С двумя детьми, с Ваней и Машей. Покойно, тихо. Никто не трогает, ни шуму, ни гаму, чисто, опрятно. Есть с кем слово перемолвить, как соскучишься. Двое ребятишек – играй с ними, сколько хочешь.
ШТОЛЬЦ. Я не то хотел тебя спросить, Илья… В каких ты отношениях к ней?..
ОБЛОМОВ. Что ты хочешь сказать?
ШТОЛЬЦ. Зачем ты краснеешь, Илья? Послушай… Если тут моё предостережение может что-нибудь сделать… то я всей дружбой нашей прошу, будь осторожен…
ОБЛОМОВ. В чем? Помилуй!
ШТОЛЬЦ. Ты смотришь на неё так, что, право, я начинаю думать… Смотри, Илья, не упади в эту яму…
Пауза.
ОБЛОМОВ. Выпей, Андрей, право, выпей. Славная водка! Ольга тебе этакой не сделает. Она споет Casta Diva, а водки сделать не умеет так! На молодом смородиновом листу. И пирога такого с цыплятами и грибами не сделает! А руки-то у нее какие, локти с ямочками! И всё сама! Сама крахмалит мне рубашки! За другим жена так не смотрит – ей-богу! Знает каждую мою рубашку, все протертые пятки на чулках, какой ногой встал с постели, собирается ли сесть ячмень на глаз, какого блюда и по скольку съел, весел или скучен, много спал или нет…
Пауза.
ШТОЛЬЦ. Что сказать Ольге?
ОБЛОМОВ. Не поминай ей обо мне! Скажи, что не видал, не слыхал.
ШТОЛЬЦ. Она не поверит.
ОБЛОМОВ. Ну скажи, что я умер… От удара.
Штольц уходит.
Обломов запахивает халат, садится в кресло.
Утро.
Входит Захар.
ЗАХАР (всплеснув руками) . Зачем это вы, Илья Ильич, всю ночь просидели в кресле?
Обломов хочет что-то сказать, открывает рот, но не может выговорить ни слова.
(Кричит.) Агафья Матвеевна! Ваня! Маша!
Вбегает Пшеницына, бросается к Обломову.
Дети в испуге стоят на пороге.
ПШЕНИЦЫНА. У него удар!
Сцена десятая.
В кресле сидит Обломов.
Движения его ограничены – последствия апоплексического удара.
Входит доктор Аркадий Михайлович.
Он очень изменился, теперь это уверенный в себе человек.
ОБЛОМОВ. Доктор! Вот уж не ждал! Спасибо, что вспомнили!
АРКАДИЙ. Да я к вам на минуточку! Дела, знаете ли… Закрутился совсем. Обширная практика, веду самый широкий приём… Волчком кручусь, дня не хватает!
ОБЛОМОВ. Что, много болеют? И всё душевными болезнями?
АРКАДИЙ. Это нынче в моде! Мужчины, и те стали в обморок падать… Без дела не сижу. С тех пор как наша медицина признала
школу нервных патологий, количество больных резко увеличилось.
ОБЛОМОВ (смеясь). Как же так? Следствие вместо причины?
АРКАДИЙ. Не смейтесь, теперь уж и наукой доказано, что причина и следствие в наши дни не имеют связи.
Оба смеются.
ОБЛОМОВ. Как поживает ваш Сивка? Проверенный в бою деревянный конь?
АРКАДИЙ. Редко мы с ним теперь видимся, всё времени не хватает. Пылится в шкапу. (Помолчав.) Я, собственно говоря, вот по какой причине к вам заехал, Илья Ильич… Ведь я нашёл название вашей болезни!
ОБЛОМОВ. Да ну? И как же её звать? Эники-беники?
АРКАДИЙ. Да ведь я серьёзно! Теперь я с полной ответственностью говорю вам, что готов назвать вашу болезнь по имени!
ОБЛОМОВ. Зачем? Не всё ли равно, как она называется? Да я сам могу вам сто болезней выдумать. Вот, извольте, – жмырь и голядка ! Можно и порошки к ним выдумать, только лечи, – деньги рекой! Всяк у себя жмырь найдёт, и голядка у каждого второго. Можно клинику открыть!
АРКАДИЙ. Полно вам, я серьезно!
