Олег АВРАМЕНКО
Я, МОЙ ЧЕРТ И...
Чертей я поминаю часто. Среди множества всевозможных выражений, с помощью которых я даю выход своим чувствам, от разочарования до восторга, есть одно наиболее часто употребляемое мной – «черт меня возьми». На протяжении многих лет своей земной жизни я по нескольку раз в день ритуально призывал чертей взять меня, но ничего особенного со мной как будто не случалось. Да я и не хотел, чтобы что-то случилось, просто выражал свои эмоции, и все. Как и другие люди, кстати. Так продолжалось до определенного времени и, казалось, так будет всегда. Однако...
Был жаркий, душный летний день. Я поставил последнюю точку на последней странице моего романа, затем, после недолгих, но горестных размышлений, добавил к ней еще две, перевел курсор на следующую строку и нажал еще пять клавиш. На экране компьютера появилось самое желанное и самое ненавистное для всех писателей слово: КОНЕЦ.
Подперев голову руками, я тупо смотрел на него, ощущая, как на меня накатывается девятый вал безнадежного отчаянья. Со мной всегда так бывает, когда я заканчиваю работу над своим очередным опусом, и, наверное, поэтому я очень неохотно берусь писать повести и рассказы, отдавая предпочтение романам, – чтобы поменьше в моей жизни было таких моментов, похожих на острые приступы похмелья после продолжительного запоя.
Я выключил компьютер, встал из-за стола и растянулся на диване. У меня началась жесточайшая депрессия. Мне было горько, мне было грустно, мне было тоскливо. Хуже быть не могло. Я чувствовал себя совсем одиноким, покинутым своими героями, к которым успел привязаться, полюбить их всем сердцем, как близких родственником, самых лучших друзей, любимых... И когда сказал в сердцах: «Черт меня возьми!» – то имел ввиду только то, что на душе у меня мерзко, и я не знаю, куда деться со своим паршивым настроением. Вызывать черта я не собирался. Честное слово!
Но, как это не странно, он появился. Настоящий черт: хвостатый, рогатый, волосатый, с поросячьим рыльцем и копытами. Он стоял посреди комнаты, грациозно помахивая хвостом со стороны в сторону, и пристально осматривал меня с головы до ног.
При других обстоятельствах я, возможно, прореагировал бы на появление черта более бурно – нервы у меня никудышные; но в тогдашнем состоянии глубокой апатии, безразличия ко всему на свете, я был неспособен чему-либо удивляться. Поэтому я не потерял сознания, не забился в истерике, и даже не сообразил ущипнуть себя за ухо, чтобы убедиться, что не брежу. Ну а насчет того, не свихнулся ли я, то меня ни на секунду не посетила такая безумная мысль.
Одним словом, я воспринял это, уж никак не обыденное явление, с олимпийским спокойствием, словно чуть ли не каждый день мне приходилось сталкиваться с нечистой силой. Я лишь немного приподнял голову и вяло произнес:
– Ты черт?
Рогато-хвостатый мой гость в ответ вытянулся в полный рост, залихватски цокнул правым копытом по полу, щелкнул хвостом, как кнутом, и отрекомендовался:
– Альфред фон Бурбурмуло, дьявол-искуситель восьмой категории.
В ноздри мне ударил резкий запах серных испарений. Я откинулся на подушку и зажмурил глаза.
«Ну конечно же, – подумал я с горечью. – Восьмой категории, иначе и быть не могло... А кто я, собственно, такой, чтобы ко мне присылали чертей первой, второй или хотя бы третьей категории? Да никто!»
Я сокрушенно вздохнул, отчаянным усилием воли заставил себя раскрыть глаза и внимательнее присмотрелся к черту. Вне всяких сомнений, моему гостю было далеко до выходца из адской элиты – жалкий с виду был бес. А вонь какая – просто ужас!
– Если не возражаешь, – сказал черт, – я присяду.
Я не возражал. Черт, поджав хвост, устроился на стуле рядом с диваном, где я лежал. Серный смрад становился все более нестерпимым.
– Гм, – несмело начал я. – Нельзя ли... это... без серы?
– Само собой, – ответил черт. – Можно и без серы. Просто это наш традиционный, так сказать, имидж. Ты думаешь, мне это приятно?
Я медленно покачал головой:
– Ничего я не думаю.
– Ну если так, – сказал черт, – то обойдемся без серных испарений.
В тот же миг смрад исчез, будто его и не было. Воздух в комнате стал чистым и свежим, напоенным приятным цветочным ароматом, а на журнальном столике возникла красивая хрустальная ваза с букетом красных роз.
