Сегодня должна была прилететь из Европы какая-то важная персона: вдоль всего пути к резиденции верховного комиссара через каждые двадцать шагов лицом к тротуару выстроились полицейские.
У дома Пайла, на дорожке, посыпанной гравием, стояло несколько мотоциклов. Вьетнамец-полицейский проверил мое удостоверение. Он не пустил Фуонг в дом, и я пошел разыскивать французского офицера. В ванной Виго мыл руки мылом Пайла и вытирал их полотенцем Пайла. На рукаве его костюма было жирное пятно, — машинное масло, вероятно, тоже было Пайла.
— Что нового? — спросил я.
— Машину его мы нашли в гараже. Бензина в ней нет. Вчера ночью он взял, по-видимому, велорикшу. Или чью-нибудь машину. А может, бензин вылили.
— Он мог пойти и пешком, — сказал я. — Разве вы не знаете американцев?
— Ведь ваша машина сгорела? — задумчиво продолжал Виго. — У вас есть новая?
— Нет.
— В общем, это неважно.
— Да.
— У вас есть какие-нибудь предположения? — спросил он.
— Сколько угодно.
— Расскажите.
— Видите ли, его могли убить вьетминцы. Они ведь убили в Сайгоне немало народу. Тело его было найдено возле моста в Дакоу, — это вьетминская территория, когда ваша полиция уходит оттуда на ночь. Он мог быть убит и агентами местной охранки, — такие случаи тоже известны. Может, им не нравилось, с кем он дружит. Может, его убили каодаисты за то, что он был знаком с генералом Тхе.
— А он был с ним знаком?
— Говорят. Может, его убил генерал Тхе за то, что он был знаком с каодаистами. Может, его убили приверженцы хоа-хао за то, что он заигрывал с генеральскими наложницами. Может, его убили просто с целью грабежа.
— Или просто из ревности, — сказал Виго.
— Или агенты французской охранки, — продолжал я, — которым не нравились его связи. А вы на самом деле хотите знать, кто его убил?
— Нет, — сказал Виго. — Я должен отчитаться, вот и все. Идет война, разве каждый год не убивают тысячи людей?
— Меня вы можете исключить из списка, — сказал я. — Я в этом деле не замешан. Не замешан, — повторил я, словно заповедь. — Меня оно не касается.
Если жизнь так устроена, пусть дерутся, пусть любят, пусть убивают, — меня это не касается. Моим собратьям по перу нравится называть себя корреспондентами, — слово, которое может означать «соответчик», — я же предпочитаю титул репортера. Я описываю то, что вижу, и ни в чем не принимаю участия. Даже своя точка зрения — это тоже своего рода соучастие.
— Что вы здесь делаете?
— Я пришел за вещами Фуонг. Ваши полицейские ее не пускают.
— Ладно, пойдемте вместе.
— Это очень любезно с вашей стороны, Виго.
Пайл занимал две комнаты, кухню и ванную. Мы прошли в спальню. Я знал, где Фуонг могла держать свою корзинку — под кроватью. Мы вытащили ее оттуда вдвоем с Виго; там лежали книжки с картинками. Я вынул из гардероба ее одежду: два праздничных платья и штаны. Казалось, им здесь не место и они пробыли тут совсем недолго, всего несколько часов, словно бабочка, которая ненароком залетела в комнату. В ящике я нашел ее маленькие треугольные трусики и коллекцию шарфов. Так мало вещей надо было уложить в корзинку, — куда меньше, чем берет с собой гость, уезжая за город на воскресенье.
В гостиной висела фотография ее с Пайлом. Они снялись в ботаническом саду, рядом с большим каменным драконом. Она держала собаку Пайла на поводке — черного чау с черной пастью. Собака была слишком черная. Я положил фотографию в корзинку.
— А что стало с собакой? — спросил я.
— Ее нет. Может, он взял ее с собой.
— Если она вернется, дайте на исследование землю с ее лап.
— Я не Лекок и даже не Мегрэ, а тут идет война.
Я подошел к книжной полке и стал разглядывать книги, стоявшие на ней в два ряда, — библиотеку Пайла. «Наступление красного Китая», «Угроза демократии», «Миссия Запада», — тут, по-видимому, было полное собрание сочинений Йорка Гардинга, а также множество отчетов конгресса, вьетнамский разговорник, история войны на Филиппинах, томик Шекспира. А что он читал для развлечения? Я нашел более легкую литературу на другой полке; карманное издание Томаса Вульфа, странную мистическую антологию под названием «Триумф жизни» и американский чтец-декламатор. Был там и сборник шахматных задач. Все эти книги вряд ли могли украсить жизнь после рабочего дня, но, в конце концов, для этого у него была Фуонг. В глубине полки, засунутая за антологию, лежала книжка без переплета — «Физиология брака». Видно, и половую жизнь он изучал так же, как изучал Восток: по книгам. И паролем к этой жизни было слово «брак». Пайл считал, что человек непременно должен быть с кем-то неразрывно связан.
