Этот мир людей, постоянно следящих за другими людьми, был ему в новинку. Хотя, конечно, мы всегда подозреваем, что где-то так и происходит. Мы видим подобные вещи в кино, читаем о них, но разве кто-то задумывается всерьез, что когда-нибудь ему придется втягивать носом густые пары чужого дыхания у задней двери студеного фургона?
Теперь уже Браун склонился вперед и прижал упругий край монокуляра к запотевшему холодному металлу, чтобы лучше видеть. Милгрим лениво, почти разнеженно подумал: а что, если прямо сейчас найти что-нибудь потяжелее, да и стукнуть соседа по голове? Он даже пошарил глазами в поисках подходящего предмета, но увидел только сложенный брезент и перевернутые пластмассовые ящики из-под молока, на которых они оба сидели.
Словно прочитав его мысли, Браун круто развернулся и сердито сверкнул глазами.
Милгрим поморгал, напустив на себя смиренный и безобидный вид. Это было не сложно: в последний раз он бил кого-то по голове в начальной школе и не очень склонялся к тому, чтобы начинать теперь. Впрочем, как и не бывал в роли пленника, напомнил он себе.
– Рано или поздно парень перешлет или получит из дома сообщение, – проворчал Браун, – а ты переведешь.
Милгрим покорно кивнул.
Они зарегистрировались в «Нью-Йоркере», на Восьмой авеню. Смежные комнаты, четырнадцатый этаж. Похоже, Браун питал особую привязанность к этой гостинице, поскольку въезжал сюда не то в пятый, не то в шестой раз.
В спальне Милгрима едва размещалась двуспальная кровать перед горкой из ДСП с телевизором. Постоялец снял краденое пальто и присел на край постели.
Тут появился Браун и повторил свой фокус: укрепил на косяке и на двери по маленькой коробочке уже знакомого серого оттенка, гармонирующего с фонарем, пистолетом и монокуляром. То же самое он проделал у себя комнате – все ради того, чтобы спать спокойно, зная, что пленнику не придет на ум улизнуть. Милгрим до сих пор не представлял, как действуют эти коробочки, но только Браун однажды припугнул его, велев не касаться двери, когда они висят на ней. Милгрим и не пытался этого делать.
Окончив дело, Браун швырнул на цветное покрывало упаковку таблеток и возвратился к себе. Через минуту в соседней комнате заработал телевизор. Теперь уже Милгрим легко узнавал музыкальную заставку канала «Фокс Ньюс».
Он покосился на таблетки. О нет, совсем не коробочки на двери удерживали его от побега.
Милгрим поднял заветную упаковку. И увидел надпись: «РАЙЗ, 5 мг» и дальше что-то… вроде бы… ну да, по-японски. Или подделка под японскую аннотацию на товаре.
– Эй?
В соседней комнате за открытой дверью Браун перестал барабанить пальцами по «бронированному» лэптопу.
– Чего тебе?
– Что это такое?
– Твое лекарство.
– Тут написано «Райз» и еще что-то по-японски. Это не ативан.
– Да ладно тебе, – угрожающе протянул Браун. – Не один ли хрен? Тот же, мать его, четвертый список DEA. Ну все, а теперь заткнись.
И пальцы снова застучали по клавишам.
Милгрим посмотрел на упаковку и опустился на кровать. «Райз»? Первым порывом было позвонить своему знакомому на Ист-Виллидж. Мужчина покосился на телефон: понятное дело, тот не работал. Тут же пришла другая мысль: позаимствовать у Брауна лэптоп и поискать название в «Гугле». На странице DEA дотошно перечислялись наркотические средства из четвертого списка, в том числе иностранного производства. А впрочем, если Браун действительно федерал, он мог напрямую раздобыть лекарство у сотрудников по борьбе с наркотиками. И потом, в положении пленника просить о чем-то столь же бессмысленно и бесполезно, как и звонить своему дилеру по умолкшему телефону.
К тому же Милгрим успел задолжать Деннису Бердуэллу. Надо же было угодить в такой переплет. Что хочешь, то и делай.
Он положил упаковку на край ближайшего прикроватного столика, по углам которого красовались черные дуги из пятен, оставленных окурками предыдущих жильцов. Дуги чем-то напоминали арки «Макдоналдса». Интересно, скоро ли Браун закажет сандвичи?
