Здесь выложена электронная книга Аквариум как способ ухода за теннисным кортом автора по имени Гаккель Всеволод. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Гаккель Всеволод - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом.
Размер архива с книгой Аквариум как способ ухода за теннисным кортом равняется 294.7 KB
Всеволод Гаккель
Аквариум как способ ухода за теннисным кортом
Всеволод Гаккель
Аквариум как способ ухода за теннисным кортом
Рано или поздно человека посещает мысль написать воспоминания. Это верный признак приближающейся старости. У каждого из нас она наступает в разное время и, наверное, у меня она наступила раньше других. Всё же основным побуждением взяться за «перо», оказалось желание проанализировать историю группы, в которой мне довелось играть, сопоставить её с тем периодом, который я наблюдаю в течение вот уже десяти лет и, по возможности, выявить ошибку, что закралась в схему, которая, как мне казалось, была идеальной. Но, конечно же, это мои субъективные ощущения. Я не вел дневник и, наверное, что-то не будет совпадать с хронологией событий, однако, я попытаюсь вспомнить, как все происходило, хотя некоторые вещи уже истерлись из памяти. Я приношу извинения моим друзьям, которые будут появляться по ходу этого повествования, если я что-то неправильно вспомнил или кого-то забыл.
Часть первая
Я вырос в очень открытой и гостеприимной семье. Моей матери Ксении Всеволодовне сейчас 83 года, и она по-прежнему живет со мной. Все эти годы мы с ней почти не расставались и сумели сохранить равные дружеские отношения. Она имела несчастье родиться за год до революции. Это произошло в имении её дедушки Константина Павловича Арнольди в Курской губернии. (Имение не сохранилось, однако сельскохозяйственная школа, основанная моим прадедушкой, до сих пор носит его имя). Её мать, моя бабушка Мария Константиновна, познакомилась с дедушкой Всеволодом Рудольфовичем Молькентином в поезде, по дороге из Парижа, где она училась в университете. Он был офицером и в 1919 году, верный присяге своему царю и отечеству, был вынужден оставить свою семью и, отступая с Белой Армией, оказался в Париже. Бабушка осталась с тремя детьми без крова и средств к существованию. Она преподавала французский язык и через несколько лет, не имея возможности прокормить детей, отправила Ксению в Рязань к своей сестре Лизе, а сына Костю к родственникам мужа в Ленинград. Через некоторое время Ксения тоже поехала к брату в Ленинград и поступила в Педагогический институт, а вскоре к ним приехала и их мать. О своем отце они не имели никаких известий. Мама закончила институт преподавателем французского языка в июне 1941 года и поступила в армию на службу в ПВО. Так они с бабушкой и прожили первую зиму блокады.
Мой отец Яков Яковлевич родился в 1901 году. Он закончил Географический факультет Университета и всю жизнь проработал океанографом в Институте Арктики и Антарктики, участвуя во всех высокоширотных экспедициях на Северный полюс, включая экспедиции на Сибирякове и Челюскине. Он неоднократно делал предложение моей матери и настаивал на том, чтобы они эвакуировались вместе с институтом, в котором он работал. Он недавно овдовел, жил с матерью, и у него была дочь Нонна. В итоге мать согласилась, забрала бабушку, и они все уехали в Красноярск, где три года жили в школе, в которой мать работала библиотекарем. В 1944 году, после снятия блокады, они вернулись в Ленинград и с тех пор жили в квартире отца на улице Восстания. Мама очень сдружилась с Нонной и, будучи мачехой, относилась к ней, как к младшей сестре. Бабушки не очень поладили, и Евдокия Ивановна называла Марию Константиновну барыней и «фрёй».
Мой дед Яков Модестович Гаккель был известным авиаконструктором, а после революции – создателем первого Советского тепловоза и до конца жизни работал в Институте Железнодорожного Транспорта. Он оставил свою семью и почти не общался со своими детьми, был женат несколько раз и умер в 1945 году. Я застал в живых только его последнюю жену Надежду Ивановну.
Я появился на свет в 1953 году. К этому времени Евдокия Ивановна умерла. Нонна повзрослела, и у неё произошла размолвка с матерью. Потом она вышла замуж и уехала в Баку. У меня уже были два брата, Алексей и Андрей. Я был самым маленьким и самым любимым. Мой старший брат до сих пор пытается отыграться за моё избалованное детство. Наверное, оно действительно было таким. К этому времени война была уже давно позади, и жизнь постепенно входила в колею. Мой отец стал крупным ученым, профессором, и получал приличную зарплату, которая позволяла моей матери не работать. Так ей, педагогу по образованию, никогда не пришлось преподавать. У нас вечно кто-то жил, всегда были гости. Летом родители снимали дачу на Карельском перешейке, на которую слетались все родственники.
