— А кто этот странный тип?
— Его зовут Римо, — ответил Чиун.
— Я не его имел в виду, — сказал Брустер.
Чиун оглянулся. В парадном больше никого не было. Но он и так это знал. Чиун посмотрел на свои безупречные ногти, которые свидетельствовали о внутренней утонченности, еще раз мысленно окинул себя взором и убедился в безукоризненности своего внешнего вида. Он и без зеркала знал, что его лицо излучает радость, здоровье и благородство духа.
Да, у этого Брустера явно нелады со зрением — или с мозгами? А может, и с тем и другим сразу.
— Я занят, — сказал Брустер.
Римо скрестил на груди руки. Ему на память пришло его полицейское прошлое. Вне всякого сомнения, есть правила, которых Консуэло должна придерживаться, — ограничения по существу задаваемых вопросов и главное — запрет на угрозы. Он был готов предоставить Консуэло полную свободу действий.
— Я бы просила вас побеседовать с нами.
— Не собираюсь ни с кем беседовать без моего адвоката. Я требую адвоката.
— Мы только хотим задать вам несколько вопросов.
— Никаких вопросов, пока не будет адвоката.
Они остались ждать в подъезде, пока не появился молодой человек лет двадцати пяти. У него были курчавые темные волосы и безумный взгляд. Он с порога обвинил Римо и Чиуна в грубом обращении с его клиентом.
— Но мы находимся в подъезде, а Брустер наверху, у себя в квартире. Как же мы можем обращаться с ним грубо? — поинтересовался Римо.
— Ваша грубость выражается в угрожающей позе, — сказал молодой человек.
На нем был очень дорогой костюм и кроссовки, а лицо имело полное рвения выражение напористого выпускника юридического института. Его звали Барри Голденсон. Он дал Римо свою визитку.
— Мы пришли просто поговорить с вашим клиентом, — сказала Консуэло. — Меня зовут Консуэло Боннер, я начальник службы безопасности на ядерном объекте в Мак-Киспорте. Ваш клиент работал у нас диспетчером. Мы хотели бы кое-что выяснить о некоторых рейсах грузовиков, которые перевозили уран.
— Мой клиент не будет давать показаний против самого себя.
Тогда о чем с ним говорить? — подумал Чиун. Вопрос, конечно, был поставлен вполне логично, а следовательно, задавать его вслух было излишне. Взывать к здравому смыслу этих людей — все равно что распутывать морские водоросли.
Барри Голденсон проводил Консуэло, Римо и Чиуна наверх в крохотную гостиную. Кроме нее в квартире имелись спальня, одна ванная и небольшая кухня.
— И с вас за это взяли семьсот пятьдесят тысяч? — изумился Римо.
— Он еще успел до подорожания, — заметил Голденсон. — Для Ла-Джоллы это дешево.
— Что же тогда здесь можно купить за сто тысяч? — спросил Римо.
— Место на автостоянке, — ответил Брустер. Это оказался мужчина среднего роста, у него были усы с проседью и свежий загар. Рубашка с распахнутым воротом открывала взору золотую цепочку, которая висела у него на волосатой груди. На цепочке была золотая подвеска. Он сидел развалясь в кресле, с невозмутимым видом человека, который абсолютно уверен в собственной безопасности.
— Все, что вам надо, я бы мог в полминуты вытрясти из него и его адвоката, — шепнул Римо Консуэло.
Консуэло метнула на него негодующий взгляд.
— Послушайте, мистер Брустер, вы, кажется, были тем самым диспетчером, который отправлял груз урана, который впоследствии исчез. Если быть точней, таких исчезнувших грузов было несколько, и все были отправлены в вашу смену.
— Мой клиент не обязан отвечать на этот вопрос.
— Его подпись стоит на накладных. На счетах. На расписках. Есть свидетельства работников завода.
— Вы что, станете преследовать его за то, что он выполнял свою работу? — спросил Голденсон.
— Может быть, вы потрудитесь сказать, каким образом он скопил полмиллиона долларов, если почти всю жизнь получал не более десяти тысяч? Ему только в самые последние годы повысили оклад. И как человек, получающий пенсию в двенадцать тысяч в год, смог купить квартиру стоимостью в три четверти миллиона?
— Америка — страна неограниченных возможностей, — сказал Голденсон.
— Значит, он получил эту уникальную возможность после того, как отправил несколько грузовиков по очень странному маршруту — например, на бульвар Кеннеди в Бейонне, штат Нью-Джерси? Но послушайте, мистер Голденсон, что ценного может быть в Бейонне, штат Нью-Джерси?
