Помню, как он тщательно осматривал мишень. Но следов двух пуль на ней вообще не оказалось.
– За молоком пошли, – подтрунивали друзья. Но Морозу было не до смеха.
– Не надо торопиться, – сказал лейтенант. – Спешка делу вредит. Есть терпение – будет и умение.
Эти слова мне запомнились на всю жизнь.
На тактических занятиях лейтенант Штанов требовал от нас отличной маскировки. Он никому не делал скидок.
– Немец не дурак. У него опыта не меньше нашего – три года воюет. Если спрячешься в бурьян, что погуще, скорее себя выдашь. Фашист поймет, что тут советский снайпер засел. Установит наблюдение. А там, гляди, и пулю влепит. Ничто не должно резко отличать позицию снайпера на местности…
Расширились наши знания и по истории снайперского искусства. Оказывается, слово «снайпер» происходит от английского слова «snipe», что означает «стрелять из укрытия». Есть и другое объяснение: от слова «snipe» – «бекас», охотиться на которого может только натренированный, профессиональный стрелок. Лучшие стрелки использовались в боях еще с давних времен и были известны при Суворове и Кутузове. Суворов, например, использовал отборных стрелков во время штурма Измаила (1790 год). Меткие стрелки помогали русским воинам взбираться по лестницам на стены крепости, выбивая турецких стрелков. А в 1914 году во время первой мировой войны по указанию генерала Брусилова были созданы целые команды снайперов. Снайпер одной из этих команд рядовой Пензенского полка Бекетов за короткий срок уничтожил четырех вражеских солдат и одного офицера.
– Так что есть с кого брать пример, – говорил лейтенант. – И мы должны бить врага метко и без пощады.
Вечером привезли снайперские винтовки. Это была для нас настоящая радость. Мы с трепетом осматривали оружие. Деревянные части винтовок были тщательно отполированы, покрыты лаком, а металлические – жирно смазаны. Окуляры зачехлены. На оптику надеты кожаные колпачки.
Видно было, что винтовки изготовлены умелыми и заботливыми руками. Это породило в нас чувство гордости за тех, кто с такой любовью делал оружие, необходимое для победы над врагом.
На вручение винтовок приехал комиссар бригады Михеев. Каждому, кто получал «снайперку», он крепко жал руку.
– Береги. Пуще глаза береги свое оружие, – напутствовал меня комиссар. – Это твоя жизнь. Твоя честь, Твоя будущая слава…
В степи
Мы стреляли почти каждый день. Одно плохо – стрельбище было не оборудовано, и всякий раз, отстреляв пятью патронами, приходилось бегать к мишеням, чтобы проверить попадания. Зато снайперские винтовки били точно. Видно, их отлично пристреляли еще в заводском тире. Лидировали в стрельбе я и Спесивцев. Мне казалось: пуля, словно натренированная, летит по моей воле именно туда, куда я желаю.
Лейтенант Штанов заметил:
– Это хорошо. Снайпер должен верить в свой выстрел.
Как-то мы возвращались с очередных стрельб. На пути показались высокие вербы, росшие на берегах затона. На сучок одной из них кто-то повесил пустую консервную банку. Ветерок слегка покачивал ее. Лейтенант остановился: впереди отличная цель.
– Кто сумеет с одного выстрела поразить банку? – спросил командир. И, не дожидаясь ответа, объявил: – Проведем состязательные стрельбы.
Я вызвался первым. Положил винтовку на плечо Володи Спесивцева, прицелился. Но вот подул легкий ветерок. Банку еще больше закачало. «Неужели промахнусь?» Банка на какое-то мгновение оказалась в перекрестье прицела. Плавно нажал на крючок. Грянул выстрел, и банка полетела вниз.
– Ура! – закричали друзья.
За шумным разговором никто не заметил, как к вербам подъехал «виллис». В открытой машине рядом с шофером сидел комбриг Булгаков, а сзади него – комиссар Михеев. Мы замерли в ожидании чего-то недоброго.
– Значит, по банкам стреляете? – строго спросил комбриг, вылезая из кабины. – Боевые патроны тратите не по назначению?
– Вырабатываю у бойцов меткий глаз, – спокойно доложил лейтенант.
– Кто в банку попадет, тот и в фашиста не промахнется, – бойко заметил Володя Спесивцев.
Комбриг хотел еще что-то сказать, но тут в разговор вступил комиссар Михеев:
– У вас что, просто стрельба или…
– Состязательная стрельба, товарищ комиссар, – доложил лейтенант. – Условие такое: попасть в банку с первого выстрела.
