Это врожденная деликатность, свойственная сильным людям. Сила не в грубости, как всегда учил эмир своего сына. Сила в уважении своей и чужой силы. Сдержанно уважать следует и друга, и врага, и тогда сам будешь сильным. Хамзат был сильным.
Джамбулат шагнул ближе, и для этого пришлось слегка пригнуться. Боль в спине ощутилась сразу и заставила окаменеть лицо. Окаменеть, но не сморщиться, не изобразить гримасу.
– Что?
– Звуки… Двигатели… Отсюда все машины не видны, но они, мне кажется, приближаются. Со всех сторон идут сюда. Может, нас видят?
– Кусты густые… – в сомнении подсказал другой боец, Алхазур.
Алхазур, в отличие от Хамзата, всегда был слишком легкомысленен, больше надеялся на свою удачливость. А это когда-нибудь может подвести.
– Они могут знать проход? – спросил Джамбулат.
– Пару месяцев назад джамаат Аламкажаева здесь же расстреляли, – сказал Батырбек, еще один боец джамаата, только чуть постарше Таймасхана, пронырливый разведчик.
– Я помню, – сказал эмир. – В каком месте их накрыли?
– Говорили, на склоне. Может быть, здесь же… Аламкажаев расщелину знал и всегда по ней ходил.
– Значит, если его накрыли здесь, и это были те самые спецназовцы, они про проход знают, – сделал вывод Гарсиев-старший.
– Все равно больше идти некуда, фланги они наверняка закрыли, – не по возрасту мудро рассудил Гарсиев-младший. – И обратную дорогу тоже. Нам иного пути не дано…
– Путь у нас всегда один – на небо, – заметил Хамзат. – Рано или поздно, но им пройти придется. Главное, чтобы в достойном виде перед Аллахом предстать…
И он посмотрел, как и полагается при упоминании имени Всевышнего, на восток. Не на село внизу, которое тоже на восточной стороне было расположено, а на восточное небо, чистое и ясное, радостно-весеннее.
Слова Хамзата, как никакие другие, задели Джамбулата Гарсиева, потому что полностью соответствовали его мыслям многих последних месяцев, а то и лет. Но разговаривать об этом эмир не захотел, потому что все чувства человека – это всегда дело настолько личное, что выносить его для общего обсуждения не хотелось. И потому он принял решение.
– Здесь звуки трудно разобрать – мы в яме. Поднимаемся до середины последних кустов. Там ориентируемся. Если БТРы идут в нашу сторону, значит, они знают о проходе и нацелены туда. Там и решение примем… Можем успеть в любом случае.
– Давайте торопиться. Мне надо еще подход к скале заминировать, – сказал Завгат, минер джамаата.
Но минирование ни к чему. Это знал только сам эмир, решивший остаться в прикрытии. Но он пока никому, даже сыну, о своих планах предпочитал не говорить.
* * *
Кусты были густыми, и через них пробираться было сложно. Одно утешало – высота зарослей, которая скрывала даже высокую фигуру Джамбулата и на заставляла его кланяться. Так, проламываясь и ломая ветви, а кое-где и клочки одежды оставляя, прошли больше половины оставшегося до скалы пути.
– Слушаем все, – скомандовал Джамбулат. – Замерли!..
В джамаате никогда не раздумывали, если слышали команду эмира. Если Джамбулат сказал «Замерли!», то необходимо замереть даже с поднятой для очередного шага ногой. И сразу стало слышно, как ветерок шелестит в кустах. Но сквозь этот негромкий говор ветерка отчетливо различался гул нескольких тяжелых двигателей бронетранспортеров. И уловить направление движения, сравнивая с тем, что было недавно, можно было без труда.
– К нам катят, – мрачно сказал Хамзат.
– Эх, сейчас бы «РПГ-7»… – мечтательно и с улыбкой протянул Алхазур.
Джамбулат безосновательных разговоров не поддерживал.
– Еще далеко… Медленно тянутся… Успеем проскочить до пулеметов.
– Тогда надо спешить, – поторопил Таймасхан.