Письменный стол его был совершенно пуст. Я сказал:
— Ну и здорово же вы здесь почистили!
— А-а… Мне пришлось это сделать по поручению американской миссии. Вы ведь знаете, как бежит молва. Квартиру могли ограбить. Все его бумаги опечатаны. — Он говорил серьезно, без улыбки.
— Нашли что-нибудь компрометирующее?
— Мы не можем позволить себе найти что-нибудь, компрометирующее нашего союзника, — сказал Виго.
— Вы не будете возражать, если я возьму одну из этих книг? На память.
— Я отвернусь.
Мой выбор пал на «Миссию Запада» Йорка Гардинга, и я положил ее в корзинку между платьями Фуонг.
— Неужели вы мне ничего не можете рассказать по-дружески? — спросил Виго. — Строго между нами. Мой доклад готов: его убили коммунисты. Можно предполагать, что это начало кампании против американской помощи. Но если говорить начистоту… Послушайте, от этой сухой материи у меня пересохло горло, не выпить ли нам здесь за углом стаканчик вермута?
— Еще рано.
— Он вам ни в чем не исповедовался, когда вы его видели в последний раз?
— Нет.
— А когда это было?
— Вчера утром. После большого взрыва.
Он подождал, чтобы я мог обдумать ответ. Допрос велся благородно.
— Вас не было дома, когда он зашел к вам вечером?
— Вечером? Нет, я был дома. Я не знал…
— Вам может понадобиться выездная виза. А ведь мы вправе ее задержать на самый неопределенный срок.
— Неужели вы думаете, — сказал я, — что я хочу вернуться на родину?
Виго посмотрел на яркий, безоблачный день за окном. Он заметил с грустью:
— Большинству людей хочется домой.
— Мне здесь нравится. Дома — уйма трудностей.
— Merde! note 13 — воскликнул Виго. — Сюда пожаловал сам американский атташе по экономическим вопросам. — Он повторил с издевкой: — Атташе по экономическим вопросам!
— Мне лучше уйти. Не то он захочет опечатать и меня тоже.
Виго сказал устало:
— Желаю удачи. Ну и наговорит же он мне неприятностей!
Когда я вышел, атташе стоял возле своего паккарда, пытаясь что-то втолковать шоферу. Атташе был пожилой тучный господин с раздавшимся задом и лицом, которое, казалось, не нуждается в бритве. Он окликнул меня:
— Фаулер, можете вы объяснить этому проклятому шоферу…
Я объяснил.
— Но я ведь говорил ему то же самое… Почему он всегда делает вид, что не понимает по-французски?.
— По-видимому, все дело в произношении.
— Я прожил три года в Париже. Мое произношение сойдет и для этой вьетнамской образины.
— Глас демократии, — сказал я.
— Что?
— Так, по-моему, называется книжка Йорка Гардинга.
— Не понимаю. — Он подозрительно взглянул на корзинку, которую я нес. — Что тут у вас?
— Две пары белых шелковых штанов, две шелковые кофты, несколько пар женских трусиков, — если говорить точнее: ровно три. Все вещи — сугубо местного происхождения. Без американской помощи.
— Вы были у Пайла? — спросил он.
— Да.
— Слышали, что произошло?
— Да.
— Ужасная история, — сказал он. — Просто ужасная.
— Посланник, должно быть, очень расстроен?
— Еще бы. Он сейчас у верховного комиссара и потребовал свидания с президентом. — Взяв под руку, он отвел меня подальше от машины. — Вы ведь хорошо знали молодого Пайла? Не могу примириться с тем, что произошло. А я знал его отца, профессора Гарольда Ч.Пайла, — вы наверняка о нем слышали?
— Нет.
— Крупнейший в мире специалист по подводной эрозии. Неужели вы не обратили внимания на его портрет на обложке «Тайма», с месяц назад?
— Кажется, обратил. На заднем плане полуразрушенный утес, а на переднем
— очки в золотой оправе.
— Это он. Мне пришлось сочинить телеграмму родным. Просто ужас! Я любил мальчика, как родного сына.
— Тем роднее вам будет его отец.
Он устремил на меня свои влажные карие глаза.
— Какая муха вас укусила? Разве можно так говорить? Прекрасный молодой человек…
— Простите, — сказал я. — Смерть действует на людей по-разному. — Может, он и в самом деле любил Пайла. — Что вы сообщили в телеграмме?