Я оживился и с интересом посмотрел на вазу. Как это ни парадоксально, но должен признать, что появление вазы с розами удивило меня гораздо сильнее, чем появление черта.
Черт отметил мой интерес к вазе и сказал:
– Это в общий счет не входит. Считай ее просто небольшим презентом от фирмы перед нашей сделкой.
Я вопросительно поднял брови:
– Перед какой сделкой?
Черт принял деловой вид.
– Человек! – торжественно промолвил он. – Что ты хочешь в обмен за свою душу?
Всему на свете есть свой предел, моей апатии – тоже. Эти слова черта пробудили во мне критичность мировосприятия, я наконец-то понял ирреальность того, что происходит со мной, и, как подброшенный пружиной, вскочил на ноги.
– Чего?! – воскликнул я, ошалело глядя на моего гостя. – За мою душу?
Было видно, что черт растерялся.
– Ну, да, – растерянно промямлил он. – За твою душу. Ведь ты же вызывал меня, чтобы заключить кабальный договор.
– Что за глупости?! Я никого не вызывал, ты ошибся! – Тут мне пришла в голову одна идея, которую я не замедлил воплотить в жизнь. – Изыди, нечистый! – жутким голосом произнес я и осенил черта крестом.
Знамение на него не подействовало – по крайней мере сразу. Он поскреб когтями лохматый лоб между рогами и как-то виновато сказал:
– Наверное, в канцелярии что-то напутали, – и лишь тогда изыдил.
Около минуты я простоял посреди комнаты, таращась на пустой стул, потом протер глаза и посмотрел на вазу с розами, которая стояла на журнальном столике, явно не собираясь исчезать.
– Ага! – припомнил я. – Ведь черт говорил, что это презент.
Я подошел ближе и оглядел презент со всех сторон. Ваза была очень красива и, наверняка, дорогая. Цветы в ней были свежие, только что срезанные, с каплями росы на нежных лепестках.
– Великолепный презент, – сказал я сам себе. – Они там в аду действительно что-то напутали, а мне из-за их ошибки достался такой чудесный подарок.
Вдруг за моей спиной раздался тихий вздох, а вслед за ним – знакомый уже голос:
– Никакой ошибки.
Я резко обернулся. Черт (тот самый Альфред фон Бурбурмуло) снова сидел на стуле, положив ногу на ногу, и жалостно смотрел на меня.
– Ты же сказал «черт меня возьми», – пояснил он. – И вот, я к твоим услугам.
Я вернулся к дивану, присел и закурил сигарету.
– Да, я так сказал, – не стал отрицать я. – Но просто так сказал. В сердцах.
– Знаю, знаю, – закивал черт рогатой головой. – Однако в канцелярии это зарегистрировали как вызов. Произошла не ошибка, а досадное недоразумение, такое время от времени случается. И ничего тут не поделаешь: вызов есть, и он числится за мной... Вот такой я неудачник.
– Ба! – сказал я. – Я тоже неудачник. И что нам делать?
– Инструкция требует, чтобы я искушал тебя, – ответил черт.
– Что?!
– Искушал. Теперь я должен разными дьявольскими соблазнами добиваться от тебя добровольного подписания кабального договора о залоге души.
– Ага... – Я положил сигарету на край пепельницы и не спеша прошелся по комнате. За время, минувшее после первого появления черта, я уже заметно очухался и теперь чувствовал себя очень неуютно в его компании, по спине у меня пробегали мурашки, а от последнего его предложения мне вообще стало не по себе. Несмотря на это я и дальше пытался держать марку, оставаясь внешне невозмутимым. – Значит, заложить душу?
– Конечно, конечно, – кивнул черт со слабой надеждой. – На определенный срок, по желанию клиента. Можно совсем ненадолго, скажем, на тысячу лет.
Осмелев, я взял сигарету и помахал ею перед свиным рылом черта.
– Э, нет, дружок мой лукавый, и не надейся! Я ни за что не поддамся на твои дьявольские соблазны.
– А я и не надеюсь, – обреченно сказал черт. – Не стану я тебя искушать, не переживай.
– Гм-м... – Меня удивила и насторожила такая уступчивость. – Позволь спросить: почему?
– Потому, что не могу, – честно признался он. – Не умею.
– Вот те на! – Я был поражен. – Не умеешь? Но ты же дьявол-искуситель...
– Восьмой категории, – уточнил черт. – В сфере искушения я оказался полным неудачником – слишком уж я честный и чуткий, совсем не приспособленный к суровым реалиям адской жизни. – Он тяжело вздохнул и весь поник.
