Татьяна Александрова: «Домовенок Кузька»

Татьяна Александрова
Домовенок Кузька



OCR —=anonimous=— V 4.5. 1999-2002
«Александрова Т. Домовенок Кузька»: Стрекоза; 1999

ISBN 5-89537-022-3 Аннотация Кузьку бояться нечего, ведь он еще домовенок, маленький домовой. Он очень забавный: всегда рад поиграть со своими друзьями — домовятами и Лешиком. А еще Кузька сообразительный и очень добрый, любому старается помочь. С ним всегда интересно и весело девочке Наташе. И все ребята, как только прочитают эту книгу, подружатся с Кузькой. Это точно!Книга о смешном и трогательном домовенке Кузьке в трех частях: «Кузька в новой квартире», «Кузька в лесу» и «Кузька у Бабы-Яги». Татьяна АлександроваДомовенок Кузька КУЗЬКА В НОВОМ ДОМЕ

ПОД ВЕНИКОМ КТО-ТО БЫЛ
Девочка взяла веник да так и села на пол — до того испугалась. Под веником кто-то был! Небольшой, лохматый, в красной рубахе, блестит глазами и молчит. Девочка тоже молчит и думает: «Может, это ежик? А почему он одет и обут, как мальчик? Может, ежик игрушечный? Завели его ключом и ушли. Но ведь заводные игрушки не умеют кашлять и так громко чихать».— Будьте здоровы! — вежливо сказала девочка.— Ага, — басом ответили из-под веника. — Ладно. А-апчхи!Девочка так испугалась, что все мысли сразу выскочили у нее из головы, ни одной не осталось.Звали девочку Наташей. Только что вместе с папой и мамой они переехали на новую квартиру. Взрослые укатили на грузовике за оставшимися вещами, а Наташа занялась уборкой. Веник отыскался не сразу. Он был за шкафами, стульями, чемоданами, в самом дальнем углу самой дальней комнаты.И вот сидит Наташа на полу, В комнате тихо-тихо. Только веник шуршит, когда под ним возятся, кашляют и чихают.— Знаешь что? — вдруг сказали из-под веника — Я тебя боюсь.— И я вас, — шепотом ответила Наташа.— Я боюсь гораздо больше. Знаешь что? Ты отойди куда-нибудь подальше, а я пока убегу и спрячусь.Наташа давно бы сама убежала и спряталась, да у нее от страха руки и ноги перестали шевелиться.— Знаешь что? — немного погодя спросили из-под веника. — А может, ты меня не тронешь?— Нет, — сказала Наташа.— Не поколотишь? Не жваркнешь?— А что такое «жваркнешь»? — спросила девочка,— Ну, наподдашь, отлупишь, отдубасишь, выдерешь — все равно больно, — сообщили из-под веника.Наташа сказала, что никогда не… Ну в общем, никогда не стукнет и не поколотит.— И за уши не оттаскаешь? А то я не люблю, когда меня за уши дергают или за волосы.Девочка объяснила, что тоже этого не любит и что волосы и уши растут совсем не для того, чтобы за них дергать.— Так-то оно так… — помолчав, вздохнуло лохматое существо. — Да видно, не все про это знают… — И спросило: — Дряпать тоже не будешь?— А что такое «дряпать»?Незнакомец засмеялся, запрыгал, веник заходил ходуном. Наташа кое-как разобрала сквозь шуршание и смех, что «дряпать» и «царапать» — примерно одно и то же, и твердо пообещала не царапаться, ведь она — человек, а не кошка. Прутья у веника раздвинулись, на девочку посмотрели блестящие черные глаза, и она услышала:— Может, и свориться не будешь? Что такое «свориться», Наташа опять не знала. Вот уж лохматик обрадовался, заплясал, запрыгал, руки-ноги болтались и высовывались за веником во все стороны.— Ах, беда-беда-огорчение! Что ни скажешь — не по разуму, что ни молвишь — все попусту, что ни спросишь — все без толку!