Он процитировал дословно, без улыбки:
— «С искренним соболезнованием сообщаю, что ваш сын пал смертью храбрых за дело демократии». Телеграмму подписал сам посланник.
— Смертью храбрых? — переспросил я. — А это их не введет в заблуждение? Я имею в виду его родных. Ведь миссия экономической помощи с виду не похожа на армию. Разве вам дают ордена «Пурпурного сердца»?
Он произнес негромко, но многозначительно:
— Пайл выполнял особые задания.
— Ну, об этом-то мы все догадывались.
— Но он сам, надеюсь, не болтал?
— Нет, что вы! — И мне сразу вспомнились слова Виго: «Очень тихий американец».
— У вас есть какие-нибудь подозрения? — спросил атташе. — Почему они его убили? И кто это сделал?
И вдруг я разозлился: как они мне надоели, вся эта свора, со своими личными запасами кока-колы, с портативными госпиталями, джипами и орудиями отнюдь не последнего образца! Я сказал:
— Они убили его потому, что он был слишком наивен, чтобы жить. Он был молод, глуп, невежда и впутался не в свое дело. Он не имел представления о том, что здесь происходит, так же как и вы все, а вы его снабжали деньгами и пичкали сочинениями Йорка Гардинга, приговаривая: «Вперед! Вперед! Завоюй Восток для демократии!» Он видел только то, о чем ему прожужжали уши на лекциях, а наставники его одурачили. Даже видя мертвеца, он не замечал его ран и бубнил: «Красная опасность» или «Воин демократии»…
— А я-то думал, что вы — его друг, — сказал он с укором.
— Я и был его другом. Мне так хотелось, чтобы он сидел дома, читал воскресные приложения к газетам и болел за бейсбол. Мне так хотелось, чтобы он мирно жил с какой-нибудь американочкой, которая читает книжки только по выбору своего клуба.
Он смущенно откашлялся.
— Ну да, конечно. Совсем забыл. Поверьте, Фаулер, все мои симпатии были на вашей стороне. Он поступил очень дурно. Не скрою, у нас с ним был длинный разговор по поводу этой девушки. Видите ли, я имел удовольствие знать профессора Пайла и его супругу…
— Виго вас ждет, — сказал я и пошел от него прочь. Тут он впервые заметил Фуонг, и когда я оглянулся, он смотрел нам вслед с мучительным недоумением: извечный старший брат, который ничего не понимает в делах младшего.
3
Пайл впервые встретил Фуонг в том же «Континентале» месяца через два после своего приезда. Наступал вечер, а с ним и та мгновенная прохлада, которую приносит заход солнца; в переулках зажигали свечи. На столиках, где французы играли в «восемьдесят одно», стучали кости, а девушки в белых шелковых штанах возвращались на велосипедах домой по улице Катина. Фуонг пила оранжад, я — пиво, и мы сидели молча, довольные тем, что мы вместе. Но вот Пайл нерешительно подошел к нашему столику, и я их познакомил. У него была манера в упор глазеть на девушек, словно он их никогда не видел, а потом краснеть от смущения.
— Я вот все хотел спросить, не согласитесь ли вы с вашей дамой, — сказал Пайл, — пересесть к моему столику. Один из наших атташе…
Это был атташе по экономическим вопросам. Он так и сиял улыбкой с террасы над нами, — широкой, приветливой, сердечной улыбкой уверенного в себе человека, который «не теряет своих друзей, потому что употребляет самые лучшие средства от пота». Я не раз слышал, как его звали «Джо», но так и не узнал его фамилии. Он поднял страшную суету, шумно отодвигая стулья и вызывая официанта, хотя в «Континентале» вам все равно могли подать только пиво, коньяк с содой или вермут-касси.
— Вот не надеялся вас здесь встретить, Фаулер, — сказал Джо. — А мы ожидаем наших ребят из Ханоя. Там, говорят, было настоящее сражение. Почему вы не с ними?
— Мне надоело летать по четыре часа, чтобы попасть на пресс-конференцию, — сказал я.
Он неодобрительно поглядел на меня.
— Наши ребята прямо горят на работе. Подумать только, они ведь могли бы зарабатывать вдвое больше и без всякого риска, если бы занялись торговыми делами или писали для радио.
— Но тогда им пришлось бы работать, — сказал я.
— Они, как боевые кони, чуют запах битвы, — продолжал он ликующим тоном, не слушая того, что ему не хотелось слышать. — Билл Гренджер — его хоть привязывай, когда где-нибудь пахнет дракой.
— Вот тут вы правы. На днях я видел, как он дрался в баре «Спортинг».
