Старик заботился о спокойствии и безопасности дочери. Да и хотел, вероятно, избавиться от незваных пришельцев на ранчо.
Предположим… всего лишь предположим, что он Рабл Нун. Предположим, он нашел тропу не случайно, а благодаря памяти о прошлом. Затем почти машинально он встал, стянул с плеч дурно сидевший пиджак и, открыв кладовку, взял с вешалки великолепно сшитый по последней городской моде черный широкий пиджак. Пиджак сидел идеально. Стало быть, здесь вея одежда его. Дом его. В кармане купчая. Но, очевидно, Рабл Нун жил в этой хижине до того, как договор был оформлен… Возможно, купчая — часть платежа за предложенную работу или просто подарок. Тогда позволительно думать, что Том Девидж и был тем самым скотоводом из Небраски, который нанял его? Нет… в пинкертоновском докладе говорится, что скотовод — друг Девиджа.
Девидж позволял беглецам от закона останавливаться на своей земле. Рабл Нун мог быть одним из них, почему бы и нет?
Четыре человека… Он получил деньги, чтобы убить четырех человек? Он встал, подошел к окну и выглянул наружу.
Сосновую рощу пронизывали солнечные лучи, гряды гор уходили на юг и на север, насколько хватал глаз. Летом здесь хозяйничали ветер и дожди, зимой — снег и морозы. Перемены происходили медленно: незаметно крошились камни, росли деревья, корни их углублялись в трещины, отчего трескались скалы. Проблема только в одном — как жить в полном одиночестве. Внизу, в долине, где суетятся люди, вопросов возникает гораздо больше.
Он подошел к книжным полкам и посмотрел на корешки книг: «Очерки о человеческом понимании» Локка, «О свободе» Милля, «Комментарии к закону» Блекстоуна и тому подобное. Способен ли человек, читавший такие книги, убивать кого-то по найму? Хорошо, пусть будет так. Но что же с ним все-таки случилось?
Пинкертоновский доклад в общих чертах обрисовывал жизнь Рабла Нуна в течение последних шести лет. А что в его жизни было до приезда в Миссури, где он пошел работать на шпалорезку? Если он был загадкой для других, то оставался не меньшей загадкой для самого себя.
Теперь Бен Джениш… Бен Джениш пытался его подстрелить. А он сам, вероятно, получил деньги за убийство Бена? А к тому же ему совсем не хочется кого-либо убивать… Или он должен был стрелять в ответ?
Да, придется вернуться в Эль-Пасо, использовать адрес Дина Кулейна и оттуда пройти по следу, ведущему в прошлое.
Он тщательно обшарил карманы одежды, висевшей в кладовке. Нет ни писем, ни документов, ни адресов… ничего. В столе много писчей бумаги, чернила и авторучки. Нашлась приходно-расходная книга с колонками цифр, которые складывались в несколько тысяч долларов. Но разобраться в записях оказалось невозможно, поскольку под колонками цифр стояли только инициалы.
Джонас нашел зеркало и всмотрелся в свое отражение. Он не имел представления о своей внешности. Лицо свое он нашел необычным. Узкий подбородок. Высокие скулы, сильная челюсть. Черты явно грубоваты, но все же привлекательны, хотя ничего не вызывало воспоминаний. Кстати, следовало поменять повязку на голове. Он ее размотал, разжег дрова в печке, согрел воды, умылся и осторожно промыл затягивающуюся рану. Вернувшись к зеркалу, он долго рассматривал старый шрам, очевидно, от сильного удара по голове. Теперешняя пуля рассекла кожу на черепе и край старого шрама. Бинт он достал из аптечки. Рана заживала, и скоро в повязке не будет необходимости. Ее вообще лучше снять, чтобы не привлекать внимания. Он ведь собирается в Эль-Пасо.
В кладовой нашелся саквояж, чтобы упаковать костюм, сорочки и все необходимое в дорогу. Затем он прошел в конюшню и, сняв сбрую с мышастого, отвязал его. Пусть отдохнет и погуляет.
У зеркала он подровнял отросшую бороду, затем начистил до блеска свои сапоги. Из запасников памяти всплыло изречение: «Если хочешь, чтобы закон оставил тебя в покое, стриги волосы и чисть сапоги». В этом был резон.
Затем он вошел в кладовую, затворил за собой дверь и направился к колодцу. Подъемный блок мог выдержать тяжесть в несколько раз больше, чем его вес, а конструкция позволяла управляться в одиночку, работая руками.
Осторожно опускаясь вниз, он рассмотрел ступеньки, давным-давно вырубленные в песчанике, а теперь уже полуразрушенные. Они вели к отверстию невидимой сверху пещеры. Сейчас там было темно, и он решил изучить ее, когда будет время. Потом.