Значит, «Райз»…
7
Буэнос-Айрес
Холлис приснилось, что она в Лондоне с Филиппом Рау-шем, торопливо шагает по Монмут-стрит по направлению к шпилю Севен-Дайлз Колонна с семью гранями, обращенными к семи расходящимся от площади радиальным улицам
. Журналистка никогда не видела Рауша, но теперь, в мире снов, он представлялся одновременно Регом Инчмэйлом. Стоял пасмурный день, взгляд беспомощно увязал в небесах, почему-то зимних и серых, как вдруг Холлис вся съежилась от ужаса, увидев пылающие карнавальные огни: прямо на нее опускалась вурлитцеровская Вурлитцер – электроорган со специальным звукосветовым устройством. Использовался в кинотеатрах
туша космического корабля-носителя из «Близких контактов третьей степени» «Close Encounters of the Third Kind», реж. С. Спилберг, 1977
– этот фильм вышел на экраны, когда ей стукнуло семь, мать его обожала, – так вот невесть откуда взявшаяся громадина, престранным образом способная втиснуться в рамки узкой улицы, напоминала гигантскую электробатарею для обогрева клеток с рептилиями, и люди пригнули головы, разинув от изумления рты.
Но тут Рауш-Инчмэйл грубо отбросил руку своей спутницы, сказав, что это всего лишь рождественское украшение, только большого размера, подвешенное в воздухе между отелем справа и кофейней слева. И правда, теперь Холлис ясно увидела натянутые провода, однако в окне кофейни зазвонил телефон, вернее сказать, полевой аппарат из тех, что использовались во время Первой мировой войны; холщовая сумка была перемазана светлой глиной, как и отвороты колючих шерстяных брюк товарища…
– Алло?
– Это Рауш.
«Неужто сам?» – подумала она, прижимая к уху раскрытый сотовый. Солнце Лос-Анджелеса игриво покусывало края многослойных занавесок отеля «Мондриан».
– Вообще-то я спала.
– Есть разговор. Мы тут откопали одного человечка, вам надо встретиться. Одиль с ним навряд ли знакома, а вот Корралес – наверняка.
– Это кого же знает Альберто?
– Бобби Чомбо.
– Кого?
– Он – король среди технических ассистентов у этих локативных художников.
– Хочешь, чтобы я с ним потолковала?
– Если не сможешь устроить через Корралеса, сразу звони. Придумаем еще что-нибудь.
Это был не вопрос и даже не просьба. Собеседница выгнула брови, молча кивнула в темноте: есть, босс.
– Будет сделано. Молчание.
– Холлис?
Она тут же выпрямилась и приняла защитную позу лотоса, не заботясь о точном исполнении. – Ну?
– Будешь с ним – постарайся ни намеком не касаться темы судоходства.
– Какое еще судоходство?
– Систему всемирных морских перевозок. Особенно в связи с геопространственной разметкой, которой бредят Корралес и Одиль. – Опять молчание. – И не вздумай упоминать айподы.
– Айподы?
– Как средство хранения данных.
– То есть когда их используют в качестве жестких дисков?
– Именно.
Внезапно ей совершенно разонравилась эта история. В воздухе как-то иначе, по-новому запахло жареным. Постель представилась гостье отеля белой песчаной пустыней, в недрах которой описывало круги некое существо – возможно, смертоносный монгольский червь, один из воображаемых любимчиков Инчмэйла.
Бывают минуты, когда чем меньше мы говорим, тем лучше, решила она.
– Ладно, я спрошу Альберто.
– Хорошо.
– А вы разобрались с моими счетами?
– Конечно.
– Не отключайся, – попросила Холлис. – Только позвоню на рецепцию по другой линии…
– Подожди минут десять. Я перепроверю на всякий случай. Ее брови круто выгнулись в темноте.
– Спасибо.
– Тут у нас был о тебе разговор, Холлис.
Ох уж это безличное администраторское «у нас»! – Да?
– Мы тобой очень довольны. Как насчет того, чтобы поступить на оклад?
Смертоносный монгольский червь подбирался все ближе, прячась в хлопковых дюнах.
– Серьезное предложение, Филипп. Это надо обдумать.
– Думай.
Холлис закрыла сотовый. Ровно десять минут спустя при свете маленького экрана она позвонила из номера на рецепцию и получила подтверждение: теперь ее проживание, включая непредвиденные расходы, оплачивалось карточкой «АмЭкс» на имя Филиппа М. Рауша. Постоялица обратилась в отельный салон красоты, узнала, что через час у мастера «окно», и записалась на стрижку.
На часах было около двух: стало быть, в Нью-Йорке около пяти, а в Буэнос-Айресе – на два часа позже. Холлис вывела на экран сотового нужную комбинацию цифр, но предпочла позвонить прямо из номера.
Трубку мгновенно сняли.