– Идем, – согласился Гарсиев-старший. – Время не терять. Кто дойдет первым, других не ждет, сразу начинает подъем…
Двинулись быстро. И у самого Джамбулата вроде бы и спина начала болеть меньше, как часто случалось в критические моменты, когда организм умел мобилизовывать внутренние силы, чтобы с какой-то сложной задачей справиться. И даже мысль мелькнула: а не попробовать ли самому тоже подняться. И уйти вместе со всеми…
Но Джамбулат тут же себя одернул. Если минировать подход и подъем, на это слишком много времени уйдет, а сам минер в этом случае будет обречен. И поддержать огнем его будет некому. Значит, кто-то должен остаться, чтобы прикрыть отход остальных. Кому оставаться – решено было сразу и категорично. Значит, не стоит расслабляться и давать себе надежду.
Первым к скале вышел Алхазур. Он всегда был самым шустрым. Перед скалой оглянулся, поймал взгляд эмира и сразу начал подъем. Оглянулся и сам Джамбулат, прислушался. Бронетранспортеры, судя по звуку, заметно приблизились. Но еще, видимо, были вне пределов прямой видимости, потому что никак не отреагировали своими голосистыми пулеметами на начавшийся подъем первого бойца.
Боль в спине возобновилась. Поворот тела всегда был болезненным, потому что сдвигались позвонки, защемляя какой-то нерв. Так объяснял еще вчера фельдшер в селе. И назад Джамбулат поворачивался медленно и осторожно. Но, еще не повернувшись до конца, почувствовал, что случилась какая-то непоправимая беда. И только секунду спустя осознал, что услышал сквозь шум двигателей БТРов одиночный выстрел. Он мог бы и вообще не услышать его, если бы сам еще через секунду не осознал, что он этого выстрела ждал и должен был бы предвидеть его. Одиночный выстрел – это не автоматная очередь. Одиночными на войне стреляют снайперы… Спецназовцы, если знают о возможности выхода через скалу в расщелину, обязательно должны были посадить неподалеку снайпера, чтобы он контролировал всю скалу. Следовательно, бронетранспортеры приближаются, а уйти от них некуда. Джамаат припрет к стене…
Их всех, весь джамаат, то есть, его остатки, «поставили к стенке». Он должен был, он обязан был просчитать… Джамбулат всегда славился тем, что просчитывал все возможные ходы и выходы. А здесь, в самый критический момент, не предусмотрел обязательность участия в операции снайпера.
Джамбулат все же закончил поворот, хотя в голове совершенно не задержалась мысль о болях в спине. Он повернулся и успел захватить момент, когда сползал со скалы, все еще цепляясь за нее, болтун и балагур Алхазур. Он был в бронежилете. Дыру в бронежилете, прикрытом сверху «разгрузкой», было не видно. Пуля оставляет слишком маленькое входное отверстие, а если пробивает бронежилет, выходного отверстия вообще не остается, потому что, пробив первую стенку бронежилета и насквозь тело, она ударяется о вторую стенку того же бронежилета, и, срикошетив, возвращается обратно.
Алхазур сползал по стене, уже расставшись с жизнью, но пальцы его еще судорожно цеплялись за камень, где оставался кровавый след – кровь пошла горлом. Падение, которое успел захватить взгляд эмира, длилось от силы секунды три, но казалось медленным. Оно словно бы заняло целый нереальный час, который все, от эмира до простых бойцов и пятнадцатилетнего Таймасхана, молча смотрели на падающего Алхазура. Но первым опомнился, как ему и полагалось, эмир.
– Назад… Все назад, к кустам… Не выходить на открытое место. Снайпер лупит…
Джамбулат вовремя пресек естественное желание бойцов броситься к убитому, которому они ничем уже помочь не могли. Они все знали, что такое пуля снайпера, пробившая бронежилет. Без бронежилета получить такую пулю тоже удовольствие не великое, но пуля может и навылет пройти, а такую рану легче заживить даже без операции, которую в полевых условиях сделать невозможно. Правда, когда несколько лет назад, в первую войну, сам Джамбулат получил пулевое ранение навылет, для него специально выкрали из Ставропольского края хирурга районной больницы и доставили в лес. Хирург спас его тогда, и Джамбулат приказал доставить его домой в целостности и сохранности, хотя многие этому противились, желая затребовать за хирурга выкуп. Но эмир знал, что такое благодарность, и не умел платить злом за добро. Приказ его выполнили, как выполняли все его приказы…
Алхазуру помочь уже было невозможно. Его сгубила собственная торопливость и привычка всегда лезть впереди других. Это его беда предупредила остальных. Скала в этом месте большая, трещин в ней много. Остальные тоже могли бы начать подъем. И снайпер так удачно поторопился, что никто больше из кустов не вышел. Иначе жертв могло бы быть больше. Но сейчас, когда все так закончилось, следовало думать о том, что дальше предпринимать, потому что сидеть и ждать – похоже на самоубийство.