– Это другое дело, – снова заговорил комбриг, и в его глазах запрыгали веселые огоньки, – Лучших стрелков поощрить!
Комбриг, пригласив нас в круг, поинтересовался, как мы учимся.
– Вижу, что снайперы созрели для экзамена, – сказал он в заключение. – Через три дня назначаю итоговые стрельбы. Вы, оказывается, любители условий. Вот вам, лейтенант, основное условие: не выполнят снайперы упражнений – в бой не пущу. Будете в обозе. – И, уже закрывая дверцу машины, добавил с напускной угрозой: – Это я вам говорю – комбриг! Ясно?
«Виллис» скрылся из виду. Мы знали: командир бригады слов на ветер не бросает. К стрельбам начали готовиться старательно.
* * *
По приказанию комбрига группа бойцов приводила в порядок стрельбище. Отрывались траншеи, из которых должны показываться мишени-цели. Стрельбище нужно было не только для снайперов, но и для стрелковых подразделений. Никто из нас не знал, какое упражнение будем выполнять на экзаменах. Но между собой говорили: наверняка придется стрелять по бегущей мишени. Наши догадки подтвердились: из штаба поступило приказание делать фанерных «фашистов» в полный рост. Мишени сооружали бойцы из четвертой стрелковой роты, а нас, снайперов, лейтенант Штанов увел в степь.
Стояла безветренная солнечная погода. Над головой тихо плыли серебристые нити паутины. Хорошо осенью в астраханской степи! Воздух густо напоен ароматом разнотравья. Сильнее всего ощущаешь терпкий запах трав – тонконога и белой полыни. Дышишь – не надышишься. Степного простора хоть отбавляй – ни конца ни края! А где-то там, за далью, в калмыцкой степи, наши войска сдерживают напор врага, рвущегося к Астрахани. Скоро на помощь героям-фронтовикам придем и мы, юноши нижневолжского края, Дона и Калмыкии.
– Приступить к тренировкам! – командует лейтенант.
Нелегко высчитывать в уме «с быстротою молнии», как любил выражаться Штанов, боковые поправки на ветер, тем более если цель перемещается со скоростью 50, а то и 80 метров в минуту. Но мы уяснили, как быстро и плавно поворачивать маховичок боковых поправок. Познали и многие другие секреты «снайперки». Лейтенант настойчиво учил нас быстрому перезаряжанию, почти мгновенному прицеливанию и более всего тренировал в стрельбе по бегущей мишени.
– Враг ждать не будет, когда ты по нему пальнешь. Важно научиться стрелять по бегущему. А тут нужно учитывать все: и скорость ветра, и скорость движения цели. И все делать четко, сноровисто, быстро…
К вечеру, когда мы порядком устали, лейтенант подозвал нас к себе, загадочно улыбнулся. «Опять что-то придумал наш командир. Верно, какое-то новое условие. Ну, точно».
Лейтенант прикрепил к концу палки медный пятак.
– Кто собьет пятак с первого выстрела, тому первому стрелять на итоговых стрельбах.
Задумка лейтенанта нам по душе.
– А если промахнешься? – интересуется кто-то.
– Пеняй на себя…
Первым вызвался Мороз. Раздался выстрел, а монета осталась нетронутой.
– Мазила! – послышался возглас.
– Вильгельм Телль нашелся, – огрызнулся Мороз, – попробуй попади!
Неудача постигла и второго бойца. Тут наш пыл заметно охладел. Неужто вся учеба впустую?
– Разрешите мне, – поднимаю руку.
Ложусь на землю. Прижимаюсь к прикладу. В окуляре поле обозрения чистое и полное. Замираю. На память приходят слова лейтенанта: «Пулю шли сердцем… Верь в свой выстрел. И не торопись, когда есть возможность хорошо прицелиться». Цель действительно ничтожно мала. Пятак то и дело исчезает из перекрестья прицела. Правда, время не ограничено. Но я уже по опыту знаю, что это к худшему. От излишнего напряжения устают мышцы рук, начинает слезиться глаз. А сбоку стоят друзья, лейтенант. Их волнение вольно или невольно ощущаешь. Но вот медный кружок находит на перекрестье, и я плавно жму на спусковой крючок.
– Попал! – воскликнул Спесивцев.
На монете испытали себя и все мои боевые друзья.
Мы с Володей Спесивцевым были включены в первую пару на предстоящих стрельбах.
Быть может, иным такой метод обучения покажется несколько упрощенным, но он развивал у нас интерес к тренировкам, вносил в нашу учебу элемент соревнования. И если мне и моим товарищам удалось овладеть искусством снайперской стрельбы, то этим мы обязаны прежде всего лейтенанту Штанову, превосходному стрелку-снайперу, умелому наставнику и воспитателю.