– Рег? Это Холлис. Я в Лос-Анджелесе. Вы сейчас на кухне?
– Анжелина кормит Уилли. – Это их годовалый младенец. Анжелина (в девичестве Райан) – жена Инчмэйла, аргентинка, чей дед служил рулевым на Рио Парана. Будущие супруги познакомились, когда работали вместе не то на «Dazed & Confused» «Глянцевый» британский журнал, где можно найти главное о мире моды, репортажи музыкальных и прочих культурных событий. Выходит каждый месяц, распространяется более чем в 40 странах. Одно из самых влиятельных изданий Европы.
, не то на кого-то еще; Холлис не очень-то разбиралась в лондонских журналах. Зато Анжелина знала о них так много, что и представить нельзя. – Как жизнь?
– Сложновато, – признала Холлис. – А вы как?
– Понемножку. Не сказать, чтобы плохо. Здесь, я даже не знаю, все кругом – по старинке. Одна только сажа и копоть. Похоже на то, каким был раньше Лондон. Ну или Нью-Йорк.
– Можешь кое-что спросить у жены?
– Дать ей трубку?
– Нет, пусть кормит Уилли. Спроси, что она слышала, если слышала вообще, про новый журнал под названием «Нод».
– «Нод»?
– Вроде бы они косят под «Вайред», но никогда не признаются. А капиталы, думаю, бельгийские.
– Тебя позвали на интервью?
– Нет, предложили работу. Сейчас я у них на договоре, в командировке. Просто подумала, вдруг Анжеле что-нибудь известно.
– Погоди, – сказал Рег. – Я положу телефон. А то он на стенке висит, на проводе…
Трубка стукнула о твердую поверхность. Холлис тоже опустила свой сотовый и прислушалась к дорожному шуму на Сансет. Неясно, куда подевался робот Одиль, но в комнате было тихо.
В Буэнос-Айресе Инчмэйл снова взял трубку.
– Бигенд, – только и произнес он.
С бульвара донеслись визг тормозов, удар и звон стекла.
– Прости, не поняла.
– Бигенд. Ну, «биг» плюс «энд». Рекламный магнат. Снаружи запела автомобильная сигнализация.
– Тот, который женат на Найджелле?
– Да нет же, того звали Саатчи Найджелла Лоусон, род. 6 января 1960 г. Женщина – мечта британских мужчин и ведущая кулинарных шоу. Автор четырех книг, собравших огромное множество наград. Десять лет обозревала гастрономию в британском «Vogue». Замужем за магнатом Чарлзом Саатчи, владельцем всемирно известного рекламного агентства «Saatchi & Saatchi»
. А это Хьюберт Бигенд. – Рег повторил по буквам. – Он бельгиец. Агентство называется «Синий муравей».
– И что?
– Анжи говорит, если твой «Нод» и правда журнал, то это проект Бигенда. В Лондоне у него еще несколько маленьких фирм. Вспомнил: у жены, пока она работала в журнале, с ними были кое-какие дела. Что-то неприятное.
Сигнализация замолчала, зато раздался вой сирены.
– Что за шум? – спросил Инчмэйл.
– Авария на Сансет. Я в отеле «Мондриан».
– У них до сих пор не берут на работу посыльных без специалиста по кастингу?
– По-моему, да.
– Платит-то Бигенд?
– Еще бы, – ответила Холлис.
Где-то поблизости завизжали тормоза, вопли сирены достигли высшей точки и стихли.
– Значит, не так уж все и скверно.
– Пожалуй, – поддакнула собеседница. – Не так. «Разве?»
– А мы по тебе скучаем. Звонила бы нам почаще.
– Хорошо, Рег, буду. Спасибо тебе. И Анжелине тоже.
– Ну, до свидания.
– Ладно, пока, – сказала она и повесила трубку.
Приближалась другая сирена – должно быть, карета «скорой помощи». Холлис решила не подходить к окну. Судя по звукам, ничего ужасного не произошло, а все же смотреть на чужие беды совсем не хотелось.
Она нащупала в темноте квадратный блок белой бумаги с тиснением, взяла безупречно отточенный карандаш с символикой отеля и записала большими печатными буквами: «БИГЕНД».
Надо будет поискать в «Гугле».
8
Мороз по коже
Альберто пришлось объясняться с охраной «Virgin» по поводу шлема и лэптопа. Обходительные служаки в униформах явно ни сном ни духом не смыслили в локативном искусстве. Положа руку на сердце: наблюдавшая за ним Холлис пока что не слишком их в этом опередила.