– Все ко мне…
Бойцы и так были неподалеку, команда, скорее, требовала внимательного отношения к словам командира. На это все среагировали одинаково.
– Что делать будем?
– У нас разве есть выбор? – вопросом на вопрос ответил Хамзат.
Раньше, даже в самой тяжелой обстановке, он не позволил бы себе так разговаривать с эмиром. Сейчас даже стальные нервы Хамзата не выдержали. Будь сейчас самый трудный бой, никто не нервничал бы. Настоящие бойцы никогда не нервничают в бою. И даже начинающие во время боя успокаиваются. Нервничают всегда в ожидании боя. Тем более, если ожидание вот такое, когда на глазах гибнет твой товарищ, молодой парень, с которым много лет уже живешь рядом, греешься у одного костра и переживаешь общие опасности.
– Есть выбор, – жестко и твердо ответил эмир. – У нас целых три варианта. Идти направо вдоль скал, идти налево вдоль скал и спускаться через те же кусты навстречу бронетранспортерам, но не показываясь никому на глаза. Сразу говорю, что во всех трех вариантах впереди бой и прорыв. Но в первых двух нас, кроме пехоты, встретят бронетранспортеры с пулеметами, а в третьем только живая цепь, и не слишком, я полагаю, плотная. Что вы выберете?
– Вы – наш эмир, вам и решать, – сказал Завгат.
– Решать вам, – сказал Джамбулат. – В прорыв пойдете без меня…
– А ты как же? – Таймасхан от удивления попытался было встать, но Хамзат вовремя положил руку на плечо мальчишке.
– Просто… Все предельно просто… Если я пойду с вами, я вас только задержу. Вы не сумеете пройти из-за того, что я не могу бегать и ползать. Я – только помеха в прорыве. И вы не захотите бросить своего эмира. В результате погибнуть могут все, а это меня совсем не устраивает. Надеюсь, не устраивает и вас. Но я могу оказать помощь здесь. Я здесь завяжу бой и отвлеку на себя внимание.
– Я остаюсь с тобой, – сразу и категорично заявил Таймасхан.
– Это исключено. Ты будешь мне только мешать. И нет тогда смысла мне бой завязывать. Я остаюсь один. Только один. Это приказ, а приказы, мальчик, следует выполнять…
Джамбулат сказал это предельно жестко. Он хорошо знал своего сына. Таймасхана невозможно было уговорить. Но приказа мальчишка не посмел бы ослушаться. Так и получилось. Сын покорно опустил голову.
– Итак, я остаюсь здесь и принимаю бой, отвлекая на себя внимание, – просто и серьезно, как обычно говорил, когда отдавал команду, распоряжался эмир и сейчас. – У вас в группе старшим назначаю Хамзата. Остальные выполняют его команды, как мои. А Хамзат уже решает, в какую сторону вы пойдете. Я бы порекомендовал возвратиться в сторону села. Против бронетранспортеров идти гораздо сложнее. Простую цепь прорвать реальнее. Потом внизу, за спиной у спецназа, можно будет уйти по берегу реки. У них нет причины выставлять там пост, и дорога должна быть свободна. До леса всего пара километров. Долина реки извилиста и далеко не простреливается. Возможность прорваться есть…
– Мы пойдем вниз, эмир, – согласился Хамзат.
– Отец… – поднял голову Таймасхан.
В глазах у мальчика были слезы, но никто не решился бы осудить его за это.
– Идите, – сказал эмир. – Мой сын сейчас догонит вас… Он пойдет замыкающим и прикроет вас с тыла…
Хамзат, Батырбек и Завгат понимали, что отцу с сыном надо проститься, и лучше делать это без посторонних. Они по очереди пожали Джамбулату руку и один за другим, пользуясь тем, что кусты в этом месте не заставляют их пригибаться, быстро двинулись вниз по склону.
– Осторожнее – в спины им сказал эмир. – У снайпера может быть винтовка с инфракрасным прицелом.
Он не стал расшифровывать – что это такое. Все и без него знали, что в этом случае кусты бывают плохой защитой.
– Отец… – повторил Таймасхан, шагая к эмиру.
