— Хорошо. Но мой ответ, тот, который я лишь и уполномочен пока вам дать, мало вас удовлетворит. Более того, я рискую показаться совсем неоригинальным. В России, как и в каждом государстве, существуют финансовые и промышленные круги, которые в действительности государством и руководят. Не мне рассказывать вам, что отнюдь не президент и не парламент и уж, естественно, не народ, великий и могучий, решает судьбу государства.
Решетов сделал паузу, ожидая каких-то слов, вопросов или несогласия со стороны генерала. Генералу ФСБ, а еще раньше офицеру КГБ, положено считать, что на судьбу страны больше всего влияет его организация. Было время, когда такое положение существовало в действительности, однако уже давно ситуация канула в Лету. Но Геннадий Рудольфович сосредоточенно молчал, никак не выдавая своего отношения к сказанному.
— Вот такие круги я и представляю. — Решетов неожиданно улыбнулся совсем открыто и обаятельно, словно карты на стол выложил.
— Это мне ничего не говорит, — сказал Легкоступов. — Сотрудничать с людьми, о которых я ничего не знаю, не в моих правилах.
— Я уже сказал, — серые глаза опять подернулись льдом, — что не уполномочен говорить более конкретно. Но о наших возможностях вы можете догадаться хотя бы по тому, что мы в курсе всех ваших служебных дел. Это вас не впечатляет?
— Это меня, к сожалению, впечатляет. — Генерал умышленно придал своему обычно бесстрастному голосу слегка угрожающие нотки.
— Прекрасно. — Решетов, однако, не сильно испугался. Он будто бы сам вызывал генерала на активные возражения, на неприятие предложения, словно неохотно, вопреки собственному желанию, чужую волю исполнял. Человека менее выдержанного, чем Легкоступов, такая манера вести беседу вполне могла бы и обидеть.
— Чего вы хотите от меня? Если вы в курсе всех моих дел, то должны знать, что с послезавтрашнего дня я нахожусь в отставке. Генерал-пенсионер не в состоянии оказать вам помощь, которую вы желаете получить. Что вас интересует? Конкретно.
Решетов ответил без раздумий, словно эта тема давно и подробно была обсуждена предварительно, даже без всякого акцента на факте:
— Для начала — Ангелов!
— Это я уже понял. Но если уж ФСБ не смогла дотянуться до этого человека, имея свои немалые средства, то не думаю, будто это по зубам кому-то другому, менее подготовленному к подобным операциям. Даже обладая средствами финансовых кругов и имея возможность применять не совсем приемлемые для ФСБ методы... Ангелов этим методам противопоставит свои. И они, уверен, станут более жесткими и действенными. В чем и желаю предоставить вам возможность убедиться на собственной шкуре.
— Глупости, — отмахнулся Решетов.
— Нет, не глупости. Ангел — монстр, чудовище, от которого не знаешь, что ждать. Его шаги непредсказуемы, а действия ужасны...
— Вот именно поэтому он нам и нужен. Он и подобные ему, сколько бы их ни было.
— Попытайтесь... — зло усмехнулся Геннадий Рудольфович.
— Против Ангелова не работали серьезно. ФСБ потому и не смогла дотянуться до него, что не может открыто позволять себе те средства, которые вы втайне применяли. — Опять продолжительная пауза, подчеркивающая всезнание Решетова. — Вам только развернуться не дали, тоже нашими, кстати, стараниями. А мы себе позволить развернуться можем. И на Ангелова управа найдется.
Генерал сказал, словно отмахнулся:
— Но я не уверен, что смогу быть слишком полезен вам. Данных у меня мало, только интуиция иногда что-то подсказывает.
— Данные есть у нас. А вашу интуицию вместе с некоторыми неучтенными вашими же документами мы, при обоюдном согласии, присоединим к ним. И получится в итоге неплохо...
— С какими документами?
Что-то внутри задрожало у генерала. Никто не видел папку с неучтенными документами. Никто не может знать ее содержимое.
— Вы сами знаете, с какими. Не будем вести детскую игру. У вас всего два варианта продолжения сотрудничества. Или добровольно — или принудительно. Отказа быть не может.
Геннадий Рудольфович молчал с минуту, пряча под сосредоточенным раздумьем собственную растерянность.
— Еще один принципиальный вопрос, — сказал наконец. — Убийство майора Мороза — ваших рук дело?
— Нет. Я думаю, это Ангел.
