На нем были джинсы, еще усугублявшие контраст с Пэскелом, одетым в отутюженные темно-синие фланелевые брюки.
Пока что Эдди не придирался к его внешнему виду. Предвыборная платформа была рассчитана на то, чтобы найти отклик в душе простого человека, а именно – техасского среднего класса. Тейт Ратледж должен был стать защитником униженных. И его одежда пока вполне соответствовала этой роли. Впрочем, это не был политический маневр, он одевался так еще с начала семидесятых, когда они с Эдди учились в Техасском университете.
– Сегодня умер один из уцелевших в катастрофе, – тихо сообщил Тейт. – Парень моих лет, женат, четверо детей. Получил множественные повреждения внутренних органов, но его как-то склеили, и все думали, он выкарабкается. И вот – умер от инфекции. Господи, – он помотал головой, – ты можешь себе представить – пережить такое и умереть от инфекции?
Эдди Понял, что его друг захандрил. Это было опасно как для Тейта лично, так и для всей кампании. Джек уже высказывал опасения по поводу морального состояния Тейта. И Нельсон тоже. В числе прочего в обязанности Эдди входило следить за настроением Тейта и не допускать никаких депрессий или срывов.
– А как Мэнди? – спросил он нарочито бодрым голосом. – Все добровольные помощники в нашей штаб-квартире по ней соскучились.
– Мы сегодня повесили у нее в комнате плакат с автографами. Не забудь поблагодарить всех от моего имени.
– Да, ребята хотели как-то ознаменовать ее выписку домой. Должен тебя предупредить: завтра она получит плюшевого медведя больше тебя ростом. Ты ведь знаешь, она прямо-таки королева предвыборной кампании.
Наградой Эдди была вялая улыбка.
– Врачи говорят, что переломы у нее заживут бесследно. И от ожогов следов не останется. Она сможет играть в теннис, выступать на стадионе в группе поддержки школьной команды, танцевать – одним словом, делать все что угодно. – Тейт поднялся и сходил еще за парой пива. Опять устроившись в кресле, он сказал: – Физически она оправится. А вот с психикой – тут есть сомнения.
– Дай ребенку время. С такими потрясениями и взрослому нелегко справиться. Не случайно авиакомпании держат специальный штат психологов для тех, кто уцелел в катастрофе, и родственников погибших.
– Я знаю, но Мэнди и без того была чересчур застенчива. А теперь она производит впечатление абсолютно закомплексованного ребенка. Она зажалась. Конечно, если я очень стараюсь, мне удается ее рассмешить, но мне кажется, она просто хочет мне угодить. В ней не осталось живости, подвижности. Она все время лежит, уставившись перед собой. Мама говорит, во сне она плачет и просыпается от кошмаров.
– А что психолог?
– Эта дубина? – Тейт вполголоса выругался. – Она говорит, что нужно время и терпение и что мне не следует требовать от ребенка слишком многого.
– Ну видишь, все то же самое.
– Я не сержусь на Мэнди за то, что она отказывается действовать по команде, – отрезал он. – Психолог имела в виду именно это, отчего я и пришел в ярость. Но, понимаешь, у моей девочки такой вид, как если бы на ее плечах лежал груз всей вселенной, а это ненормально для трехлетнего ребенка, согласись.
– Но ты ведь не видел детей, оставшихся в живых после авиакатастрофы, – резонно возразил Эдди. – Эмоциональное потрясение, которое она пережила, не может пройти в одночасье, это тебе не физическая травма.
– Я понимаю. Просто… черт, Эдди, не знаю, сумею ли я оправдать ожидания Кэрол и Мэнди, да к тому же еще и избирателей.
Больше всего Эдди боялся, что Тейт раздумает баллотироваться и сойдет с дистанции. Когда Джек сказал, что среди журналистской братии ходят слухи, будто Тейт собирается снять свою кандидатуру, первым его желанием было найти этих сплетников и поубивать на месте. К счастью, до Тейта эти слухи не дошли. Да, надо что-то делать, чтобы поддержать моральный дух кандидата на нужной высоте.
Подавшись вперед, он сказал:
– Ты помнишь, как на втором курсе ты выиграл для нас товарищеский теннисный турнир?
Тейт ответил неуверенно:
– Смутно.
– «Смутно», – усмехнулся Эдди. – Ты и не можешь этого помнить отчетливо, потому что ты был в страшном похмелье. Ты тогда забыл, что предстоит игра, и всю ночь пропьянствовал. Мне пришлось вытаскивать тебя из постели, ставить под холодный душ и тащить к девяти часам на корт, иначе нам записали бы неявку.