— Вы понимаете, что я говорю совсем не об этом.
Два велорикши, бешено вертя педали, пронеслись по улице Катина и картинно замерли у дверей «Континенталя». В первой коляске сидел Гренджер. Во второй лежала серая, бессловесная груда, которую Гренджер стал выволакивать на тротуар.
— Давай, Мик, — приговаривал он. — Ну, идем. — Потом он стал препираться с рикшей. — На, — сказал он. — Хочешь бери, хочешь нет, — и бросил на землю в пять раз больше денег, чем полагалось.
Атташе по экономическим вопросам сказал нервно:
— Наши ребята тоже хотят немножко отдохнуть.
Гренджер кинул свою ношу на стул. Потом он заметил Фуонг.
— Ишь, старый черт, — заорал он. — Где ты ее подцепил, Джо? Вот не думал, что ты еще на это способен… Простите, мне надо в клозет. Присмотрите за Миком.
— Здоровая солдатская прямота, — заметил я.
Пайл сказал серьезно, снова покраснев:
— Я ни за что бы вас не пригласил, если бы знал…
Серая куча на стуле зашевелилась, и голова упала на стол, будто жила отдельно от всего остального. Она испустила вздох, длинный свистящий вздох, полный беспредельной скуки, а потом замерла снова.
— Вы его знаете? — спросил я у Пайла.
— Нет. Он газетчик?
— Я слышал, что Билл называл его Миком, — напомнил атташе по экономическим вопросам.
— Кажется, у «Юнайтед Пресс» теперь новый корреспондент?
— Того я знаю. А он не из вашей миссии по экономическим вопросам? Но вы, конечно, не можете знать всех ваших сотрудников, — их тут у вас сотни.
— Кажется, он — не наш, — сказал атташе по экономическим вопросам. — Я такого не помню.
— Можно поискать у него удостоверение, — предложил Пайл.
— Бога ради, не будите его. Хватит с нас одного пьяного. Гренджер-то уж во всяком случае знает, кто он такой.
Но и Гренджер этого не знал. Он вернулся из уборной мрачный.
— Кто эта дамочка? — спросил он угрюмо.
— Мисс Фуонг — приятельница Фаулера, — чопорно объяснил ему Пайл. — Мы хотели бы выяснить, кто…
— Где он ее подцепил? В этом городе надо быть поосторожнее. — И он прибавил угрюмо: — Слава богу, у нас по крайней мере есть пенициллин.
— Билл, — сказал атташе по экономическим вопросам, — мы хотели спросить вас, кто такой Мик.
— Хоть убейте, не знаю.
— Но ведь вы его сюда привезли.
— Эти лягушатники не умеют пить виски. Парень совсем окосел.
— Он француз? А мне казалось, что вы звали его Миком.
— Надо же его как-нибудь звать, — возразил Гренджер. Он нагнулся к Фуонг. — Эй, ты! Хочешь еще стакан оранжада? Ты сегодня уже занята?
— Она всегда занята, — сказал я.
Атташе по экономическим вопросам поспешил вмешаться:
— Как идет война, Билл?
— Большая победа к северо-западу от Ханоя. Французы отбили две деревни, хоть они и не сообщали, когда эти деревни были отданы. Большие потери у вьетминцев. Свои потери французы еще не смогли подсчитать. Сообщат через недельку-другую.
— Ходят слухи, — сказал атташе по экономическим вопросам, — что вьетминцы прорвались в Фат-Дьем, сожгли храм и выгнали епископа.
— В Ханое о таких вещах не рассказывают. Это ведь не победа.
— Один из наших санитарных отрядов не смог пробраться за Нам-Динь, — сказал Пайл.
— Неужели вы так далеко летали, Билл? — спросил атташе.
— За кого вы меня принимаете? Я корреспондент, у меня пропуск, он не позволяет преступать положенные Границы. Я лечу на аэродром в Ханое. Мне дают машину до Дома прессы. Французы организуют полет над двумя городками, которые они взяли обратно, и показывают нам, что над этими городками развевается трехцветное знамя. Правда, с такой высоты трудно определить, какое это знамя. Потом они созывают пресс-конференцию, и полковник объясняет на-м, что мы видели. Потом мы сдаем наши телеграммы в цензуру. Потом мы пьем. Там лучший бармен во всем Индокитае. Потом летим обратно.
Пайл, хмурясь, пил пиво.
— Не скромничайте, Билл, — сказал атташе по экономическим вопросам. — Вы помните ваш отчет о дороге 66? Как вы тогда ее назвали? «Дорога в ад». За такую корреспонденцию нужно было дать Пулитцеровскую премию note 14. Помните ваш рассказ о человеке с оторванной головой, который стоял на коленях в канаве?
