Он был всерьез озабочен. Мотоциклисты – это одно дело. Но как ему удалось остаться в живых после падения с самолета и при этом прикончить Хокинса? Поскорее бы завершить задание и покинуть это злополучное место.
Голос Рэтчетта вновь привлек его внимание к происходящему на сцене. Доктор Шултер сидел в кресле посередине. Перед ним застыла жирная фигура Рэтчетта. Чтобы загипнотизировать Шултера, потребовалось шесть минут; в зале чувствовалась скука, слышались покашливание и зевки, люди ерзали в креслах и не уходили лишь из вежливости.
– Черные манящие озера светящихся ночей и глубочайшие из глубочайших тоннелей. Вы опускаетесь вниз в темноту и мрак, вас охватывает глубокий сон, – тихо мурлыкал Рэтчетт.
Кто-то в зале закашлялся, вызвав тем самым грозный взгляд Рэтчетта, тут же возобновившего свое бормотание. Странно, что химик-теоретик пытался развлечь видных психиатров и психологов гипнозом. Да еще на таком любительском уровне.
Опасности, подстерегающие ныне агента, стали другими. Одна из них – смерть от скуки. Он услышал голос Рэтчетта, призывающий Шултера вернуться в ужасные времена. А что такое ужасные времена? Посмотрим. Капитуляция – плохо, русская оккупация, – еще хуже. Когда у дрожащих мужчин кусачками откусывали яички – это плохо? Вовсе нет, особенно, когда перед тобой стоит профессор-еврей. Тот самый профессор, который пытался добиться его исключения из медицинской школы в Гамбурге, обвинив в каких-то там садистских наклонностях. Что плохого в садизме, в самом деле? Если, конечно, не рассматривать его с точки зрения слюнявой еврейской сентиментальности или сквозь розовые очки иудаисткого ублюдка – христианской этики. Садизм – это хорошо. Он служит для разрядки естественной враждебности, и даже обретает собственное значение и прелесть. Партия нацистов это понимала.
Нацистская партия. Единственная здоровая, честная сила в истории. Как только волосатые хилые юнцы осмеливаются называть американское правительство фашистами и нацистами! Как они смеют?! Американское правительство – ханжа на ханже – со сладкими речами ползет по истории. Их волнуют только внутренние проблемы и международное общественное мнение. Нацизмом и не пахнет! Им надо было видеть нацизм! Надо было видеть этого еврейского профессора. Почему он так и не закричал, семитское отродье? Все испортил. Молчал. Да, время было ужасным. Как и то, что происходило сейчас на сцене.
Шултер был поглощен гипнотическим поиском ужасов в своем прошлом. Неожиданно он вскочил на ноги и запрыгал по сцене: прыг-скок, прыг-скок. На пол полетел пиджак, потом рубашка и майка. Он расстегнул молнию на брюках и спустил их. Опустился на костлявые колени. Белые огни сцены сияли, отражаясь от его потной спины.
– Плеть! – закричал он. – Женщина с плетью! Плеть! Плеть!
Рэтчетт тоже тяжело задышал.
– Плеть! – присоединился он к крику Шултера. – Плеть! – пухлые губы издавали сосущие звуки.
Никто не мог объяснить, что произошло потом. Никто не мог точно вспомнить. Все, что на следующее утро выяснил новый ответственный за безопасность, сводилось к следующему:
1) Сеанс гипноза вызвал нечто, о чем не стоит говорить, и что не касается Римо Пелхэма.
2) Доктору Нильсу Брюстеру удалось вывести обоих из транса. Он выскочил на сцену и стал подражать голосу Рэтчетта.
3) Всех этот эпизод неприятно поразил, и, в самом деле, перестаньте беспокоить людей.
Но гораздо больше их поразит ужасающая цена, которую доктору Рэтчетту придется заплатить за свое успешное выступление.
Глава восемнадцатая
За разговор с доктором Хиршблум его выкинули из самолета, но, чтобы увидеть ее снова, Римо готов был пойти на большее. Даже на разговор с Нильсом Брюстером.
Брюстер встретил его отчужденно, словно это Римо был повинен в трагическом случае, произошедшем с инструктором по парашютному спорту.
– Нет, – сказал Брюстер сквозь забинтованный нос. – Такой просьбы от доктора Хиршблум не поступало. А почему она вас так волнует?
– В вашем голосе слышатся довольные нотки. Почему?
– Перестаньте отвечать вопросом на вопрос. Меня предупредили, что это ваш стиль беседы.
– Четверо из пяти руководителей проектов захотели поговорить со мной. Пятая не хочет. Почему?