Из степи мы возвращались с песней:
Пусть ярость благородная Вскипает, как волна…
Навстречу двигалась колонна. В строю шли красноармейцы с голубыми петлицами, все в новом обмундировании, отягощенные оружием. Это уходил на фронт батальон 34-й гвардейской стрелковой дивизии, передовые части которой уже вели бои на рубеже Красный Худук, Халхута. Мы знали, что дивизия сформирована в основном из десантников, и с уважением смотрели на бойцов.
В первой шеренге шагал рослый гвардеец, плотно прижимая к плечу ремень снайперской винтовки. Поравнявшись с нами, он широко улыбнулся, приветливо помахал рукой.
– Эгей!.. Коллеги! Удачного выстрела вам!
– Ни пуха ни пера! – ответили мы.
Лицо снайпера мне хорошо запомнилось: продолговатое, с крупным широким носом. Не знал я тогда, что именно этот парень станет известным снайпером Сталинградского, а затем Южного фронтов и судьба свяжет меня с ним.
Первая благодарность
День выдался пасмурный. Со стороны калмыцкой степи подул холодный ветер, неся с собой терпкий запах застоявшейся полыни.
– Портится погодка, – замечает лейтенант Штанов и, обращаясь к нам, продолжает: – Смотрите не осрамитесь перед комбригом. Главное – спокойствие, выдержка. Действовать так, как учились. Пулю шлите сердцем, с верой в попадание. Цель разите с первого выстрела. Но и не торопитесь.
Подъезжает легковая машина. Комбриг Булгаков проворно ступает на землю, снимает с плеч бурку и передает шоферу. К машине направляется лейтенант Штанов, но комбриг машет рукой:
– Начинать! – И берет в руки бинокль.
Я и Спесивцев ложимся в заранее вырытые неглубокие окопчики и припадаем к окулярам. «Попади! Попади!» – подбадривает сигнальная труба.
Мишени комбинированные. Вначале – бегущая, затем где-то впереди с правой или левой стороны должна появиться грудная.
Первым по договоренности стреляю я, затем Спесивцев.
Проходит пять, десять минут, а цели не появляются.
– Что случилось? – спрашивает комбриг.
– Связь прервалась, – поясняет хрипловатым голосом капитан, ответственный за стрельбы. Он, наверное, переживает больше всех. Но вот повторно играет труба: «Попади!»
А мишеней по-прежнему не видно. Устает от напряжения рука. От встречного ветра слезятся глаза. Плохо! «Неужели промажу?» – сверлит голову мысль.
– Что случилось? – снова спрашивает комбриг.
– Веревки от тележки в кустах запутались, – виновато докладывает капитан.
– Тьфу! – выругался комбриг.
Но в это время в пятистах метрах задвигались черные фигуры.
Произвожу три выстрела подряд. Слева неожиданно выглядывает грудная мишень. Неторопливо переношу на нее прицел, стреляю. А мысль неотступно контролирует: «Все ли сделал как надо? Кажется, все!»
И вот уже к ногам Булгакова кладут щитки.
– Попадания отличные, – довольно произносит комбриг. – Снайперу Белякову объявляю благодарность.
Так я получил первую благодарность за успехи в службе.
Стрельбы закончились. Это был первый в истории бригады выпуск снайперов. К вечеру мы вернулись в свои роты. Лейтенант Туз зачислил меня и Спесивцева в так называемую ячейку управления роты, куда кроме нас входили старшина, связной и ординарец.
В полдень 19 ноября состоялся митинг. Нам объявили о том, что войска Красной Армии под Сталинградом перешли в решительное наступление, прорвав оборону противника.
Долго не смолкало «ура!».
20 ноября перешла в наступление и наша 28-я армия под командованием генерал-лейтенанта В. Ф. Герасименко. В районе Халхуты по фашистам нанесли удар гвардейцы 34-й стрелковой дивизии генерал-майора И. И. Губаревича, бойцы 152-й стрелковой бригады полковника В. И. Рогаткина.
Теперь дело за нами.
Марш на Халхуту
Третий день, делая лишь короткие привалы, шагают батальоны. Двигаются туда, где враг, – в широкую калмыцкую степь. Перед Халхутой марш был особенно изнурительным. Холодный ветер бросал в лицо перемешанную с песком снежную крупу. Серая, неприглядная, томящая человека степь уходила за горизонт. Что-то неведомое крылось за этой далью. Под порывами ветра таинственно посвистывал ковыль, будто поторапливая нас, а может, предупреждая о близком жестоком сражении. Попробуй узнай! Думалось о былинных русских богатырях, которые вот так, как и мы, шли Диким полем на битву с кочевниками. Шли либо победить, либо умереть со славой за свою родную землю.