Корралес хотел показать ей на Вандерленд-авеню представление, посвященное Джиму Моррисону, но бывшей певице почему-то не хотелось прыгать от радости. Пусть даже автор сумеет избежать легендарного бесстыдства «Короля Ящерицы» и сосредоточится, скажем, на сладкогласых партиях Рэя Манзарека – Холлис не улыбалась перспектива писать о невидимом виртуальном монументе в честь группы «Doors» и любого из ее участников. Хотя, как несколько раз указывал Инчмэйл, будучи вместе, Манзарек и Кригер творили чудеса, отыгрываясь за пьяные художества большого парня.
Дыша вечерним углеводородом здесь, на углу Кресент-Хайтс и Сансет, наблюдая, как Альберто доказывает ее, Холлис Генри, право осмотреть виртуальное представление под названием «сердечный приступ Скотта Фицджеральда», она вдруг ощутила нисшедшую свыше отстраненность, в сердце наступил некий период затишья – возможно, это из-за новой стрижки, которую, к вящей радости постоялицы «Мондриан», виртуозно исполнил молодой, обаятельный и весьма одаренный стилист.
Приступ Фицджеральда оказался не смертельным. Вот и статья не пострадала бы, пропусти бывшая участница «Кёфью» все представление. Ну или львиную долю, что и случилось на самом деле, поскольку Холлис досталось лишь краем глаза увидеть, как мужчина в твидовом костюме и с пачкой «Честерфилда» в правой руке схватился за грудь у хромированной стойки в стиле «модерн». Пожалуй, «Честерфилд» был прорисован чуть более четко, чем остальное, хотя окружение тоже интриговало любопытными подробностями вплоть до незнакомых машин за окном, но тут охрана «Virgin», раздосадованная присутствием незнакомки в маске или даже в маскоподобном козырьке у «мировой музыки», положила конец «безобразию». Холлис пришлось вернуть Альберто его шлем и в спешном порядке ретироваться.
Одиль с ее чарами могла бы умаслить этих стражей порядка, если бы не слегла, по ее словам, от жестокого приступа астмы, вызванного не то загрязненным воздухом во время вчерашнего урагана, не то критической массой разнообразной ароматерапевтической продукции, заполнившей номера «Стандарта».
И вот, несмотря ни на что, на Холлис снизошла безмятежность; то странное, нежданное спокойствие, которое Джимми Карлайл из Айовы, басист «Кёфью», прежде чем удалиться в героиновую долину, называл просветлением.
В этом состоянии она осознала, что более или менее довольна «здесь и сейчас», эпохой и обстоятельствами своей жизни, или по крайней мере была довольна еще неделю назад, покуда ей не позвонили из «Нода» с предложением, не оставляющим возможности для отказа и в то же время недоступным ее пониманию.
Если «Нод», как описал его моложавый, но металлический голос Рауша, это научный журнал с культурным уклоном, то разве отсюда следует, что редакция станет выбрасывать солидные деньги, нанимая бывшую вокалистку «Кёфью», а нынче – мало кому известную журналистку писать о каком-то бредовом направлении в искусстве?
Ну уж нет, ответило сердце среди внезапно наступившего молчания. Не станет, и думать нечего. А главная странность отчетливо проявилась тогда, когда вдобавок ко всему прочему Рауш потребовал встретиться с неким Бобби Чомбо, в беседе с которым запрещено упоминать судоходство, «систему всемирных морских перевозок». Вот в чем загвоздка, осенило Холлис, а Одиль Ричард и остальные вообще ни при чем.
Взгляд ее праздно следил за потоками дорожного движения на Сансет и вдруг различил барабанщицу «Кёфью» Лауру Гайд по прозвищу Хайди за рулем мелкогабаритного внедорожника с германскими, как показалось Холлис, не много смыслившей в автомобилях, корнями. Участницы группы уже года три не общались, но вокалистка знала, что Хайди переехала на Беверли-Хиллс и устроилась на работу в районе Сенчури-Сити, а сейчас она скорее всего возвращалась домой в конце рабочего дня.
– Фашисты долбаные, – возмущался побагровевший Альберто, шагая вслед за спутницей с лэптопом под мышкой и шлемом в другой руке.
Говоря эти слова, он выглядел как-то слишком серьезно, и Холлис на миг вообразила его персонажем примитивного рисованного мультфильма.
– Все в порядке, – заверила она Альберто. – Нет, правда. Я кое-что разглядела. Я видела. Получила общее впечатление.
Он странно заморгал. Неужто боролся со слезами?
От Кресент-Хайтс Альберто по просьбе Холлис отвез ее в закусочную «Гамбургер Гамлет».