Тейт посмеивался.
– И что ты хочешь этим сказать? К чему ты это вспомнил?
– Я это вспомнил потому, – сказал Эдди, сползая с кровати, – что ты сумел взять себя в руки в сложнейших обстоятельствах, когда знал, что должен это сделать. Ты был нашей единственной надеждой на победу в турнире и хорошо это понимал. И ты выиграл, несмотря на то, что за несколько минут до матча с трудом продрал глаза и выблевал дюжину пива.
– Да, но сейчас не студенческий турнир по теннису.
– Зато ты, – сказал Эдди, тыча в него пальцем, – ты остался прежним. Сколько я тебя знаю, ты всегда умел быть на высоте момента. В те два года, что мы вместе учились в университете, и потом, в летном училище, и во Вьетнаме, когда ты тащил меня на себе из этих проклятых джунглей, – ты всегда вел себя как герой.
– Не хочу я быть героем. Я хочу быть сенатором от штата Техас, приносящим пользу своему народу.
– И ты им станешь.
Эдди хлопнул себя по коленкам, будто приняв какое-то важное решение, поднялся и поставил пустую банку на столик. Тейт тоже встал. Случайно он поймал свое отражение в зеркале.
– Господи, Боже ты мой. – Он провел рукой по колючему подбородку. – Кто станет голосовать за эту образину? Почему ты мне не сказал, на кого я похож?
– Смелости не хватило. – Эдди легонько стукнул его по спине. – Тебе надо как следует отдохнуть. И советую с утра тщательно побриться.
– С утра я уеду в госпиталь. Мне сказали, что Кэрол переведут из послеоперационной в отдельную палату около шести часов. Я должен быть там.
Эдди несколько секунд изучал сверкающие носки своих туфель, а затем поднял глаза на друга.
– Ты так возишься с ней все это время, это даже трогательно.
Тейт сдержанно кивнул:
– Спасибо.
Эдди хотел было что-то добавить, но передумал, рассудив, что Тейту не понравятся советы относительно его семейной жизни, особенно из уст холостяка. Он ограничился дружеским похлопыванием по плечу.
– Ухожу, а ты ложись. Завтра созвонимся. Послушаем, что эти врачи скажут.
– Что там дома?
– Все как всегда.
– Джек говорил, ты пристроил Фэнси помогать в предвыборной кампании?
Эдди рассмеялся и, зная, что Тейт не обидится на едкое замечание в адрес племянницы, добавил:
– Днем она у меня засовывает буклеты в конверты. Кто и что ей куда засовывает ночью – не могу сказать.
На скорости семьдесят пять миль в час Фрэнсин-Энджела Ратледж промчалась мимо загона для скота. Машине был год от роду, но она обращалась с ней так, что вполне можно было дать и все пять. Пристегиваться было не в правилах Фэнси, так что на ухабе ее подбросило на добрых шесть дюймов. Приземлившись, она рассмеялась. Она обожала, когда ветер трепал ей длинные распущенные волосы, даже зимой. Быстрая езда с полным несоблюдением правил дорожного движения была только одним из увлечений Фэнси.
Другим ее увлечением был Эдди Пэскел.
Эта страсть возникла недавно и пока что оставалась нереализованной и безответной. Впрочем, Фэнси ни на минуту не сомневалась, что это только вопрос времени.
Пока же она развлекалась с коридорным в мотеле «Холидей инн» в Кервиле. Они познакомились несколько недель назад в шоферской закусочной. Она заскочила туда на обратном пути из кино, поскольку это было одно из немногих заведений в городе, где можно перекусить в любое время суток.
Поверх пластмассового бортика, разделявшего кабинки в кафе, Бак и Фэнси обменялись пламенными взглядами. Фэнси потягивала через соломинку кока-колу, а Бак уписывал чизбургер с беконом. То, как он яростно впивался зубами в жирный сандвич, возбудило ее. Поэтому, проходя мимо его кабинки, она замедлила шаг, словно желая заговорить, но потом продолжила путь. Она быстро расплатилась, против обыкновения обойдясь без лишних слов, и пошла к машине.
Усевшись за руль, она самодовольно улыбнулась. Теперь надо немного подождать. Сквозь окно кафе она видела, как парень торопливо запихнул в рот последний кусок и, на ходу швырнув на стол деньги, устремился к выходу.