— Может быть, он именно поэтому и выбрал для грузовиков такой маршрут.
— Может быть, он именно поэтому немедленно открыл счет в золотых слитках и получил депозит в размере семисот пятидесяти тысяч долларов? И может быть, именно поэтому всякий раз, как груз не попадал по назначению, его счет возрастал на четверть миллиона?
Консуэло осыпала Брустера и адвоката вопросами. Она работала хладнокровно и весьма профессионально.
Брустер вспотел.
— Каждый человек имеет право заранее подумать о своей старости. И у каждого есть право на свои золотые годы, — сказал Голденсон.
Римо в нетерпении выстукивал ногой ритм. Ему не терпелось узнать, кто расплачивался с Брустером золотом за то, что тот отправлял уран такими странными маршрутами. Когда он это выяснит, не составит труда узнать, кто за всем этим стоит. Сколько бы ни было звеньев в этой цепочке, он разобьет их одно за другим, пока не доберется до главного. Он вышел на балкон, с которого открывался потрясающий вид на океан. С него веяло лаской и теплом. Чиун остался в комнате с Консуэло, адвокатом и подозреваемым. Римо был уверен, что из всего разговора Чиун не понял ни слова.
В самом худшем варианте нескольким жуликам удастся улизнуть. Но в целом в Америке граждане защищены от неправомерных действий властей больше, чем где бы то ни было. В этом между ним и Чиуном всегда будет разница. Для Чиуна ценность любого правительства определяется тем, насколько оно чтит Дом Синанджу. И это несложно понять: Синанджу — бедный поселок. На Римо вырос не в бедности. Еды у него было вдосталь всегда, а когда у вас есть еда и крыша над головой, вам начинает хотеться чего-то еще. Вам начинает хотеться того, что может дать только Америка. Хорошая страна, подумал Римо. Он был рад, что делает свое дело, хотя порой ему и казалось, что он плывет против очень мощного течения.
На океанской глади пестрели роскошные яхты. Далеко на горизонте он увидел отраженный стеклом луч солнца. Установленное на качающейся на волнах яхте, стекло каким-то чудом не двигалось. Все, кроме этого отражения, двигалось в такт волнам. Римо оглянулся и посмотрел в глубь комнаты.
Было похоже, что пока не вмешался Чиун, адвокат умело отражал наскоки Консуэло. Но теперь в разговор вступил Мастер Синанджу и стал задавать адвокату свои вопросы. Консуэло вышла из себя и велела Чиуну не вмешиваться.
Римо шагнул в комнату. Он попытался объяснить Консуэло, что с Чиуном не следует разговаривать в таком тоне, иначе она может начать свою тираду, но закончить ей уже не придется. На что Консуэло ответила, что им не удастся ее запугать.
Голденсон подмигнул своему клиенту. Чиун не обращал на Консуэло ровным счетом никакого внимания. Он говорил только с Голденсоном.
— А твоя мать знает, что ты носишь кроссовки? — спросил он.
Римо стал пристально смотреть куда-то в окно. Он делал вид, что знать не знает этого человека. Консуэло чуть не швырнула свои записи в мусорную корзину. Чиун не обращал на них внимания. Брустер самодовольно улыбнулся.
— Так знает или нет? — переспросил Чиун.
Голденсон посмотрел на Консуэло, потом перевел взгляд на своего клиента, словно вопрошая, откуда взялся этот псих.
— Так знает или нет? — опять спросил Чиун.
— Мне не известно, знает ли моя мать, какую обувь я ношу, — ответил Голденсон, снисходительно улыбаясь.
— Может быть, я могу продолжать свои вопросы? — встряла Консуэло.
— Разумеется, — ответил Голденсон.
— Знает? — не унимался Чиун.
— Прошу вас продолжать опрос, — сказал Голденсон, решив не замечать этого азиата.
— Знает или нет? — снова спросил Чиун.
— Почему бы вам, не спросить ее об этом саму — по телефону, например? — сказал Голденсон.
Брустер засмеялся и похлопал адвоката по плечу. Консуэло только вздохнула. Римо по-корейски обратился к Чиуну: “Папочка, этот молодой человек — вполне приличный адвокат по уголовным делам из тех, которых покупают за деньги. Ты ничего от него не добьешься, если будешь обращаться с ним как с ребенком. Для Консуэло он и так крепкий орешек. Ты ведь ничего не смыслишь в американском законодательстве. Пожалуйста, предоставь это ей. Сделай милость”.