– Так надо, сын. Тебе я могу завещать только нашу фамилию, которую ничем не посрамил, и надеюсь, что ты будешь носить ее с достоинством. Будь честным перед собой – это все, что я могу тебе сказать.
Таймасхан ростом был почти с отца и стоял перед ним, не зная, куда деть руки.
– Иди, догоняй, – поторопил Джамбулат сына.
– Я хотел бы остаться с тобой…
– Ты прикрываешь группу с тыла.
– От кого их прикрывать?
– Любой из бронетранспортеров может высадить десант. И твоих товарищей расстреляют в спины. Иди…
Таймасхан опустил голову, но отец подтолкнул его в плечо, и мальчик пошел.
– Не забывай об осторожности. Иначе никто не прикроет группу, – теперь уже в спину ему сказал эмир. Я не смог стать победителем, ты им станешь…
Это прозвучало, как завещание, и заставило Таймасхана снова обернуться.
– Иди, – отец торопил мальчишку…
* * *
Таймасхан плохо представлял себе, что такое родительская ласка. Он вырос без давно умершей матери, только с отцом, человеком справедливым, но суровым и не склонным даже по голове ребенка погладить. Такая же сдержанность передалась по наследству и самому Таймасхану и, даже после того, как Хамзат, Батырбек и Завгат пожали отцу руку, сын повторить это же не решился. Но, не зная ласки, не чувствовал себя чем-то ущемленным, потому что сам в ней потребности не чувствовал, да и на отца стремился походить всем, даже суровостью и сдержанностью. И справедливостью, потому что бойцы джамаата не раз говорили Таймасхану, что не встречали еще такого справедливого и честного эмира, как Джамбулат. И сын отцом гордился, хотя тот ничем не выделял его среди других, но спрашивал строже и требовал больше.
Он гордился им и сейчас, оставив его одного там, куда с разных сторон стягивались по склону бронетранспортеры. Не видя, что происходит за его спиной, не зная, что задумал отец, Таймасхан словно бы читал его мысли и понимал, что Гарсиев-старший не настолько прост, чтобы остаться на открытом месте и оттуда встречать очередями бронетранспортеры, которые его пуль даже не заметят. Отец обязательно выберет наилучшую из возможных позиций, как он один во всем джамаате умел выбирать. Потом на этой позиции, обязательно скрытной, дождется, когда бронетранспортеры съедутся в одной какой-то точке. Эмир, конечно, эту точку просчитает. А когда бронетранспортеры остановятся рядом, спецназовцы непременно пожелают обменяться мнением обо всем происходящем. И покинут защищающую их броню. Вот тогда, когда они вместе соберутся, отец и начнет стрелять. Он умеет выпускать очередь за очередью очень быстро, почти без перерыва. И каждая короткая очередь будет нести одну или даже несколько смертей.
Так думал Таймасхан, гордясь поступком отца, оставшегося за его спиной, сам спускаясь по склону и пригибаясь за кустами, которые стали значительно ниже тех, что скрывали остатки джамаата в начале пути. И при этом Таймасхан не забывал смотреть по сторонам. Отец правильно сказал, что бронетранспортер может высадить спецназовцев, которые зайдут со спины идущим на прорыв бойцам, и смогут без затей расстрелять их. Подстраховка в этом случае обязательна.
Таймасхан страховал, держа в каждой руке по автоматической «беретте», хотя обычно никогда не стрелял из своих пистолетов в таком режиме. Просто «беретта» ему нравилась максимальной скорострельностью даже при стрельбе одиночными выстрелами. И Таймасхан, пятнадцатилетний боец, готов был стрелять с любой руки в противника, как только тот покажется на глаза. Но противника пока видно не было…
* * *
Наверное, Хамзат, Батырбек и Завгат шли быстрее, потому что они были уверены, что Таймасхан их прикроет. А он и к флангам присматривался, и себе за спину тоже посматривал, а еще ждал, что где-то там, на самом верху, раздастся звук автоматных очередей. И Гарсиев-младший никак не мог догнать товарищей, даже взглядом их отыскать не мог. И только у самой подошвы горы ему пришлось поторопиться, потому что услышал, как внизу взорвалась граната, за ней вторая и третья, потом раздались, как Таймасхан и предполагал, сначала несколько коротких очередей вверху – отец начал бой, и на эти короткие очереди ответили сразу несколько автоматов и два пулемета, и тут же заговорили автоматы внизу, а две гранаты разорвались одна за другой.