Незнакомец вывалился из-за веника на пол, лаптями в воздухе машет:— Охти мне, батюшки! Охти мне, матушки! Вот тетеха, недотепа, невразумиха непонятливая! И в кого такая уродилась? Ну, да ладно. А я-то на что? Ум хорошо, а два лучше того!Тут Наташа потихоньку стала смеяться. Уж очень потешный оказался человечек. В красной рубахе с поясом, на ногах лапти, нос курносый, а рот до ушей, особенно когда смеется.Лохматик заметил, что его разглядывают, убежал за веник и оттуда объяснил:— «Свориться» — значит ссориться, ругаться, позорить, дразниться — все едино обидно.И Наташа поскорее сказала, что ни разу, никогда, нипочем его не обидит.Услышав это, лохматик выглянул из-за веника и решительно произнес:— Знаешь что? Тогда я совсем тебя не боюсь. Я ведь храбрый! БАНЬКА
— Ты кто? — спросила девочка.— Кузька, — ответил незнакомец.— Это тебя звать Кузька. А кто ты?— Сказки знаешь? Так вот. Сперва добра молодца в баньке попарь, накорми, напои, а потом и спрашивай.— Нет у нас баньки, — огорченно сказала девочка.Кузька презрительно фыркнул, расстался наконец с веником и побежал, держась на всякий случай подальше от девочки, добежал до ванной комнаты и обернулся:— Не хозяин, кто своего хозяйства не знает!— Так ведь это ванна, а не банька, — уточнила Наташа.— Что в лоб, что по лбу! — отозвался Кузька.— Чего, чего? — не поняла девочка.— Что об печь головой, что головою об печь — все равно, все едино! — крикнул Кузька и скрылся за дверью ванной комнаты.А чуть погодя оттуда послышался обиженный вопль:— Ну, что же ты меня не паришь?Девочка вошла в ванную. Кузька прыгал под раковиной умывальника.В ванну он лезть не захотел, сказал, что слишком велика, водяному впору. Наташа купала его прямо в раковине под краном с горячей водой. Такой горячей, что руки едва терпели, а Кузька знай себе покрикивал:— А ну, горячей, хозяюшка! Наддай парку! Попарим молодые косточки!Раздеваться он не стал.
— Или мне делать нечего? — рассуждал он, кувыркаясь и прыгая в раковине так, что брызги летели к самому потолку. — Снимай кафтан, надевай кафтан, а на нем пуговиц столько, и все застегнуты. Снимай рубаху, надевай рубаху, а на ней завязки, и все завязаны. Эдак всю жизнь раздевайся — одевайся, расстегивайся — застегивайся. У меня поважнее дела есть. А так сразу и сам отмоюсь, и одежа отстирается.Наташа уговорила Кузьку хоть лапти снять и вымыла их мылом чисто-начисто.Кузька, сидя в раковине, наблюдал, что из этого выйдет. Отмытые лапти оказались очень красивыми — желтые, блестящие, совсем как новые.Лохматик восхитился и сунул под кран голову.— Пожалуйста, закрой глаза покрепче, — попросила Наташа. — А то мыло тебя укусит.— Пусть попробует! — проворчал Кузька и открыл глаза как можно шире.Тут он заорал истошным голосом и напробовался мыла.Наташа долго споласкивала его чистой водой, утешала и успокаивала.Зато отмытые Кузькины волосы сверкали, как золото.— Ну-ка, — сказала девочка, — полюбуйся на себя! — и протерла зеркало чад раковиной.Кузька полюбовался, утешился, одернул мокрую рубаху, поиграл кистями на мокром поясе, подбоченился и важно заявил:— Ну что я за добрый молодец. Чудо! Загляденье, да и только! Настоящий молодец!— Кто же ты, молодец или молодец? — не поняла Наташа.Мокрый Кузька очень серьезно объяснил девочке, что он сразу и добрый молодец и настоящий молодец.— Значит, ты — добрый? — обрадовалась девочка.