За ним вздохнул и я, потому что и сам был неудачником в жизни и никак не мог приспособиться к ней. Невольно я ощутил какое-то душевное родство с этим несчастным сыном Преисподней.
– А когда-то я считался самым способным среди ровесников, – продолжал убиваться черт. – С отличием закончил учебу, блестяще прошел практику, в буквальном смысле слова звезды с неба хватал, был награжден почетной грамотой Его Сатанинского Высочества – а это, знаешь, большая честь. Мой отец, царство ему подземное, так гордился мной, все мечтал увидеть меня Темным Ангелом... Хорошо, что он не дожил до моего позора.
– А что с тобой случилось? – сочувственно поинтересовался я.
– Сам видишь, что! По окончании Высшего адского университета имени Велиала я был назначен дьяволом-искусителем второй категории... И вот, скатился аж к восьмой.
– Каким образом?
– В соответствии с Уставом, – пояснил черт, – за три проваленные попытки искушения подряд дьявола-неудачника автоматически переводят на ступень ниже. Вот так я и попал в восьмую категорию.
– Понятно, – сказал я и погасил окурок в пепельнице. В следующий момент между моими пальцами появилась новая сигарета, на кончике которой тлел огонек. Я с благодарностью взглянул на черта:
– О! Спасибо!
– Мелочи! – черт вяло махнул лапой. – Люблю делать людям маленькие услуги, причем задаром. – Он вздохнул. – Такой я чудный, сказать бы, нетрадиционный дьявол. – И с выражением процитировал Фауста: – «Так кто же ты?» – «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». – Начитанный оказался бес!
– Значит, ты уже ухитрился не соблазнить по меньшей мере восемнадцать душ? – спросил я, мысленно произведя соответствующие подсчеты.
– Двадцать, – мрачно поправил меня черт. – Ты будешь двадцать первым.
– Неужели так часто случаются у вас недоразумения вроде моего?
– Да нет, ты в моей практике первый. Все другие вызвали меня сознательно, специальными заклинаниями, они сами хотели заложить свои души.
– И в чем же была загвоздка?
– Они требовали невыполнимого.
– Невыполнимого? – изумленно переспросил я.
– А что ты думал! – Черт дернул плечами. – Я же не всемогущий. И нет на свете никого всесильного и всемогущего, ибо таковой может быть один-единственный, а только нас, дьяволов-искусителей, несколько сотен тысяч. А еще есть Бородач со своей бандой разбойников...
– Какой бородач?
– Да Бог, кто же еще.
– Ага, – сказал я и большее ничего добавить не смог.
– Вот, например, – продолжал черт, – вызывает меня девятиног с шестьдесят четвертой Лебедя, врач по специальности, и говорит: бери мою душу на веки вечные, бери меня всего с требухой, только сделай, чтобы все люди... то есть девятиноги не болели никакими болезнями.
– Благородное желание, – прокомментировал я.
– Но невыполнимое. Ведь другие девятиноги то и дело требуют от других моих коллег наслать на своих недругов разнообразные хвори.
– Паршивая вещь – жизнь, – сокрушенно констатировал я.
– И не говори! – Черт фыркнул, как лошадь. – Паршивее не бывает... Я бы охотно вылечил всех больных девятиногов с шестьдесят четвертой Лебедя, но это повлекло бы за собой многочисленные нарушения других кабальных договоров, что недопустимо. Поэтому, в соответствии с инструкцией, я должен был соблазнить того благородного врача чем-то осуществимым – богатством, славой, властью, женщинами... то бишь девятиножками... – Уже в который раз он вздохнул. – Но не могу я, не могу! Это выше моих сил – губить добрые души.
– Ты в самом деле удивительный черт, – сказал я.
Мой собеседник вяло кивнул и понурился.
– Стало быть, – снова заговорил я, – не искусив меня, ты перейдешь в девятую категорию?
– Хуже, – уныло ответил черт. – Гораздо хуже. Девятой категории дьяволов-искусителей не существует, восьмая – последняя. Я стану дьяволом-слугой при какой-нибудь ведьме... Бр-р! – Он вздрогнул всем телом. – Это ужас! Грязное колдовство, приворотные и отворотные зелья, кровавые шабаши и все прочее. Но что хуже всего, что самое скверное... – Черт умолк и закрыл морду когтистыми лапами. Мое сердце разрывалось от жалости к нему.
– И что же самое скверное? – спросил я.