— Какой у нее номер телефона? — осведомился Чиун.
— Ах, да, — отозвался Голденсон.
— Может, я пока схожу искупаюсь? — спросил Брустер. Насколько он мог судить, опасность миновала.
— Я не могу так работать, — пожаловалась Консуэло Римо.
— Так какой у нее номер?
— Вам в самом деле он нужен? — спросил Барри Голденсон и поправил на руке часы “Ролекс” стоимостью не менее семисот долларов.
Чиун кивнул. Смеясь, Барри Голденсон, эсквайр, продиктовал Чиуну номер телефона во Флориде.
Чиун набрал номер.
— Я сейчас умру от стыда, — сказала Консуэло. Ей не пришлось просить Брустера задержаться, он и сам остался ради забавы. Ничего более потешного ему видеть еще не приходилось. Этот азиат, видите ли, звонит матери одного из самых престижных адвокатов в штате.
— Алло, миссис. Голденсон? — сказал Чиун в трубку. — Вы меня не знаете, но это не имеет никакого значения. Я звоню по поводу вашего сына... Нет. С ним ничего не случилось, и ему ничто не грозит. Нет, я не знаю, с какими женщинами он путается... Я звоню совсем по другому поводу. Должен вам сказать, что такой симпатичный парень, наверное, рос окруженный вашей заботой. Я прекрасно это понимаю, потому что сам вырастил мальчика. — Чиун посмотрел на Римо. Тот всей душой болел за молодого адвоката. Еще он болел за женщину, вынужденную выслушивать Чиуна. Римо был готов переживать за кого угодно, только не за Чиуна. — Ну, да... Вы все в него вкладываете, но когда возлюбленное чадо перестает вас даже замечать... Да, да... Сокровище нашего рода... на протяжении стольких поколений... скучаешь... а потом, стоит только попросить о чем-то... впрочем, миссис Голденсон, это мои проблемы... Но вашему сыну еще можно помочь, потому что я вижу, вы воспитали его правильно... чистая ерунда... так, пустяк... Преуспевающий адвокат, миссис Голденсон... Разве можно, чтобы он носил на ногах... я даже слова этого сказать не могу... Нет, не скажу... вы с ума сойдете... Кроссовки!
Чиун немного помолчал, потом протянул трубку Голденсону. Тот поправил жилет своей тройки и откашлялся.
— Да, мама, — сказал он. — Никакой он не милый человек, мама. Я веду очень важное дело, и мы выступаем по разные стороны. Они на все способны, лишь бы отвлечь... Мама... Он не милый человек... Ты его не знаешь... Ты никогда его не видела... Между прочим, я ношу то, в чем в Калифорнии ходят многие бизнесмены, потому что это удобно... Да ты знаешь, кто носит спортивную обувь в суде? Тебе знакомы эти имена — ...
Голденсон залился краской и стиснул трубку. Он ни на кого не мог глаз поднять. Наконец он протянул трубку Чиуну.
— Она еще хочет с вами поговорить.
— Да, миссис Голденсон. Надеюсь, я не причинил вам беспокойства. Да ради бога, и спасибо, я буду счастлив познакомиться с вами лично, если мне доведется побывать во Флориде в Бойнтон-Бич. Нет, я со своим сыном уже ничего не могу поделать. Сокровище погибло, но он продолжает считать, что пропавший у кого-то бесполезный металл имеет большую ценность, нежели фамильная история. Что тут будешь делать?
После этого Чиун протянул трубку Голденсону и спросил, не хочет ли тот еще что-нибудь сказать своей матери? Голденсон помотал головой. Он открыл портфель, быстрым росчерком выписал чек и протянул его Брустеру.
— Потом уточним окончательную сумму, — объяснил он.
— Куда вы?
— Туфли. Поеду куплю пару черных туфель. Благодарю вас, мистер Чиун, — с горечью сказал он.
— А я? — спросил Брустер. — Кто позаботится обо мне?
— Может, ваша бывшая начальница — мисс Боннер?
— Вот это я понимаю — хороший мальчик, — одобрительно сказал Чиун, проводив Голденсона взглядом.
После ухода адвоката Консуэло понадобилось минут семь, чтобы заставить Брустера вспотеть от страха и начать придумывать себе алиби. В конце концов ей пришлось предупредить его, что все, что он скажет в дальнейшем, может быть использовано против него и чтобы он не покидал Ла-Джоллу: она сегодня же добьется ордера на его арест.