Форсированный марш дает о себе знать. Усталый, я охотно принимаю предложение сержанта – сажусь на подводу, запряженную быками. Ездовой, пожилой уже боец, смотрит на мою винтовку, тяжело вздыхая, спрашивает:
– Снайперская?
– Да, – отвечаю.
– Это хорошо. Бить их надо умеючи, с понятием. Фашист – он коварный, хуже зверя.
Ездовой располагает к себе, хотя и не весел, то и дело вздыхает. Должно быть, нелегко на сердце у солдата перед боем! Хочется сказать ему что-то теплое, ласковое.
– На быках не с руки воевать, – замечаю сочувственно.
– Ничего, – откликается ездовой и даже шутит: – Телега развалится – дрова будут, бык свалится – мясо.
Я спрыгиваю с подводы, догоняю свою роту. Теперь шагается бодрее, легче. Вспоминается брат Григорий. Я часто думаю о нем. Как он погиб? Какой немец убил его? Доведется стрелять в фашиста – не промахнусь!
Уже на марше к нам прибыл Тимофей Селютин – только что призванный в армию политработник. Он заменил политрука, который заболел и лег в госпиталь, побыв в роте всего две недели. Селютин – человек образованный, начитанный. Он сумел сразу же завоевать авторитет у личного состава. Из его бесед на привалах мы узнавали о ходе боев под Сталинградом. У бойцов накопилась уйма вопросов, и политрук охотно на них отвечал. От Селютина мы узнали, что нам придется сражаться с 16-й немецкой моторизованной дивизией, имеющей звериную кличку «Бурый медведь»; этой кличкой окрестили сами себя солдаты дивизии – отпетые фашистские головорезы, – а командует ими гитлеровский генерал Шверин.
– Непорядок это, – с усмешкой заметил Спесивцев, – никогда в калмыцкой степи не водились медведи – ни бурые, ни белые. И вот на тебе, объявились. Придется их перебить.
– А эти похлеще, чем медведи в натуральном виде, – заметил один из красноармейцев. – Вооружены до зубов.
– Дадим по зубам, – ответил Спесивцев.
– Шире шаг! – раздалась команда.
И живее заколыхалась ротная колонна. Изменчива погода в калмыцкой степи. Только что била в лицо колючая снежная крупа, а тут вдруг потеплело, и снег падает хлопьями, хлюпает месиво под ногами. Не видать ни дороги, ни чабанской тропы.
– Далеко еще? – то и дело спрашивают притомившиеся бойцы.
– Далеко, – подтверждает командир роты лейтенант Туз, а сам мерит степь широченными шагами. Поглядишь на него – и завидно становится: словно всю жизнь ходил он, не зная устали, по бескрайним калмыцким степям.
– Фриц проклятый! – ругается минометчик Медведев, которому лоток с минами до бола натер плечи, и вдруг начинает декламировать Лермонтова. Стихи помогают забыться, подбадривают. Медведев читает что-то еще.
На очередном привале подъехал верховой – разведчик Ваня Гуров. Спрыгнув с коня, он невесело посмотрел на нас.
– Друзья, – заговорил Гуров, – тяжелую весть принес я. Политрука Зиновьева из сто пятьдесят второй бригады фашисты в Халхуте раненого захватили. Издевались над ним. Кинжалами, поганцы, кололи, а затем облили керосином и сожгли на глазах у бойцов.
– А куда же бойцы те глядели?
– Почему не спасли его?
– Они сами под дулами были, – ответил Гуров. – Раненые…
«Не зря и кличка у них звериная, – думал я о солдатах дивизии противника, – „Бурый медведь“.
– Бить их надо как бешеных собак, – подытожил разговор минометчик Медведев. – Как у Константина Симонова в стихотворении сказано: «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!»
– Братцы, а слышали вы, – как бы стараясь подбодрить нас, сказал Гуров, – снайпер Милащус за один бой убил двадцать фрицев?
Мы с недоверием посмотрели на разведчика. За один бой 20 фашистов?
– Это какой Милащус? Из гвардейцев, что ли?
– Из сто пятьдесят второй бригады.
– Везет парню.
– Нам нечем похвалиться, – огорчился кто-то.
