Разнообразие пришло, точнее, прибежало в виде дворцового пса, забредшего сюда по недоразумению, потому что делать ему тут было решительно нечего. Сначала оживившиеся стражники попытались выгнать его криками и жестами, но рыжий с подпалинами пес то ли не понял, то ли воспринял это как игру и начал носиться по двору, уворачиваясь и часто останавливаясь, при этом заваливая голову набок и высовывая длинный язык. Увидев бесполезность попыток удалить наглеца относительно мирным способом, стража стала действовать решительнее, пустив в ход древки копий. Пес, получив пару чувствительных ударов в бок и шею, понял, что с ним не шутят, и, обиженно взвизгнув, рванул прочь, зажав хвост между ног.
Ожидание закончилось, когда на двор легли длинные вечерние тени. Раздался неясный шум, что-то вроде звука поцелуя, которым мать награждает подбежавшего к ней ребенка, после чего, к удивлению Пакита, часть одной из граней пирамиды подалась вперед и поплыла наверх. Это было прямо перед ним, всего в двух десятках шагов, поэтому он все хорошо видел. Фигура в длинном, до земли, балахоне и просторном капюшоне, скрывающем лицо, шагнула наружу. Дворцовый воин попытался рассмотреть то, что было за его спиной, внутри пирамиды. Но там была только темнота, из которой следом за первым вышел второй, потом третий и четвертый. Их лица были скрыты капюшонами. И как тут разглядеть щекастого?
От волнения он даже пропустил момент, когда необычная дверь встала на место. Не то чтобы совсем не заметил, просто не обратил на это внимания, настолько его в этот момент интересовало другое.
У двоих в руках были небольшие сундучки непривычного вида, отблескивающие металлом. Но как заставить монахов открыть лица? Во всех рассказах про этих святош не было такого, чтобы они показывали лица. Точнее, про это вообще ничего не говорилось. Не открывали, но и не прятали.
Бойницы были очень маленькими, через каждую можно увидеть только очень небольшое пространство, поэтому, когда четверо тронулись, Пакиту пришлось перебегать от одного отверстия к другому, чтобы не упустить их из виду. При этом приходилось смотреть под ноги; на галерее, очевидно, очень редко посещаемой, было полно всякого мусора, в том числе старые балки, какие-то доски, кучки мусора. Попался даже кошачий скелет. Так что двигаться приходилось осторожно.
Наконец он понял, куда идут четверо в лиловом. Они направлялись к двойным дверям, ведущим в Гостевой дом, названный так в те времена, когда во дворце еще останавливались купцы со своими караванами. Теперь торговцы всякого рода давно находят приют в других местах, но название осталось.
Судя по круглым отверстиям бойниц по фасаду, галерея шла и по Гостевому дому, но Пакит туда явно не успевал, ведь для того, чтобы оказаться перед четверкой, ему нужно было оббежать почти половину дворика, что, отбросив даже необходимость таиться, сделать было не так-то просто.
И вдруг он сообразил что делать.
Дворцовые воины, несущие ответственность за властителя и его семью, давно пользуются множеством уловок, облегчающих их службу.
Он прильнул к ближайшей бойнице. Стражников он не увидел, они для него сейчас находились в мертвой зоне, но знал, что они находятся совсем рядом. И тихонько, на грани слышимости, издал свист, для своих означающий «Внимание, опасность!».
Ни один опытный воин не оставит такой сигнал без внимания, а неумехам во дворце службу не доверяли, гоняя новичков до тех пор, пока у них не выработаются нужные рефлексы. Если нет – отбраковывали. Иногда такие оказывались в ротах, но чаще – в отдаленных гарнизонах.
Пакит не ошибся. Мгновение спустя он услышал лязг берущегося на изготовку оружия. Не могли не услышать этого и монахи. Они обернулись с несвойственным для их рода занятий проворством. И – что удивило Пакита еще больше – сразу заняли боевую позицию, причем видно было, что трое защищают четвертого. В руках у них появилось непонятного вида оружие; то, что это именно оружие, Пакит не сомневался, потому что обереги или другие предметы культа так не держат.
Теперь, когда для лучшего обзора, монахи скинули капюшоны, он отлично видел их лица, несмотря на то что на них падала тень. И главное – щекастого. Какого-то особенного блеска глаз у него Пакит не заметил, впрочем, скорее всего из-за тени, но щеки были действительно выдающимися. По крайней мере по сравнению с остальными тремя.