— Ангел? Не Югов?
— Мы не занимались расследованием происшествия, до которого нам нет дела. Итак...
— Я дам вам ответ после похорон Мороза. Его хоронят завтра. Как мне связаться с вами?
— Не задавайте глупых вопросов, — как плевок прозвучал ответ Решетова, у которого даже губы скривились. — Я мог бы принудить вас начать работать прямо сейчас. Но я понимаю, что такое похороны подчиненного, за которого несешь персональную ответственность, потому что он выполнял твой приказ. У вас не то состояние духа.
— У меня не то состояние духа, как вы правильно заметили. Значит, мне позвонят...
Генерал тоже понял, что не сам Решетов определил дату начала новой работы, тот лишь ловко сориентировался в ситуации и пожелал показать себя за человека серьезного, с правом решающего голоса.
— Вам позвонят домой завтра вечером. Только уже не для того, чтобы услышать ваше согласие или отказ. Выбора нет. Вам позвонят, чтобы начать совместную работу. И я рекомендую документацию, которая может вам в этой работе помочь, иметь под рукой. Вы согласны?
— Я согласен, — сказал Геннадий Рудольфовну и сам почувствовал, что ему стоило труда не произнести такую простую фразу с угрозой, как некоторые из предыдущих.
3
Поселок Кременкуль длинным полукольцом вытянулся по берегу озера с одноименным названием. Там, на окраине, среди других таких же не слишком бедных и отличных одна от другой построек, Крысавец соорудил себе дом-крепость с дурацкими башенками. Сам поселок стал уже почти, частью города. Еще лет пять, и хищные городские районы сольются с поселковыми улицами, заменив белоствольный березняк и луговое разнотравье на вонючий асфальт и равнодушный бетон.
Нам, слава богу, не надо возвращаться в город, чтобы попасть на место, — дорога прямая. И пост ГИБДД, где могут дежурить омоновцы, насколько я знаю, находится на три километра дальше поселка, перед кольцевой дорогой, построенной для тяжелых транзитных грузовиков, которые в город пускать не желают, чтобы не разбивали до конца и без того разбитые уличные полотна.
Я не стал настаивать на предварительной собственной рекогносцировке местности. Доверился Юрку не только потому, что он мой бывший солдат и человек, испытанный в ситуациях не менее серьезных, но и потому, что не пожелал лишний раз показываться в том месте, где предстоит работать. К чему настораживать охрану, которая и без того насторожена — случайный взгляд, собачий лай или еще что-нибудь может сослужить нам недобрую службу. Да Юрок и не пожелал бы еще откладывать дело, к которому он сам готов.
— Через лес проехать можно?
— Можно.
Мне понравилось, что он уже совсем не заикается. Я это состояние знаю. Мобилизующий момент, как называют это психологи. Чем-то сродни пробуждению “золотой змейки” Кундалини в йоге. Может быть, несколько не в тех масштабах, но некоторая аналогия в перестройке организма просматривается. В мощной перестройке. Я сам с этим мобилизующим моментом сталкивался. И по себе знаю, что творить он может чудеса. По крайней мере, иначе нельзя было назвать то, что я делал несколько раз, не умея этого делать. Более того, вообще никто не умел это делать. Но делал мобилизующий момент...
— Давай.
Юрок на первом же повороте свернул резко вправо, на разбитую и растрескавшуюся грунтовку, кое-где прячущую в глубокой колее коварные лужи. Он умело избегает колеи — правильно. Чья-нибудь умная голова завтра утром при обходе окрестностей поинтересуется отпечатками протекторов проезжавших здесь машин. Честь и репутацию своей “жучки” Юрок предпочитает не пачкать лишними подозрениями. Его командир — я то есть — может только одобрить подобную аккуратность.
— Здесь... — Он зло и решительно вдавил тормоз почти до упора. — Дальше рискованно. Движок услышать могут.
Я молча кивнул.
План местности Юрок по памяти нарисовал еще дома. Надо сказать, что план понравился мне множеством мелких подробностей, которые сильно помогают при ориентации. И теперь я оценил предусмотрительность младшего сержанта.
— Нас здесь не видно?
— Нет. Перед домом кирпичная стена — метр девяносто пять, местами до двух. Под стеной бетонный фундамент. Потом, в нашу сторону, дорога вдоль забора — выезд на улицу, дальше кустарник — полоса на десять метров, высота от полуметра до полутора, и тридцать метров леса.