Они познакомились и после нескольких фраз пришли к полному взаимопониманию, после чего парень предложил встретиться в том же месте вечером следующего дня и поужинать. У Фэнси возникла еще более заманчивая идея – позавтракать вместе в мотеле.
Бак заявил, что это его даже больше устроит, поскольку у него ключи от всех свободных номеров в «Холидей инн». Этот рискованный план показался Фэнси интересным. Губы ее сами сложились в отработанную соблазнительную улыбку, против которой, она знала, никто не мог устоять. Эта улыбка обещала впереди массу приключений.
– Я буду ровно в семь, – протянула она с хрипотцой. – Я принесу пончики, а за тобой – резинки. – Хотя ее моральные устои были не выше, чем у бродячей кошки, все же у нее хватало ума и эгоизма, чтобы не рисковать здоровьем с каждым встречным и поперечным.
Бак оправдал ее ожидания. Ему, возможно, не доставало опыта, но вынослив он был до чрезвычайности. Он был так силен по этой части и так жаждал ей угодить, что она сделала вид, будто не замечает прыщей у него на заднице. В целом фигура у него была отличная. Поэтому она встретилась с ним еще раз шесть.
Сегодняшний вечер – а сегодня у него выходной – они проведут в обшарпанной квартире, которой он так гордится, наскоро соорудят ужин из какого-нибудь мексиканского полуфабриката и запьют дешевым вином, покуривая дорогую травку – это был вклад Фэнси в программу вечера, – а потом будут трахаться на ковре, который казался ей все же немного чище, чем постельное белье.
Бак милый. Он честный. И пылкий. И не раз говорил, что любит ее. С ним полный порядок. И вообще – людей без недостатков не бывает.
Если не считать Эдди.
Она вздохнула, так что тонкий свитер натянулся у нее на груди. Она была без лифчика. К большому неодобрению бабушки Зи, Фэнси не признавала ограничений собственной свободы, налагаемых бюстгальтерами, – как и ремнями безопасности.
Эдди красив. Он всегда такой ухоженный. И одевается как настоящий джентльмен, а не какой-нибудь мальчишка. В основном местные мужики – по преимуществу неотесанная деревенщина – одеваются по-ковбойски. Господи! Никто не спорит, что одежда в стиле «вестерн» может быть иногда очень подходящей. Она сама была одета как пугало, когда год назад ее избрали королевой родео. Но это уместно лишь на родео, по крайней мере, у нее такое мнение.
Эдди же носит темные костюмы-тройки, шелковые сорочки и итальянские кожаные туфли. От него всегда пахнет так, будто он только что из-под душа. Представив его в ванной, она почувствовала влажное тепло у себя между ног. Она жила ожиданием дня, когда сможет дотронуться до его обнаженного тела, поцеловать его, обласкать всего-всего. Она не сомневалась, что это будет истинным наслаждением.
При этой мысли она задрожала от возбуждения, но блаженное чувство вскоре сменилось озабоченностью. Сначала ей придется излечить его от комплексов по поводу разницы в возрасте. Потом надо будет убедить его, что ничего нет в том, что она племянница его лучшего друга. Собственно, Эдди не говорил ей напрямую, что это его останавливает, но она просто не могла найти иного объяснения его сдержанности в ответ на откровенно призывные взгляды, которые она на него бросала.
Когда она согласилась поработать в штабе предвыборной кампании, все семейство прямо-таки пришло в восторг. Дед чуть не задушил ее в объятиях. Бабуля засияла своей пошлой «дамской» улыбочкой, которую Фэнси ненавидела всей душой, и заявила мягким, невыразительным голосом: «Вот и чудесно, моя милая». Отец, запинаясь от удивления, тоже пробормотал что-то одобрительное. А мамуля вдруг протрезвела настолько, что смогла даже выговорить длинную тираду насчет того, как она рада, что дочь займется для разнообразия чем-то полезным.
В душе Фэнси надеялась, что и Эдди будет рад ее решению, но он отреагировал весьма сдержанно. Он только сказал: «Мы будем рады любой помощи. Кстати сказать, ты печатать умеешь?»
Я умею трахаться, хотела она крикнуть. Но промолчала, дабы не доводить бабушку с дедушкой до сердечного приступа, а также потому, что, по ее мнению, Эдди наверняка знал, что она хочет ему сказать, и она твердо решила не доставлять ему удовольствия своим замешательством.
Поэтому она с должным почтением взглянула на него и ответила: «Чем бы я ни занималась, Эдди, я делаю это с душой».