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Тихий американец'
1 2 3 4
У дома Пайла, на дорожке, посыпанной гравием, стояло несколько мотоциклов. Вьетнамец-полицейский проверил мое удостоверение. Он не пустил Фуонг в дом, и я пошел разыскивать французского офицера. В ванной Виго мыл руки мылом Пайла и вытирал их полотенцем Пайла. На рукаве его костюма было жирное пятно, — машинное масло, вероятно, тоже было Пайла.
— Что нового? — спросил я.
— Машину его мы нашли в гараже. Бензина в ней нет. Вчера ночью он взял, по-видимому, велорикшу. Или чью-нибудь машину. А может, бензин вылили.
— Он мог пойти и пешком, — сказал я. — Разве вы не знаете американцев?
— Ведь ваша машина сгорела? — задумчиво продолжал Виго. — У вас есть новая?
— Нет.
— В общем, это неважно.
— Да.
— У вас есть какие-нибудь предположения? — спросил он.
— Сколько угодно.
— Расскажите.
— Видите ли, его могли убить вьетминцы. Они ведь убили в Сайгоне немало народу. Тело его было найдено возле моста в Дакоу, — это вьетминская территория, когда ваша полиция уходит оттуда на ночь. Он мог быть убит и агентами местной охранки, — такие случаи тоже известны. Может, им не нравилось, с кем он дружит. Может, его убили каодаисты за то, что он был знаком с генералом Тхе.
— А он был с ним знаком?
— Говорят. Может, его убил генерал Тхе за то, что он был знаком с каодаистами. Может, его убили приверженцы хоа-хао за то, что он заигрывал с генеральскими наложницами. Может, его убили просто с целью грабежа.
— Или просто из ревности, — сказал Виго.
— Или агенты французской охранки, — продолжал я, — которым не нравились его связи. А вы на самом деле хотите знать, кто его убил?
— Нет, — сказал Виго. — Я должен отчитаться, вот и все. Идет война, разве каждый год не убивают тысячи людей?
— Меня вы можете исключить из списка, — сказал я. — Я в этом деле не замешан. Не замешан, — повторил я, словно заповедь. — Меня оно не касается.
Если жизнь так устроена, пусть дерутся, пусть любят, пусть убивают, — меня это не касается. Моим собратьям по перу нравится называть себя корреспондентами, — слово, которое может означать «соответчик», — я же предпочитаю титул репортера. Я описываю то, что вижу, и ни в чем не принимаю участия. Даже своя точка зрения — это тоже своего рода соучастие.
— Что вы здесь делаете?
— Я пришел за вещами Фуонг. Ваши полицейские ее не пускают.
— Ладно, пойдемте вместе.
— Это очень любезно с вашей стороны, Виго.
Пайл занимал две комнаты, кухню и ванную. Мы прошли в спальню. Я знал, где Фуонг могла держать свою корзинку — под кроватью. Мы вытащили ее оттуда вдвоем с Виго; там лежали книжки с картинками. Я вынул из гардероба ее одежду: два праздничных платья и штаны. Казалось, им здесь не место и они пробыли тут совсем недолго, всего несколько часов, словно бабочка, которая ненароком залетела в комнату. В ящике я нашел ее маленькие треугольные трусики и коллекцию шарфов. Так мало вещей надо было уложить в корзинку, — куда меньше, чем берет с собой гость, уезжая за город на воскресенье.
В гостиной висела фотография ее с Пайлом. Они снялись в ботаническом саду, рядом с большим каменным драконом. Она держала собаку Пайла на поводке — черного чау с черной пастью. Собака была слишком черная. Я положил фотографию в корзинку.
— А что стало с собакой? — спросил я.
— Ее нет. Может, он взял ее с собой.
— Если она вернется, дайте на исследование землю с ее лап.
— Я не Лекок и даже не Мегрэ, а тут идет война.
Я подошел к книжной полке и стал разглядывать книги, стоявшие на ней в два ряда, — библиотеку Пайла. «Наступление красного Китая», «Угроза демократии», «Миссия Запада», — тут, по-видимому, было полное собрание сочинений Йорка Гардинга, а также множество отчетов конгресса, вьетнамский разговорник, история войны на Филиппинах, томик Шекспира. А что он читал для развлечения? Я нашел более легкую литературу на другой полке; карманное издание Томаса Вульфа, странную мистическую антологию под названием «Триумф жизни» и американский чтец-декламатор. Был там и сборник шахматных задач. Все эти книги вряд ли могли украсить жизнь после рабочего дня, но, в конце концов, для этого у него была Фуонг. В глубине полки, засунутая за антологию, лежала книжка без переплета — «Физиология брака». Видно, и половую жизнь он изучал так же, как изучал Восток: по книгам. И паролем к этой жизни было слово «брак». Пайл считал, что человек непременно должен быть с кем-то неразрывно связан.
