Роберт Ирвин Говард
Не рой мне могилу

Роберт Говард
Не рой мне могилу


* * *

Грохот старинной дверной колотушки зловещим эхом разнесся по дому, прервав мой тревожный, полный смутных кошмаров сон. Скинув влажную простыню, я подошел к окну и выглянул. Едва взошедшая луна бросала слабый свет на бледное лицо моего друга, Джона Конрада.
– Ты позволишь мне подняться, Кирован? – Голос его дрожал от внутреннего напряжения.
– Разумеется!
Натянув халат, я поспешил навстречу, слыша, как хлопнула входная дверь и скрипят ступени лестницы, ведущей наверх. Мгновение, и Джон уже стоял передо мной. Я зажег свет и увидел, что его руки нервно подрагивают, а лицо белее мела.
– Час назад умер старый Джон Гримлен, – отрывисто вымолвил Конрад.
– Неужели? Мне не было известно, что он болел.
Я не мог скрыть удивления: Гримлен казался крепким стариком.
– У него был приступ какой-то необычной болезни, по внешним признакам напоминающий эпилепсию. В последние годы он был подвержен подобным приступам, а последний оказался смертельным, – продолжал Джон.
Я только кивнул. Я бывал в огромном старом доме на холме и был знаком с хозяином, особо не жалующим посетителей и живущим отшельником. Однажды мне случилось быть свидетелем одного из припадков его странной болезни. Старик корчился в страшных судорогах, выл и катался по полу, не переставая изрыгать жуткие проклятия. Богохульствовал он до тех пор, пока голос не перехватил спазм и на губах запузырилась пена. Зрелище было столь мерзкое и ужасающее, что стало понятным, отчего наши предки считали этих несчастных людьми, одержимыми дьяволом.
– ...Видимо, наследственному дефекту, – не замечая, что я отвлекся, продолжал Конрад. – Такое иногда случается – отвратительный недуг, поразивший в давние времена одного из предков Старого Джона, несомненно, передался ему как врожденный порок. Хотя известно и другое. В свои молодые годы Джон много путешествовал по разным таинственным уголкам планеты, в том числе объездил весь Восток. И вполне мог заразиться какой-либо редкой болезнью во время странствий. Современная наука еще мало знакома с таинственными заболеваниями, встречающимися в глубинах черной Африки и на Востоке.
– Все это очень интересно, но вряд ли твой неожиданный визит, да еще в столь поздний час, ведь уже за полночь, вызван необходимостью обсудить причины, вызвавшие смерть Старого Джона.
Мое замечание смутило Конрада.
– Видишь ли, – он замялся, подбирая слова, – дело в том, что обстоятельства сложились так, что я был единственным, кого терпел старый отшельник. Он решительно отказался от врачей и запретил вызывать священника. Так что Джон Гримлен умирал, по сути, в одиночестве, довольствуясь только моим присутствием. Честно говоря, когда стало ясно, что пробил его последний час, и он умирает, я готов был, невзирая на протесты, отправиться за помощью. Но старик разразился такими горячими мольбами не оставлять его умирать одного, он так причитал и выл, что я не выдержал и покорился судьбе.
Тыльной стороной ладони он смахнул крупные капли пота со лба и тихо добавил:
– Мне довелось не раз видеть, как умирают мужчины. Смерть всегда страшна. Но кончина Гримлена просто потрясла меня...
– Старик очень страдал?
– Похоже, не физические страдания, как бы они ни были сильны, заставили его испытывать нечеловеческие муки. Здесь явно была задета психика. Надо было видеть эти широко открытые глаза, переполненные немыслимым ужасом. А чудовищные вопли и сейчас звучат в моих ушах. Поверь, Кирован, то, что происходило с Гримленом, было не похоже на обычный страх человека перед неведомым, вечно ждущим нас за пределами жизни.
Темный смысл откровений моего друга сжал мое сердце предчувствием небывалых бед. Я беспокойно переступил с ноги на ногу, ощущая неприятный холодок, пробежавший по спине.
– Ты же знаешь, наши местные жители всегда уверяли: Джон Гримлен давным-давно продал душу дьяволу. Подтверждением считались его внезапные приступы эпилепсии – внешний признак одержимости Сатаной. Подобные пережитки характерны для средневековья, но и современный обыватель легко поддается подобным домыслам. Тем более что старик своим поведением, безусловно, их подтверждал. Старый Джон вел злую и порочную жизнь. Никто не в состоянии вспомнить ни единого доброго поступка этого человека. По этим причинам его повсеместно избегали и боялись. Только ты, Конрад, мог считаться его единственным другом. Что вас связывало?