Взметая пыль, сногсшибательный «мустанг»-кабриолет подрулил к дому, и Фэнси заглушила мотор. Она надеялась, что ей удастся потихоньку пробраться в крыло дома, занимаемое ею и ее родителями, но на этот раз ей не повезло. Не успела она притворить за собой дверь, как из гостиной раздался голос деда:
– Кто там?
– Это я, дед.
Он вышел в переднюю.
– Привет, малышка. – Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.
Фэнси знала, что на самом деле он просто проверяет, не пахнет ли от нее спиртным. Она была к этому готова и по дороге изжевала три ментоловые пастилки, чтобы отбить запах дешевого вина и наркотика.
Удовлетворившись, он отпустил ее.
– Где ты сегодня была?
– В кино, – ответила она как ни в чем не бывало. – Как тетя Кэрол? Операция прошла успешно?
– Доктор сказал, отлично. Но первые несколько дней результатов не увидишь.
– Господи, вот ужас, случится же такое – и с лицом, да? – Фэнси изобразила на своей хорошенькой мордашке подобающее случаю огорчение. Когда было надо, она умела ангельски хлопать длинными ресницами. – Надеюсь, все кончится благополучно.
– Я в этом уверен.
По его нежной улыбке она поняла, что дед тронут ее «обеспокоенностью».
– Ну ладно, что-то я устала. Фильм был такой нудный, я чуть не заснула. Спокойной ночи, дед. – Она поднялась на цыпочки и поцеловала его, мысленно съежившись. Если бы он знал, что делали ее губы час назад, он отстегал бы ее кнутом.
Пройдя через холл, она повернула налево. В конце коридора были широкие двустворчатые двери, за которыми находились комнаты ее и родителей. Она уже собиралась войти к себе, когда из спальни высунулся отец.
– Фэнси, это ты?
– Привет, пап, – сказала она, сладко улыбаясь.
– Привет.
Он не стал спрашивать, где она была, поскольку это его мало интересовало. Поэтому она решила сказать сама.
– Я была… у подружки, – выдержав из тактических соображений небольшую паузу и дождавшись, пока лицо отца примет страдальческое выражение, она спросила: – А где мама?
Он бросил взгляд назад.
– Спит.
Даже отсюда был слышен звучный храп. Она не просто «спала», ей нужно было проспаться.
– Ну, тогда спокойной ночи, – сказала Фэнси, входя в свою комнату.
Он еще задержал ее:
– Как дела в штабе кампании?
– Все отлично.
– Работа нравится?
– Нормально. Надо же хоть чем-то заняться.
– Ты могла бы еще поучиться в колледже.
– Пошел он в задницу.
Отец поморщился, но смолчал. Как она и ожидала.
– Спокойной ночи, Фэнси.
– Спокойной ночи, – отозвалась она дерзко и с шумом захлопнула за собой дверь.
7
– Я мог бы завтра привести к тебе Мэнди. – Тейт пристально рассматривал ее. – Отеки уже стали проходить, теперь она тебя сможет узнать.
Эйвери посмотрела на него. Хотя всякий раз при взгляде на ее лицо он ободряюще улыбался, она знала, что вид у нее еще довольно страшный. Больше не спрячешься за повязкой. Как сказал бы Айриш, от этого тянет блевать.
Тем не менее за неделю, которая прошла после операции, она ни разу не заметила, чтобы Тейт избегал смотреть ей в лицо. И она была благодарна ему. Как только она будет в состоянии держать в руках карандаш, она напишет ему об этом. Повязку с рук сняли несколько дней назад. Вид красной, лоснящейся, незажившей кожи привел се в ужас. Ногти были коротко острижены, отчего руки казались чужими и некрасивыми. Она ежедневно делала упражнения с резиновым мячиком, изо всех сил сжимая его ослабевшими пальцами, но пока у нее еще не было сил и ловкости зажать в руках карандаш. Как только это произойдет, чего только она не напишет Тейту Ратледжу.
Наконец-то ее освободили от ненавистного дыхательного аппарата. Однако, к ее разочарованию, она все равно не смогла издать ни звука. Для тележурналиста, карьера которого и без того пошатнулась, это было горьким открытием.
Правда, врачи сказали ей, что волноваться не о чем, голос со временем восстановится. Ее предупредили, что когда она начнет говорить, то сначала не сможет сама себя понять, но это нормально, учитывая, что голосовые связки получили сильный химический ожог от дыма.
Более того, у нее не было ни волос, ни зубов, а пищу ей давали только жидкую и через соломинку.