В 1957 году через свою кузину Ирину, живущую в Швейцарии, мать получила известие о смерти её отца Всеволода Рудольфовича в Париже и у неё случился инфаркт. Оказывается уже давно, со времени смерти Сталина, он пытался выйти на связь, и написал несколько зашифрованных писем, которые передал через свою племянницу Хельми, живущую в Таллинне. Он мечтал приехать и воссоединиться с семьей. Мать боялась отвечать, поскольку опасалась за работу мужа и семью и во всех анкетах всегда писала, что её отец умер. Бабушка перенесла это известие легче, только стала курить. Мать проболела все лето, прикованная к постели, и мы с бабушкой жили на даче без неё.
Я прекрасно помню нашу квартиру, где была масса книг и старинной мебели, а на стене висел огромный пропеллер с дедовского самолета. Наш дом был ведомственный, в нём жили почти все челюскинцы. Было такое ощущение, что они все время что-то праздновали. К нам приходили летчики, первые герои Советского Союза, они всегда ходили по форме и с орденами. Полярники в то время были, как космонавты, и наверное всегда носили форму, чтобы было видно. Мой отец тоже имел звание генерала, и тоже носил черную морскую форму, только без погон, но на ней были нашивки до локтей. Чуть попозже, когда я повзрослел и уже знал толк в вещах, я как-то срезал все пуговицы с отцовской шинели и проиграл их в ушки. Но об этом потом.
Мама считала, что я неплохо пел. Когда приходили гости, а, как я уже говорил, они приходили все время, меня заставляли петь, но я очень этого стеснялся и забирался под рояль или прятался за дверь. Я горланил какие-то идиотские песни из тех, что звучали по радио, типа:
Если бы парни всей Земли
Хором бы песню одну бы завели
Вот было б здорово
Вот это был бы гром
Давайте, парни, хором запоем…
Наверное, это было умилительно и трогательно, ведь я действительно механически заучивал всякую чушь, но такие публичные выступления у меня всегда вызывали протест. Как-то раз пришла какая-то тетя и сказала, что заберет меня в хоровую Капеллу. Я закатил истерику, сказал, что никуда не пойду, вцепился матери в юбку и тем самым был спасён. Тётечки появлялись не сами, это всегда была инициатива матери. И в этих ситуациях я почти не помню отца. Он вообще работал с утра до ночи или уезжал в экспедицию. К сожалению, он умер раньше, чем я смог запомнить о нём что-нибудь осмысленное. У нас была машина «Победа» и мы с ним иногда ездили кататься. Когда же мы купили участок в Белоострове и построили времянку, то в основном ездили только туда.
Когда я учился в первом классе, со мной случился казус. Первого мая мы приехали на дачу. Поселок только строился и везде было полно народу. Я встретился со своим дружком Юркой Максутовым, и мы полезли в соседский дом исследовать новое пространство. Соседи только возвели сруб, ещё без крыши, и между бревнами свисала пакля. Мы стали отрывать пучки и поджигать их. Я поджог пучок пакли, и она мгновенно вспыхнула у меня в руках. Я инстинктивно одернул руку, и огонь прыгнул прямо на стенку. Мгновенно пламенем был охвачен весь дом. По счастью, бревна были сырые, а вокруг было много воды и талого снега. Сразу сбежались люди со всех сторон, и всё удалось затушить без помощи пожарных. Я убежал в лес на весь день, боясь вернуться домой. Но, когда всё-таки решился, то меня никто не наказал, а я только получил прозвище поджигателя. Соседи не предъявили никаких претензий, обшили сруб вагонкой и живут там по сей день. На обратном пути все молчали. Весь город был прорезан лучами прожекторов, которые сопровождали гигантский портрет Ленина, летавший над городом на каком-то летательном аппарате, скорее всего это был Цеппелин. Я был в полном восторге. Отец всегда уходил в отпуск в сентябре, когда на даче стихает суета и все дети разъезжаются в школу. Я приезжал на выходные и мы вдвоём ходили за грибами. Я совершенно отчетливо помню белый гриб, который мы нашли. И неспелый, почти зеленый, но сладкий арбуз.