– Это ваш ответ на мой вопрос? – спросил Брюстер.
– Да, – ответил Римо.
– Я уже говорил: вы никогда не поймете, что у нас происходит.
– В общем, я собираюсь повидать ее.
– Я не даю вам разрешения.
– Как мне его получить?
– Вы его не получите.
– А вы знаете, что если я щелкну вас пальцем по носу, – сказал Римо, поднося указательный палец к бинтам, – это будет очень больно?
– И вы вылетите отсюда на заднице, прежде чем боль утихнет!
– А что, если вам на нос ночью неизвестно откуда свалится кирпич?
– Вы вылетите отсюда прежде, чем кирпич коснется земли.
– А что, если я научу вас делать то, что я сделал с этими мотобандитами?
– Мне скоро шестьдесят, сынок.
– Я научу вас, как справиться по меньшей мере с двоими.
– С молодыми людьми?
– С молодыми людьми.
Доктор Нильс Брюстер набрал номер и сказал в трубку:
– Дебора, мне кажется, вам стоит снять данные с Римо Пелхэма, нашего служащего охраны. Другие это сделали и … Да, конечно. Конечно, я понимаю.
Он повесил трубку.
– Она говорит, что чем-то занята. Но я даю вам разрешение. Потом я от своих слов, конечно, откажусь, но будет уже поздно. По крайней мере, местом вы не рискуете. А когда мы начнем…? И Брюстер начал делать руками выпады в воображаемые молодые лица и животы, отражая быстрые удары юных атлетов, которых он сможет разорвать в клочья, ежели кто-то из этих хамов решится что-нибудь съязвить в его адрес на улице или в ресторане, или еще где-нибудь. Где угодно.
– Через две недели.
– Две недели?
Брюстер принял разочарованный вид обманутого человека.
– Ну, для начала вам надо войти в форму. Неделю будете ежедневно пробегать по четыреста метров, следующую неделю – по восемьсот.
– А что еще?
– Ничего.
– А кстати, как называется ваша школа? Карате, кунгфу, дзю-до?
– Вау-ту, – ответил Римо, выдумав самое идиотское название.
– Вау-ту? Никогда не слышал.
– Поэтому оно хорошо и действует. Неужели вы думаете в спортзалах или через пособия научат чему-нибудь стоящему?
– Вау-ту, – повторил доктор Брюстер, социолог, профессор Чикагского университета, доктор философских наук, автор монографии «Человек – как враждебная окружающая среда».
– Вау-ту, – сказал он опять, и в том уголке сознания, где у человека формируются мечты, возникла картина: приятель его старшей дочери бьется в агонии на полу.
Римо подошел к ее коттеджу и, ожидая ответа на стук в дверь, безуспешно отмахивался от москитов и мотыльков, устроивших митинг вокруг окон. Постучал еще раз.
– Кто там?
– Ответственный за безопасность Римо Пелхэм.
– Что вам угодно?
– Поговорить с вами.
– О чем?
– Мне не хочется говорить через дверь.
– Приходите завтра.
– Могу я увидеть вас сейчас?
– Нет.
– Вы заняты?
– Вы уйдете или нет! – это был не вопрос.
– Я только хочу с вами поговорить.
Тишина. К насекомым подошло подкрепление. Духота виргинского лета и омертвляющая, жаждущая пота ночь жужжали и гудели вместе с насекомым.
– Я не уйду, пока вы со мной не поговорите.
– Брюстер знает, что вы надоедаете одному из сотрудников?
– Да.
– Не может быть, это ложь. Оставьте меня в покое.
– Только после того, как мы побеседуем.
Послышались шаги. Дверь отворилась. Перед ним стояла Дебора Хиршблум. На ее лице можно была прочесть выражение усталого упорства матери, не желающей подчиняться капризам ребенка. Лицо было строгим и спокойным, что подчеркивало красоту его мягких линий.
Глаза – темные бриллианты в оправе нежной белой кожи, озаренной веснушками. Плотно сжатые губы без намека на губную помаду не оставляли стоящему перед ней Римо никакой надежды.
– Ну, в чем дело?
– Я хочу с вами поговорить. Можно войти?
– Уже поздно.
– Я знаю. Можно войти?
Она повела плечами и жестом пригласила его в дом. На ней была простая блузка цвета хаки и такие же шорты. Ноги босы. Кабинет был почти пуст, если не считать сложенных чуть ли не до потолка книг и шахматной доски на небольшом столике рядом с торшером. Два стула, металлическая койка, на которую она села с таким видом, что это никак нельзя было принять за приглашение.
– Могу я сесть? – спросил Римо, кивнув в сторону стула.