Письменный стол его был совершенно пуст. Я сказал:
— Ну и здорово же вы здесь почистили!
— А-а… Мне пришлось это сделать по поручению американской миссии. Вы ведь знаете, как бежит молва. Квартиру могли ограбить. Все его бумаги опечатаны. — Он говорил серьезно, без улыбки.
— Нашли что-нибудь компрометирующее?
— Мы не можем позволить себе найти что-нибудь, компрометирующее нашего союзника, — сказал Виго.
— Вы не будете возражать, если я возьму одну из этих книг? На память.
— Я отвернусь.
Мой выбор пал на «Миссию Запада» Йорка Гардинга, и я положил ее в корзинку между платьями Фуонг.
— Неужели вы мне ничего не можете рассказать по-дружески? — спросил Виго. — Строго между нами. Мой доклад готов: его убили коммунисты. Можно предполагать, что это начало кампании против американской помощи. Но если говорить начистоту… Послушайте, от этой сухой материи у меня пересохло горло, не выпить ли нам здесь за углом стаканчик вермута?
— Еще рано.
— Он вам ни в чем не исповедовался, когда вы его видели в последний раз?
— Нет.
— А когда это было?
— Вчера утром. После большого взрыва.
Он подождал, чтобы я мог обдумать ответ. Допрос велся благородно.
— Вас не было дома, когда он зашел к вам вечером?
— Вечером? Нет, я был дома. Я не знал…
— Вам может понадобиться выездная виза. А ведь мы вправе ее задержать на самый неопределенный срок.
— Неужели вы думаете, — сказал я, — что я хочу вернуться на родину?
Виго посмотрел на яркий, безоблачный день за окном. Он заметил с грустью:
— Большинству людей хочется домой.
— Мне здесь нравится. Дома — уйма трудностей.
— Merde! note 13 — воскликнул Виго. — Сюда пожаловал сам американский атташе по экономическим вопросам. — Он повторил с издевкой: — Атташе по экономическим вопросам!
— Мне лучше уйти. Не то он захочет опечатать и меня тоже.
Виго сказал устало:
— Желаю удачи. Ну и наговорит же он мне неприятностей!
Когда я вышел, атташе стоял возле своего паккарда, пытаясь что-то втолковать шоферу. Атташе был пожилой тучный господин с раздавшимся задом и лицом, которое, казалось, не нуждается в бритве. Он окликнул меня:
— Фаулер, можете вы объяснить этому проклятому шоферу…
Я объяснил.
— Но я ведь говорил ему то же самое… Почему он всегда делает вид, что не понимает по-французски?.
— По-видимому, все дело в произношении.
— Я прожил три года в Париже. Мое произношение сойдет и для этой вьетнамской образины.
— Глас демократии, — сказал я.
— Что?
— Так, по-моему, называется книжка Йорка Гардинга.
— Не понимаю. — Он подозрительно взглянул на корзинку, которую я нес. — Что тут у вас?
— Две пары белых шелковых штанов, две шелковые кофты, несколько пар женских трусиков, — если говорить точнее: ровно три. Все вещи — сугубо местного происхождения. Без американской помощи.
— Вы были у Пайла? — спросил он.
— Да.
— Слышали, что произошло?
— Да.
— Ужасная история, — сказал он. — Просто ужасная.
— Посланник, должно быть, очень расстроен?
— Еще бы. Он сейчас у верховного комиссара и потребовал свидания с президентом. — Взяв под руку, он отвел меня подальше от машины. — Вы ведь хорошо знали молодого Пайла? Не могу примириться с тем, что произошло. А я знал его отца, профессора Гарольда Ч.Пайла, — вы наверняка о нем слышали?
— Нет.
— Крупнейший в мире специалист по подводной эрозии. Неужели вы не обратили внимания на его портрет на обложке «Тайма», с месяц назад?
— Кажется, обратил. На заднем плане полуразрушенный утес, а на переднем
— очки в золотой оправе.
— Это он. Мне пришлось сочинить телеграмму родным. Просто ужас! Я любил мальчика, как родного сына.
— Тем роднее вам будет его отец.
Он устремил на меня свои влажные карие глаза.
— Какая муха вас укусила? Разве можно так говорить? Прекрасный молодой человек…
— Простите, — сказал я. — Смерть действует на людей по-разному. — Может, он и в самом деле любил Пайла. — Что вы сообщили в телеграмме?