– Придет и наш черед, – ободрил бойцов политрук Селютин. – И на нашу долю фашиста хватит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– За молоком пошли, – подтрунивали друзья. Но Морозу было не до смеха.
– Не надо торопиться, – сказал лейтенант. – Спешка делу вредит. Есть терпение – будет и умение.
Эти слова мне запомнились на всю жизнь.
На тактических занятиях лейтенант Штанов требовал от нас отличной маскировки. Он никому не делал скидок.
– Немец не дурак. У него опыта не меньше нашего – три года воюет. Если спрячешься в бурьян, что погуще, скорее себя выдашь. Фашист поймет, что тут советский снайпер засел. Установит наблюдение. А там, гляди, и пулю влепит. Ничто не должно резко отличать позицию снайпера на местности…
Расширились наши знания и по истории снайперского искусства. Оказывается, слово «снайпер» происходит от английского слова «snipe», что означает «стрелять из укрытия». Есть и другое объяснение: от слова «snipe» – «бекас», охотиться на которого может только натренированный, профессиональный стрелок. Лучшие стрелки использовались в боях еще с давних времен и были известны при Суворове и Кутузове. Суворов, например, использовал отборных стрелков во время штурма Измаила (1790 год). Меткие стрелки помогали русским воинам взбираться по лестницам на стены крепости, выбивая турецких стрелков. А в 1914 году во время первой мировой войны по указанию генерала Брусилова были созданы целые команды снайперов. Снайпер одной из этих команд рядовой Пензенского полка Бекетов за короткий срок уничтожил четырех вражеских солдат и одного офицера.
– Так что есть с кого брать пример, – говорил лейтенант. – И мы должны бить врага метко и без пощады.
Вечером привезли снайперские винтовки. Это была для нас настоящая радость. Мы с трепетом осматривали оружие. Деревянные части винтовок были тщательно отполированы, покрыты лаком, а металлические – жирно смазаны. Окуляры зачехлены. На оптику надеты кожаные колпачки.
Видно было, что винтовки изготовлены умелыми и заботливыми руками. Это породило в нас чувство гордости за тех, кто с такой любовью делал оружие, необходимое для победы над врагом.
На вручение винтовок приехал комиссар бригады Михеев. Каждому, кто получал «снайперку», он крепко жал руку.
– Береги. Пуще глаза береги свое оружие, – напутствовал меня комиссар. – Это твоя жизнь. Твоя честь, Твоя будущая слава…
В степи
Мы стреляли почти каждый день. Одно плохо – стрельбище было не оборудовано, и всякий раз, отстреляв пятью патронами, приходилось бегать к мишеням, чтобы проверить попадания. Зато снайперские винтовки били точно. Видно, их отлично пристреляли еще в заводском тире. Лидировали в стрельбе я и Спесивцев. Мне казалось: пуля, словно натренированная, летит по моей воле именно туда, куда я желаю.
Лейтенант Штанов заметил:
– Это хорошо. Снайпер должен верить в свой выстрел.
Как-то мы возвращались с очередных стрельб. На пути показались высокие вербы, росшие на берегах затона. На сучок одной из них кто-то повесил пустую консервную банку. Ветерок слегка покачивал ее. Лейтенант остановился: впереди отличная цель.
– Кто сумеет с одного выстрела поразить банку? – спросил командир. И, не дожидаясь ответа, объявил: – Проведем состязательные стрельбы.
Я вызвался первым. Положил винтовку на плечо Володи Спесивцева, прицелился. Но вот подул легкий ветерок. Банку еще больше закачало. «Неужели промахнусь?» Банка на какое-то мгновение оказалась в перекрестье прицела. Плавно нажал на крючок. Грянул выстрел, и банка полетела вниз.
– Ура! – закричали друзья.
За шумным разговором никто не заметил, как к вербам подъехал «виллис». В открытой машине рядом с шофером сидел комбриг Булгаков, а сзади него – комиссар Михеев. Мы замерли в ожидании чего-то недоброго.
– Значит, по банкам стреляете? – строго спросил комбриг, вылезая из кабины. – Боевые патроны тратите не по назначению?
– Вырабатываю у бойцов меткий глаз, – спокойно доложил лейтенант.
– Кто в банку попадет, тот и в фашиста не промахнется, – бойко заметил Володя Спесивцев.
Комбриг хотел еще что-то сказать, но тут в разговор вступил комиссар Михеев:
– У вас что, просто стрельба или…
– Состязательная стрельба, товарищ комиссар, – доложил лейтенант. – Условие такое: попасть в банку с первого выстрела.
