Я даже думаю, не переодетый ли он...
- Кто?
- Ба! Вот до этого-то я и не могу додуматься.
С крестьянами Вильк обходился все-таки получше. Он завоевал привязанность своих батраков, которых у него стало шесть. "Я, - писал он, не миндальничаю со своими людьми; каждый из них должен выполнять свои обязанности, хочет он того или нет. Не поверишь, до чего бесит меня сентиментально-приторная литература для народа. Несколько таких книжек я привез из Варшавы. В одной, например, я нашел весьма трогательное повествование о том, как beatus* Кукуфин держал речь к народу и...
______________
* Блаженный (лат.).
...Уча народ с великим пылом,
На локтя два над лугом воспарил он,
чем "набожных поселян" растрогал до того, что все, кто воровал, перестали красть, а пьяницы выгнали корчмаря из села вон. Мораль заканчивается тем, что гораздо лучше быть добрым, чем злым, ибо доброго барин любит, а злого не любит.
Эти книжки я швырнул в печку. Советы, которые там даются господам, стоят не больше. Автор, например, поучает:
"Пожмите иногда мозолистую руку престарелого поселянина, разделяйте сельские забавы; пусть иногда барышня покружится в быстром танце с проворным пареньком; пусть барич подаст холеную руку сельской деве, пусть попросит ее спеть песенку..."
Я тут не кружусь с ними в быстром танце, не любезничаю с девой и не напиваюсь с мужиками в корчме. Я предпочитаю иногда сказать: "Эй, Бартек, пора бы подумать о пшенице! Игнац, приведи своего вола, - я пущу ему кровь. Францишкова, убирайте лен, он уже осыпается" и т.д. Книжки должен писать тот, кто знает нужды людей, для которых пишет, а если нет, так пусть уж лучше воробьев стреляет. Пока что я доволен своими людьми и живу с ними хорошо..."
Однако не всегда бывало хорошо. Мжинек, имение Вилька, находился по соседству с Хлодницей, имением господ Хлодно - людей весьма знатных, de la plus haute societe*, - с которыми меня познакомил мой приятель. Так вот по ночам хлодницкие крестьяне (как это бывает между соседями) учиняли потравы у Вилька на полях и пастбищах. В таких случаях Вильк был неумолимо суров. Мало того, что, собрав своих людей, он прогонял хлодницких крестьян, причем кое-кому, видно, изрядно доставалось, он еще занимал их скот и в конце концов чинил иск у войта. "Для меня, - писал он, - не так важны эти потравы, но я хочу отбить к ним охоту". И вот пошли всякие распри. Любопытный ответ дал один из обвиняемых на вопрос, зачем он пас скот в хлебах господина Гарбовецкого:
______________
* Из высшего общества (франц.).
- Какой же он господин, коли сам за плугом ходит; такому не грех и поле потравить.
Мой знакомый считал этот ответ замечательным. "C'est magnifique, magnifique!* - повторял он. - Однако же это доказывает, - говорил он, - что и у простого народа есть известное... comment cela s'appelle-t-il?** известное предчувствие той идеи, которую французы выражают словами: noblesse oblige"***.
______________
* Это великолепно, великолепно! (франц.).
** Как это называется? (франц.).
*** Благородство обязывает (франц.).
В связи с этим делом Вильк завязал более близкие отношения с господами Хлодно и бывал там впоследствии довольно часто.
- Признаться, - сказал мне господин Хлодно, - когда Вильк вошел в первый раз, мы и впрямь смотрели на него как на волка, nous l'avons regarde tout-a fait comme un vrai loup*.
______________
* Мы смотрели на него и впрямь как на настоящего волка (франц.).
Но именно в их доме и разыгралась самая важная часть его истории, поэтому я и опишу их отношения обстоятельно. Семья Хлодно состояла из хозяина, хозяйки и двух дочек: Люци и Богуни, маленькой, примерно тринадцатилетней девочки. Разумеете", в таком богатом доме не могло не быть еще и учительницы-француженки (полек там не держали). Учительницу звали мадемуазель Жильбер, что, впрочем, для нас не имеет значения.
Когда Вильк вошел в салон господ Хлодно, мадам Хлодно трижды направляла на него свой лорнет; ей хотелось узнать, что это за человек. К счастью, его происхождение там было известно. К тому же у Вилька была благородная внешность и непринужденное обхождение, поэтому он обычно сразу нравился. Люци посматривала на него с любопытством, а маленькая Богуня, робкое и грустное дитя, уставилась на него своими печальными глазками. Господин Хлодно представил его так:
- Ma chere*, это господин Вильк Гарбовецкий, которым ты, кажется, интересовалась.
______________
* Моя дорогая (франц.).
После чего он повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Барыня, уже успевшая осмотреть Вилька, ответила, не глядя на него:
- Я слышала, что он наш сосед?
- Совершенно верно, хозяйничаю в Мжинеке.
- Почему же до сих пор мы не имели счастья видеть его?
- Были у меня дела более неотложные, у себя дома.
Этот ответ, столь же нелюбезный, сколь дерзкий, произвел, однако, неожиданный эффект. Барыня подняла глаза от рукоделия и смерила Вилька с ног до головы. Ответ ей понравился Действительно, чтобы так ответить, надо было быть наглецом либо иметь право обидеться на слишком холодный прием. Барыня вспомнила, что ее собеседника зовут Вильк Гарбовецкий, потому и промолвила несравненно более сладко:
- Да, впрочем, мы лишь недавно приехали из Варшавы.
- Вы прожили лето в городе?
- Oh oui*, ради воспитания моих дочерей.
______________
* О да (франц.).
Тут Люци сделала шаг вперед, а маленькая Богуня отступила на шаг назад.
- Вы, сударь, знаете Варшаву? - спросила снова госпожа Хлодно.
- Я всего лишь три года живу в деревне.
- У нас в Варшаве есть кузены... Граф В. Вы его знаете?
- Знаю.
- Откуда вы его знаете?
- Я бывал на его вторниках.
- У графа В.? Это один из богатейших наших магнатов.
- Возможно.
- И вы бывали у него на вторниках?
- Да, как и другие.
- Ah, c'est tres bien, c'est tres bien*, что вы бывали у него на вторниках. А как его мигрень?
______________
* Это прекрасно, это прекрасно (франц.).
- Не знаю.
- Он ведь часто нам пишет. Он жалуется на мигрень, но в последнем письме сообщает, что ему уже лучше.
- Весьма этому рад.
В эту минуту вошел господин Хлодно.
- Imaginez*, - закричала хозяйка, - мсье Вильк Гарбовецкий connait notre cousin, le comte W.**, и, больше того, бывал у него на вторниках.
______________
* Вообразите (франц.).
** Знаком с нашим кузеном, графом В. (франц.).
Господин Хлодно снисходительно усмехнулся.
- Милейший, достойнейший человек наш кузен граф В.! А вы не заметили, как он похож на лорда?..
- Не заметил.
- Ну просто вылитый лорд! Говорю я ему как-то в клубе: "Граф, ты похож на Пальмерстона". - "You are block-head*, дорогой мой Ты дурень", - говорит он мне. Как великолепно он произнес это: "You are block-head".
______________
* Ты болван (англ.).
Вильк улыбнулся.
- Вы понимаете по-английски? - быстро спросила госпожа Хлодно.
- Да, я знаю этот язык.
- И говорите на нем?
- Да.
- Ах, это теперь такой необходимый язык, - вставила Люци.
- Почему же именно теперь? - спросил Вильк.
- Он необычайно модный. Во всех знатных семьях барышни учатся по-английски.
- А зачем?
- Это модно.
- А не лучше ли учить немецкий?
- Если бы это было модно...
- Fi donc', господин Вильк. Какой благовоспитанный человек говорит по-немецки? Ведь сами немцы, если они хорошо воспитаны, не пользуются этим языком.
______________
* Да что вы (франц.).
- А немецкая литература?
- Les romans allemands sont insupportables*.
______________
* Немецкие романы несносны (франц.).
- Возможно. А наука, поэзия?
- Серьезные вещи - это не для нас, женщин, а поэзия...
- Только морочит головы, - прервал господин Хлодно. - Говорю вам: только морочит головы. У меня у самого в молодости голова была заморочена всем этим. Говорит мне однажды маршалок* Оновруцкий...
______________
* Маршалок - предводитель дворянства.
В этот момент в комнату вошла мадемуазель Жильбер, молодая девушка с серьезным и миловидным лицом. Ее приход не имел бы значения, если бы не то, что с этой минуты разговор завязался по-французски, причем Вильк бесконечно выиграл во мнении дам.
- Поразительно! - сказала хозяйка после его ухода. - У этого человека изысканное произношение!
- Скажу вам, мамочка, что он даже грассирует. Клянусь вам, грассирует!
- Люци права. Parole d'honneur*, он грассирует... эр... эр... Да, да!
______________
* Честное слово (франц.).
В общем Вильк понравился господам Хлодно, и хоть они и посоветовали Люци вести себя с ним "со всей осмотрительностью", все же его и впредь принимали довольно приветливо. У хозяйки здесь была своя цель: ее интересовал английский язык, которым Вильк действительно владел прекрасно; ей хотелось, чтобы и ее дочки говорили на нем так же хорошо. Вильку предложили учить барышень по-английски, на что он после некоторых колебаний согласился. "Даю уроки у Хлодно, - писал он своему приятелю. - Я взялся за это, чтобы иметь влияние на младшее поколение. Эти люди одновременно и смешат и бесят меня. Их глупость безгранична, как милосердие божие. И все же что-то влечет меня к ним! Ты, малый рассудительный, пожуришь меня, если признаюсь тебе, что это "что-то" - Люци. Знаю, знаю, заранее предвижу твои предостережения. Ты прав. Но влияние мужского сердца на женщину тоже может оказаться сильным. Она испорчена воспитанием; впрочем, я еще не люблю ее, а если она меня и привлекает, то лишь потому, что в ней мало кокетства, да еще потому, что я сам ощущаю неодолимую потребность наконец кого-нибудь полюбить. Признаюсь, когда дня два тому назад, склоняясь над книгой, она коснулась кудрями моего виска, все мое существо как бы обожгло пламенем. Вспомни, что мне двадцать семь лет. Любви ко всему роду человеческому мне недостаточно. В конце концов не впаду же я из-за этого в ничтожество..."
Как мы видим, Вильк начал плаванье по морю, полному искушений; ему предстояло встретиться с той силой, перед которой пасует самое стойкое мужское сопротивление. Но опасней всего эта сила для тех, кто свои чувства не разменивает на мелочи.
И надобно признать, что искушение, предстоявшее Вильку, было немалым. Люци не считалась красавицей, но было в ней что-то идеальное: у нее были темные, выразительные глаза, очень пышные локоны и какое-то особое очарование, которое правильнее всего было бы назвать обаянием женственности. Последней зимой она произвела фурор в Варшаве.
Опасны были эти отношения. Однажды, придя к Хлодно, Вильк застал гостей. Это были два брата Гошинские, их повсюду порицали за то, что они слишком уж кичатся своим происхождением и богатством, хотя отец их, как говорят злые языки, торговал волами. Но это было давно. Вот как Вильк описал этот визит:
"Сегодня познакомился с двумя Гошинскими - Владиславом и Яном. Владислава ты знаешь - мы вместе ходили в школу. Несмотря на это, он меня не узнал. Кажется, он волочится за Люци. Оба брата чопорны, элегантны, одеты по моде и довольно ограниченны".
Вильк был явно предубежден и, боже мой, не потому ли, что Владзь действительно какое-то время был занят Люци? Впрочем, оба были людьми благовоспитанными.
В тот же вечер Вильку пришлось завязать еще одно знакомство. Вскоре после Гошинских приехал Стрончек, их неразлучный спутник, "attache"*, как говорил мой приятель. Гошинские беспрестанно над ним насмехались. Он врал, как нанятый, развлекал их и в награду частенько сиживал за их столом. Это был человек лет пятидесяти, низкого роста, с брюшком, краснолицый, с бельмом на глазу. Он любил хорошо поесть, промотал все свое состояние, играл в карты и как будто даже позволял себе мошенничать в игре, особенно когда был пьян, что случалось с ним довольно часто. Его порицали за наглость, но принимали всюду, потому что он был хорошего происхождения и, как уже упоминалось, развлекал общество.
______________
* Атташе (франц.).
- Хо! О Вильке речь, а Вильк уже здесь! - закричал он. - Кругом все только и говорят о вас. В молодости я знал Гарбовецких, ей-богу знал, состоятельные были люди. А кто были ваши родители? Знал я одних Гарбовецких, они были родней Язловецких.
- Это моя мать.
- Глядите-ка! Никогда бы не подумал. Язловецкие были в кровном родстве с Радзивиллами.
Владзь Гошинский, специалист в генеалогии, отозвался с возмущением:
- Ошибаешься, дорогой Стрончек.
- Но позволь...
- Повторяю, ты ошибаешься.
- Может быть. Правда ли, господин Вильк, что вы учите своих мужиков латыни? Латыни!.. Ха-ха!
У Вилька был наготове едкий ответ, К счастью, госпожа Хлодно поспешила вмешаться:
- Господин Гарбовецкий учит английскому и не мужиков, а моих дочерей. Это совсем другое, господину Стрончеку не мешает это запомнить.
- Pardon! He моя вина. Полковничиха из Пшестанека говорила, что латыни. Кстати, вы знаете, господа, какой с ней был случай?
- Стрончек! Советую быть поосторожней, - вмешался второй Гошинский.
- Ничего дурного, право, ничего дурного! Об этом уже все знают. А впрочем, молчу. Господин Вильк, вы, наверно, в меланхолическом настроении? Почему это вы все молчите?