ОБЛОМОВ. Я не верю больше в слова, доктор. И в названия тоже. Вот один философ недавно сказал, что – Бог, мол, умер… И что с того? Ведь это одни слова, никто немчурёнку не поверил! А я, в свою очередь, возьму да скажу – человек умер! И что с того? Вон их сколько на улице, никак не переведутся…
АРКАДИЙ. Ваша болезнь называется – TOTUS.
ОБЛОМОВ. Что это значит?
АРКАДИЙ. Это редкая болезнь, с нею уж никого почти не осталось. Наверное, вы один и есть. Все остальные – pele-mele, tutti-frutti, смесь, ни то ни сё. Но это и позволяет им выжить. Я должен сказать вам прямо, ведь мы с вами старые друзья… Мужайтесь, Илья Ильич… Ваш диагноз несовместим с жизнью, и прогноз практически нулевой… Вы скоро умрете.
Пауза.
ОБЛОМОВ. Как, вы говорите, она называется? Эта болезнь? Totus? Заморочили вы меня своей латынью… Непонятно мне. Что есть – Totus?
АРКАДИЙ. Целый. Целый человек. Такой жить не может.
ОБЛОМОВ (после паузы). Понятно. Спасибо. Хорошо, что не врете. Так лучше. И эти глупости с врачебной тайной… Хорошо, что не соблюдаете. Тоже спасибо. (Пауза. Усмехнулся.) Значит, Pele-mele – жить будет? И Tutti-frutti – тоже? Пол-человека, четверть-человека, осьмушка и одна шестнадцатая – все живы… А бедный Totus – нет?
АРКАДИЙ. Нет.
ОБЛОМОВ. Я же говорил – человек умер… (Дрогнувшим голосом) . Ну и ладно.
Пауза.
(Громко.) Не хотите ли чаю? (Кричит.) Захар! Чаю неси! У нас гости! Агафья Матвеевна! Пирогов несите! И водки! Ваня! Маша! Идите сюда! Где вы все?
Пшеницына, дети и Захар появляются на пороге.
АРКАДИЙ (пятясь к двери). Нет-нет. Спасибо. В следующий раз. Некогда. Всего хорошего. Ещё увидимся. Всё будет хорошо. Заеду как-нибудь. Не забывайте.
Быстро выходит из комнаты.
Сцена одиннадцатая.
Штольц, Аркадий и Захар.
Во время всей сцены Штольц и Аркадий сидят неподвижно, словно каменные.
ЗАХАР. Опять помянул его сегодня, царство ему небесное! Этакого барина отнял Господь! На радость людям жил, жить бы ему сто лет… Вот сегодня на могилке у него был. На Охтинском кладбище, между кустов лежит, в самом затишье. Как приду, сяду да и сижу; слезы так и текут… Этак-то иногда задумаюсь, притихнет все, и почудится, как будто кличет: «Захар! Захар!» Инда мурашки по спине побегут! Господи, храни его душеньку! Никто не видал как умер, и стона предсмертного не слыхали. Без мучений. Удар, говорят. Ел мало, из кресла не вставал, всё молчал, а то вдруг заплачет. Чувствовал смерть. Утром Агафья Матвеевна принесла ему кофе, глядь – а его уж и нет! Только руку успел прижать к сердцу. Видно, болело. Ваня – хороший мальчик, закончил курс наук, на службу теперь ходит. Маша пошла замуж за смотрителя казённого дома. Хороший муж, строгий. Место-то нынче трудно найти. Один барин попался такой неугодливый – Бог с ним! Раз только и увидал клопа, растопался, раскричался, словно я выдумал клопов! Когда без клопа хозяйство бывает? И отказал. Такой, право!.. Всё не то теперь, не по-прежнему, хуже стало. В лакеи только грамотных берут. Сапоги сами снимают с себя. Всё какие-то фермы, аренды, акции. Что за акции такие, я не разберу? Это всё мошенники выдумывают! Нужны им деньги, так и пустят в продажу бумажки по пятисот рублей, а олухи накупят. Тут всё и лопнет. Одни бумажки останутся, а денег нет. Где деньги? – спросишь. Нету – учредитель бежал, всё с собой унёс. Вот они, акции-то!