Это было позволено.
– Как вы уже знаете, все остальные руководители отраслевых проектов Форума встречались и беседовали со мной.
Никакой реакции. Римо продолжал:
– И мне стало интересно, почему вы меня не пригласили?
– Мне это ни к чему.
– Вот я и заинтересовался, почему это так?
– Поточу, что человек, избивающий семерых хулиганов, совсем не такое уж удивительное явление, каким его, очевидно, считают мои коллеги.
– Значит, для вас насилие – обычное явление…
– Жестокость исходит от вас, и мне это абсолютно не нравится. Я знаю, что Хокинс приземлился без парашюта, а вы – с парашютом, принадлежавшим ему. Я знаю, что он пытался вас убить, но погиб.
– Вы израильтянка, да?
– Да. Вы это знаете.
– И вас отталкивает насилие?
– Да.
– Разве израильтяне не обязаны проходить службу в армии?
– Да, обязаны.
– И все же вам не по нраву жестокость и насилие?
– Да, конечно. Почему бы и нет?
– Потому что ваш народ не смог бы выжить без насилия. Ему приходится быть жестоким. Если арабы перестанут стрелять, они получат мир и покой. Если перестанете стрелять вы – получите еще одну войну.
– Мистер Пелхэм, к чему вы клоните? Из-за того, что мы находимся в численном меньшинстве в пропорции 1:150 по отношению к людям, к несчастью, поставившим целью нации наше полное уничтожение, из-за этого мне должно нравиться то, что я делаю для спасения и выживания? Чтобы жить и выжить, нужно, кроме всего прочего, копать и чистить выгребные ямы. Но при этом совершенно не обязательно любить это занятие. Чего вы на самом деле добиваетесь? Вам абсолютно все равно, как я отношусь к насилию. Это вас не интересует. Что вы хотите?
– Понимаете, передо мной возникла проблема, и вы – ее часть. Видите ли, я отвечаю за безопасность тех, кто тут живет и работает. А все постоянно находятся в движении, особенно вы, и поэтому для того, чтобы реально обеспечить безопасность, я должен иметь хотя бы общее представление, где вас, при случае, найти. Нападение на Форум этой банды мотоциклистов может быть только преддверием других, грядущих событий. Не уверен, что это произойдет, но если они еще что-то придумают, я должен обеспечить безопасность всех и каждого из ведущих специалистов.
– В английском языке, мистер Пелхэм, есть слово, которым можно охарактеризовать сказанное вами. Оно четко в определении и значимо по сути.
Римо почувствовал, что сейчас получит.
– Что это за слово? – спросил он.
– Чушь, – мягко сказала доктор Хиршблум.
– Но, Дебора…
– Это чушь, Римо, чушь и вам этого не опровергнуть никогда. Бандиты приехали из-за вас. Они задирали вас. И они до вас добрались. Вернее, вы добрались до них.
– Они напали на меня, чтобы затем расправиться с вами. Вам знакома аналогичная ситуация: Россия атакует нас, Америку, через Израиль.
– Зачем вы переводите все на международный уровень? Вы сидите тут, интересуетесь моей жизнью и работой абсолютно не для того, чтобы защитить меня, так как знаете, что я в вашей защите абсолютно не нуждаюсь. Поэтому, зачем вам знать, где меня можно найти? Для того, чтобы причинить мне зло? Верно?
– Чушь.
– Ха, мистер Пелхэм…
– Римо, помните?
– Хорошо. Римо, спокойное ночи.
– Дебора, я хочу снова встретиться с вами.
– Я знаю. Но, прошу вас, не добивайтесь этого таким устрашающим образом, как в тот день, или так назойливо, как сегодня.
– Устрашающим? Вы испугались? Вы совсем не выглядели напуганной.
– Зато теперь я боюсь, потому что знаю, что вы успевали даже следить за мной и окружающими.
Дебора казалась спокойной, на губах – холодная официальная улыбка. Римо распознал самоконтроль, которым владеют лишь те, кому часто приходится сталкиваться лицом к лицу с опасностью. Такие люди вырабатывают самообладание или погибают, а если нет – значит им невероятно повезло.
– Хорошо. У меня было время смотреть вокруг, предположим, что это так. Предположим, что моя оборона на самом деле была нападением. Предположим всякие такие вещи.
– Тогда, мистер Пелхэм, остается предположить, что вы – не полицейский.
– Ладно, предположим.
– Следовательно, вы кто-то другой?
– Следовательно, я кто-то другой.