– Мне нужен Бобби Чомбо, – произнесла она, когда собеседники нашли свободный столик.
1 2 3 4 5 6
Теперь уже Браун склонился вперед и прижал упругий край монокуляра к запотевшему холодному металлу, чтобы лучше видеть. Милгрим лениво, почти разнеженно подумал: а что, если прямо сейчас найти что-нибудь потяжелее, да и стукнуть соседа по голове? Он даже пошарил глазами в поисках подходящего предмета, но увидел только сложенный брезент и перевернутые пластмассовые ящики из-под молока, на которых они оба сидели.
Словно прочитав его мысли, Браун круто развернулся и сердито сверкнул глазами.
Милгрим поморгал, напустив на себя смиренный и безобидный вид. Это было не сложно: в последний раз он бил кого-то по голове в начальной школе и не очень склонялся к тому, чтобы начинать теперь. Впрочем, как и не бывал в роли пленника, напомнил он себе.
– Рано или поздно парень перешлет или получит из дома сообщение, – проворчал Браун, – а ты переведешь.
Милгрим покорно кивнул.
Они зарегистрировались в «Нью-Йоркере», на Восьмой авеню. Смежные комнаты, четырнадцатый этаж. Похоже, Браун питал особую привязанность к этой гостинице, поскольку въезжал сюда не то в пятый, не то в шестой раз.
В спальне Милгрима едва размещалась двуспальная кровать перед горкой из ДСП с телевизором. Постоялец снял краденое пальто и присел на край постели.
Тут появился Браун и повторил свой фокус: укрепил на косяке и на двери по маленькой коробочке уже знакомого серого оттенка, гармонирующего с фонарем, пистолетом и монокуляром. То же самое он проделал у себя комнате – все ради того, чтобы спать спокойно, зная, что пленнику не придет на ум улизнуть. Милгрим до сих пор не представлял, как действуют эти коробочки, но только Браун однажды припугнул его, велев не касаться двери, когда они висят на ней. Милгрим и не пытался этого делать.
Окончив дело, Браун швырнул на цветное покрывало упаковку таблеток и возвратился к себе. Через минуту в соседней комнате заработал телевизор. Теперь уже Милгрим легко узнавал музыкальную заставку канала «Фокс Ньюс».
Он покосился на таблетки. О нет, совсем не коробочки на двери удерживали его от побега.
Милгрим поднял заветную упаковку. И увидел надпись: «РАЙЗ, 5 мг» и дальше что-то… вроде бы… ну да, по-японски. Или подделка под японскую аннотацию на товаре.
– Эй?
В соседней комнате за открытой дверью Браун перестал барабанить пальцами по «бронированному» лэптопу.
– Чего тебе?
– Что это такое?
– Твое лекарство.
– Тут написано «Райз» и еще что-то по-японски. Это не ативан.
– Да ладно тебе, – угрожающе протянул Браун. – Не один ли хрен? Тот же, мать его, четвертый список DEA. Ну все, а теперь заткнись.
И пальцы снова застучали по клавишам.
Милгрим посмотрел на упаковку и опустился на кровать. «Райз»? Первым порывом было позвонить своему знакомому на Ист-Виллидж. Мужчина покосился на телефон: понятное дело, тот не работал. Тут же пришла другая мысль: позаимствовать у Брауна лэптоп и поискать название в «Гугле». На странице DEA дотошно перечислялись наркотические средства из четвертого списка, в том числе иностранного производства. А впрочем, если Браун действительно федерал, он мог напрямую раздобыть лекарство у сотрудников по борьбе с наркотиками. И потом, в положении пленника просить о чем-то столь же бессмысленно и бесполезно, как и звонить своему дилеру по умолкшему телефону.
К тому же Милгрим успел задолжать Деннису Бердуэллу. Надо же было угодить в такой переплет. Что хочешь, то и делай.
Он положил упаковку на край ближайшего прикроватного столика, по углам которого красовались черные дуги из пятен, оставленных окурками предыдущих жильцов. Дуги чем-то напоминали арки «Макдоналдса». Интересно, скоро ли Браун закажет сандвичи?