Таймасхан побежал на эти взрывы, но опоздал на какие-то, наверное, десять – пятнадцать секунд.
1 2 3 4 5
Джамбулат шагнул ближе, и для этого пришлось слегка пригнуться. Боль в спине ощутилась сразу и заставила окаменеть лицо. Окаменеть, но не сморщиться, не изобразить гримасу.
– Что?
– Звуки… Двигатели… Отсюда все машины не видны, но они, мне кажется, приближаются. Со всех сторон идут сюда. Может, нас видят?
– Кусты густые… – в сомнении подсказал другой боец, Алхазур.
Алхазур, в отличие от Хамзата, всегда был слишком легкомысленен, больше надеялся на свою удачливость. А это когда-нибудь может подвести.
– Они могут знать проход? – спросил Джамбулат.
– Пару месяцев назад джамаат Аламкажаева здесь же расстреляли, – сказал Батырбек, еще один боец джамаата, только чуть постарше Таймасхана, пронырливый разведчик.
– Я помню, – сказал эмир. – В каком месте их накрыли?
– Говорили, на склоне. Может быть, здесь же… Аламкажаев расщелину знал и всегда по ней ходил.
– Значит, если его накрыли здесь, и это были те самые спецназовцы, они про проход знают, – сделал вывод Гарсиев-старший.
– Все равно больше идти некуда, фланги они наверняка закрыли, – не по возрасту мудро рассудил Гарсиев-младший. – И обратную дорогу тоже. Нам иного пути не дано…
– Путь у нас всегда один – на небо, – заметил Хамзат. – Рано или поздно, но им пройти придется. Главное, чтобы в достойном виде перед Аллахом предстать…
И он посмотрел, как и полагается при упоминании имени Всевышнего, на восток. Не на село внизу, которое тоже на восточной стороне было расположено, а на восточное небо, чистое и ясное, радостно-весеннее.
Слова Хамзата, как никакие другие, задели Джамбулата Гарсиева, потому что полностью соответствовали его мыслям многих последних месяцев, а то и лет. Но разговаривать об этом эмир не захотел, потому что все чувства человека – это всегда дело настолько личное, что выносить его для общего обсуждения не хотелось. И потому он принял решение.
– Здесь звуки трудно разобрать – мы в яме. Поднимаемся до середины последних кустов. Там ориентируемся. Если БТРы идут в нашу сторону, значит, они знают о проходе и нацелены туда. Там и решение примем… Можем успеть в любом случае.
– Давайте торопиться. Мне надо еще подход к скале заминировать, – сказал Завгат, минер джамаата.
Но минирование ни к чему. Это знал только сам эмир, решивший остаться в прикрытии. Но он пока никому, даже сыну, о своих планах предпочитал не говорить.
* * *
Кусты были густыми, и через них пробираться было сложно. Одно утешало – высота зарослей, которая скрывала даже высокую фигуру Джамбулата и на заставляла его кланяться. Так, проламываясь и ломая ветви, а кое-где и клочки одежды оставляя, прошли больше половины оставшегося до скалы пути.
– Слушаем все, – скомандовал Джамбулат. – Замерли!..
В джамаате никогда не раздумывали, если слышали команду эмира. Если Джамбулат сказал «Замерли!», то необходимо замереть даже с поднятой для очередного шага ногой. И сразу стало слышно, как ветерок шелестит в кустах. Но сквозь этот негромкий говор ветерка отчетливо различался гул нескольких тяжелых двигателей бронетранспортеров. И уловить направление движения, сравнивая с тем, что было недавно, можно было без труда.
– К нам катят, – мрачно сказал Хамзат.
– Эх, сейчас бы «РПГ-7»… – мечтательно и с улыбкой протянул Алхазур.
Джамбулат безосновательных разговоров не поддерживал.
– Еще далеко… Медленно тянутся… Успеем проскочить до пулеметов.
– Тогда надо спешить, – поторопил Таймасхан.
– Идем, – согласился Гарсиев-старший. – Время не терять. Кто дойдет первым, других не ждет, сразу начинает подъем…
Двинулись быстро. И у самого Джамбулата вроде бы и спина начала болеть меньше, как часто случалось в критические моменты, когда организм умел мобилизовывать внутренние силы, чтобы с какой-то сложной задачей справиться. И даже мысль мелькнула: а не попробовать ли самому тоже подняться. И уйти вместе со всеми…
Но Джамбулат тут же себя одернул. Если минировать подход и подъем, на это слишком много времени уйдет, а сам минер в этом случае будет обречен. И поддержать огнем его будет некому. Значит, кто-то должен остаться, чтобы прикрыть отход остальных. Кому оставаться – решено было сразу и категорично. Значит, не стоит расслабляться и давать себе надежду.
