сумку подле, ослабил свой кушак, закурил калюме и предался флегматически этому занятию.Валентин распорядился иначе.Он бросил свой кушак и сумку на стул, поставил рифль в угол комнаты, погруженный в свои мысли, опустил голову на грудь, руки заложил за спину и стал ходить по комнате.Отсутствие госпожи Шобар было короткое; она возвратилась в сопровождении слуги негра, несшего поднос с тарелками и прочими принадлежностями.Услышав, что отворяют двери, Валентин вышел в третью комнату, разделяющую обе спальни.— Не беспокойтесь так, сударыня, — сказал он хозяйке, — мы люди неизбалованные, почти дикие; ваши стаканы, тарелки, скатерть и салфетки не нужны нам; это роскошь, от которой я совершенно отвык, а друг мой и приучен не был.— Однако по крайней мере нужно…— Ничего, любезная хозяюшка;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21