Значит, «Райз»…
7
Буэнос-Айрес
Холлис приснилось, что она в Лондоне с Филиппом Рау-шем, торопливо шагает по Монмут-стрит по направлению к шпилю Севен-Дайлз Колонна с семью гранями, обращенными к семи расходящимся от площади радиальным улицам
. Журналистка никогда не видела Рауша, но теперь, в мире снов, он представлялся одновременно Регом Инчмэйлом. Стоял пасмурный день, взгляд беспомощно увязал в небесах, почему-то зимних и серых, как вдруг Холлис вся съежилась от ужаса, увидев пылающие карнавальные огни: прямо на нее опускалась вурлитцеровская Вурлитцер – электроорган со специальным звукосветовым устройством. Использовался в кинотеатрах
туша космического корабля-носителя из «Близких контактов третьей степени» «Close Encounters of the Third Kind», реж. С. Спилберг, 1977
– этот фильм вышел на экраны, когда ей стукнуло семь, мать его обожала, – так вот невесть откуда взявшаяся громадина, престранным образом способная втиснуться в рамки узкой улицы, напоминала гигантскую электробатарею для обогрева клеток с рептилиями, и люди пригнули головы, разинув от изумления рты.
Но тут Рауш-Инчмэйл грубо отбросил руку своей спутницы, сказав, что это всего лишь рождественское украшение, только большого размера, подвешенное в воздухе между отелем справа и кофейней слева. И правда, теперь Холлис ясно увидела натянутые провода, однако в окне кофейни зазвонил телефон, вернее сказать, полевой аппарат из тех, что использовались во время Первой мировой войны; холщовая сумка была перемазана светлой глиной, как и отвороты колючих шерстяных брюк товарища…
– Алло?
– Это Рауш.
«Неужто сам?» – подумала она, прижимая к уху раскрытый сотовый. Солнце Лос-Анджелеса игриво покусывало края многослойных занавесок отеля «Мондриан».
– Вообще-то я спала.
– Есть разговор. Мы тут откопали одного человечка, вам надо встретиться. Одиль с ним навряд ли знакома, а вот Корралес – наверняка.
– Это кого же знает Альберто?
– Бобби Чомбо.
– Кого?
– Он – король среди технических ассистентов у этих локативных художников.
– Хочешь, чтобы я с ним потолковала?
– Если не сможешь устроить через Корралеса, сразу звони. Придумаем еще что-нибудь.
Это был не вопрос и даже не просьба. Собеседница выгнула брови, молча кивнула в темноте: есть, босс.
– Будет сделано. Молчание.
– Холлис?
Она тут же выпрямилась и приняла защитную позу лотоса, не заботясь о точном исполнении. – Ну?
– Будешь с ним – постарайся ни намеком не касаться темы судоходства.
– Какое еще судоходство?
– Систему всемирных морских перевозок. Особенно в связи с геопространственной разметкой, которой бредят Корралес и Одиль. – Опять молчание. – И не вздумай упоминать айподы.
– Айподы?
– Как средство хранения данных.
– То есть когда их используют в качестве жестких дисков?
– Именно.
Внезапно ей совершенно разонравилась эта история. В воздухе как-то иначе, по-новому запахло жареным. Постель представилась гостье отеля белой песчаной пустыней, в недрах которой описывало круги некое существо – возможно, смертоносный монгольский червь, один из воображаемых любимчиков Инчмэйла.
Бывают минуты, когда чем меньше мы говорим, тем лучше, решила она.
– Ладно, я спрошу Альберто.
– Хорошо.
– А вы разобрались с моими счетами?
– Конечно.
– Не отключайся, – попросила Холлис. – Только позвоню на рецепцию по другой линии…
– Подожди минут десять. Я перепроверю на всякий случай. Ее брови круто выгнулись в темноте.
– Спасибо.
– Тут у нас был о тебе разговор, Холлис.
Ох уж это безличное администраторское «у нас»! – Да?
– Мы тобой очень довольны. Как насчет того, чтобы поступить на оклад?
Смертоносный монгольский червь подбирался все ближе, прячась в хлопковых дюнах.
– Серьезное предложение, Филипп. Это надо обдумать.
– Думай.
Холлис закрыла сотовый. Ровно десять минут спустя при свете маленького экрана она позвонила из номера на рецепцию и получила подтверждение: теперь ее проживание, включая непредвиденные расходы, оплачивалось карточкой «АмЭкс» на имя Филиппа М. Рауша. Постоялица обратилась в отельный салон красоты, узнала, что через час у мастера «окно», и записалась на стрижку.
На часах было около двух: стало быть, в Нью-Йорке около пяти, а в Буэнос-Айресе – на два часа позже. Холлис вывела на экран сотового нужную комбинацию цифр, но предпочла позвонить прямо из номера.
Трубку мгновенно сняли.
– Рег? Это Холлис. Я в Лос-Анджелесе. Вы сейчас на кухне?