Он процитировал дословно, без улыбки:
— «С искренним соболезнованием сообщаю, что ваш сын пал смертью храбрых за дело демократии». Телеграмму подписал сам посланник.
— Смертью храбрых? — переспросил я. — А это их не введет в заблуждение? Я имею в виду его родных. Ведь миссия экономической помощи с виду не похожа на армию. Разве вам дают ордена «Пурпурного сердца»?
Он произнес негромко, но многозначительно:
— Пайл выполнял особые задания.
— Ну, об этом-то мы все догадывались.
— Но он сам, надеюсь, не болтал?
— Нет, что вы! — И мне сразу вспомнились слова Виго: «Очень тихий американец».
— У вас есть какие-нибудь подозрения? — спросил атташе. — Почему они его убили? И кто это сделал?
И вдруг я разозлился: как они мне надоели, вся эта свора, со своими личными запасами кока-колы, с портативными госпиталями, джипами и орудиями отнюдь не последнего образца! Я сказал:
— Они убили его потому, что он был слишком наивен, чтобы жить. Он был молод, глуп, невежда и впутался не в свое дело. Он не имел представления о том, что здесь происходит, так же как и вы все, а вы его снабжали деньгами и пичкали сочинениями Йорка Гардинга, приговаривая: «Вперед! Вперед! Завоюй Восток для демократии!» Он видел только то, о чем ему прожужжали уши на лекциях, а наставники его одурачили. Даже видя мертвеца, он не замечал его ран и бубнил: «Красная опасность» или «Воин демократии»…
— А я-то думал, что вы — его друг, — сказал он с укором.
— Я и был его другом. Мне так хотелось, чтобы он сидел дома, читал воскресные приложения к газетам и болел за бейсбол. Мне так хотелось, чтобы он мирно жил с какой-нибудь американочкой, которая читает книжки только по выбору своего клуба.
Он смущенно откашлялся.
— Ну да, конечно. Совсем забыл. Поверьте, Фаулер, все мои симпатии были на вашей стороне. Он поступил очень дурно. Не скрою, у нас с ним был длинный разговор по поводу этой девушки. Видите ли, я имел удовольствие знать профессора Пайла и его супругу…
— Виго вас ждет, — сказал я и пошел от него прочь. Тут он впервые заметил Фуонг, и когда я оглянулся, он смотрел нам вслед с мучительным недоумением: извечный старший брат, который ничего не понимает в делах младшего.
3
Пайл впервые встретил Фуонг в том же «Континентале» месяца через два после своего приезда. Наступал вечер, а с ним и та мгновенная прохлада, которую приносит заход солнца; в переулках зажигали свечи. На столиках, где французы играли в «восемьдесят одно», стучали кости, а девушки в белых шелковых штанах возвращались на велосипедах домой по улице Катина. Фуонг пила оранжад, я — пиво, и мы сидели молча, довольные тем, что мы вместе. Но вот Пайл нерешительно подошел к нашему столику, и я их познакомил. У него была манера в упор глазеть на девушек, словно он их никогда не видел, а потом краснеть от смущения.
— Я вот все хотел спросить, не согласитесь ли вы с вашей дамой, — сказал Пайл, — пересесть к моему столику. Один из наших атташе…
Это был атташе по экономическим вопросам. Он так и сиял улыбкой с террасы над нами, — широкой, приветливой, сердечной улыбкой уверенного в себе человека, который «не теряет своих друзей, потому что употребляет самые лучшие средства от пота». Я не раз слышал, как его звали «Джо», но так и не узнал его фамилии. Он поднял страшную суету, шумно отодвигая стулья и вызывая официанта, хотя в «Континентале» вам все равно могли подать только пиво, коньяк с содой или вермут-касси.
— Вот не надеялся вас здесь встретить, Фаулер, — сказал Джо. — А мы ожидаем наших ребят из Ханоя. Там, говорят, было настоящее сражение. Почему вы не с ними?
— Мне надоело летать по четыре часа, чтобы попасть на пресс-конференцию, — сказал я.
Он неодобрительно поглядел на меня.
— Наши ребята прямо горят на работе. Подумать только, они ведь могли бы зарабатывать вдвое больше и без всякого риска, если бы занялись торговыми делами или писали для радио.
— Но тогда им пришлось бы работать, — сказал я.
— Они, как боевые кони, чуют запах битвы, — продолжал он ликующим тоном, не слушая того, что ему не хотелось слышать. — Билл Гренджер — его хоть привязывай, когда где-нибудь пахнет дракой.
— Вот тут вы правы. На днях я видел, как он дрался в баре «Спортинг».
— Вы понимаете, что я говорю совсем не об этом.