Отступив в тень галереи, он разглядывал и запоминал щекастого. Рост, ширину плеч, особенности фигуры, форму головы, рисунок лица. Этому обучают чуть не с первых дней службы: мало ли кого потребуется опознать дворцовому воину. Теперь он смог бы узнать щекастого в любом обличье.
Напряженное противостояние длилось недолго, едва ли кто успел бы досчитать до десяти. Видимо, стража, осмотревшись и поняв, что тревога ложная, опустила оружие. Следом и монахи, по своим ухваткам уж очень напоминавшие хорошо подготовленных бойцов, пятясь двойками и негромко перебрасываясь репликами на непонятном языке, отошли к дверям и скрылись за ними, плотно закрыв их за собой.
Пакит слышал, как стражники, находящиеся от него совсем близко, недовольно и недоуменно переговариваются между собой, решая, кто подал им сигнал. Он почти не сомневался, что сойдутся на том, будто их разыграл кто-нибудь из своих или же – такое тоже бывало – какой-нибудь командир из небольших проверил их готовность. Слушать их треп не было ни времени, ни желания. Как и прежде, крадучись, воин двинулся по галерее назад, внимательно глядя под ноги.
Вскоре Пакит был наверху и, подойдя к окну, сверху поглядел на пирамиду, которую уже целиком закрыла тень. Стражники внизу уже не разговаривали, разойдясь по разные стороны двора. Видимо, сошлись на том, что за ними присматривают, так что для себя же лучше изображать служебное рвение.
Ждать пришлось долго, но воин не страдал от этого. Ведь он не кого-то там ждет – самого властителя! А это стоит ожидания. Он думал о том, как же ему повезло. Ну кто он был? Неумытый мальчишка из семьи скотоводов. Если бы его не заметил вербовщик и не выкупил у родителей, так и ходил бы сейчас за быками и овцами, грязный и вонючий, не знающий ничего, кроме заботы о собственном пропитании, воюющий с волками и защищающий стада от кочевников. Как он тогда горевал! Плакал даже. Ведь и представить не мог, что через какое-то время он будет вот так, лицом к лицу, один на один, разговаривать с самим владыкой. Он теперь хорошо одевается, пусть не всегда вкусно, но сытно ест, у него много значительных друзей, он на виду у начальства, он общается с красивыми женщинами, он силен и здоров. И впереди у него все хорошо и ясно. Он давно уже почти не вспоминает той своей, прежней жизни. Ни к чему.
Он удивился, когда в комнате появился средний сын властителя. Удивился, но не показал этого; во дворце удивляться не принято. А он-то ждал властителя!
Вскочил с пола, на котором расположился у окна, на холодке, вытянулся и коротким рывком подбородка вниз обозначил приветствие.
Принц посмотрел на него с интересом, который с трудом проступал на его несколько одутловатом лице. Отпрыск властителя вел слишком, на взгляд Пакита, вольный образ жизни. Охота, гулянки, девки какие-то, пляски по ночам, дикие скачки по городским улицам. Впрочем, об этих своих соображениях он никому не говорил, но про себя считал, что иметь такого властителя он не хотел бы.
– Рассмотрел? – спросил, подойдя на расстояние вытянутой руки, принц Тари.
– Да.
Пусть не сам властитель, пусть только сын его, все равно это честь для дворцового воина. Знак внимания, за который здесь, во дворце, порой глотки режут. А уж для иных – и о таком мечтать невозможно.
– Завтра я еду на юг. Поедешь со мной. – Принц помолчал, глядя прямо в глаза. Пауза получилась совсем небольшой, но за это время Пакит успел сообразить, что стоит за этими словами. На юге стояла армия непокорных и непредсказуемых горцев, и властитель решил отправить к ним своего сына на переговоры. – С нами будет тот, кого ты знаешь. На нас могут напасть лазутчики императора, которые его убьют. Если это случится, мой отец не хотел бы, чтобы хоть у кого-то возникли сомнения, чьих рук это дело. Ты понял меня?
– Я тебя очень хорошо понял, принц Тари.
– Я сказал «если». Это главное. Ко мне не приближаться, не заговаривать. Нужно будет, я сам тебя позову. А теперь иди готовься. Скоро тебе объявят, что ты едешь со мной.