Достигнув земли, он прислушался и вышел. Перед ним была анфилада выработанных в грубом песчанике гротов, разделенных каменными барьерами и насыпями, сформированными ветром и дождем. Под выступом кварцевой жилы начиналась тропа. Она вела к новому обрыву, у которого в трещину был воткнут шест с насечками. При помощи шеста он спустился с обрыва и угодил на тропинку, исчезающую под уклоном. Следов на тропинке не было.
Он спрятал шест в кустах и пошел, стараясь наступать на камни, чтобы не оставлять следов.
Через полмили тропа повернула, обогнула отрог хребта, и тут он увидел каменную хижину с бревенчатым загоном, где находились лошади и коровы. Вокруг бродили куры. Джонас осторожно приблизился к хижине. Оттуда вышел пожилой мексиканец, направился в загон, поймал лошадь и вывел ее наружу.
Джонас поздоровался с мексиканцем, в ответ тот просто поднял руку, а затем, ни слова не говоря, пошел в хижину и вернулся оттуда с седлом и прочей упряжью.
Теперь он окончательно убедился в мысли, что его имя — Рабл Нун и мексиканец знает его.
— Тут кто-то был? — спросил он мексиканца.
Тот в ответ отрицательно покачал, головой. Его взгляд скользнул по повязке, видневшейся из-под шляпы, но он опять ничего не сказал. Мексиканец был плотный и мускулистый старик, с лицом, покрытым шрамами.
Рабл Нун дотронулся до повязки.
— В ущелье сухо, — сказал он. — Мне повезло.
Мексиканец пожал плечами, потом указал на дом, пошевелил губами и открыл рот. Нун увидел, что у него нет языка.
Нун понял, что лошадь предназначена ему, и, подойдя к ней, подобрал поводья. Лошадь тихонько заржала, по-видимому, и она узнала его.
— Вернусь примерно через неделю, — сказал Нун, и мексиканец кивнул.
Дорога нырнула вниз, в каменистое ущелье и устремилась на юго-восток. Лошадь бежала ровно. Никаких следов на дороге не было. Через час езды Нун увидел блеснувшие в отдалении рельсы железной дороги. Он поскакал параллельно железнодорожному полотну. Через некоторое время Нун приблизился к площадке, скрытой барьером скал и кустарника. Здесь, судя по всему, часто останавливались всадники — почва была сплошь покрыта следами лошадиных копыт. Собственно, это был прекрасный наблюдательный пункт, откуда отлично просматривались находящиеся на расстоянии полумили станция и рельсы, а сам наблюдавший оставался невидимым.
Станцией, впрочем, служил товарный вагон без колес, из которого торчала печная труба. Рядом был установлен сигнал для остановки поездов. Понаблюдав некоторое время за вагоном, он понял, что там никого нет, и решил подъехать поближе. Дорога петляла среди валунов, к ней устремлялось много тропинок.
Дверь вагона была на задвижке. Нун открыл ее и вошел внутрь. Там стояли пузатая печь, ящик с дровами, скамья и валялось несколько пожелтевших журналов. Он вышел на воздух, поднял сигнал «Стоп» и стал ждать. Из засиженного мухами расписания следовало, что поезд будет через два часа. Товарный.
Было тихо. Лишь вдалеке вскрикнула птица. На горизонте виднелись снежные горы.
Наконец издали послышался шум неспешно идущего поезда.
Глава 7
Поезд замедлил ход и остановился: паровоз, два товарных вагона, три — для перевозки скота и один служебный… Звякнули буфера.
Спустился кондуктор.
— Забирайтесь, — сказал он. — Мы опаздываем.
— Как насчет моей лошади?
Кондуктор взглянул на коня и показал на пустой вагон для скота.
— Загружайте, но пошевеливайтесь.
У рельсов лежал пандус, сколоченный их трех досок. Нун взял его с одного конца, кондуктор с другого. Затем Нун ввел лошадь в вагон и привязал к стойке.
В служебном вагоне топилась печь, на ней грелся кофе.
— Не желаете ли? — спросил кондуктор.
— Разумеется, да, — сказал Нун. — Буду вам благодарен.
Железнодорожник протянул ему чашку. Кофе был черный, как ночь, крепкий и горячий.
— Не могу понять, из каких вы краев, — начал кондуктор. — Я проехал по этому перегону раз пятьдесят, но никто никогда здесь не ставил сигнал «Стоп». Только вы.
— Безлюдье.
— Н-да… вот именно. Но, по-моему, тут никому в голову не приходит использовать этот сигнал.
Нун пожал плечами.
— Экономия времени. Его видно издалека.