— Очень добрый, — заявил Кузька. — Среди нас всякие бывают: и злые. и жадные. А я — добрый, все говорят.— Кто все? Кто говорит?В ответ Кузька начал загибать пальцы:— В баньке я паренный? Паренный. Поенный? Поенный. Воды досыта нахлебался. Кормленный? Нет. Так что ж ты меня спрашиваешь? Ты молодец, и я молодец, возьмем по ковриге за конец!— Что, что? — переспросила девочка.— Опять не понимаешь, — вздохнул Кузька. — Ну, ясно, сытый голодного не разумеет. Я, например, ужасно голодный. А ты?Наташа без лишних разговоров завернула добра молодца в полотенце и быстро понесла на кухню.По дороге Кузька шепнул ей на ухо:— Я таки наподдал ему как следует, этому мылу твоему. Как жваркну его, как дряпну — больше не будет свориться. ОЛЕЛЮШЕЧКИ
Наташа усадила мокрого Кузьку на батарею. Рядом лапти положила, пускай тоже сохнут. Если у человека мокрая обувь, он простудится.Кузька совсем перестал бояться. Сидит себе, придерживая каждый лапоть за веревочку, и поет:Истопили баньку, вымыли Ваваньку, Посадили в уголок, дали кашечки комок!Наташа придвинула к батарее стул и сказала:— Закрой глаза!Кузька тут же зажмурился и не подумал подглядывать, пока не услышал:— Пора! Открывай!На стуле перед Кузькой стояла коробка с пирожными, большими, прекрасными, с зелеными листиками, с белыми, желтыми, розовыми цветами из сладкого крема. Мама купила их для новоселья, а Наташе разрешила съесть одно или два, если уж она очень соскучится.— Выбирай какое хочешь! — торжественно сказала девочка.Кузька заглянул в коробку, наморщил нос и отвернулся:— Это я не ем. Я — не козел. Девочка растерялась. Она очень любила пирожные При чем тут козел?— Ты только попробуй, — нерешительно предложила она.— И не проси! — твердо отказался Кузька и опять отвернулся. Да как отвернулся! Наташа сразу поняла, что значит слово «отвращение». — Поросята пусть пробуют, лошади, коровы. Цыплята поклюют, утята-гусята пощиплют. Ну, зайцы пусть побалуются, леший пообкусывает. А мне… — Кузька похлопал себя по животу, — мне эта пища не по сердцу, нет, не по сердцу!— Ты только понюхай, как пахнут, — жалобно попросила Наташа.— Чего-чего, а это они умеют, — согласился Кузька. — А на вкус трава травой.Видно, Кузька решил, что его угощают настоящими цветами: розами, ромашками, колокольчиками.
Наташа засмеялась.А надо сказать, что Кузька больше всего на свете не любил, когда над ним смеются Если над кем-нибудь еще, то пожалуйста. Можно иногда и самому над собой посмеяться. Но чтоб другие смеялись над ним без спроса, этого Кузька терпеть не мог,Он тут же схватил первое попавшееся пирожное и отважно сунул его в рот. И сейчас же спросил;— Фафа фефеф или фто фофофаеф? Девочка не поняла, но лохматик, мигом расправившись с пирожным и запустив руку в коробку, повторил:— Сама печешь или кто помогает? — И давай пихать в рот одно пирожное за другим.Наташа задумалась, что она скажет маме, если Кузька нечаянно съест все пирожные.Но он съел примерно штук десять, не больше.И, на прощание заглянув в коробку, вздохнул:— Хватит. Хорошенького понемножку. Эдак нельзя: все себе да себе. Надо и о других подумать. — И начал считать пирожные: — Тут еще осталось Сюра угостить, Афоньку, Адоньку, Вуколочку. И Сосипатрику хватит, и Лутонюшке, и бедненькому Кувыке. Я их тоже сначала обману: ешьте, мол, ешьте, угощайтесь! Пусть тоже думают, что цветами потчую. И угостим, и насмешим, то-то все будут рады-радехоньки!Нахохотавшись всласть, Кузька обернулся к Наташе и заявил, что олелюшечек никак не хватит.— Чего не хватит? — рассеянно спросила девочка. Она все думала, что сказать маме о пирожных, а еще думала про Адоньку, Афоньку, Вуколочку.— Олелюшечек, говорю, на всех не хватит. Не красна изба углами, а красна пирогами. Эдаких вот, с цветами! — Кузька даже рассердился и, видя, что девочка не понимает, о чем речь, ткнул пальцем в пирожные: — Вот они, олелюшечки, эти самые пироги цветочные! Я ж говорю, невразумиха ты непонятливая, а еще смеешься! ЖЕРДЯЯ ЗВАТЬ НЕ НАДО
— Дом без хозяина — сирота, — поерзав на батарее, сказал Кузька и начал озираться, будто что-то потерял. — И хозяин без дома тоже сирота. Дома и стены помогают.Наташа оглядела стены.Интересно, как это они будут помогать? Руки у них вырастут, что ли? Или стены станут говорящими? Кто-нибудь начнет мыть посуду, а стены скажут: «Эй, ты! Марш отсюда! Сами вымоем!»Или нет. Кто ж станет строить такие грубые стены? Это будут очень милые, приветливые стеночки: «Будьте добры, займитесь какими-нибудь другими, более интересными делами, а мы, с вашего позволения, перемоем всю посуду. И пожалуйста, не беспокойтесь: ни одной чашечки, ни одной тарелочки не разобьем».Тут, конечно, стены раздвинутся, выйдут роботы, все сделают — опять в стены.Кузька между тем очень внимательно оглядывал кухню и заодно объяснял, для чего нужно праздновать новоселье:— У вас, у людей, день рождения раз в году. А у дома он бывает раз в жизни — его новосельем зовут. Где новоселье — там гости. Где гости — там угощение. Мало угощения — гости подерутся. Пеки олелюшечки, да побольше, чтобы на всех хватило!— Афонька, Адонька, Вуколочка — это твои гости? — спросила девочка.— Сюра забыла, — ответил Кузька. — А еще жди Пармешу, Куковяку, Лутонюшку. Так. Еще кого? Пафнутий придет, Фармуфий, Сосипатр, Пудя, Ховря, Дидим, Теря, Беря, Фортунат, Пигасий, Молчан, Нафаня. Авундий… Феодул с Феодулаем прибудут, Пантя, Славуся, Веденей… Буяна и Себяку звать не буду, разве что сами придут незваными гостями. А вот Поньку, так и быть, кликну. И Бутеню, и бедненького Кувыку.— Что это, все твои товарищи?! — изумилась девочка. — Так много?— А как же! — важно ответил Кузька. — Без товарищей один Жердяй живет.— Кто живет?— Жердяй. Сухой, длинный, на крыше у трубы дымом греется. Завистник, ненавистник и пакостник, лучше сюда его не звать — всех перессорит. Пусть себе торчит на крыше, как сухая ветка.Девочка скорей посмотрела в окно: не видно ли Жердяя. Не только Жердяя, но и труб, и дыма на крышах не было, одни антенны поднимались вверх.— Нет, — продолжал Кузька. — Жердяя звать не буду. Вот деда Кукобу позову. Да не соберется он, дед Кукоба, скажет: «Дорога не близкая, за семь верст киселя хлебать — лаптей не напасешься». А может, и навестит, соскучился, поди. Сверюк с Пахмурой не придут, зови не зови, эти веселья не любят. Лыгашку глаза б мои не видели! И Скалдыра пусть не показывается. Зато Белебеня сей же час прибежит. Услышит от Сороки — и здравствуйте-пожалуйста, давно не видались!— От Сороки? — удивилась Наташа. — Разве птицы знают про новоселье?— Сорока знает, — твердо сказал Кузька. — Она везде поспевает. Да толком ничего не понимает. До того занята, что и подумать некогда, что надо, чего не надо — про все трещит, на хвосте тащит. Сорока скажет вороне, ворона — борову, а боров — всему городу. Не любим мы Сороку, — вздохнул Кузька. — Один Белебеня с ней в ладу живет. Чуть услышит, у кого какая беда или радость, — ему все равно, лишь бы народу побольше и угощения, — он и прискачет. И Лататуй с ним, они всегда вместе.