Я протянул руку и достал с заднего сиденья холщовый мешок, с вопросом во взгляде показал содержимое. Мой вопрос понятен любому, кто имеет к оружию страсть. Но Юрок не сразу понял, что это такое. В ту пору, когда он воевал, такие штуки на вооружении не стояли. Только позже их начали испытывать. Там же, в Афгане. Но едва я стал вставлять в гнездо пластиковый лук, он понял.
— Арбалет... Зачем?
Вот ты и прокололся... Прокололся! Плохо, значит, я тебя учил.
— Для собак.
— Каких собак?
Еще один прокол! Очень плохо, отвратительно.
— Обыкновенных. Которые лают... Вообще-то я не люблю убивать собак. Может, в глубине души уважаю их гораздо больше, чем людей. За честность и верность. Но сейчас обстоятельства военные, иначе к дому не подберешься. Собака — враг. Из личного афганского опыта хорошо знаю, что крупную собаку, — а дом Крысавца, по данным моего осведомителя, недоступного для интереса Юрка, охраняют два алабая — не всегда сразу уложишь пулей, которая сдуру норовит пройти обязательно навылет. Короткая, но смертоносная болт-стрела арбалета рассекает мышцы, пробивает ребра и остается в теле, и она потому гораздо надежнее, убойнее.
Впрочем, если собак убивать грех, то и людей я, сознаюсь честно, тоже убивать не люблю. Но этому меня очень долго и качественно учили лучшие специалисты великой державы, и умею я это делать лучше, чем что-то другое. Потому иногда и случается... Хотя сам я за то, чтобы случалось как можно реже.
— Пойдем? — спросил Юрок, когда я арбалет приготовил и отложил на заднее сиденье.
Я посмотрел на часы. Зелено светящиеся стрелки показывали без пятнадцати два.
— Рано еще. Подождем для верности пару часиков. Ночь послушай, понаслаждайся... Да и вообще следует быть более гуманными людьми: дадим ребятам спокойно уснуть и последние в жизни сны посмотреть.
Теории нас, слава богу, тоже учили, и достаточно качественно. Дисциплина со сложным названием “Психологические аспекты почасовой активности человеческого организма” была скучна, но необходима. И я отлично знаю, что лучшее время для нападения — это от часа до двух ночи, когда подступает первая волна суточной усталости, и от четырех до пяти часов — когда вторая волна накатывает уже настоящим девятым валом. Тогда уже на сорок процентов теряется бдительность у любой самой квалифицированной охраны, даже если она только-только заступила на пост и считает себя свежей, как недавно сорванный с грядки зеленый огурчик. Нам лучше всего пожаловать вместе с этим девятым валом.
— Посиди пока здесь. Я один поброжу.
— Я с вами...
— Посиди, — сказал я сурово-категорично тоном, не терпящим возражений. — Я хочу просто воздухом подышать. В одиночестве. Имею я на это право?
Он боится меня отпустить. И настаивать на своем тоже боится.
Все правильно. Так и должно быть.
В себе я уверен. Я даже в ощущениях своих, в том, чего глазами не вижу, уверен бываю обычно больше, чем в том, о чем мне лишь рассказывают. Мне необходимо хотя бы посмотреть на место, где предстоит работать, потому что каждое место обладает собственной энергетикой, отличной от других. Одно место навевает уныние, в другом плясать хочется, третье давит вроде бы безосновательным страхом. И понимание этой энергетики — тоже разведка. А идти на дело совсем без разведки не в моих правилах. Пусть Юрок и говорит, что все рассмотрел досконально, до мелочей, до кочки или бугорка, на котором споткнуться можно. Я ему верю, но при этом в каждом подобном мероприятии ситуация такая же, как при прыжках с парашютом. Свой парашют каждый готовит сам. Потому что собственную безопасность безопаснее всего доверять собственной заботливости.
Я вышел из машины, беззвучно закрыл дверцу, хотя она никак не хотела, чтобы я это сделал, и углубился в лес, выбирая направление скорее интуитивно, чем основываясь на чертеже, который нарисовал Юрок. Ночной лес — он особый. Он для разведчика и диверсанта даже понятнее, чем дневной. Недавно мне рассказывал знакомый майор из СОБРа про свое участие в первой чеченской войне. Он по ночам исползал на собственном многострадальном брюхе весь Грозный. А когда впервые после месяца боевых действий вышел в город днем, то с трудом ориентировался среди полуразрушенных кварталов. В ночном лесу я почувствовал себя так же, как он в ночном Грозном. Я знаю, что раньше любого другого услышу здесь посторонний звук, лесу не свойственный, уловлю чье-то движение даже спиной, определю опасность.