Не успело еще солнце скрыться за городской стеной, как Пакита и еще нескольких воинов вызвал начальник стражи и объявил, что завтра рано утром они поедут сопровождать среднего принца. Кроме них отряжена еще полусотня армейской конницы, но они не должны забывать, что за безопасность принца отвечают именно дворцовые воины. Словом, обычный инструктаж, какой бывает каждый раз перед новым заданием. Слушая его, Пакит с трудом скрывал распирающее его ликование.
Выехали рано, еще до рассвета и жары. Еще до того, как раздался крик петуха на торговой площади. Голосистая птица орала до света, поднимая торговый люд на работу, чем немало досаждала дворцовым, но это было освящено традицией и указом каждого нового владыки. Третьего же дня одуревший от голода оборванец выкрал петуха. Оборванца нашли, били камнями до смерти, но просничего было не вернуть – голова свернута и перья выщипаны под похлебку. Потому торговые наняли до времени девку поголосистей, чтоб орала на манер убиенной птицы.
Ехали тихо, тайно. Возле ворот, у сторожевого костра, вскинулась блудница в тряпье. Стражи таких пользуют за тепло и объедки со своего стола. Рожа опухшая, под глазом синяк – помоечница. Страж, выслуживаясь перед принцем, стукнул ее тупым концом копья в грудину – девка откинулась и замерла. Может, и правда чувств лишилась, а скорее всего, притворяется.
Полусотня верховых, шесть дворцовых воинов, принц с пятью товарищами, охотники, загонщики, повара, конюхи, слуги, рожечник с барабанщиком... Двадцать заводных лошадей, среди которых желто-золотой конь принца, его любимец на охоте, семь верблюдов с кибитками на горбах... Народу получилось больше сотни, так примерно, как это бывало при выездах на охоту, коей принц был большой любитель. Иногда в таких выездах участвовало по нескольку сотен человек, так что сегодняшний не был чем-то необычным; для большинства принц просто собрался очередной раз развлечься. Все было как всегда, если не считать того, что в четырех кибитках вместо наложниц сидели люди в длинных монашеских хитонах, но за плотными занавесками их не было видно. Да и кто будет особо пялиться на выезд принца, ведь за такое любопытство можно и жизнью расплатиться.
Выехали из городских ворот степенно и сразу перешли на рысь, вспугнув крестьян, привезших на рынок свой урожай и заснувших под повозками в ожидании, когда откроют ворота. Когда солнце своим розовым языком лизнуло край горизонта, проехали поселок рисоводов. Там как раз выгоняли быков на залитые водой поля.
С Рисовой дороги свернули в полдень, на дневку, которую устроили в рощице возле заброшенной сыродельни. Много лет назад шайка разбойников вырезала тут целую семью. Злодеев поймали и четвертовали по приказу властителя, но среди черни место считалось проклятым и никто здесь не селился. Зато путники не брезговали тут останавливаться, наполнить дорожные фляги и напиться ледяной, как горный снег, родниковой воды.
Следы частых стоянок видны были всюду, но опытные слуги быстро нашли место почище и сноровисто разбили шатер для принца и его друзей, которые, судя по доносившимся оттуда звукам, сразу легли спать. Повара занялись готовкой для них, а солдаты, которых обслуживать было некому, разложили костер и, подвесив над ним котел, стали варить похлебку для себя. Коноводы поили коней и верблюдов, старшина расставил по периметру лагеря охрану, дворцовые воины расположились у шатра, куда остальным подходить было строжайше воспрещено.
Монахи, вылезшие из кибиток, размяли затекшие ноги, погуляв поодаль и о чем-то переговариваясь, а потом уселись в тенек и стали жевать что-то, что было у них с собой. Подле них лежали два мешка с чем-то мягким внутри, но Пакиту показалось, в одном из-под рухляди просматривается жесткая грань. К монахам, державшимся наособицу, он не приближался, но расположился так, чтобы иметь их в поле зрения. Он так и не узнал, когда случится нападение «имперских лазутчиков».