1 2 3 4 5 6 7 8
Пока что Эдди не придирался к его внешнему виду. Предвыборная платформа была рассчитана на то, чтобы найти отклик в душе простого человека, а именно – техасского среднего класса. Тейт Ратледж должен был стать защитником униженных. И его одежда пока вполне соответствовала этой роли. Впрочем, это не был политический маневр, он одевался так еще с начала семидесятых, когда они с Эдди учились в Техасском университете.
– Сегодня умер один из уцелевших в катастрофе, – тихо сообщил Тейт. – Парень моих лет, женат, четверо детей. Получил множественные повреждения внутренних органов, но его как-то склеили, и все думали, он выкарабкается. И вот – умер от инфекции. Господи, – он помотал головой, – ты можешь себе представить – пережить такое и умереть от инфекции?
Эдди Понял, что его друг захандрил. Это было опасно как для Тейта лично, так и для всей кампании. Джек уже высказывал опасения по поводу морального состояния Тейта. И Нельсон тоже. В числе прочего в обязанности Эдди входило следить за настроением Тейта и не допускать никаких депрессий или срывов.
– А как Мэнди? – спросил он нарочито бодрым голосом. – Все добровольные помощники в нашей штаб-квартире по ней соскучились.
– Мы сегодня повесили у нее в комнате плакат с автографами. Не забудь поблагодарить всех от моего имени.
– Да, ребята хотели как-то ознаменовать ее выписку домой. Должен тебя предупредить: завтра она получит плюшевого медведя больше тебя ростом. Ты ведь знаешь, она прямо-таки королева предвыборной кампании.
Наградой Эдди была вялая улыбка.
– Врачи говорят, что переломы у нее заживут бесследно. И от ожогов следов не останется. Она сможет играть в теннис, выступать на стадионе в группе поддержки школьной команды, танцевать – одним словом, делать все что угодно. – Тейт поднялся и сходил еще за парой пива. Опять устроившись в кресле, он сказал: – Физически она оправится. А вот с психикой – тут есть сомнения.
– Дай ребенку время. С такими потрясениями и взрослому нелегко справиться. Не случайно авиакомпании держат специальный штат психологов для тех, кто уцелел в катастрофе, и родственников погибших.
– Я знаю, но Мэнди и без того была чересчур застенчива. А теперь она производит впечатление абсолютно закомплексованного ребенка. Она зажалась. Конечно, если я очень стараюсь, мне удается ее рассмешить, но мне кажется, она просто хочет мне угодить. В ней не осталось живости, подвижности. Она все время лежит, уставившись перед собой. Мама говорит, во сне она плачет и просыпается от кошмаров.
– А что психолог?
– Эта дубина? – Тейт вполголоса выругался. – Она говорит, что нужно время и терпение и что мне не следует требовать от ребенка слишком многого.
– Ну видишь, все то же самое.
– Я не сержусь на Мэнди за то, что она отказывается действовать по команде, – отрезал он. – Психолог имела в виду именно это, отчего я и пришел в ярость. Но, понимаешь, у моей девочки такой вид, как если бы на ее плечах лежал груз всей вселенной, а это ненормально для трехлетнего ребенка, согласись.
– Но ты ведь не видел детей, оставшихся в живых после авиакатастрофы, – резонно возразил Эдди. – Эмоциональное потрясение, которое она пережила, не может пройти в одночасье, это тебе не физическая травма.
– Я понимаю. Просто… черт, Эдди, не знаю, сумею ли я оправдать ожидания Кэрол и Мэнди, да к тому же еще и избирателей.
Больше всего Эдди боялся, что Тейт раздумает баллотироваться и сойдет с дистанции. Когда Джек сказал, что среди журналистской братии ходят слухи, будто Тейт собирается снять свою кандидатуру, первым его желанием было найти этих сплетников и поубивать на месте. К счастью, до Тейта эти слухи не дошли. Да, надо что-то делать, чтобы поддержать моральный дух кандидата на нужной высоте.
Подавшись вперед, он сказал:
– Ты помнишь, как на втором курсе ты выиграл для нас товарищеский теннисный турнир?
Тейт ответил неуверенно:
– Смутно.
– «Смутно», – усмехнулся Эдди. – Ты и не можешь этого помнить отчетливо, потому что ты был в страшном похмелье. Ты тогда забыл, что предстоит игра, и всю ночь пропьянствовал. Мне пришлось вытаскивать тебя из постели, ставить под холодный душ и тащить к девяти часам на корт, иначе нам записали бы неявку.