– Это другое дело, – снова заговорил комбриг, и в его глазах запрыгали веселые огоньки, – Лучших стрелков поощрить!
Комбриг, пригласив нас в круг, поинтересовался, как мы учимся.
– Вижу, что снайперы созрели для экзамена, – сказал он в заключение. – Через три дня назначаю итоговые стрельбы. Вы, оказывается, любители условий. Вот вам, лейтенант, основное условие: не выполнят снайперы упражнений – в бой не пущу. Будете в обозе. – И, уже закрывая дверцу машины, добавил с напускной угрозой: – Это я вам говорю – комбриг! Ясно?
«Виллис» скрылся из виду. Мы знали: командир бригады слов на ветер не бросает. К стрельбам начали готовиться старательно.
* * *
По приказанию комбрига группа бойцов приводила в порядок стрельбище. Отрывались траншеи, из которых должны показываться мишени-цели. Стрельбище нужно было не только для снайперов, но и для стрелковых подразделений. Никто из нас не знал, какое упражнение будем выполнять на экзаменах. Но между собой говорили: наверняка придется стрелять по бегущей мишени. Наши догадки подтвердились: из штаба поступило приказание делать фанерных «фашистов» в полный рост. Мишени сооружали бойцы из четвертой стрелковой роты, а нас, снайперов, лейтенант Штанов увел в степь.
Стояла безветренная солнечная погода. Над головой тихо плыли серебристые нити паутины. Хорошо осенью в астраханской степи! Воздух густо напоен ароматом разнотравья. Сильнее всего ощущаешь терпкий запах трав – тонконога и белой полыни. Дышишь – не надышишься. Степного простора хоть отбавляй – ни конца ни края! А где-то там, за далью, в калмыцкой степи, наши войска сдерживают напор врага, рвущегося к Астрахани. Скоро на помощь героям-фронтовикам придем и мы, юноши нижневолжского края, Дона и Калмыкии.
– Приступить к тренировкам! – командует лейтенант.
Нелегко высчитывать в уме «с быстротою молнии», как любил выражаться Штанов, боковые поправки на ветер, тем более если цель перемещается со скоростью 50, а то и 80 метров в минуту. Но мы уяснили, как быстро и плавно поворачивать маховичок боковых поправок. Познали и многие другие секреты «снайперки». Лейтенант настойчиво учил нас быстрому перезаряжанию, почти мгновенному прицеливанию и более всего тренировал в стрельбе по бегущей мишени.
– Враг ждать не будет, когда ты по нему пальнешь. Важно научиться стрелять по бегущему. А тут нужно учитывать все: и скорость ветра, и скорость движения цели. И все делать четко, сноровисто, быстро…
К вечеру, когда мы порядком устали, лейтенант подозвал нас к себе, загадочно улыбнулся. «Опять что-то придумал наш командир. Верно, какое-то новое условие. Ну, точно».
Лейтенант прикрепил к концу палки медный пятак.
– Кто собьет пятак с первого выстрела, тому первому стрелять на итоговых стрельбах.
Задумка лейтенанта нам по душе.
– А если промахнешься? – интересуется кто-то.
– Пеняй на себя…
Первым вызвался Мороз. Раздался выстрел, а монета осталась нетронутой.
– Мазила! – послышался возглас.
– Вильгельм Телль нашелся, – огрызнулся Мороз, – попробуй попади!
Неудача постигла и второго бойца. Тут наш пыл заметно охладел. Неужто вся учеба впустую?
– Разрешите мне, – поднимаю руку.
Ложусь на землю. Прижимаюсь к прикладу. В окуляре поле обозрения чистое и полное. Замираю. На память приходят слова лейтенанта: «Пулю шли сердцем… Верь в свой выстрел. И не торопись, когда есть возможность хорошо прицелиться». Цель действительно ничтожно мала. Пятак то и дело исчезает из перекрестья прицела. Правда, время не ограничено. Но я уже по опыту знаю, что это к худшему. От излишнего напряжения устают мышцы рук, начинает слезиться глаз. А сбоку стоят друзья, лейтенант. Их волнение вольно или невольно ощущаешь. Но вот медный кружок находит на перекрестье, и я плавно жму на спусковой крючок.
– Попал! – воскликнул Спесивцев.
На монете испытали себя и все мои боевые друзья.
Мы с Володей Спесивцевым были включены в первую пару на предстоящих стрельбах.
Быть может, иным такой метод обучения покажется несколько упрощенным, но он развивал у нас интерес к тренировкам, вносил в нашу учебу элемент соревнования. И если мне и моим товарищам удалось овладеть искусством снайперской стрельбы, то этим мы обязаны прежде всего лейтенанту Штанову, превосходному стрелку-снайперу, умелому наставнику и воспитателю.