– Странная это была дружба, – задумчиво проговорил он, – ведь, несмотря на свою необузданную натуру, Джон Гримлен был широко образованным и очень знающим человеком. Меня привлекала его неординарность. Причиной нашей первой встречи послужило мое увлечение оккультными знаниями. А старик был глубоко погружен в тайны подобных исследований, и его достижения в этой области меня крайне заинтересовали.
Конрад устало опустился на стул и продолжил:
– Надо сказать, Гримлен и здесь был злокозненным извращенцем, как и во всем прочем. Белая сторона магии его совершенно не занимала. Его вниманием владели лишь темные и зловещие грани – дьяволопоклонники, вуду и спиритизм. Но в познании различных гнусных ремесел и темных наук он достиг колоссальных успехов. Не раз я испытывал ужас и брезгливое отвращение – сродни тем, что вызывают ядовитые рептилии, – слушая его рассказы о проведенных опытах и его собственных достижениях. На кое-что он лишь намекал, но этого было достаточно, чтобы понять: не было бездны мрака, в которую его бы не тянуло, и куда бы он не погружался. Поверь, Кирован, при свете яркого дня, да еще в приятной компании рационально мыслящих людей, легко смеяться над байками о потустороннем мире. Другое дело – оказаться среди глубокой ночи наедине с Джоном Гримленом в его необычной библиотеке, рассматривая старинные тома и диковинные вещицы и слушая жуткие истории хозяина, как довелось мне, – тут не до иронии. Не раз язык буквально присыхал к гортани от охватившего ужаса, сверхъестественное казалось весьма реальным и близким, а существующий мир лишь иллюзией.
Мой приятель замолчал, погрузившись в воспоминания. Пауза затягивалась, и я воскликнул, не в силах унять растущее напряжение.
– Бог мой! Ты наконец перейдешь к делу? Я-то тебе зачем?
– Прошу тебя пойти со мной в дом Джона Гримлена. Он отдал странные распоряжения по поводу собственных бренных останков. Я хочу, чтобы ты был рядом и помог мне.
Я молча стал одеваться, внутренне содрогаясь от охвативших меня предчувствий и не испытывая ни малейшей склонности к предстоящей авантюре. Через минуту я был готов и поспешил вслед за Конрадом. Мы шли к особняку Старого Джона по пустынной дороге, петляющей по холму. Путь вел все время вверх, и мрачный дом на фоне яркого звездного неба нависал черной глыбой, похожей очертаниями на хищную птицу. Тусклая красная полоса дрожала на западе, за низкими темными холмами, куда только что опустился лунный серп. Нечто мрачное и тягостное ощущалось в теплом воздухе. Ночь, казалось, наполнилась злом. Мои нервы дрожали, как натянутые струны, от непрерывного шороха крыльев летучих мышей где-то над головой. Стараясь заглушить гулкие удары сердца, я спросил:
– Большинство знакомых считало Гримлена сумасшедшим. Ты так не считаешь?
Конрад ответил с некоторой неохотой, да и то не сразу, а пройдя несколько шагов:
– Я счел бы его самым здравомыслящим человеком на свете, если бы не один случай. Однажды я засиделся у него в кабинете допоздна, слушая несколько часов кряду рассуждения хозяина о его любимом предмете – черной магии. Неожиданно он вскочил в крайнем возбуждении и заорал со зловещим блеском в глазах. В тот момент мне показалось, что он переступил границы рассудка. Старик метался по комнате, расшвыривая книги, безделушки, и беспрерывно вопил: «Тебя еще не утомил этот детский лепет, все эти ритуалы вуду, сионистские жертвоприношения, сказки о пернатых змеях, безрогих козах и культе черного леопарда? Ха! К чему вся эта грязь и пыль, разносимая ветром! Ничтожная пена на пути к истинно Неведомому, к постижению его глубоких тайн! Это только жалкие раскаты эха Бездн! Мне ведомо такое, что стоит заговорить – и твои куриные мозги взорвутся, не в силах вместить услышанное. Я могу произнести имена, и звук их иссушит человека своим обжигающим дыханием. А что тебе известно о Йог-Сототе, о Катулосе «Катулос» – в русскоязычном изложении Cthulhu Mythos традиционным является написание «Ктулху» (прим. LX)

и погруженных городах? Даже в ваши мифологии не включено ни одно из этих имен. И никогда в твоих убогих сновидениях не возвысятся черные циклопические стены града Кот, и тебя не овеет ядовитое дыхание бурь Югота «Югот» – в русскоязычном изложении Cthulhu Mythos традиционным является написание «Юггот» (прим. LX)

! Не бойся, дуновение моей Черной мудрости не уничтожит тебя. Твой инфантильный разум просто не в состоянии вместить хоть крупицу моих знаний. Доведись тебе прожить столько же, сколько мне, ты бы увидел, как гибнут целые царства и уходят в ничто поколения, и мог бы собрать спелые зерна темных тайн столетий...»