– Понимаешь, – стал объяснять черт, взяв себя в руки, – все ведьмы законченные извращенки. Они... – И он начал рассказывать мне такие безобразные, отвратительные, гнусные вещи о сексуальных пристрастиях ведьм, что мой желудок едва не взбунтовался против недавно съеденного обеда.
– Жуть какая! – с чувством сказал я, прервав рассказ на самых гадких подробностях. – Тебе не позавидуешь.
– Еще бы, еще бы...
– Мне очень жаль тебя, – торопливо добавил я. – Но ничем, поверь, помочь в твоей беде я не могу. Не продавать же тебе свою душу! Пойми меня правильно...
– Я все понимаю, – сказал черт. – Прекрасно понимаю... – Вдруг в его глазах вспыхнули огоньки надежды. – А знаешь, человек...
– Называй меня Олегом, – великодушно разрешил я.
– Хорошо, Олег. А ты можешь называть меня просто Альфредом.
Я согласно кивнул, и черт продолжал:
– Так вот, Олег, ты все-таки можешь помочь мне, не губя при этом свою душу.
– И как?
Некоторое время черт набирался решительности.
– Да есть одна хитрость, – сказал он наконец. – И никакого риска, поверь мне на слово.
– Ну?
– Мы представим все так, будто ты вызвал меня на колдовской поединок, заключим стандартный кабальный договор, зарегистрируем его...
– Нет! – сказал я, как отрезал. – Только не это!
Черт в отчаянии понурился.
– Ну, вот! Ты даже не выслушал меня, а уже отказываешься.
Я удобнее устроился на диване, немного успокоился и произнёс:
– Хорошо, выслушаю тебя. Но наперед ничего не обещаю.
И я выслушал Альфреда. Выслушал и согласился!
Даже сейчас, когда пишу эти строки, я чувствую, как меня пронзает ледяным холодом ужас – ведь черт мог спокойно обмануть меня, обвести вокруг пальца. Откровенно скажу: я и до сих пор не могу убедительно объяснить свое решение. Я просто поверил черту, поверил в его честность, в его порядочность! Поверил, что ему осточертел ад, что он (как сам сказал) «нечертимый». Вероятно, поверил я потому, что и сам чувствовал себя чужим среди людей, был нелюдимым. И еще одно. Я пожалел Альфреда, он до слез растрогал меня детальными описаниями быта дьяволов на службе у ведьм.
Итак, мы заключили договор, и на двенадцать часов я отдал себя под чертово честное слово. Когда все формальности были улажены, Альфред сказал:
– А теперь нам следует обмыть договор. Да и выпить за успех не помешает.
И посреди комнаты возник стол, густо уставленный разными блюдами и напитками, иные из которых мне даже не снились. Мы устроились на мягких стульях и выпили за успех.
– Послушай-ка, Альфред, – обратился я к нему, когда алкоголь ударил мне в голову. – Не мог бы ты превратиться в кого-нибудь другого. А то вид у тебя немного... э-э... непрезентабельный.
– Это уставной вид дьявола-искусителя восьмой категории, – объяснил черт. – Так предписывают правила. Но поскольку сейчас я работаю по контракту... Кем бы ты хотел меня видеть?
Я задумчиво почесал затылок, и мой взгляд упал на томик Булгакова, который стоял на книжной полке.
– Котом!
Мгновение спустя напротив меня сидел жутких размеров черный котяра, в точности такой, каким я представлял Бегемота, и потягивал какую-то темную жидкость из большого хрустального бокала.
– Это я, Альфред, – сказал кот, тыча левой лапой себе в грудь. – А это, – указал на бокал, – валерьянка. Устраивает?
Меня это полностью устраивало. Наше маленькое пиршество продолжалось...
*
На следующий день я проснулся очень рано, в седьмом часу утра, и не вылеживался по своему обыкновению, а сразу же сел в кровати, протирая заспанные глаза. В комнате я был не сам – передо мною стояло трое чертей. Аж трое!
Один из них был мой вчерашний знакомый Альфред фон Бурбурмуло, а с обеих сторон его держали за локти двое коллег. О! Это были и впрямь респектабельные черти – здоровенные, по-бесовски красивые, величественные и горделивые. Как они отрекомендовались, дьяволы высочайшей категории, Темные Ангелы Преисподней, советники Большого Круга Нечистого. Бесспорно, подумал я, это представители адской элиты. На их фоне Альфред выглядел еще более жалким и ничтожным, чем вчера, но тем не менее, как он ни прятал от меня свой взгляд, я все же заметил в его глазах торжествующий блеск.
1 2