Кондуктор допил свой кофе и пошел проверять состав.
Нун растянулся на диванчике.
Несколько часов спустя его разбудил кондуктор.
— Вы не голодны? Скоро станция, там неплохо кормят.
— Спасибо.
Была уже ночь. Паровоз пронзительно засвистел. Мелькали красные отблески в топке. Снова раздался свисток, пронзающий тьму.
Показались окраинные огни городских фонарей.
Поезд остановился у низкой платформы.
— Мы побудем здесь минут двадцать, — сказал кондуктор. — Не отходите далеко.
Нун спрыгнул вслед за ним. На станции был буфет, где несколько мужчин ужинали за длинным столом. Двое, по виду ковбои, стояли у стойки с кружками пива.
Они обернулись. Один из ковбоев что-то сказал другому, тот стал разглядывать кондуктора и Нуна.
Нун уселся за стол, поставив перед собой тарелку с куском пережаренной говядины и картофелем. Он был очень голоден.
Кондуктор проговорил, едва разжимая губы:
— Не знаю вас, мистер. Но мне сдается, что у вас сейчас могут возникнуть неприятности.
Нун не поднял глаз от тарелки.
— Все в порядке, — сказал он. — Держитесь от меня подальше. Я с ними справлюсь.
— Их двое, — пробормотал кондуктор. — И я уже месяц скучаю без драки.
— Хорошо, — сказал Нун, — если все ограничится кулаками. Когда дойдет до стрельбы, позвольте действовать мне.
У стойки негромко говорили. Вроде бы ковбои в чем-то друг с другом не соглашались. Внезапно один из них крикнул:
— Эй, вы! Вы, в черном пиджаке! Я вас откуда-то знаю!
— Возможно, — непринужденно ответил Нун. — Я там бывал.
Ковбой, похоже, выпил прилично и ничего не понял.
— Где «там»? — спросил он недоуменно.
— Там, — сказал Нун очень мягко.
Воцарилось молчание, потом кто-то засмеялся.
Человек у стойки рассердился.
— Откуда-то я вас знаю, — настаивал он.
— Не думаю, чтобы вы меня знали, — спокойно возразил Рабл Нун. Он допил кофе и встал. — Если бы знали, то держали бы рот на запоре.
Он вышел на улицу, кондуктор последовал за ним, поглядывая через плечо.
— По-моему, эти двое идут за нами, — сказал он. — Они это дело так не оставят.
— Давайте-ка сядем в поезд.
— Вы испугались?
Нун повернулся и посмотрел на кондуктора.
— Нет, не испугался, но у меня хватит здравого смысла не вступать из-за пустяков в соревнование по стрельбе с полупьяными ковбоями.
Тут раздался свисток паровоза.
Нун прошел вдоль состава, вскочил на подножку. У буфета стояли ковбои, глядя ему вслед. Кондуктор отмахивал фонарем. Поезд медленно тронулся.
Один из ковбоев побежал. Он кричал:
— Эй! Вы! Вы этим не отделаетесь!
Нун не стал слушать и вошел в вагон. Кондуктор угрюмо направился за ним.
— На что вы намекали? Что вы имели в виду, говоря, что если бы он вас знал, то держал бы рот на запоре?
— Да просто так — надо же было что-то сказать.
— Так я и подумал. — Кондуктор продолжал внимательно смотреть на Нуна.
— Забудьте об этом. — Рабл Нун растянулся на диване. — Разбудите меня, когда будем в Эль-Пасо.
— Приедем днем, — сказал кондуктор и поинтересовался: — Вы что же, из этих мест?
— Естественно, — ответил Нун и закрыл глаза. Какое-то время он еще слышал, как кондуктор шел по вагону, затем отключился и уснул.
…С поезда он слез на запасном пути, укрытом зарослями кустарника и деревьев. Он вывел лошадь, и поезд двинулся к городской станции Эль-Пасо. Кондуктор был чем-то обеспокоен и все время внимательно наблюдал за ним.
Рабл Нун и сам был озадачен. По-видимому, он ездил так не впервые и поездная бригада знала его привычки и то, что дела его требуют такой осторожности. Может быть, он выполнял тут некую «работу» для железной дороги? Или для кого-то, располагающего значительной властью…
У глинобитной хижины в зарослях он нашел колодец, около которого висело ведро. Нун набрал воды для себя и для лошади. Дверь хижины открылась нажатием руки. Внутри довольно чисто. Вся мебель состояла из кровати и буфета. В буфете — пусто, ни крошки еды. Воздух в хижине был прохладный, ее укрывали мескитовые заросли и кроны нескольких тополей.