Аркадий поднял руки над головой, сделал ладони углом, – он «в домике».
ЗАНАВЕС.
1 2 3 4 5
ШТОЛЬЦ. Я не то хотел тебя спросить, Илья… В каких ты отношениях к ней?..
ОБЛОМОВ. Что ты хочешь сказать?
ШТОЛЬЦ. Зачем ты краснеешь, Илья? Послушай… Если тут моё предостережение может что-нибудь сделать… то я всей дружбой нашей прошу, будь осторожен…
ОБЛОМОВ. В чем? Помилуй!
ШТОЛЬЦ. Ты смотришь на неё так, что, право, я начинаю думать… Смотри, Илья, не упади в эту яму…
Пауза.
ОБЛОМОВ. Выпей, Андрей, право, выпей. Славная водка! Ольга тебе этакой не сделает. Она споет Casta Diva, а водки сделать не умеет так! На молодом смородиновом листу. И пирога такого с цыплятами и грибами не сделает! А руки-то у нее какие, локти с ямочками! И всё сама! Сама крахмалит мне рубашки! За другим жена так не смотрит – ей-богу! Знает каждую мою рубашку, все протертые пятки на чулках, какой ногой встал с постели, собирается ли сесть ячмень на глаз, какого блюда и по скольку съел, весел или скучен, много спал или нет…
Пауза.
ШТОЛЬЦ. Что сказать Ольге?
ОБЛОМОВ. Не поминай ей обо мне! Скажи, что не видал, не слыхал.
ШТОЛЬЦ. Она не поверит.
ОБЛОМОВ. Ну скажи, что я умер… От удара.
Штольц уходит.
Обломов запахивает халат, садится в кресло.
Утро.
Входит Захар.
ЗАХАР (всплеснув руками) . Зачем это вы, Илья Ильич, всю ночь просидели в кресле?
Обломов хочет что-то сказать, открывает рот, но не может выговорить ни слова.
(Кричит.) Агафья Матвеевна! Ваня! Маша!
Вбегает Пшеницына, бросается к Обломову.
Дети в испуге стоят на пороге.
ПШЕНИЦЫНА. У него удар!
Сцена десятая.
В кресле сидит Обломов.
Движения его ограничены – последствия апоплексического удара.
Входит доктор Аркадий Михайлович.
Он очень изменился, теперь это уверенный в себе человек.
ОБЛОМОВ. Доктор! Вот уж не ждал! Спасибо, что вспомнили!
АРКАДИЙ. Да я к вам на минуточку! Дела, знаете ли… Закрутился совсем. Обширная практика, веду самый широкий приём… Волчком кручусь, дня не хватает!
ОБЛОМОВ. Что, много болеют? И всё душевными болезнями?
АРКАДИЙ. Это нынче в моде! Мужчины, и те стали в обморок падать… Без дела не сижу. С тех пор как наша медицина признала
школу нервных патологий, количество больных резко увеличилось.
ОБЛОМОВ (смеясь). Как же так? Следствие вместо причины?
АРКАДИЙ. Не смейтесь, теперь уж и наукой доказано, что причина и следствие в наши дни не имеют связи.
Оба смеются.
ОБЛОМОВ. Как поживает ваш Сивка? Проверенный в бою деревянный конь?
АРКАДИЙ. Редко мы с ним теперь видимся, всё времени не хватает. Пылится в шкапу. (Помолчав.) Я, собственно говоря, вот по какой причине к вам заехал, Илья Ильич… Ведь я нашёл название вашей болезни!
ОБЛОМОВ. Да ну? И как же её звать? Эники-беники?
АРКАДИЙ. Да ведь я серьёзно! Теперь я с полной ответственностью говорю вам, что готов назвать вашу болезнь по имени!
ОБЛОМОВ. Зачем? Не всё ли равно, как она называется? Да я сам могу вам сто болезней выдумать. Вот, извольте, – жмырь и голядка ! Можно и порошки к ним выдумать, только лечи, – деньги рекой! Всяк у себя жмырь найдёт, и голядка у каждого второго. Можно клинику открыть!
АРКАДИЙ. Полно вам, я серьезно!