Тейт посмеивался.
– И что ты хочешь этим сказать? К чему ты это вспомнил?
– Я это вспомнил потому, – сказал Эдди, сползая с кровати, – что ты сумел взять себя в руки в сложнейших обстоятельствах, когда знал, что должен это сделать. Ты был нашей единственной надеждой на победу в турнире и хорошо это понимал. И ты выиграл, несмотря на то, что за несколько минут до матча с трудом продрал глаза и выблевал дюжину пива.
– Да, но сейчас не студенческий турнир по теннису.
– Зато ты, – сказал Эдди, тыча в него пальцем, – ты остался прежним. Сколько я тебя знаю, ты всегда умел быть на высоте момента. В те два года, что мы вместе учились в университете, и потом, в летном училище, и во Вьетнаме, когда ты тащил меня на себе из этих проклятых джунглей, – ты всегда вел себя как герой.
– Не хочу я быть героем. Я хочу быть сенатором от штата Техас, приносящим пользу своему народу.
– И ты им станешь.
Эдди хлопнул себя по коленкам, будто приняв какое-то важное решение, поднялся и поставил пустую банку на столик. Тейт тоже встал. Случайно он поймал свое отражение в зеркале.
– Господи, Боже ты мой. – Он провел рукой по колючему подбородку. – Кто станет голосовать за эту образину? Почему ты мне не сказал, на кого я похож?
– Смелости не хватило. – Эдди легонько стукнул его по спине. – Тебе надо как следует отдохнуть. И советую с утра тщательно побриться.
– С утра я уеду в госпиталь. Мне сказали, что Кэрол переведут из послеоперационной в отдельную палату около шести часов. Я должен быть там.
Эдди несколько секунд изучал сверкающие носки своих туфель, а затем поднял глаза на друга.
– Ты так возишься с ней все это время, это даже трогательно.
Тейт сдержанно кивнул:
– Спасибо.
Эдди хотел было что-то добавить, но передумал, рассудив, что Тейту не понравятся советы относительно его семейной жизни, особенно из уст холостяка. Он ограничился дружеским похлопыванием по плечу.
– Ухожу, а ты ложись. Завтра созвонимся. Послушаем, что эти врачи скажут.
– Что там дома?
– Все как всегда.
– Джек говорил, ты пристроил Фэнси помогать в предвыборной кампании?
Эдди рассмеялся и, зная, что Тейт не обидится на едкое замечание в адрес племянницы, добавил:
– Днем она у меня засовывает буклеты в конверты. Кто и что ей куда засовывает ночью – не могу сказать.
На скорости семьдесят пять миль в час Фрэнсин-Энджела Ратледж промчалась мимо загона для скота. Машине был год от роду, но она обращалась с ней так, что вполне можно было дать и все пять. Пристегиваться было не в правилах Фэнси, так что на ухабе ее подбросило на добрых шесть дюймов. Приземлившись, она рассмеялась. Она обожала, когда ветер трепал ей длинные распущенные волосы, даже зимой. Быстрая езда с полным несоблюдением правил дорожного движения была только одним из увлечений Фэнси.
Другим ее увлечением был Эдди Пэскел.
Эта страсть возникла недавно и пока что оставалась нереализованной и безответной. Впрочем, Фэнси ни на минуту не сомневалась, что это только вопрос времени.
Пока же она развлекалась с коридорным в мотеле «Холидей инн» в Кервиле. Они познакомились несколько недель назад в шоферской закусочной. Она заскочила туда на обратном пути из кино, поскольку это было одно из немногих заведений в городе, где можно перекусить в любое время суток.
Поверх пластмассового бортика, разделявшего кабинки в кафе, Бак и Фэнси обменялись пламенными взглядами. Фэнси потягивала через соломинку кока-колу, а Бак уписывал чизбургер с беконом. То, как он яростно впивался зубами в жирный сандвич, возбудило ее. Поэтому, проходя мимо его кабинки, она замедлила шаг, словно желая заговорить, но потом продолжила путь. Она быстро расплатилась, против обыкновения обойдясь без лишних слов, и пошла к машине.
Усевшись за руль, она самодовольно улыбнулась. Теперь надо немного подождать. Сквозь окно кафе она видела, как парень торопливо запихнул в рот последний кусок и, на ходу швырнув на стол деньги, устремился к выходу.