Первым к скале вышел Алхазур. Он всегда был самым шустрым. Перед скалой оглянулся, поймал взгляд эмира и сразу начал подъем. Оглянулся и сам Джамбулат, прислушался. Бронетранспортеры, судя по звуку, заметно приблизились. Но еще, видимо, были вне пределов прямой видимости, потому что никак не отреагировали своими голосистыми пулеметами на начавшийся подъем первого бойца.
Боль в спине возобновилась. Поворот тела всегда был болезненным, потому что сдвигались позвонки, защемляя какой-то нерв. Так объяснял еще вчера фельдшер в селе. И назад Джамбулат поворачивался медленно и осторожно. Но, еще не повернувшись до конца, почувствовал, что случилась какая-то непоправимая беда. И только секунду спустя осознал, что услышал сквозь шум двигателей БТРов одиночный выстрел. Он мог бы и вообще не услышать его, если бы сам еще через секунду не осознал, что он этого выстрела ждал и должен был бы предвидеть его. Одиночный выстрел – это не автоматная очередь. Одиночными на войне стреляют снайперы… Спецназовцы, если знают о возможности выхода через скалу в расщелину, обязательно должны были посадить неподалеку снайпера, чтобы он контролировал всю скалу. Следовательно, бронетранспортеры приближаются, а уйти от них некуда. Джамаат припрет к стене…
Их всех, весь джамаат, то есть, его остатки, «поставили к стенке». Он должен был, он обязан был просчитать… Джамбулат всегда славился тем, что просчитывал все возможные ходы и выходы. А здесь, в самый критический момент, не предусмотрел обязательность участия в операции снайпера.
Джамбулат все же закончил поворот, хотя в голове совершенно не задержалась мысль о болях в спине. Он повернулся и успел захватить момент, когда сползал со скалы, все еще цепляясь за нее, болтун и балагур Алхазур. Он был в бронежилете. Дыру в бронежилете, прикрытом сверху «разгрузкой», было не видно. Пуля оставляет слишком маленькое входное отверстие, а если пробивает бронежилет, выходного отверстия вообще не остается, потому что, пробив первую стенку бронежилета и насквозь тело, она ударяется о вторую стенку того же бронежилета, и, срикошетив, возвращается обратно.
Алхазур сползал по стене, уже расставшись с жизнью, но пальцы его еще судорожно цеплялись за камень, где оставался кровавый след – кровь пошла горлом. Падение, которое успел захватить взгляд эмира, длилось от силы секунды три, но казалось медленным. Оно словно бы заняло целый нереальный час, который все, от эмира до простых бойцов и пятнадцатилетнего Таймасхана, молча смотрели на падающего Алхазура. Но первым опомнился, как ему и полагалось, эмир.
– Назад… Все назад, к кустам… Не выходить на открытое место. Снайпер лупит…
Джамбулат вовремя пресек естественное желание бойцов броситься к убитому, которому они ничем уже помочь не могли. Они все знали, что такое пуля снайпера, пробившая бронежилет. Без бронежилета получить такую пулю тоже удовольствие не великое, но пуля может и навылет пройти, а такую рану легче заживить даже без операции, которую в полевых условиях сделать невозможно. Правда, когда несколько лет назад, в первую войну, сам Джамбулат получил пулевое ранение навылет, для него специально выкрали из Ставропольского края хирурга районной больницы и доставили в лес. Хирург спас его тогда, и Джамбулат приказал доставить его домой в целостности и сохранности, хотя многие этому противились, желая затребовать за хирурга выкуп. Но эмир знал, что такое благодарность, и не умел платить злом за добро. Приказ его выполнили, как выполняли все его приказы…
Алхазуру помочь уже было невозможно. Его сгубила собственная торопливость и привычка всегда лезть впереди других. Это его беда предупредила остальных. Скала в этом месте большая, трещин в ней много. Остальные тоже могли бы начать подъем. И снайпер так удачно поторопился, что никто больше из кустов не вышел. Иначе жертв могло бы быть больше. Но сейчас, когда все так закончилось, следовало думать о том, что дальше предпринимать, потому что сидеть и ждать – похоже на самоубийство.