В девять лет меня отдали учиться в музыкальную школу. Когда меня привели на отборочную комиссию и посмотрели зубы и пальцы, то предложили на выбор виолончель или балалайку, по всем другим инструментам набор уже был закончен. Я почему-то сам выбрал виолончель. Мать была счастлива, она всегда обвиняла бабушку в том, что она не стала ходить с Алексеем в музыкальную школу, а ведь он был таким одарённым ребёнком. Когда они ссорились, то иногда переходили на французский. Она называла бабушку парижанкой и ханжой и говорила, что могла бы учить своих внуков французскому. Это звучало очень красиво. Бабушка садилась за рояль и исполняла на нём «Турецкий марш», который она играла в юности, когда ещё училась в Париже. Моим педагогом стал Анатолий Кондратьевич Филатов, артист Мариинского театра, который, как и все музыканты, подрабатывал в школе. Он был очень обаятельным, довольно молодым человеком, и моя мать была от него без ума. Вообще, музыкальная школа, в отличие от обычной, это – отдельная среда. Поскольку занятия по специальности индивидуальные, это более эффективно. Но и с родителями сложнее, потому что они и педагоги находятся в гораздо более тесном контакте. Поэтому тебя заставляют заниматься каждый день, в то время как вполне можно не приготовить уроки в школе, куда родители приходят на собрание раз в полгода. Я ничего не понимал, механически наматывал все необходимые часы и ужасно стеснялся своей новой роли. Все ребята в школе в основном занимались спортом. Так, до моего окончания музыкальной школы, ни один из моих школьных дружков ни малейшего представления не имел о том, как я играю на виолончели. Когда же на каких-нибудь школьных праздниках учителя в сговоре с мамой пытались уговорить меня выступить, то я под разными предлогами от этого уклонялся.
Чуть позже мой брат Андрей, который был на четыре года старше меня, самостоятельно поступил в музыкальную школу для взрослых, по классу контрабаса, которая помещалась в этом же здании, что и детская школа. Он был удивительно замкнутый и серьезный юноша, и мы с ним не очень хорошо ладили, в то время как Алексей, который был на восемь лет старше меня, был моим героем и гораздо ближе мне по темпераменту. Но к сожалению, постепенно, по мере взросления, я из младшего брата превратился для него в сопляка. У Андрея с раннего возраста проявилась тяга к серьезной музыке, и он совершенно осознанно стал интенсивно заниматься на контрабасе. Он уже был в том возрасте, когда мог сам покупать пластинки. У нас был вполне современный, по тому времени, проигрыватель с корундовыми иголками, который включался через приемник «Балтика», и было много пластинок на 78 оборотов. Но только с того времени, когда Андрей стал увлеченно слушать музыку и покупать пластинки на 33 оборота, музыка зазвучала у нас в доме. Также у нас был телевизор «Рубин» с большим по тем временам экраном, в то время как у всех были в основном телевизоры с линзами. Отец сконструировал антенну прямо на балконе, и смотреть телевизор к нам ходили все соседи. Это было священнодействие. Вообще, в то время в глазах соседей наша семья являла собой образчик мещанского благополучия – квартира, машина, дача. А мы, дети ученого, именовались профессорскими сыночками. Это не имело большого значения во дворе, в кругу сверстников, это была категория оценки взрослых, в основном учителей и соседей.
Всё свободное время я проводил, гуляя во дворе. У нас было паровое отопление, и двор был достаточно большой и свободный, в то время как все соседние дома с печным отоплением имели дворы, застроенные сараями, порой двухэтажными, сколоченными из чего попало. Каждая квартира или, может быть, даже семья имела свой сарай с дровами. Прогулки в таком дворе носили соответствующий характер. Мой брат Алексей учился в мужской школе, и суровые нравы такого воспитания переносились во двор. Наш двор был благополучней других. Он запирался на ночь и охранялся дворником с усами и в белом переднике. На воротах был звонок и висела табличка, извещавшая о том, что туалета во дворе нет. Через какое-то время всё это отменили, и туалет образовался прямо в нашем подъезде, где и существует по сей день. Иногда во двор всё же привозили много дров, пилили их на электрической пиле и выстраивали огромные поленницы, а потом куда-то увозили. Мы строили из них крепости и играли в восхитительные детские игры, которые носили военный характер, и иногда эта война перерастала в войны между дворами. Все знали друг друга, поскольку учились в трех окрестных школах, но разделение по дворам было строгое. Алексей все время ввязывался в какие-то драки и приходил с разбитым носом. Я играл во все азартные игры – фантики и ушки. Как-то Лена Емельянова, с которой я учился в музыкальной школе и которая была на год старше меня и раньше прошла это увлечение, отдала мне целую коробку фантиков, чем сильно подняла мой авторитет во дворе. Я знал достоинство любой пуговицы. Особенно ценились литые пуговицы с двуглавыми орлами и британские львы. Морские пуговицы моего отца с якорями и гербом пошли тоже ничего себе. Во дворе стоял теннисный стол, и старшие ребята все время играли. Мы крутились вокруг, и я как-то раз схватил со стола ракетку и побежал. За мной погнался Андрей Коссой, который был лет на шесть старше меня. Он был большой и грузный, я перепугался и, когда он меня уже догонял, резко развернулся и кинул ракетку ему прямо в лицо. Я разбил ему очки, стекло попало в глаз, его увезли на скорой помощи и сделали операцию. Он чуть не лишился глаза. Я же навсегда запомнил это и никогда больше так не «шутил». С Колей Николаевым, который жил этажом ниже мы играли в оловянных солдатиков.