– Анжелина кормит Уилли. – Это их годовалый младенец. Анжелина (в девичестве Райан) – жена Инчмэйла, аргентинка, чей дед служил рулевым на Рио Парана. Будущие супруги познакомились, когда работали вместе не то на «Dazed & Confused» «Глянцевый» британский журнал, где можно найти главное о мире моды, репортажи музыкальных и прочих культурных событий. Выходит каждый месяц, распространяется более чем в 40 странах. Одно из самых влиятельных изданий Европы.
, не то на кого-то еще; Холлис не очень-то разбиралась в лондонских журналах. Зато Анжелина знала о них так много, что и представить нельзя. – Как жизнь?
– Сложновато, – признала Холлис. – А вы как?
– Понемножку. Не сказать, чтобы плохо. Здесь, я даже не знаю, все кругом – по старинке. Одна только сажа и копоть. Похоже на то, каким был раньше Лондон. Ну или Нью-Йорк.
– Можешь кое-что спросить у жены?
– Дать ей трубку?
– Нет, пусть кормит Уилли. Спроси, что она слышала, если слышала вообще, про новый журнал под названием «Нод».
– «Нод»?
– Вроде бы они косят под «Вайред», но никогда не признаются. А капиталы, думаю, бельгийские.
– Тебя позвали на интервью?
– Нет, предложили работу. Сейчас я у них на договоре, в командировке. Просто подумала, вдруг Анжеле что-нибудь известно.
– Погоди, – сказал Рег. – Я положу телефон. А то он на стенке висит, на проводе…
Трубка стукнула о твердую поверхность. Холлис тоже опустила свой сотовый и прислушалась к дорожному шуму на Сансет. Неясно, куда подевался робот Одиль, но в комнате было тихо.
В Буэнос-Айресе Инчмэйл снова взял трубку.
– Бигенд, – только и произнес он.
С бульвара донеслись визг тормозов, удар и звон стекла.
– Прости, не поняла.
– Бигенд. Ну, «биг» плюс «энд». Рекламный магнат. Снаружи запела автомобильная сигнализация.
– Тот, который женат на Найджелле?
– Да нет же, того звали Саатчи Найджелла Лоусон, род. 6 января 1960 г. Женщина – мечта британских мужчин и ведущая кулинарных шоу. Автор четырех книг, собравших огромное множество наград. Десять лет обозревала гастрономию в британском «Vogue». Замужем за магнатом Чарлзом Саатчи, владельцем всемирно известного рекламного агентства «Saatchi & Saatchi»
. А это Хьюберт Бигенд. – Рег повторил по буквам. – Он бельгиец. Агентство называется «Синий муравей».
– И что?
– Анжи говорит, если твой «Нод» и правда журнал, то это проект Бигенда. В Лондоне у него еще несколько маленьких фирм. Вспомнил: у жены, пока она работала в журнале, с ними были кое-какие дела. Что-то неприятное.
Сигнализация замолчала, зато раздался вой сирены.
– Что за шум? – спросил Инчмэйл.
– Авария на Сансет. Я в отеле «Мондриан».
– У них до сих пор не берут на работу посыльных без специалиста по кастингу?
– По-моему, да.
– Платит-то Бигенд?
– Еще бы, – ответила Холлис.
Где-то поблизости завизжали тормоза, вопли сирены достигли высшей точки и стихли.
– Значит, не так уж все и скверно.
– Пожалуй, – поддакнула собеседница. – Не так. «Разве?»
– А мы по тебе скучаем. Звонила бы нам почаще.
– Хорошо, Рег, буду. Спасибо тебе. И Анжелине тоже.
– Ну, до свидания.
– Ладно, пока, – сказала она и повесила трубку.
Приближалась другая сирена – должно быть, карета «скорой помощи». Холлис решила не подходить к окну. Судя по звукам, ничего ужасного не произошло, а все же смотреть на чужие беды совсем не хотелось.
Она нащупала в темноте квадратный блок белой бумаги с тиснением, взяла безупречно отточенный карандаш с символикой отеля и записала большими печатными буквами: «БИГЕНД».
Надо будет поискать в «Гугле».
8
Мороз по коже
Альберто пришлось объясняться с охраной «Virgin» по поводу шлема и лэптопа. Обходительные служаки в униформах явно ни сном ни духом не смыслили в локативном искусстве. Положа руку на сердце: наблюдавшая за ним Холлис пока что не слишком их в этом опередила.