Из степи мы возвращались с песней:
Пусть ярость благородная Вскипает, как волна…
Навстречу двигалась колонна. В строю шли красноармейцы с голубыми петлицами, все в новом обмундировании, отягощенные оружием. Это уходил на фронт батальон 34-й гвардейской стрелковой дивизии, передовые части которой уже вели бои на рубеже Красный Худук, Халхута. Мы знали, что дивизия сформирована в основном из десантников, и с уважением смотрели на бойцов.
В первой шеренге шагал рослый гвардеец, плотно прижимая к плечу ремень снайперской винтовки. Поравнявшись с нами, он широко улыбнулся, приветливо помахал рукой.
– Эгей!.. Коллеги! Удачного выстрела вам!
– Ни пуха ни пера! – ответили мы.
Лицо снайпера мне хорошо запомнилось: продолговатое, с крупным широким носом. Не знал я тогда, что именно этот парень станет известным снайпером Сталинградского, а затем Южного фронтов и судьба свяжет меня с ним.
Первая благодарность
День выдался пасмурный. Со стороны калмыцкой степи подул холодный ветер, неся с собой терпкий запах застоявшейся полыни.
– Портится погодка, – замечает лейтенант Штанов и, обращаясь к нам, продолжает: – Смотрите не осрамитесь перед комбригом. Главное – спокойствие, выдержка. Действовать так, как учились. Пулю шлите сердцем, с верой в попадание. Цель разите с первого выстрела. Но и не торопитесь.
Подъезжает легковая машина. Комбриг Булгаков проворно ступает на землю, снимает с плеч бурку и передает шоферу. К машине направляется лейтенант Штанов, но комбриг машет рукой:
– Начинать! – И берет в руки бинокль.
Я и Спесивцев ложимся в заранее вырытые неглубокие окопчики и припадаем к окулярам. «Попади! Попади!» – подбадривает сигнальная труба.
Мишени комбинированные. Вначале – бегущая, затем где-то впереди с правой или левой стороны должна появиться грудная.
Первым по договоренности стреляю я, затем Спесивцев.
Проходит пять, десять минут, а цели не появляются.
– Что случилось? – спрашивает комбриг.
– Связь прервалась, – поясняет хрипловатым голосом капитан, ответственный за стрельбы. Он, наверное, переживает больше всех. Но вот повторно играет труба: «Попади!»
А мишеней по-прежнему не видно. Устает от напряжения рука. От встречного ветра слезятся глаза. Плохо! «Неужели промажу?» – сверлит голову мысль.
– Что случилось? – снова спрашивает комбриг.
– Веревки от тележки в кустах запутались, – виновато докладывает капитан.
– Тьфу! – выругался комбриг.
Но в это время в пятистах метрах задвигались черные фигуры.
Произвожу три выстрела подряд. Слева неожиданно выглядывает грудная мишень. Неторопливо переношу на нее прицел, стреляю. А мысль неотступно контролирует: «Все ли сделал как надо? Кажется, все!»
И вот уже к ногам Булгакова кладут щитки.
– Попадания отличные, – довольно произносит комбриг. – Снайперу Белякову объявляю благодарность.
Так я получил первую благодарность за успехи в службе.
Стрельбы закончились. Это был первый в истории бригады выпуск снайперов. К вечеру мы вернулись в свои роты. Лейтенант Туз зачислил меня и Спесивцева в так называемую ячейку управления роты, куда кроме нас входили старшина, связной и ординарец.
В полдень 19 ноября состоялся митинг. Нам объявили о том, что войска Красной Армии под Сталинградом перешли в решительное наступление, прорвав оборону противника.
Долго не смолкало «ура!».
20 ноября перешла в наступление и наша 28-я армия под командованием генерал-лейтенанта В. Ф. Герасименко. В районе Халхуты по фашистам нанесли удар гвардейцы 34-й стрелковой дивизии генерал-майора И. И. Губаревича, бойцы 152-й стрелковой бригады полковника В. И. Рогаткина.
Теперь дело за нами.
Марш на Халхуту
Третий день, делая лишь короткие привалы, шагают батальоны. Двигаются туда, где враг, – в широкую калмыцкую степь. Перед Халхутой марш был особенно изнурительным. Холодный ветер бросал в лицо перемешанную с песком снежную крупу. Серая, неприглядная, томящая человека степь уходила за горизонт. Что-то неведомое крылось за этой далью. Под порывами ветра таинственно посвистывал ковыль, будто поторапливая нас, а может, предупреждая о близком жестоком сражении. Попробуй узнай! Думалось о былинных русских богатырях, которые вот так, как и мы, шли Диким полем на битву с кочевниками. Шли либо победить, либо умереть со славой за свою родную землю.