ОБЛОМОВ. Я не верю больше в слова, доктор. И в названия тоже. Вот один философ недавно сказал, что – Бог, мол, умер… И что с того? Ведь это одни слова, никто немчурёнку не поверил! А я, в свою очередь, возьму да скажу – человек умер! И что с того? Вон их сколько на улице, никак не переведутся…
АРКАДИЙ. Ваша болезнь называется – TOTUS.
ОБЛОМОВ. Что это значит?
АРКАДИЙ. Это редкая болезнь, с нею уж никого почти не осталось. Наверное, вы один и есть. Все остальные – pele-mele, tutti-frutti, смесь, ни то ни сё. Но это и позволяет им выжить. Я должен сказать вам прямо, ведь мы с вами старые друзья… Мужайтесь, Илья Ильич… Ваш диагноз несовместим с жизнью, и прогноз практически нулевой… Вы скоро умрете.
Пауза.
ОБЛОМОВ. Как, вы говорите, она называется? Эта болезнь? Totus? Заморочили вы меня своей латынью… Непонятно мне. Что есть – Totus?
АРКАДИЙ. Целый. Целый человек. Такой жить не может.
ОБЛОМОВ (после паузы). Понятно. Спасибо. Хорошо, что не врете. Так лучше. И эти глупости с врачебной тайной… Хорошо, что не соблюдаете. Тоже спасибо. (Пауза. Усмехнулся.) Значит, Pele-mele – жить будет? И Tutti-frutti – тоже? Пол-человека, четверть-человека, осьмушка и одна шестнадцатая – все живы… А бедный Totus – нет?
АРКАДИЙ. Нет.
ОБЛОМОВ. Я же говорил – человек умер… (Дрогнувшим голосом) . Ну и ладно.
Пауза.
(Громко.) Не хотите ли чаю? (Кричит.) Захар! Чаю неси! У нас гости! Агафья Матвеевна! Пирогов несите! И водки! Ваня! Маша! Идите сюда! Где вы все?
Пшеницына, дети и Захар появляются на пороге.
АРКАДИЙ (пятясь к двери). Нет-нет. Спасибо. В следующий раз. Некогда. Всего хорошего. Ещё увидимся. Всё будет хорошо. Заеду как-нибудь. Не забывайте.
Быстро выходит из комнаты.
Сцена одиннадцатая.
Штольц, Аркадий и Захар.
Во время всей сцены Штольц и Аркадий сидят неподвижно, словно каменные.
ЗАХАР. Опять помянул его сегодня, царство ему небесное! Этакого барина отнял Господь! На радость людям жил, жить бы ему сто лет… Вот сегодня на могилке у него был. На Охтинском кладбище, между кустов лежит, в самом затишье. Как приду, сяду да и сижу; слезы так и текут… Этак-то иногда задумаюсь, притихнет все, и почудится, как будто кличет: «Захар! Захар!» Инда мурашки по спине побегут! Господи, храни его душеньку! Никто не видал как умер, и стона предсмертного не слыхали. Без мучений. Удар, говорят. Ел мало, из кресла не вставал, всё молчал, а то вдруг заплачет. Чувствовал смерть. Утром Агафья Матвеевна принесла ему кофе, глядь – а его уж и нет! Только руку успел прижать к сердцу. Видно, болело. Ваня – хороший мальчик, закончил курс наук, на службу теперь ходит. Маша пошла замуж за смотрителя казённого дома. Хороший муж, строгий. Место-то нынче трудно найти. Один барин попался такой неугодливый – Бог с ним! Раз только и увидал клопа, растопался, раскричался, словно я выдумал клопов! Когда без клопа хозяйство бывает? И отказал. Такой, право!.. Всё не то теперь, не по-прежнему, хуже стало. В лакеи только грамотных берут. Сапоги сами снимают с себя. Всё какие-то фермы, аренды, акции. Что за акции такие, я не разберу? Это всё мошенники выдумывают! Нужны им деньги, так и пустят в продажу бумажки по пятисот рублей, а олухи накупят. Тут всё и лопнет. Одни бумажки останутся, а денег нет. Где деньги? – спросишь. Нету – учредитель бежал, всё с собой унёс. Вот они, акции-то!
Аркадий поднял руки над головой, сделал ладони углом, – он «в домике».
ЗАНАВЕС.
1 2 3 4 5