Они познакомились и после нескольких фраз пришли к полному взаимопониманию, после чего парень предложил встретиться в том же месте вечером следующего дня и поужинать. У Фэнси возникла еще более заманчивая идея – позавтракать вместе в мотеле.
Бак заявил, что это его даже больше устроит, поскольку у него ключи от всех свободных номеров в «Холидей инн». Этот рискованный план показался Фэнси интересным. Губы ее сами сложились в отработанную соблазнительную улыбку, против которой, она знала, никто не мог устоять. Эта улыбка обещала впереди массу приключений.
– Я буду ровно в семь, – протянула она с хрипотцой. – Я принесу пончики, а за тобой – резинки. – Хотя ее моральные устои были не выше, чем у бродячей кошки, все же у нее хватало ума и эгоизма, чтобы не рисковать здоровьем с каждым встречным и поперечным.
Бак оправдал ее ожидания. Ему, возможно, не доставало опыта, но вынослив он был до чрезвычайности. Он был так силен по этой части и так жаждал ей угодить, что она сделала вид, будто не замечает прыщей у него на заднице. В целом фигура у него была отличная. Поэтому она встретилась с ним еще раз шесть.
Сегодняшний вечер – а сегодня у него выходной – они проведут в обшарпанной квартире, которой он так гордится, наскоро соорудят ужин из какого-нибудь мексиканского полуфабриката и запьют дешевым вином, покуривая дорогую травку – это был вклад Фэнси в программу вечера, – а потом будут трахаться на ковре, который казался ей все же немного чище, чем постельное белье.
Бак милый. Он честный. И пылкий. И не раз говорил, что любит ее. С ним полный порядок. И вообще – людей без недостатков не бывает.
Если не считать Эдди.
Она вздохнула, так что тонкий свитер натянулся у нее на груди. Она была без лифчика. К большому неодобрению бабушки Зи, Фэнси не признавала ограничений собственной свободы, налагаемых бюстгальтерами, – как и ремнями безопасности.
Эдди красив. Он всегда такой ухоженный. И одевается как настоящий джентльмен, а не какой-нибудь мальчишка. В основном местные мужики – по преимуществу неотесанная деревенщина – одеваются по-ковбойски. Господи! Никто не спорит, что одежда в стиле «вестерн» может быть иногда очень подходящей. Она сама была одета как пугало, когда год назад ее избрали королевой родео. Но это уместно лишь на родео, по крайней мере, у нее такое мнение.
Эдди же носит темные костюмы-тройки, шелковые сорочки и итальянские кожаные туфли. От него всегда пахнет так, будто он только что из-под душа. Представив его в ванной, она почувствовала влажное тепло у себя между ног. Она жила ожиданием дня, когда сможет дотронуться до его обнаженного тела, поцеловать его, обласкать всего-всего. Она не сомневалась, что это будет истинным наслаждением.
При этой мысли она задрожала от возбуждения, но блаженное чувство вскоре сменилось озабоченностью. Сначала ей придется излечить его от комплексов по поводу разницы в возрасте. Потом надо будет убедить его, что ничего нет в том, что она племянница его лучшего друга. Собственно, Эдди не говорил ей напрямую, что это его останавливает, но она просто не могла найти иного объяснения его сдержанности в ответ на откровенно призывные взгляды, которые она на него бросала.
Когда она согласилась поработать в штабе предвыборной кампании, все семейство прямо-таки пришло в восторг. Дед чуть не задушил ее в объятиях. Бабуля засияла своей пошлой «дамской» улыбочкой, которую Фэнси ненавидела всей душой, и заявила мягким, невыразительным голосом: «Вот и чудесно, моя милая». Отец, запинаясь от удивления, тоже пробормотал что-то одобрительное. А мамуля вдруг протрезвела настолько, что смогла даже выговорить длинную тираду насчет того, как она рада, что дочь займется для разнообразия чем-то полезным.
В душе Фэнси надеялась, что и Эдди будет рад ее решению, но он отреагировал весьма сдержанно. Он только сказал: «Мы будем рады любой помощи. Кстати сказать, ты печатать умеешь?»
Я умею трахаться, хотела она крикнуть. Но промолчала, дабы не доводить бабушку с дедушкой до сердечного приступа, а также потому, что, по ее мнению, Эдди наверняка знал, что она хочет ему сказать, и она твердо решила не доставлять ему удовольствия своим замешательством.
Поэтому она с должным почтением взглянула на него и ответила: «Чем бы я ни занималась, Эдди, я делаю это с душой».