Корралес хотел показать ей на Вандерленд-авеню представление, посвященное Джиму Моррисону, но бывшей певице почему-то не хотелось прыгать от радости. Пусть даже автор сумеет избежать легендарного бесстыдства «Короля Ящерицы» и сосредоточится, скажем, на сладкогласых партиях Рэя Манзарека – Холлис не улыбалась перспектива писать о невидимом виртуальном монументе в честь группы «Doors» и любого из ее участников. Хотя, как несколько раз указывал Инчмэйл, будучи вместе, Манзарек и Кригер творили чудеса, отыгрываясь за пьяные художества большого парня.
Дыша вечерним углеводородом здесь, на углу Кресент-Хайтс и Сансет, наблюдая, как Альберто доказывает ее, Холлис Генри, право осмотреть виртуальное представление под названием «сердечный приступ Скотта Фицджеральда», она вдруг ощутила нисшедшую свыше отстраненность, в сердце наступил некий период затишья – возможно, это из-за новой стрижки, которую, к вящей радости постоялицы «Мондриан», виртуозно исполнил молодой, обаятельный и весьма одаренный стилист.
Приступ Фицджеральда оказался не смертельным. Вот и статья не пострадала бы, пропусти бывшая участница «Кёфью» все представление. Ну или львиную долю, что и случилось на самом деле, поскольку Холлис досталось лишь краем глаза увидеть, как мужчина в твидовом костюме и с пачкой «Честерфилда» в правой руке схватился за грудь у хромированной стойки в стиле «модерн». Пожалуй, «Честерфилд» был прорисован чуть более четко, чем остальное, хотя окружение тоже интриговало любопытными подробностями вплоть до незнакомых машин за окном, но тут охрана «Virgin», раздосадованная присутствием незнакомки в маске или даже в маскоподобном козырьке у «мировой музыки», положила конец «безобразию». Холлис пришлось вернуть Альберто его шлем и в спешном порядке ретироваться.
Одиль с ее чарами могла бы умаслить этих стражей порядка, если бы не слегла, по ее словам, от жестокого приступа астмы, вызванного не то загрязненным воздухом во время вчерашнего урагана, не то критической массой разнообразной ароматерапевтической продукции, заполнившей номера «Стандарта».
И вот, несмотря ни на что, на Холлис снизошла безмятежность; то странное, нежданное спокойствие, которое Джимми Карлайл из Айовы, басист «Кёфью», прежде чем удалиться в героиновую долину, называл просветлением.
В этом состоянии она осознала, что более или менее довольна «здесь и сейчас», эпохой и обстоятельствами своей жизни, или по крайней мере была довольна еще неделю назад, покуда ей не позвонили из «Нода» с предложением, не оставляющим возможности для отказа и в то же время недоступным ее пониманию.
Если «Нод», как описал его моложавый, но металлический голос Рауша, это научный журнал с культурным уклоном, то разве отсюда следует, что редакция станет выбрасывать солидные деньги, нанимая бывшую вокалистку «Кёфью», а нынче – мало кому известную журналистку писать о каком-то бредовом направлении в искусстве?
Ну уж нет, ответило сердце среди внезапно наступившего молчания. Не станет, и думать нечего. А главная странность отчетливо проявилась тогда, когда вдобавок ко всему прочему Рауш потребовал встретиться с неким Бобби Чомбо, в беседе с которым запрещено упоминать судоходство, «систему всемирных морских перевозок». Вот в чем загвоздка, осенило Холлис, а Одиль Ричард и остальные вообще ни при чем.
Взгляд ее праздно следил за потоками дорожного движения на Сансет и вдруг различил барабанщицу «Кёфью» Лауру Гайд по прозвищу Хайди за рулем мелкогабаритного внедорожника с германскими, как показалось Холлис, не много смыслившей в автомобилях, корнями. Участницы группы уже года три не общались, но вокалистка знала, что Хайди переехала на Беверли-Хиллс и устроилась на работу в районе Сенчури-Сити, а сейчас она скорее всего возвращалась домой в конце рабочего дня.
– Фашисты долбаные, – возмущался побагровевший Альберто, шагая вслед за спутницей с лэптопом под мышкой и шлемом в другой руке.
Говоря эти слова, он выглядел как-то слишком серьезно, и Холлис на миг вообразила его персонажем примитивного рисованного мультфильма.
– Все в порядке, – заверила она Альберто. – Нет, правда. Я кое-что разглядела. Я видела. Получила общее впечатление.
Он странно заморгал. Неужто боролся со слезами?
От Кресент-Хайтс Альберто по просьбе Холлис отвез ее в закусочную «Гамбургер Гамлет».
– Мне нужен Бобби Чомбо, – произнесла она, когда собеседники нашли свободный столик.
1 2 3 4 5 6