Сразу за леском навстречу мне пошла негустая полоса кустарника, как и рассказывал Юрок. Я пересек эту полосу без суеты, вдумчиво осматриваясь, и ни одна ветка не треснула под ногой. Я даже шум ветра в листве никак не нарушил. Не забыл про себя с удовольствием отметить, что навыков былых не потерял, отчего, как всегда после внутренней похвалы, почувствовал себя сильнее и опытнее. И вышел к дороге, за которой красовался двухметровый забор из красного шлифованного кирпича. Второй этаж по нижнюю линию окон и мансарда видны и отсюда. Света в окнах нет. Шторы за стеклом не колышутся, потому что стеклопакеты не имеют форточек.
Как ни странно это звучит, но отсутствие света в окнах далеко не всегда является благим фактором. С одной стороны — света нет, значит, подумаешь, спят спокойно, видят те сны, которые совесть позволяет видеть. И рискуешь жестоко ошибиться. С другой, вполне естественной и вероятной стороны, отсутствие света, возможно, предполагает создание в тебе самом искусственного сознания, что тебя не ждут. Это происходит как раз тогда, когда ждут с приготовленным стволом и нервно перебирают пальцами, постукивая в нетерпении по скобе спускового крючка.
Так ждут или не ждут?
Обычно я предпочитаю знать это заранее.
Собак не слышно. Юрок не сообщил, что во дворе обитают два алабая. Он их, конечно же, не видел. Трудно увидеть то, что находится через три забора и два двора. И лая их не слышал. Такие псы лают вообще нечасто. Любая болонка при приближении к забору постороннего человека уже шум бы подняла. А короткохвостых среднеазиатских овчарок — ала-баев — я хорошо знаю еще по Афгану. Угрюмые и недоверчивые, с мощным корпусом и тяжелыми лапами. Много, помнится, они неприятностей нам до? ставили. Вообще-то я не люблю, когда собачий лай ставит под угрозу мою жизнь. И потому предпочитаю принимать превентивные меры.
Но пока их принимать рано. Может быть, их вообще не придется принимать. Но если собаки здесь тоже есть, в нужный момент придется тоненько и беззвучно прорезать ночной воздух арбалетному болту. А пока надо дать возможность охране ощутить безмятежность и безопасность ночи. Ночь, известно, нежна! Сам же я, к сожалению, такой безмятежности и безопасности пока еще не ощутил. По спине пробежал холодок, словно я уже перебрался через забор и вышел под выстрел, специально для меня приготовленный, и чувствую, что в каком-то окне чей-то прищуренный глаз ласково смотрит на меня сквозь рамку прицела. Так ласково смотрят только на любимую и ожидаемую женщину и на такую же любимую и не менее ожидаемую жертву. Неприятное, надо сказать, ощущение для жертвы. И потому я обычно стараюсь избегать этой участи. Кроме отдельных случаев, когда это бывает необходимым...
Так же тихо, как шел к забору, я вернулся к машине и даже подошел к ней сзади. Так подошел, что мой напарник только в последний момент меня заметил. Расслабился он, расслабился. Подойти мог и кто-то другой. И приставить к виску ствол. Во времена службы я устроил бы Юрку разнос по всем статьям. Сейчас у меня права на это нет. Да и настроение не то.
Молча я сел на заднее сиденье, задумался.
— Что-то не так? — Юрок по-прежнему не заикается. Значит, мобилизован, хотя мое появление и прозевал. Впрочем, не он один в таком положении оказывался. Передвигаться бесшумно и незаметно я умею.
— Ты уверен, что нас не ждут?
Он передергивает плечами, словно отмахивается.
— Они постоянно, похоже, кого-то ждут. По идее, охрана такой и должна быть.
— Тогда поставили бы уж камеры слежения.
— Не в банке...
Я минуту вдумываюсь в ситуацию.
— Собак не слышал.
— Откуда здесь собаки?
— Здесь должно быть два алабая. Известные любимцы Крысавца. Он их на собачьих боях выставлял. Каждый под семьдесят килограммов.
1 2 3 4 5 6