– Все ко мне…
Бойцы и так были неподалеку, команда, скорее, требовала внимательного отношения к словам командира. На это все среагировали одинаково.
– Что делать будем?
– У нас разве есть выбор? – вопросом на вопрос ответил Хамзат.
Раньше, даже в самой тяжелой обстановке, он не позволил бы себе так разговаривать с эмиром. Сейчас даже стальные нервы Хамзата не выдержали. Будь сейчас самый трудный бой, никто не нервничал бы. Настоящие бойцы никогда не нервничают в бою. И даже начинающие во время боя успокаиваются. Нервничают всегда в ожидании боя. Тем более, если ожидание вот такое, когда на глазах гибнет твой товарищ, молодой парень, с которым много лет уже живешь рядом, греешься у одного костра и переживаешь общие опасности.
– Есть выбор, – жестко и твердо ответил эмир. – У нас целых три варианта. Идти направо вдоль скал, идти налево вдоль скал и спускаться через те же кусты навстречу бронетранспортерам, но не показываясь никому на глаза. Сразу говорю, что во всех трех вариантах впереди бой и прорыв. Но в первых двух нас, кроме пехоты, встретят бронетранспортеры с пулеметами, а в третьем только живая цепь, и не слишком, я полагаю, плотная. Что вы выберете?
– Вы – наш эмир, вам и решать, – сказал Завгат.
– Решать вам, – сказал Джамбулат. – В прорыв пойдете без меня…
– А ты как же? – Таймасхан от удивления попытался было встать, но Хамзат вовремя положил руку на плечо мальчишке.
– Просто… Все предельно просто… Если я пойду с вами, я вас только задержу. Вы не сумеете пройти из-за того, что я не могу бегать и ползать. Я – только помеха в прорыве. И вы не захотите бросить своего эмира. В результате погибнуть могут все, а это меня совсем не устраивает. Надеюсь, не устраивает и вас. Но я могу оказать помощь здесь. Я здесь завяжу бой и отвлеку на себя внимание.
– Я остаюсь с тобой, – сразу и категорично заявил Таймасхан.
– Это исключено. Ты будешь мне только мешать. И нет тогда смысла мне бой завязывать. Я остаюсь один. Только один. Это приказ, а приказы, мальчик, следует выполнять…
Джамбулат сказал это предельно жестко. Он хорошо знал своего сына. Таймасхана невозможно было уговорить. Но приказа мальчишка не посмел бы ослушаться. Так и получилось. Сын покорно опустил голову.
– Итак, я остаюсь здесь и принимаю бой, отвлекая на себя внимание, – просто и серьезно, как обычно говорил, когда отдавал команду, распоряжался эмир и сейчас. – У вас в группе старшим назначаю Хамзата. Остальные выполняют его команды, как мои. А Хамзат уже решает, в какую сторону вы пойдете. Я бы порекомендовал возвратиться в сторону села. Против бронетранспортеров идти гораздо сложнее. Простую цепь прорвать реальнее. Потом внизу, за спиной у спецназа, можно будет уйти по берегу реки. У них нет причины выставлять там пост, и дорога должна быть свободна. До леса всего пара километров. Долина реки извилиста и далеко не простреливается. Возможность прорваться есть…
– Мы пойдем вниз, эмир, – согласился Хамзат.
– Отец… – поднял голову Таймасхан.
В глазах у мальчика были слезы, но никто не решился бы осудить его за это.
– Идите, – сказал эмир. – Мой сын сейчас догонит вас… Он пойдет замыкающим и прикроет вас с тыла…
Хамзат, Батырбек и Завгат понимали, что отцу с сыном надо проститься, и лучше делать это без посторонних. Они по очереди пожали Джамбулату руку и один за другим, пользуясь тем, что кусты в этом месте не заставляют их пригибаться, быстро двинулись вниз по склону.
– Осторожнее – в спины им сказал эмир. – У снайпера может быть винтовка с инфракрасным прицелом.
Он не стал расшифровывать – что это такое. Все и без него знали, что в этом случае кусты бывают плохой защитой.
– Отец… – повторил Таймасхан, шагая к эмиру.
– Так надо, сын. Тебе я могу завещать только нашу фамилию, которую ничем не посрамил, и надеюсь, что ты будешь носить ее с достоинством. Будь честным перед собой – это все, что я могу тебе сказать.