Когда я пошел в школу, куда ходили и Алексей, и Андрей, она, по счастью, уже давно не была мужской. В первом классе ко мне на день рождения пришёл весь класс, и был грандиозный праздник. Но со второго класса школу неожиданно сделали английской, и почти весь класс сменился. То, что эта школа была привилегированная, не особенно ощущалось. По-моему, она была просто нормальная. Хотя мне трудно судить, я никогда не ходил в другую. К нам часто приезжали иностранцы, которые дарили резинку и, если повезет, шариковые ручки. Один раз они привезли пластинку «Beatles» – «Help!». Как-то на большой перемене, когда я был дежурным по классу и остался вытирать доску, зашли старшеклассники и поставили эту пластинку на проигрыватель. Я, ничего не подозревавший, от первых звуков совершенно потерял чувство ориентации. Это было нечто такое, чего я ни до этого момента, ни долгое время после никогда не ощущал. Это было ни с чем не сравнимое ощущение радости, как будто жизнь вдруг приобрела какой-то смысл. Безмятежность детства была нарушена, хотя я ничего не запомнил, только слово Help. Перемена кончилась, и пластинка была водружена за стекло в кабинете завуча. Я пытался поделиться своей радостью с дружками и был приятно удивлен, когда Андрей Колесов написал мне имена тех, кто будет в этой жизни значить для меня больше, чем всё, с чем мне придется соприкоснуться. Оказалось, что у кузины Андрея уже давно есть пластинка «Beatles For Sale». Чуть позже к пластинкам в школьном шкафу присоединились «Beatles» – «Oldies, But Goldies» и «Rolling Stones» – «Between The Buttons», и мы находили благовидные предлоги, чтобы зайти в кабинет и посмотреть на эти пластинки через стекло. Чуть позже эта музыка неизменно звучала на всех школьных вечерах, и педагоги нисколько не были против. Ещё, говорят, была пластинка «Hair», но нам её никогда не показывали, опасаясь за нашу нравственность. Как-то приехали финские школьники, и вместо урока нас повели в актовый зал, и все танцевали «Летку Енку». Это было очень здорово, потому что это казалось абсолютно современным и хотя бы на короткое время давало ощущение того, что где-то есть другая жизнь.
В школе был хор, в котором мне всегда отводилась роль запевалы. Это было фантастически глупо. У нас было трио солистов – Сережа Алексеев, Сережа Резников и я. Мы с хором пели песни про то, как:
В маленьком и тихом городе Симбирске,
Там, где катит воды мать Российских рек,
Всем народам мира дорогой и близкий
Родился Великий человек.
Как-то раз мы пели на смотре школьных хоров в Капелле. А потом нас троих таскали по каким-то жилконторам и советам ветеранов, где мы в белых рубашках и красных галстуках пели «Бухенвальский набат» и «Хотят ли русские войны?
Было бы хорошо, чтобы книга Аквариум как способ ухода за теннисным кортом автора Гаккель Всеволод дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Аквариум как способ ухода за теннисным кортом у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Аквариум как способ ухода за теннисным кортом своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Гаккель Всеволод - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом.
Если после завершения чтения книги Аквариум как способ ухода за теннисным кортом вы захотите почитать и другие книги Гаккель Всеволод, тогда зайдите на страницу писателя Гаккель Всеволод - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Аквариум как способ ухода за теннисным кортом, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Гаккель Всеволод, написавшего книгу Аквариум как способ ухода за теннисным кортом, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Аквариум как способ ухода за теннисным кортом; Гаккель Всеволод, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн