– Не ходи, сержант. Дождемся Хайдарова. Заблокируем участок. Им все равно никуда не деться...
Прончихин присел рядом с проводником, обнял его за плечи.
– У них может быть запасной бункер. Чтобы сбить след, они пойдут по ручью. Вот только куда: вверх или вниз? Скорее всего, вниз. Я возьму Альту... А ты смотри за грядой.
Прончихин резко поднялся, взял собаку на поводок и растворился в темноте.
Прончихин понимал, что поступает рискованно. Но как старый разведчик он по опыту знал, что растерянного противника легче перехитрить.
Если засада у ручья удастся, банду можно рассеять, и тогда она не страшна. Пограничники возьмут ее "малой кровью".
Пробираясь на ощупь среди нагромождения скал, усталый, с израненными об острые изломы камней ступнями ног, Прончихин представлял себе опасность задуманного, но он знал и другое: Родина поставила его на границу оберегать жизнь и счастье миллионов людей. Банда Гонты – это стая бешеных псов. Столько крови пролила она на закарпатской земле, что упустить ее сейчас, дать ей возможность раствориться в лесах приграничья, а может быть, уйти дальше, в глухомань черных лесов, чтобы творить свое кровавое дело, было бы преступлением!
Мглиста ночь в Карпатах. Туман сползает вниз с гор и белесым занавесом укрывает долины с быстрыми реками, едва приметные тропки пастухов и лесорубов. И в этой кромешной тьме Альта была глазами Прончихина.
В отряде Альта считалась лучшей розыскной собакой. Природа наградила ее отменным нюхом и отвагой. Небольшая, ловкая и выносливая, она имела на своем счету не одно задержание.
Три шпилеобразных скалы смутно угадывались в поредевшей мгле, когда Прончихин услышал шум ручья. Он надеялся, что здесь Альта возьмет след. Сержант обмыл в ручье кровоточащие ноги, обулся и тронул овчарку.
– След... след, Альта.
Собака виновато виляла хвостом и вертелась на одном месте.
Прончихин двинулся вниз по ручью. В том, что бандиты покинули бункер, сомнений у следопыта не было. Они не знали, что пограничников только двое. Оставаться в открытом логове было не только опасно, но и безрассудно. Тем более что возможность уйти замаскированным ходом существовала.
Так рассуждал Прончихин, продолжая осторожно шагать вдоль полноводного ручья, часто пересекая его вброд, чтобы не оставить без внимания противоположный берег.
Шум потока заглушал шаги. Туман редел, ночь медленно отступала, растворяясь в тихом, пока еще робком свете, падающем сверху из бездонного синего бочага неба.
Наконец Альта взяла след. Прончихину хотелось посмотреть, какой он давности, но для этого нужно было зажечь фонарик, и он решил не делать этого, чтобы не обнаружить себя раньше времени.
След уводил в распадок, глухой, заросший буком и елью овраг.
Опасаясь засады, Прончихин теперь полз, всматриваясь и вслушиваясь, подолгу замирая на месте. Боевики могли оставить заслон из одного-двух человек. И еще собака Гонты, четвероногий связник.
Прончихин надломил куст, ножом начертил на земле стрелу, указывающую направление, и двинулся дальше, отпустив Альту вперед на весь поводок.
Усталость двухдневного поиска навалилась на сержанта, едва он припал к травяному покрову распадка. Неодолимо захотелось уткнуться головой в пахучий зеленый ковер и забыться сном.
Прончихин замотал головой, стукнул себя ребром ладони по скуле, потер виски.
Влажные валуны то и дело преграждали путь. След уводил в заросли гигантских папоротников. Рассветные лучи словно забыли это место. Тьма и сырость окутывали распадок. Звуки в нем гасли, едва родившись. И все же сержант различил металлический стук, прилетевший из чащи. Похоже было, что щелкнули затвором винтовки.
Прончихин замер. Звук повторился, неподалеку зашуршал орешник, треснула сухая ветка под чьей-то ногой.
"Ага, а вот и караул ставят. Неужели решились на привал? – подумал сержант. – Раненько устали, гады".
Он поднялся по склону оврага как можно выше, скрываемый зарослями орешника, встал и осторожно зашагал параллельно дну оврага вперед, обходя караул слева. Альта не выказывала беспокойства, и это приободрило Прончихина.
Зайти банде в тыл – этот план родился у сержанта сразу, как только он понял, что боевики Гонты сделали привал.
Прончихин торопился, шел в рост, держа автомат наизготовку. Он уже различал силуэты деревьев, покатые спины огромных валунов; тусклый свет наступающего утра боролся с ночной тьмой.
Ноги скользили по мокрой траве. Тогда сержант пошел медленней, ставя ступню немного внутрь и на ребро. Он слышал там, внизу, шорохи мокрых одежд, приглушенный лязг оружия, даже голоса людей – придушенный ропот, словно распадок разделили ватным пологом.
Прончихин шел к самому узкому месту оврага, туда, где начинались шпили скал и распадок переходил в ущелье. Место это называлось горлом.
За ущельем на десятки километров протянулись Черные леса, и, как догадывался следопыт, туда спешили бандиты Гонты.
Сержант лег между двух источенных водой и ветром гранитных скал, достал из-за спины трофейный "шмайсер" с полным диском, гранату, нож и спрятал все это в нишу под камнем, справа от себя. Потом отцепил от пояса запасной диск для своего автомата и положил его под локоть правой руки.
– Ну, вот мы и готовы, – сказал он Альте, распластавшейся рядом на бугристой колючей поверхности камня. Прончихин вскользь подумал о Хайдарове и его группе. Вероятней всего, она еще только подходила к гребню, где он оставил Шикунова. Хайдаров, конечно, услышит выстрелы и поспешит, вот только успеет ли. Он представил себе, как товарищи по отряду пробираются лесом, переходят ручей, ныряют с головой в папоротниковые заросли, как поднимаются по склону, где каждый седьмой куст орешника заломлен им, сержантом Прончихиным; представил и в который раз пожалел, что не взял в отряде две-три лишние гранаты. Не так уж они и тяжелы, если подсумок передвинуть по ремню подальше к спине. А теперь только одна граната, три полных диска, нож и Альта. Это тоже немало для короткого боя. Главное – не дать себя ранить. Тогда он продержится полчаса и, может быть, Хайдаров успеет.
Прончихин устроился поудобней, прижал ствол автомата к скале и впился глазами в тропу, выползающую из распадка тонкой каменистой лентой, темной от росы.
Первой на тропу выбежала огромная овчарка. Альта глухо зарычала, шерсть на загривке у нее поднялась, и вся она вздрагивала от предвкушения короткой знакомой команды.
Но Прончихин молчал и только погладил собаку между глаз, что означало не шевелиться.
Вслед за овчаркой один за другим вышли десять человек в пятнистых немецких комбинезонах. Они шли с интервалом метра в четыре, последний нес на плече ручной пулемет.
Прончихин поймал в прорезь прицела бандита с пулеметом, немного выждал и нажал на спуск.
Он выпустил по бандитам весь диск, увидел, как они метнулись под прикрытие скал и редких деревьев, но трое так и остались лежать на узкой каменистой ленте. И среди них эсбист с пулеметом. Затрещали автоматы, рои пуль звенели, впиваясь в скалы, прикрывавшие Прончихина, а он уже отползал дальше, волоча за собой "шмайсер". Альта ползла рядом.
Кто-то метнул из-за дерева гранату, и она разорвалась перед старой позицией сержанта, в двух скалах.
"Они догадались, что я один", – подумал следопыт, наблюдая из-за груды камней за идущими в рост бандитами.
Грохнули еще два взрыва. Взметнулись в воздух осколки гранат там, где еще пять минут назад лежал Прончихин с Альтой.
Сержант не стрелял. И только когда все семеро взбежали по склону к двум скалам, ударил длинной очередью из "шмайсера" прямо в упор. Бандиты отхлынули. Двое остались лежать на склоне.
Торопливо забил ручной пулемет, отрезая Прончихину путь наверх, где можно было укрыться за валунами. "Будут обходить", – мелькнула мысль. Пули с железным шорохом буравили землю над самой головой. Прижатый огнем к каменистой ложбине, Прончихин думал о последнем своем бое в самом конце войны. Пал Берлин, а в Бреслау шло ожесточенное сражение. Отборные эсэсовские части обороняли каждый дом. Не было обидней смерти на войне, чем та, которая настигла наших солдат в Бреслау. Ведь они знали, что подписана капитуляция и на всем огромном протяжении фронта празднуется Победа.
Но вот пал и этот город. Остался последний дом на окраине – шестиэтажная крепость, ощетинившаяся пулеметами, стволами противотанковых орудий, укрытых в многочисленных подвалах. И тогда вперед пошли те, у кого на земле не осталось родных, те, кого никто не ждал. Пошли сами, добровольно, и комбат не мог им отказать в этом подвиге.
Артиллерия превратила дом в развалины, но и после этого фашисты, засевшие в подвалах, встретили штурмовую группу ураганным огнем. Прончихина тяжело ранило. Поднятый на носилки санитарами, теряя сознание, он думал тогда, что пережил последний бой в своей жизни.
...Синеватые, цвета снятого молока, предрассветные сумерки таяли в лучах пока еще невидимого солнца. Свет его процеживался сквозь хвою близких деревьев, как сквозь решето.
И вдруг среди камней серой молнией сверкнула огромная овчарка. Она вырвалась откуда-то сбоку и уже готовилась к прыжку, когда ей наперерез бросилась Альта.
Пулемет замолк. И в наступившей тишине Прончихин услышал, как щелкнули клыки, зарычала Альта, и собаки, свившись в один живой клубок, покатились по склону.
Совсем близко под чьей-то ногой сорвался камень. Прончихин выхватил гранату, выдернул предохранительную чеку и приподнялся над грядой. Он успел увидеть совсем близко ползущего человека в пятнистом комбинезоне и бросить гранату. Внезапная слабость опрокинула его навзничь. Ему показалось, что его ударили в грудь, под сердце. И только потом до сознания дошел захлебывающийся лай пулемета.
Он лежал на спине и видел далекие облака и свое детство с шершавыми ладонями матери. Видел отца, огромного добродушного крестьянина с веселым загорелым лицом. И реку своего детства увидел Прончихин в эту свою минуту. И на душе его было такое чувство, словно теплое течение несет куда-то к золотым песчаным плесам, и нет у реки берегов, а есть только синее-синее небо и солнце, огромное, близкое, как дыхание.

* * *

В канцелярии горел свет. На крыльце Крайков еще раз одернул шинель, поправил фуражку и тогда открыл дверь.
Майор сидел за столом, склонив седую голову набок, и что-то быстро писал.
– Садись, лейтенант, – глуховатым, негромким голосом проговорил он, не поднимая головы.
Крайков смотрел на майора. Худое, словно высушенное на ветру, лицо начальника участка было сумрачно.
"Переживает за Прончихина", – подумал Крайков. Прошло уже три дня, как сержанта отвезли в госпиталь. И все эти дни Прончихин не приходил в сознание. Пуля прошла возле самого сердца навылет.
Остатки банды группа Хайдарова настигла у выхода из ущелья. Бандиты отстреливались до последнего патрона и были уничтожены. Плененный Шикуновым эсбист показал запасной бункер в лесу, а также тайный склад боеприпасов.
Крайков смотрел на Хайдарова и думал о своем отце. Они были чем-то похожи – суровые, немногословные люди долга, нелегкой судьбы и великой преданности делу, за которое пали многие герои на полях гражданской и Великой Отечественной войн.
Майор оторвался от бумаг.
– Посиди немного. Я вызвал "газик". Поедем к Федору... Врачи звонили – пришел в сознание.



1 2 3