Таймасхан ростом был почти с отца и стоял перед ним, не зная, куда деть руки.
– Иди, догоняй, – поторопил Джамбулат сына.
– Я хотел бы остаться с тобой…
– Ты прикрываешь группу с тыла.
– От кого их прикрывать?
– Любой из бронетранспортеров может высадить десант. И твоих товарищей расстреляют в спины. Иди…
Таймасхан опустил голову, но отец подтолкнул его в плечо, и мальчик пошел.
– Не забывай об осторожности. Иначе никто не прикроет группу, – теперь уже в спину ему сказал эмир. Я не смог стать победителем, ты им станешь…
Это прозвучало, как завещание, и заставило Таймасхана снова обернуться.
– Иди, – отец торопил мальчишку…
* * *
Таймасхан плохо представлял себе, что такое родительская ласка. Он вырос без давно умершей матери, только с отцом, человеком справедливым, но суровым и не склонным даже по голове ребенка погладить. Такая же сдержанность передалась по наследству и самому Таймасхану и, даже после того, как Хамзат, Батырбек и Завгат пожали отцу руку, сын повторить это же не решился. Но, не зная ласки, не чувствовал себя чем-то ущемленным, потому что сам в ней потребности не чувствовал, да и на отца стремился походить всем, даже суровостью и сдержанностью. И справедливостью, потому что бойцы джамаата не раз говорили Таймасхану, что не встречали еще такого справедливого и честного эмира, как Джамбулат. И сын отцом гордился, хотя тот ничем не выделял его среди других, но спрашивал строже и требовал больше.
Он гордился им и сейчас, оставив его одного там, куда с разных сторон стягивались по склону бронетранспортеры. Не видя, что происходит за его спиной, не зная, что задумал отец, Таймасхан словно бы читал его мысли и понимал, что Гарсиев-старший не настолько прост, чтобы остаться на открытом месте и оттуда встречать очередями бронетранспортеры, которые его пуль даже не заметят. Отец обязательно выберет наилучшую из возможных позиций, как он один во всем джамаате умел выбирать. Потом на этой позиции, обязательно скрытной, дождется, когда бронетранспортеры съедутся в одной какой-то точке. Эмир, конечно, эту точку просчитает. А когда бронетранспортеры остановятся рядом, спецназовцы непременно пожелают обменяться мнением обо всем происходящем. И покинут защищающую их броню. Вот тогда, когда они вместе соберутся, отец и начнет стрелять. Он умеет выпускать очередь за очередью очень быстро, почти без перерыва. И каждая короткая очередь будет нести одну или даже несколько смертей.
Так думал Таймасхан, гордясь поступком отца, оставшегося за его спиной, сам спускаясь по склону и пригибаясь за кустами, которые стали значительно ниже тех, что скрывали остатки джамаата в начале пути. И при этом Таймасхан не забывал смотреть по сторонам. Отец правильно сказал, что бронетранспортер может высадить спецназовцев, которые зайдут со спины идущим на прорыв бойцам, и смогут без затей расстрелять их. Подстраховка в этом случае обязательна.
Таймасхан страховал, держа в каждой руке по автоматической «беретте», хотя обычно никогда не стрелял из своих пистолетов в таком режиме. Просто «беретта» ему нравилась максимальной скорострельностью даже при стрельбе одиночными выстрелами. И Таймасхан, пятнадцатилетний боец, готов был стрелять с любой руки в противника, как только тот покажется на глаза. Но противника пока видно не было…
* * *
Наверное, Хамзат, Батырбек и Завгат шли быстрее, потому что они были уверены, что Таймасхан их прикроет. А он и к флангам присматривался, и себе за спину тоже посматривал, а еще ждал, что где-то там, на самом верху, раздастся звук автоматных очередей. И Гарсиев-младший никак не мог догнать товарищей, даже взглядом их отыскать не мог. И только у самой подошвы горы ему пришлось поторопиться, потому что услышал, как внизу взорвалась граната, за ней вторая и третья, потом раздались, как Таймасхан и предполагал, сначала несколько коротких очередей вверху – отец начал бой, и на эти короткие очереди ответили сразу несколько автоматов и два пулемета, и тут же заговорили автоматы внизу, а две гранаты разорвались одна за другой.
Таймасхан побежал на эти взрывы, но опоздал на какие-то, наверное, десять – пятнадцать секунд.
1 2 3 4 5