Перед уходом Римо еще раз бросил взгляд на странно неподвижный отблеск света в океане. Он был на месте. Другие окна яхты качались в такт нежным тихоокеанским волнам, но это отражение оставалось неподвижным. И тут Римо догадался, в чем дело.
На яхте, под палубой, Франциско Браун сидел за большим гироскопическим прицелом. Тяжелый гироскоп удерживал электронный объектив в абсолютно статичном положении, как если бы он был установлен в лаборатории. Яхта могла вздыматься и опускаться на волнах, но прицел не двигался с заданного уровня.
В этот объектив можно было за две мили детально рассмотреть отпечаток пальца. И он мог служить прицелом.
Теперь Франциско Браун видел все, чего не разглядел в Мак-Киспорте. Этого оказалось достаточно, чтобы определить свое слабое место. Несколько сот ярдов — слишком малое расстояние между Франциско Брауном и его добычей — белым и этим древним азиатом. Эти двое обладали фантастической реакцией, что делало их опасными даже на таком расстоянии. Но если запустить снаряд в домик на берегу с яхты, болтающейся далеко в океане, никто никогда не узнает, откуда он взялся. А если они не будут видеть источника опасности, то не смогут и уклониться от нее. Не видя, они ничего не смогут сделать. Значит, это уже достаточное расстояние.
Он навел прицел на кондоминиум и наращивал увеличение, пока не разглядел обветренные на морском воздухе доски. Тогда он поднял объектив на балкон третьего этажа и квартиру Джеймса Брустера. Консуэло и те двое сейчас должны быть там.
Браун навел объектив на перила балкона. На них лежала чья-то рука. Рука мужчины. Запястья широкие — точь-в-точь как у того, в Мак-Киспорте. Позади него раздувалось на ветру кимоно. Кимоно находилось в комнате. Значит, азиат там.
Браун поднял объектив еще выше. Он разглядел пуговки на рубашке белого. Кадык. Подбородок. Рот. Губы улыбались. Улыбались ему. Как и глаза.
Франциско Браун не стал стрелять.
Глава седьмая
Консуэло Боннер связалась с комиссаром полиции, который позвонил судье и получил ордер на арест, после чего она, Римо, Чиун и полицейский с ордером в руках поехали к Джеймсу Брустеру, чтобы ознакомить его с его правами, а затем заключить под стражу. Все по закону.
— Вот это и есть торжество правосудия, — сказала Консуэло.
Полицейский позвонил в дверь. Камера с яхты нацелилась на четверку.
— Торжество правосудия, — обратился Чиун к Римо по-корейски, — это когда ассасину за его работу платят. Торжество правосудия — это когда сокровище, которое погибло из-за того, что ассасин занимается всей этой ерундой, возвращено, вот что такое торжество правосудия. А то, что мы делаем, — это беготня с бумажками.
— А мне казалось, ты говорил, что главное сокровище Синанджу заключено в хрониках Мастеров — то есть наше богатство не в золоте или бриллиантах, а в том, кто мы есть и как мы стали такими, — тоже по-корейски ответил Римо.
— Не могли бы вы оба помолчать? Производятся официальные следственные действия полицейского управления Ла-Джоллы, — сказал инспектор.
— Нет более жестокого удара, чем получить свои же слова назад, но в передернутом виде.
— И каким же образом они передернуты?
— Недостойным, — ответил Чиун.
— А конкретней?
— В хрониках будет записано, что сокровища были утеряны в то время, когда Мастером был я, Чиун. Но будет записано также и то, что ты, Римо, отказался помочь их возвратить. Более того, в дни кризиса, постигшего Дом Синанджу, ты служил себе подобным.
— Да весь мир на грани катастрофы! Не будет мира, разразится ядерная зима — чего тогда будут стоить все сокровища Синанджу?
— Они будут стоить еще дороже, — не смутился Чиун.
— Для кого?
— Я не вступаю в спор с глупцами, — подвел черту Чиун.
Решив, что ему не добиться тишины и не дождаться, пока кто-нибудь явится на звонок, полицейский, действуя в строгом соответствии с законом и правами, данными ему ордером, вознамерился проследовать в означенное местожительство вышеупомянутого Джеймса Брустера.
Дверь оказалась заперта. Он собрался было послать за помощью, чтобы взломать упомянутое местожительство, но тут Римо схватился за ручку двери и повернул ее. Раздался скрежет ломающегося металла. Дверь открылась.
— Дверь слабовата, — заметил полицейский. По ту сторону порога валялся кусок сломанного замка. Он нагнулся, чтобы его поднять, но отдернул руку — металл был горячий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22