Взметая пыль, сногсшибательный «мустанг»-кабриолет подрулил к дому, и Фэнси заглушила мотор. Она надеялась, что ей удастся потихоньку пробраться в крыло дома, занимаемое ею и ее родителями, но на этот раз ей не повезло. Не успела она притворить за собой дверь, как из гостиной раздался голос деда:
– Кто там?
– Это я, дед.
Он вышел в переднюю.
– Привет, малышка. – Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.
Фэнси знала, что на самом деле он просто проверяет, не пахнет ли от нее спиртным. Она была к этому готова и по дороге изжевала три ментоловые пастилки, чтобы отбить запах дешевого вина и наркотика.
Удовлетворившись, он отпустил ее.
– Где ты сегодня была?
– В кино, – ответила она как ни в чем не бывало. – Как тетя Кэрол? Операция прошла успешно?
– Доктор сказал, отлично. Но первые несколько дней результатов не увидишь.
– Господи, вот ужас, случится же такое – и с лицом, да? – Фэнси изобразила на своей хорошенькой мордашке подобающее случаю огорчение. Когда было надо, она умела ангельски хлопать длинными ресницами. – Надеюсь, все кончится благополучно.
– Я в этом уверен.
По его нежной улыбке она поняла, что дед тронут ее «обеспокоенностью».
– Ну ладно, что-то я устала. Фильм был такой нудный, я чуть не заснула. Спокойной ночи, дед. – Она поднялась на цыпочки и поцеловала его, мысленно съежившись. Если бы он знал, что делали ее губы час назад, он отстегал бы ее кнутом.
Пройдя через холл, она повернула налево. В конце коридора были широкие двустворчатые двери, за которыми находились комнаты ее и родителей. Она уже собиралась войти к себе, когда из спальни высунулся отец.
– Фэнси, это ты?
– Привет, пап, – сказала она, сладко улыбаясь.
– Привет.
Он не стал спрашивать, где она была, поскольку это его мало интересовало. Поэтому она решила сказать сама.
– Я была… у подружки, – выдержав из тактических соображений небольшую паузу и дождавшись, пока лицо отца примет страдальческое выражение, она спросила: – А где мама?
Он бросил взгляд назад.
– Спит.
Даже отсюда был слышен звучный храп. Она не просто «спала», ей нужно было проспаться.
– Ну, тогда спокойной ночи, – сказала Фэнси, входя в свою комнату.
Он еще задержал ее:
– Как дела в штабе кампании?
– Все отлично.
– Работа нравится?
– Нормально. Надо же хоть чем-то заняться.
– Ты могла бы еще поучиться в колледже.
– Пошел он в задницу.
Отец поморщился, но смолчал. Как она и ожидала.
– Спокойной ночи, Фэнси.
– Спокойной ночи, – отозвалась она дерзко и с шумом захлопнула за собой дверь.
7
– Я мог бы завтра привести к тебе Мэнди. – Тейт пристально рассматривал ее. – Отеки уже стали проходить, теперь она тебя сможет узнать.
Эйвери посмотрела на него. Хотя всякий раз при взгляде на ее лицо он ободряюще улыбался, она знала, что вид у нее еще довольно страшный. Больше не спрячешься за повязкой. Как сказал бы Айриш, от этого тянет блевать.
Тем не менее за неделю, которая прошла после операции, она ни разу не заметила, чтобы Тейт избегал смотреть ей в лицо. И она была благодарна ему. Как только она будет в состоянии держать в руках карандаш, она напишет ему об этом. Повязку с рук сняли несколько дней назад. Вид красной, лоснящейся, незажившей кожи привел се в ужас. Ногти были коротко острижены, отчего руки казались чужими и некрасивыми. Она ежедневно делала упражнения с резиновым мячиком, изо всех сил сжимая его ослабевшими пальцами, но пока у нее еще не было сил и ловкости зажать в руках карандаш. Как только это произойдет, чего только она не напишет Тейту Ратледжу.
Наконец-то ее освободили от ненавистного дыхательного аппарата. Однако, к ее разочарованию, она все равно не смогла издать ни звука. Для тележурналиста, карьера которого и без того пошатнулась, это было горьким открытием.
Правда, врачи сказали ей, что волноваться не о чем, голос со временем восстановится. Ее предупредили, что когда она начнет говорить, то сначала не сможет сама себя понять, но это нормально, учитывая, что голосовые связки получили сильный химический ожог от дыма.
Более того, у нее не было ни волос, ни зубов, а пищу ей давали только жидкую и через соломинку.
1 2 3 4 5 6 7 8