Возле загона лежало сено. Он набрал сена для своего коня и присел в тени, чтобы лучше обдумать создавшуюся ситуацию. Когда он решил идти в город с наступлением темноты, то сразу вспомнил двух ковбоев на станции. Один из них был трезвее и слишком осторожничал, а может, был озадачен. Во всяком случае, он явно не хотел скандала.
Случайно ли они там оказались? Ничего не зная наверняка, сейчас он во всем видел нечто подозрительное. Не давал покоя взгляд осторожного типа. Он явно знал его, но не хотел привлекать внимания к этому факту.
Ладно… Предположим, кто-то знает, что он, Рабл Нун, сходит обычно с поезда в Эль-Пасо в этих зарослях и укрывается в этой избушке. Поэтому там, на его пути, у того буфета, болтается наблюдатель, обязанный, встретив его на железной дороге, передать информацию своим хозяевам или заказчикам. Предположим. Тогда эта хижина может стать ловушкой.
Он тихо сидел, надвинув шляпу на лоб.
Вот штабель дров. Для засады не приспособлен. Мескитовые заросли. Он вдруг насторожился. Возникло противное ощущение, что он — под прицелом. Если так, почему стрелок медлит? Как бы он себя вел, окажись на месте предполагаемого снайпера?
И не чудится ли ему все это?
Нун встал, вошел в хижину. Он никого не хотел убивать, но и не хотел быть убитым. Он осторожно посмотрел в окно задней комнаты и разглядел в дюжине ярдов канаву, укрытую мелколесьем. Она выглядела привлекательной, слишком привлекательной для засады. В углу комнаты на полу стоял большой глиняный горшок для воды. На постели лежало старое одеяло. Нун завернул горшок в одеяло, надвинул на него свою шляпу и выставил из окна таким образом, будто это он собирается вылезти.
Сейчас же раздался настоящий залп. Стреляли из двух, нет — сразу из трех стволов. Горшок разлетелся в руках.
Нун выскочил в переднюю комнату, чтобы увидеть человека, бежавшего к его лошади. Если лошадь захватят, ему конец. Его реакция была импульсивной и точной — он стрелял из дверного проема навскидку. Грохот выстрела еще, казалось, звучал в комнате, когда бежавший споткнулся и как подкошенный рухнул на землю.
Стало тихо. На утоптанной земле лежал мертвец. Возле него переступал копытами разволновавшийся конь. Вполголоса Нун подозвал его поближе. И тут же услышал, что позади хижины хрустит гравий. Они пришли за ним. Чалый был футах в пятнадцати. От зарослей двор отделяла конюшня. За ней — враги. Их было не меньше трех.
Внезапно он понял, что бежать нельзя. Они ждут, что он попытается смыться, и подготовились к этому.
Он отступил в угол, откуда мог наблюдать за дверью и окнами одновременно.
Отвел затвор своего револьвера, вытолкнул пустую гильзу и, вставив новый патрон, прокрутил барабан.
Он увидел тень, упавшую на окно задней комнатки. Кто-то заглядывал в комнату, но угол, где стоял Нун, оттуда не просматривался.
Другой был уже у двери. Не рванутся ли они сдуру все вместе?
— Пошли! — резко прозвучало слово. И в хижину ввалились три человека — двое в окна, а один через дверь. Это было их первой ошибкой. Все трое — с ружьями, но лишь один успел разрядить свой дробовик. И то он выстрелил, уже падая, и пуля попала в пол.
Рабл Нун стрелял четырежды. В запасе осталось еще два выстрела. Нун присел на корточки и замер. Снаружи опять стало тихо, лишь затрещала сорока. Потом он услышал стук копыт. Один всадник, стало быть, удалялся.
Они не учли, что в первой комнате полутьма, а он вдобавок устроился в самом темном углу. Его было сразу увидеть невозможно. Они могли бы перестрелять друг друга. Двое лежали неподвижно, третий зашевелился и уставился на Нуна расширенными от ужаса глазами.
— Ты пристрелишь меня? — спросил он.
— Нет.
— Они сказали, что ты убийца.
— Кто сказал? Кто вас нанял?
— Они сказали, что ты убийца, подло стреляющий в спину.
— Мне не нужно стрелять кому-нибудь в спину.
— Я вижу, — согласился раненый. — Вижу, что не нужно…
— Один из ваших ушел живым, — сказал Нун. — Ускакал на лошади. Что он теперь сделает? Приведет вам подкрепление.
— Кто, он? — В голосе раненого зазвучала горечь. — Это мерзкая тварь. Он загонит коня, лишь бы удрать отсюда. Он трус!
Нун сунул револьвер на место и шагнул к раненому. Он попал в него дважды: в плечо и в ногу. Разорвав на полоски рубашку, снятую с убитого, он забинтовал обе раны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13