Форсированный марш дает о себе знать. Усталый, я охотно принимаю предложение сержанта – сажусь на подводу, запряженную быками. Ездовой, пожилой уже боец, смотрит на мою винтовку, тяжело вздыхая, спрашивает:
– Снайперская?
– Да, – отвечаю.
– Это хорошо. Бить их надо умеючи, с понятием. Фашист – он коварный, хуже зверя.
Ездовой располагает к себе, хотя и не весел, то и дело вздыхает. Должно быть, нелегко на сердце у солдата перед боем! Хочется сказать ему что-то теплое, ласковое.
– На быках не с руки воевать, – замечаю сочувственно.
– Ничего, – откликается ездовой и даже шутит: – Телега развалится – дрова будут, бык свалится – мясо.
Я спрыгиваю с подводы, догоняю свою роту. Теперь шагается бодрее, легче. Вспоминается брат Григорий. Я часто думаю о нем. Как он погиб? Какой немец убил его? Доведется стрелять в фашиста – не промахнусь!
Уже на марше к нам прибыл Тимофей Селютин – только что призванный в армию политработник. Он заменил политрука, который заболел и лег в госпиталь, побыв в роте всего две недели. Селютин – человек образованный, начитанный. Он сумел сразу же завоевать авторитет у личного состава. Из его бесед на привалах мы узнавали о ходе боев под Сталинградом. У бойцов накопилась уйма вопросов, и политрук охотно на них отвечал. От Селютина мы узнали, что нам придется сражаться с 16-й немецкой моторизованной дивизией, имеющей звериную кличку «Бурый медведь»; этой кличкой окрестили сами себя солдаты дивизии – отпетые фашистские головорезы, – а командует ими гитлеровский генерал Шверин.
– Непорядок это, – с усмешкой заметил Спесивцев, – никогда в калмыцкой степи не водились медведи – ни бурые, ни белые. И вот на тебе, объявились. Придется их перебить.
– А эти похлеще, чем медведи в натуральном виде, – заметил один из красноармейцев. – Вооружены до зубов.
– Дадим по зубам, – ответил Спесивцев.
– Шире шаг! – раздалась команда.
И живее заколыхалась ротная колонна. Изменчива погода в калмыцкой степи. Только что била в лицо колючая снежная крупа, а тут вдруг потеплело, и снег падает хлопьями, хлюпает месиво под ногами. Не видать ни дороги, ни чабанской тропы.
– Далеко еще? – то и дело спрашивают притомившиеся бойцы.
– Далеко, – подтверждает командир роты лейтенант Туз, а сам мерит степь широченными шагами. Поглядишь на него – и завидно становится: словно всю жизнь ходил он, не зная устали, по бескрайним калмыцким степям.
– Фриц проклятый! – ругается минометчик Медведев, которому лоток с минами до бола натер плечи, и вдруг начинает декламировать Лермонтова. Стихи помогают забыться, подбадривают. Медведев читает что-то еще.
На очередном привале подъехал верховой – разведчик Ваня Гуров. Спрыгнув с коня, он невесело посмотрел на нас.
– Друзья, – заговорил Гуров, – тяжелую весть принес я. Политрука Зиновьева из сто пятьдесят второй бригады фашисты в Халхуте раненого захватили. Издевались над ним. Кинжалами, поганцы, кололи, а затем облили керосином и сожгли на глазах у бойцов.
– А куда же бойцы те глядели?
– Почему не спасли его?
– Они сами под дулами были, – ответил Гуров. – Раненые…
«Не зря и кличка у них звериная, – думал я о солдатах дивизии противника, – „Бурый медведь“.
– Бить их надо как бешеных собак, – подытожил разговор минометчик Медведев. – Как у Константина Симонова в стихотворении сказано: «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!»
– Братцы, а слышали вы, – как бы стараясь подбодрить нас, сказал Гуров, – снайпер Милащус за один бой убил двадцать фрицев?
Мы с недоверием посмотрели на разведчика. За один бой 20 фашистов?
– Это какой Милащус? Из гвардейцев, что ли?
– Из сто пятьдесят второй бригады.
– Везет парню.
– Нам нечем похвалиться, – огорчился кто-то.
– Придет и наш черед, – ободрил бойцов политрук Селютин. – И на нашу долю фашиста хватит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10