- Рядом с вашим красноречием, сударь, мне уж нет места
Они глянули в глаза друг другу, - Стрончек ретировался.
На минуту разговор был прерван. Возобновила его хозяйка:
- Господа, вы недавно из города? Что там новенького в нашей Варшаве?
Гошинские начали наперебой рассказывать варшавские новости. Госпожа Хлодно расспрашивала о модах, к этому с интересом прислушивалась и Люци. Дамы узнали, что платьев с клиньями в Варшаве уже не носят; что госпожа Н. в гостях у Л. вызвала всеобщее осуждение, потому что за ужином ела beaucoup de pain*, чего, как известно, благовоспитанные люди никогда не делают. Затем речь зашла о том, как этот charmant mauvais sujet le prince Michel** явился пьяный на вечер, что другому это не сошло бы с рук, а ему сошло...
______________
* Много хлеба (франц.).
** Очаровательный шалопай князь Мишель (франц.).
- Наконец, - рассказывал Гошинский, - взяв меня под руку, он сказал...
- Нет, нет, Владзь, не тебя, а меня взял под руку.
К счастью, Вильк, живя в Варшаве, достаточно привык к подобным разговорам, иначе он, по своему характеру, наверно, сделал бы что-нибудь неуместное.
Но он привык к этому, ибо chez nous* в салонах ни о чем другом и не говорят. Надобно отдать должное Гошинским, - они умели поддерживать разговоры такого рода изящно и легко.
______________
* У нас (франц.).
Оба делали вид, что не замечают Вилька, - это называется "игнорировать". Это грозное оружие, свойственное людям высшего круга, смотреть на людей как на веши. Поверь мне, читатель, кто владеет этой способностью в высокой степени, тот непобедим. Самый большой дурак parmi nous* может довести до отчаяния умнейшего человека другого круга. Гошинские умело воспользовались этим оружием, которое давало им перевес над Вильком. Когда Вильк вставлял какое-нибудь замечание, оба они, взглянув на него, как на пуговицу сюртука у соседа, ни слова не отвечая, обращались к кому-нибудь другому. Между ними и Вильком сразу же возникла неприязнь, и хотя и он глядел на них как на недоумков, преимущество все же оставалось на их стороне, ибо Вильк хотя и мог бы потягаться с ними происхождением, но не делал этого, принципы ему не позволяли. Кроме того, у него было меньше терпения, - Гошинские были чрезвычайно хладнокровны. Поэтому в Варшаве их называли "дипломатами". Высокие, бледные, одетые всегда с иголочки, они действительно имели вид секретарей иностранных посольств, если не самих послов. Владислав был лучше сложен, чем Ян. "У Владзя есть свой шик", говорили о нем в семье. Именно между Владзем и Вильком и возникла вражда, причина которой в общем была простая - они разгадали друг друга.
______________
* Среди нас (франц.).
"Этот дурак, видно, сватается к Люци", - думал Вильк.
"Удивляюсь, как этому хлеборобу позволяют разговаривать с Люци", думал Владзь.
"А она, видно, благоволит к нему", - отметил Вильк.
"А ведь она ему улыбается", - прошептал про себя Владзь.
И оба были правы, потому что она улыбалась и тому и другому, как подобает хорошо воспитанной барышне. Что Владзь добивается ее, это она отлично знала. Что у Вилька есть к ней какие-то чувства, она также знала, но не могла разобраться, что это за чувства.
После чая, когда мужчины остались одни выкурить по сигаре, Вильк, верный своим задачам, выступил некстати с какими-то хозяйственно-административными проектами. Речь шла о строительстве дороги к станции. Для почина Вильк жертвовал накопленную им сумму; он много говорил также о своей читальне и о книжках, которые там были.
- Я твердо стою на том, - говорил он, - что читальни в провинции, если будет хоть крупица доброй воли, могли бы вытеснить невежество, игру в карты, сплетни, а кроме того, многому научить - особенно книги по хозяйству. Вот почему я выписал и книги по сельскому хозяйству. Это все вещи, понятные для всех, - прошу вас, господа, принять участие в этом начинании.
Стрончек притворился, будто плачет.
- О апостол, апостол! - вопил он. - Без тебя наша округа была бы пустыней! Как там шелкопряды? Сидят на яйцах?
Вильк не отвечал.
- Так как же, господин Хлодно? - спросил он. - Вы ведь среди нас старший.
На лице у Хлодно отразилось смущение; он с удовольствием послал бы Вилька ко всем чертям, но побаивался жены, - а ей был важен английский язык.
1 2 3 4 5 6