Гримлен неистовствовал, черты его лица исказило безумие, он словно утратил человеческий облик. Вдруг он заметил мою явную растерянность и смущение, остановился и разразился ужасным гнусавым смехом.
«О боги! – В его голосе неожиданно появился странный акцент. – Никак малыш перепугался! Неудивительно, ведь нагой дикарь более умудрен в обычаях сей жизни, чем ты, играющий в ученость. Олух царя небесного, ты древнего мужа полагаешь за старца! Да поделись я с тобою знакомством с поколениями людей, коих мне довелось узреть, ты помрешь на месте от изумления...»
Конрад запнулся, но, совладав с собой, продолжал:
– Мне не стыдно признаться – я трусливо сбежал. Я испытал такое потрясение и ужас, что смог остановиться, лишь когда мои легкие готовы были разорваться, колени подгибались, а перед глазами поплыли цветные пятна. В ушах все еще отдавался визгливый дьявольский смех, несшийся из дома на холме ... Прошло несколько дней, и я получил письмо, в котором Гримлен откровенно, более чем откровенно, ссылался на избыток лекарств и приносил извинения за свое поведение. После некоторых колебаний я решил восстановить наши отношения, хотя и не поверил в причину, указанную в письме.
– Мне кажется это безрассудным, – не сдержавшись, буркнул я.
– Да, – неохотно согласился Конрад. – Но ответь мне, Кирован, встречался ли тебе хоть один человек, знакомый с Джоном Гримленом в юности?
Я отрицательно покачал головой.
– Я осторожно навел о нем справки, приложив немало усилий, – продолжил Конрад. – Гримлен прожил здесь около двадцати лет, если не считать нескольких таинственных исчезновений на два-три месяца. Знаешь, что утверждают старые жители, которые хорошо помнят, как впервые здесь появился Старый Джон? Когда он приехал и поселился в доме на холме, он выглядел так же, как сейчас. То есть за прошедшие годы он вряд ли заметно постарел и до самой своей смерти выглядел пятидесятилетним мужчиной. Вернее, казался. Будучи в Вене, я встретился со старым фон Боэнком. И стал расспрашивать о Гримлене, узнав, что они были знакомы в те времена, когда юный фон Боэнк учился в Берлине. По его словам, тогда Гримлен выглядел лет на пятьдесят, и он страшно удивился, что тот еще жив.
Понимая, к чему клонит разговор мой приятель, я не сдержался и изумленно воскликнул:
– Ерунда! В преклонном возрасте люди часто путают имена и даты, а профессору фон Боэнку уже за восемьдесят, и он, скорее всего, ошибается, принимая за Гримлена кого-то другого.
Я старался говорить уверенным тоном и в то же время чувствовал, как холодеют руки и вздыбливаются волоски на шее.
– Все может быть, – повел плечами Конрад. – Мы у цели – вот и его дом.
Жалобно простонал ветер в ветвях растущих неподалеку деревьев, заставив вздрогнуть, чуть слышно прошелестели крылья летучей мыши. Дом угрожающе навис над нами, когда мы приблизились к парадной двери. Повернулся ключ в протестующе скрипнувшем старинном замке, мы вошли, и на нас тут же потянуло холодным сквозняком, несущим затхлый запах склепа.
В доме не было ни газовых светильников, ни электричества, поэтому по темным коридорам мы пробирались практически на ощупь. Лишь очутившись в кабинете, Конрад зажег свечу, а я огляделся, подспудно ожидая неприятных сюрпризов. Но в комнате, увешанной гобеленами и уставленной причудливой мебелью, никого не было, конечно не считая нас двоих.