Дневка была долгой, в путь тронулись, когда солнце начало скатываться вниз и жара ослабла. Так ехали пять дней, ни одной охоты за это время не было. Пакит даже подивился подобному благоразумию принца, всегда выглядевшего таким беспечным, если не сказать безрассудным, жадным до удовольствий, не приспособленным к какой-либо разумной, тем более государственной, деятельности. Теперь Пакит взглянул на принца Тари по-иному. Тот не ныл, по многу часов проводя в седле наравне с другими, ни разу не пересел в кибитку, ни разу не закапризничал, что раньше с ним частенько случалось. И еще он ни разу не заговорил с Пакитом, если не считать обычных команд, которые повелитель отдает своим охранникам. Ну и еще похвалил однажды, когда он во время дневки добыл молодого оленя. Трое солдат так объелись свежим мясом, что их потом чуть не сутки несло. Часто останавливаясь по нужде и догоняя отряд, они так загнали своих лошадей, что им пришлось дать сменных. Старшина, злясь на своих засранцев и одновременно стыдясь, часто бросал неодобрительные взгляды в спину дворцового воина, едущего сразу за принцем.
Дружки принца – известные гуляки и распутники – тоже вели себя на удивление пристойно.
На исходе пятого дня увидели конный разъезд. Всадники, числом шесть человек, очевидно, заметившие отряд много раньше, немного помаячили вдалеке и ускакали. Принц не стал устраивать погоню, велев увеличить передовую группу с четырех до шести человек. По развесистым мохнатым шапкам всадников Пакит узнал горцев. Значит, их основные силы близко.
На шестой день разъезды мелькали тут и там, заставляя людей нервничать и лишний раз хвататься за оружие. Солдаты постоянно держали наготове луки с наложенными на них стрелами. Место дневки охраняли усиленно, двумя кольцами. И, когда слуги готовы были убирать шатер, с дальних подступов прозвучал сигнал тревоги. Старшине даже не нужно было никого подгонять – солдаты и без этого заняли оборону с похвальной поспешностью. Прислуга, бросив свои дела, выхватила длинные кинжалы и сгрудилась вокруг шатра. Коноводы бросились к лошадям. Рожечник, сначала сбившись от волнения, выдул-таки сигнал к обороне. Дворцовые воины, выхватив у коноводов своих и принца лошадей, верхом приготовились к любому развитию событий. Принц Тари вскочил в седло, щерясь в беспокойной и одновременно злой улыбке. Его друзья, суетясь и явно нервничая, разобрали своих скакунов. Время шло, и ничего не происходило. Вырезали охрану? Такое тоже могло быть. Старшина, взявший себя в руки, стал по очереди усаживать солдат на лошадей. И наконец из-за плотных колючих кустов, которыми здесь, в предгорьях, все заросло так, что не продраться, а проехать можно было только по хоть как-то проторенным дорогам, выскочил солдат, бывший в первом, передовом круге оцепления.
– Переговорщики! – крикнул он издалека. Лицо его было в крупных каплях пота.
Пакит покосился на принца. Его рыхловатое лицо вдруг облагородила надменная улыбка. Дворцовый воин вспомнил давний разговор о том, что средний принц сын любимой жены властителя. Давно про это забыл – сколько времени прошло! – а тут вдруг отчего-то вспомнилось.
Старшина заметался, расставляя конных.
Из-за кустов вывалились еще двое солдат. У одного было расцарапано лицо и порван рукав. Принц, увидев его, недовольно скривил губы, на что старшина зашипел, отправляя изодранного вояку за спины его товарищей.
Мирная до этого дневка превратилась в готовый к стычке отряд. Один верблюд – с неправильной формы темным пятном на шее – вдруг заревел, задрав морду вверх. Пакит вспомнил о монахах и нашел их глазами. Те стояли уступом, как то бывает у копейщиков. Фигуры напряжены, ноги полусогнуты, лица – теперь их было хорошо видно – сосредоточены. Они явно собирались сражаться. Ох и странные же молельщики. Но они его сейчас интересовали во вторую очередь. Главным для него в данный момент был принц Тари. Точнее, его безопасность, которая много дороже жизни дворцового воина.
Над кустами показались мохнатые шапки.
Пакит прищурился. Была у него такая манера, порой щуриться в моменты сильного напряжения. Впрочем, как правило, ему удавалось справиться с этим проявлением волнения, но иногда прорывало. Да сейчас никому и не было дела до того, щурится он или нет. Не тот случай.
Ему и раньше доводилось встречаться с горцами, и не только в городе, куда они порой наведывались по торговым или иным делам, всегда ненадолго, враждебно-неприступные и надменные.
1 2 3 4 5 6