Девочка во все глаза смотрела на Кузьку. Он по-прежнему сидел на батарее, рядом сохли лапти. Кузька придерживал их за веревочки и болтал ногами.«Интересно, — думала девочка, — почему у Кузьки ножки маленькие, а лапти такие, что в каждый он может сесть, как в корзину?»А еще она думала о Кузькиных друзьях. Какие они? Тоже маленькие, лохматые и в лаптях? Или некоторые в ботинках? Или же большие, лохматые, в пиджаках, с галстуками, но в лаптях? Или же маленькие, причесанные, в рубахах и в ботинках?А Кузька в это время продолжал:— Белун придет, и пускай. Всегда ему рады. Тихий старичок, смирный, ласковый. Вот только носовой платок для него не забыть припасти, если попросит нос вытереть. Банник непременно пожалует, то-то ему здесь светло покажется после темной бани. Еще Петряй и Агапчик навестят, Поплеша с Амфилашей, Сдобыш, Луп, Олеля… Лишь бы Тухляшка не навязался, ну его!

— Ой, Кузенька! — изумилась Наташа. — Сколько же у тебя друзей!— Сколько друзей-то? Скажу, да погожу, — ответил Кузька, ерзая на горячей батарее, и добавил: — Кабы я блином был, мне бы в самый раз на этой печурке доспеть, подрумяниться.Он поглядел вниз и вздохнул:— Давно бы отсюда ушел, да шесток больно высок, до полу лететь далеко, а ухватиться не за что.Наташа скорей пересадила бедняжку на подоконник.«Эка благодать — весь белый свет видать!» — обрадовался Кузька и прижался носом к стеклу. Девочка тоже посмотрела в окно. ОБИЖЕННЫЙ САМОЛЕТИК По небу неслись облака. Тоненькие, с виду совсем игрушечные подъемные краники двигались между светло-желтыми, розовыми, голубыми коробочками домов, поднимали и опускали стрелы. Дальше был виден синий лес, до того синий, будто в нем и деревья растут синие с голубыми листьями и лиловыми стволами.Над синим лесом летел самолетик. Кузька показал ему язык, потом обернулся к девочке:— Много всякого народу пожалует на новоселье. Придут и скажут: «Вот спасибо тому, кто хозяин в дому!» Будет что рассказать, будет что вспомнить. Друзья к нам придут, и знакомые, и друзья друзей, и знакомые друзей, и друзья знакомых, и знакомые знакомых. С некоторыми водиться — лучше в крапиву садиться Пусть и они приходят. Друзей все равно больше.— А где они живут, твои друзья? — спросила девочка.— Как где? — удивился лохматик. — Везде, по всему миру, каждый у себя дома. И в нашем доме тоже. Мы высоко живем? На восьмом этаже? А на двенадцатом уже раньше нас Тарах поселился, на первом Митрошка — тонкие ножки живет понемножку.Наташа недоверчиво спросила, откуда Кузька про это знает. Оказалось, от знакомого воробья по имени Летун. Сегодня, когда машина остановилась и стали выгружать вещи, воробей как раз купался в луже около подъезда. Митрошка и Тарах, которые приехали сюда раньше, просили его кланяться всем, кто еще приедет в этот дом.— Помнишь, — спросил Кузька, — он нам из лужи кланялся, мокренький такой, встрепанный? Слушай, ему же там до самого вечера сидеть и кланяться! Посиди-ка весь день в луже, не пивши, не евши. Думаешь, хорошо?— Ну, попить-то он может, — нерешительно сказала Наташа.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Домовенок Кузька'


1 2