– Это меня и тревожит. Мне стало страшно, когда я увидела знакомые мне способы нападения, а затем поняла, что к ним добавлены многие другие приемы, которые мне не известны. Мне на самом деле было страшно в тот день, мистер Пелхэм. Я испугалась вас. Я боюсь вас и теперь.
– Странно, вы же психиатр.
– К тому же я устала, мистер Пелхэм. Доброй ночи. Я не знаю, для чего вы здесь на самом деле. Может быть для того, чтобы, как вы выражаетесь, нас охранять. Мне приходилось встречать таких как вы. Когда я была еще маленькой девочкой, я знавала добровольца из Америки. Он научил нас оборонительной стойке, а два дня назад я заметила, что ею пользуетесь и вы.
Чиун в Израиле? Не может быть, подумал Римо. Стойка? Но ее показал Римо не Чиун. Этой стойке, с виду очень неловкой постановке ног, создающей впечатление, что ты собираешься шагнуть назад, когда на самом деле, следует движение вперед, научил его…
Нет, это был не Чиун. Первые дни тренировок после казни на электрическом стуле… Ну, конечно! Конн Макклири. Конн Макклири в Израиле?!
Дебора встала и подошла к двери. Римо остался сидеть.
– Этот человек, он вам понравился? – спросил Римо.
– Его любила вся деревня. Но сейчас он мертв, и такая же судьба ждет всех нас. Вопрос только в том, когда. И все мы стараемся отдалить это «когда», правда?
– Когда этот человек умер?
– Вас он, кажется, очень заинтересовал. Почему?
– Возможно, я знал его.
– Если это так, то мне нечего вас бояться, поскольку он был хороший человек. Именно это нам всем запомнилось больше всего. Ведь то, чем он занимался, не часто привлекает хороших людей. Он был редкостью. И он умер. Мне кажется, что он умер раньше, чем было предназначено. Хорошие люди редко живут долго.
Теперь ее голос звучал мягче, Римо услышал в нем какой-то надлом, эмоциональная дрожь была сильнее, чем можно было ожидать. Чувствовалось, что ее охватили воспоминания, которые не изгладятся никогда.
– У этого хорошего человека, – спросил Римо, – не было одной руки?
– Да, – сказала Дебора.
– И его звали Конн Макклири?
– Да, – сказала Дебора и захлопнула уже было открытую дверь.
– Значит, вы его знали?
– Да, – сказал Римо, – я знал его.
– Значит, вы работали в разведке США?
– Нет, – сказал Римо. – Но я знал его когда-то.
– Вам известно, как он умер?
– Да.
– Сообщали, что это случилось в больнице.
– Да. В больнице.
И лицо Доборы превратилось в улыбку и теплоту, и нежность, в ласковую радость, которую люди, понимающие красоту, мечтали бы всегда иметь рядом с собой.
– Это забавно, и поскольку вы знали Конна, это было характерно для него, – сказала она, усаживаясь на стул лицом к Римо.
– Он тогда только что приехал к нам в деревню, это было перед получением независимости, когда на нас напали пять арабских армий. А у нас была, по-моему, одна винтовка на пятерых мужчин или вроде того. Я была тогда совсем юной.
– Конечно, – сказал Римо.
– Конечно, – смеясь повторила Дебора.
– В общем, он вызвался организовать для наших людей специальную подготовку. Я не имею права раскрывать ее суть. Мы очень его ждали. С нетерпением. Мой дядя говорил: когда приедет американец, он покажет вам всю технологию. Подождете и увидите. Все это, конечно, было большим секретом, и все, естественно, знали об этом, с нетерпением ожидая его прибытия. Образовалось что-то вроде комиссии по торжественной встрече секретного агента. Его привезли в автомобиле, на заднем сиденье. Вы, наверное, не знаете, как ценились тогда автомобили у нас, но попытайтесь представить. Конн был на заднем сиденье, но вы никогда не догадаетесь…
– Он был пьян, – уверенно сказал Римо.
Дебора засмеялась и хлопнула Римо по колену. В ее глазах появились слезы, сквозь смех она попыталась что-то сказать.
Римо быстро добавил:
– Точно. Я же говорил, что знал Конна Макклири.
Его спокойный голос заставил Дебору схватиться за край стола, чтобы хоть как-то успокоиться.
– Пьян? – наконец удалось выговорить ей.
– Он был пьян до потери сознания. Вам бы видеть лицо дяди Давида. Он несколько раз переспрашивал водителя, того ли человека он привез. Потом мы узнали, что он начал пить еще в Токио, откуда его вывезли месяц назад. Пьян? От него просто несло спиртным. Знаешь, когда его выносили из машины, все отступили назад, так он пропитался алкоголем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16