– Где... где тело? – В горле у меня пересохло, и я спрашивал внезапно осипшим голосом.
Глубокая тишина и таинственная атмосфера дома завораживали.
– Наверху, – почти прошептал Конрад. – На втором этаже в библиотеке. Он там и умер.
Невольно я поднял глаза. Там, высоко над нашими головами, безмолвно лежал одинокий хозяин этого мрачного дома, распростертый в последнем сне, с побелевшим лицом, застывшим в ухмыляющейся маске смерти. Я пытался взять себя в руки, борясь с охватившей меня паникой. Снова и снова, как испуганный ребенок, повторял я себе: наверху только остывший труп, труп старого злодея, который никому уже не в силах навредить. Немного успокоившись, я повернулся к Конраду. Он как раз вынимал из кармана конверт, пожелтевший от времени.
– Смотри, здесь заключена последняя воля Джона Гримлена, – показал Конрад несколько плотно исписанных страниц тонко выделанного пергамента, извлеченных из конверта. – Как давно было это написано, думаю, известно лишь Господу Богу. Я получил конверт от Старого Джона десять лет назад, когда он вернулся из путешествия по Монголии. Первый приступ случился с ним вскоре после этого.
Джон взял с меня клятву, что я буду хранить конверт запечатанным, тщательно спрятав, и не вскрою до момента его смерти. Теперь мне следует прочесть его записки и в точности следовать содержащимся здесь указаниям. Было еще одно условие: невзирая на любые его заверения и просьбы, ни в коем случае в дальнейшем не отдавать конверт и действовать, как было оговорено. «Ибо плоть слаба, – заключил Гримлен, когда вручил мне конверт, неприятно улыбаясь, – и даже я могу смалодушничать, поддавшись искушению отменить распоряжения. Наверняка суть дела навсегда останется вне твоего понимания, но ты поклялся и изволь выполнить обещанное...»
Испарина покрыла лоб Конрада, но он не замечал этого.
– Говори! – взмолился я.
– Несколько часов назад, – продолжал Джон, – когда начался последний приступ и он метался на постели в предсмертной агонии, его обуял непередаваемый ужас. Корчась то ли от страха, то ли от жестокой боли, он беспрестанно молил меня принести этот конверт и уничтожить его, не вскрывая. Лихорадочные просьбы перемежались бессловесным мычанием, затем нечеловеческим усилием он приподнялся на локтях и завопил, выпучив глаза: «Принеси конверт!» Я держался, хотя волосы мои стали дыбом, а кровь стыла в жилах. Он продолжал бесноваться, бредя и беспрерывно воя. И вдруг почти спокойно попросил, чтобы я разрубил его тело на части, сжег и развеял на четырех небесных ветрах. Господи, я сам уже был на грани сумасшествия.
Конрад замолчал, заново переживая случившееся.
– Я все время помнил указания десятилетней давности и твердо стоял на своем. Но наконец я сдался. Невыносимое отчаяние, сквозившее в воплях старика, заставило меня изменить клятве. И я решил сходить за конвертом, хотя при этом пришлось бы оставить умирающего одного. Но стоило мне повернуться, как последний ужасный крик застыл на покрытых пузырящейся кровавой пеной перекошенных губах, умирающий содрогнулся, и душа покинула изломанное тело.
Пергамент зашуршал в его дрожащих руках.
– Свое обещание я сдержу. Я дал слово и выполню все, что здесь сказано, даже если указания кажутся плодом больного воображения или капризом выжившего из ума старца. Следуя им, необходимо поместить труп на большой стол черного дерева, стоящий в библиотеке, разместив вокруг семь зажженных свечей черного воска. В доме все двери и окна должны быть закрыты и крепко заперты на засовы. Потом, в предрассветной мгле, мне придется прочесть формулу или заклинание, которые находятся в конверте меньшего размера, внутри первого. Что там, я не знаю, поскольку еще не вскрывал его. Вот вкратце и все.
– Как все? – изумился я. – Гримлен должен был распорядиться и насчет состояния, поместья... И наконец, как поступить с его захоронением. Неужели в пергаменте этого нет?
– Нет. Завещание хранится у нотариуса. Я был свидетелем при составлении и знаю, что он все – и поместье, и состояние – оставил некому Малику Тоусу, его восточному партнеру, как я понял.
– Как, Малику Тоусу?! – Потрясенный до глубины души, я перешел на крик. – Тебе ли, изучающему восточные верования, не знать, кто это.
1 2