Два велорикши, бешено вертя педали, пронеслись по улице Катина и картинно замерли у дверей «Континенталя». В первой коляске сидел Гренджер. Во второй лежала серая, бессловесная груда, которую Гренджер стал выволакивать на тротуар.
— Давай, Мик, — приговаривал он. — Ну, идем. — Потом он стал препираться с рикшей. — На, — сказал он. — Хочешь бери, хочешь нет, — и бросил на землю в пять раз больше денег, чем полагалось.
Атташе по экономическим вопросам сказал нервно:
— Наши ребята тоже хотят немножко отдохнуть.
Гренджер кинул свою ношу на стул. Потом он заметил Фуонг.
— Ишь, старый черт, — заорал он. — Где ты ее подцепил, Джо? Вот не думал, что ты еще на это способен… Простите, мне надо в клозет. Присмотрите за Миком.
— Здоровая солдатская прямота, — заметил я.
Пайл сказал серьезно, снова покраснев:
— Я ни за что бы вас не пригласил, если бы знал…
Серая куча на стуле зашевелилась, и голова упала на стол, будто жила отдельно от всего остального. Она испустила вздох, длинный свистящий вздох, полный беспредельной скуки, а потом замерла снова.
— Вы его знаете? — спросил я у Пайла.
— Нет. Он газетчик?
— Я слышал, что Билл называл его Миком, — напомнил атташе по экономическим вопросам.
— Кажется, у «Юнайтед Пресс» теперь новый корреспондент?
— Того я знаю. А он не из вашей миссии по экономическим вопросам? Но вы, конечно, не можете знать всех ваших сотрудников, — их тут у вас сотни.
— Кажется, он — не наш, — сказал атташе по экономическим вопросам. — Я такого не помню.
— Можно поискать у него удостоверение, — предложил Пайл.
— Бога ради, не будите его. Хватит с нас одного пьяного. Гренджер-то уж во всяком случае знает, кто он такой.
Но и Гренджер этого не знал. Он вернулся из уборной мрачный.
— Кто эта дамочка? — спросил он угрюмо.
— Мисс Фуонг — приятельница Фаулера, — чопорно объяснил ему Пайл. — Мы хотели бы выяснить, кто…
— Где он ее подцепил? В этом городе надо быть поосторожнее. — И он прибавил угрюмо: — Слава богу, у нас по крайней мере есть пенициллин.
— Билл, — сказал атташе по экономическим вопросам, — мы хотели спросить вас, кто такой Мик.
— Хоть убейте, не знаю.
— Но ведь вы его сюда привезли.
— Эти лягушатники не умеют пить виски. Парень совсем окосел.
— Он француз? А мне казалось, что вы звали его Миком.
— Надо же его как-нибудь звать, — возразил Гренджер. Он нагнулся к Фуонг. — Эй, ты! Хочешь еще стакан оранжада? Ты сегодня уже занята?
— Она всегда занята, — сказал я.
Атташе по экономическим вопросам поспешил вмешаться:
— Как идет война, Билл?
— Большая победа к северо-западу от Ханоя. Французы отбили две деревни, хоть они и не сообщали, когда эти деревни были отданы. Большие потери у вьетминцев. Свои потери французы еще не смогли подсчитать. Сообщат через недельку-другую.
— Ходят слухи, — сказал атташе по экономическим вопросам, — что вьетминцы прорвались в Фат-Дьем, сожгли храм и выгнали епископа.
— В Ханое о таких вещах не рассказывают. Это ведь не победа.
— Один из наших санитарных отрядов не смог пробраться за Нам-Динь, — сказал Пайл.
— Неужели вы так далеко летали, Билл? — спросил атташе.
— За кого вы меня принимаете? Я корреспондент, у меня пропуск, он не позволяет преступать положенные Границы. Я лечу на аэродром в Ханое. Мне дают машину до Дома прессы. Французы организуют полет над двумя городками, которые они взяли обратно, и показывают нам, что над этими городками развевается трехцветное знамя. Правда, с такой высоты трудно определить, какое это знамя. Потом они созывают пресс-конференцию, и полковник объясняет на-м, что мы видели. Потом мы сдаем наши телеграммы в цензуру. Потом мы пьем. Там лучший бармен во всем Индокитае. Потом летим обратно.
Пайл, хмурясь, пил пиво.
— Не скромничайте, Билл, — сказал атташе по экономическим вопросам. — Вы помните ваш отчет о дороге 66? Как вы тогда ее назвали? «Дорога в ад». За такую корреспонденцию нужно было дать Пулитцеровскую премию note 14. Помните ваш рассказ о человеке с оторванной головой, который стоял на коленях в канаве?
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Тихий американец'
1 2 3 4