– Он говорил, что комната стоит тебе семьдесят пять центов в неделю, а когда ты у них ешь, ещё тридцать центов в день. Это верно?
– Да, мэм.
– «Дамэм»? – От негодования лицо женщины стало жестким и обиженным. – Ты мне солгала! Почему? Зачем?
– Это не была ложь, мисс Аллен.
– А что же это было, если не ложь? Ложь – это когда говорят неправду, – вдруг объяснила она спокойно. Потом резко, с укором бросила: – Ты солгала.
– Это не была ложь, мисс Аллен.
– Не перечь мне, Виола!
Мужчина громко отодвинул стул, поднялся, стукнувшись о стол, и ушел в дом.
– Ты солгала, – продолжала она сурово, – потому что хотела выманить у меня деньги. Три доллара. Чтобы купить жакет. Ты украла три доллара.
Негритянка принялась из стороны в сторону качать головой, не явно, а каким-то почти неприметным движением, как больное, обессиленное животное, которому досаждают мухи.
– Я никогда ничего не крала.
– А у меня украла, – сказала женщина, несколько утрачивая решимость и облокачиваясь на перила веранды. – После всего, что я для тебя сделала. Подарила столько нарядов. Это ведь мое платье на тебе. Хорошее платье.
– Да, мэм. – Она поглядела вниз, на зеленый шелк, спадающий складками с плоской груди, – платье было ей велико. – Я могу все вернуть.
– Не надо мне ничего возвращать. Мне надо, чтобы ты уяснила: к тебе со всей душой, а ты врешь и воруешь, вот и вся твоя благодарность за доброе отношение.
– Не вся, – сказала негритянка.
Женщина вынула из кармана новую сигарету и попыталась прикурить, тыкая ею в дрожащее пламя спички; спичка погасла. Она отняла от губ почерневшую сигарету, рука слегка подрагивала.
– Я не могу найти голубую кулинарную книгу, Виола, – сказала она. – Зайди в дом и разыщи её. – Теперь голос у неё был ровный и уверенный.
Негритянка прошла через веранду в дом, с какой-то болезненной осторожностью ступая по половицам кривыми ногами, так что пятки при каждом шаге выворачивались наружу. Женщина проводила её взглядом, потом зажгла сигарету и нервно, с усилием выдохнула дым.
Негритянка вернулась. Рука, державшая голубую книгу, повисла как плеть, будто груз был слишком велик для нее.
– Вот, – сказала она. – Лежала там, где я её оставила. На своем месте, – добавила она, и мелкие черты её лица сложились в подобие робкой, примирительной улыбки. Затем улыбка растаяла, и вернулось прежнее кроткое выражение.
Женщина забрала книгу.
– А теперь, Виола, я хочу, чтобы ты ушла. Ты нехорошо со мной поступила, и нехорошо поступила с этими неграми, которые хотели тебе помочь, пустили в дом, приглашали на вечеринки и куда там еще. – Отвернувшись и глядя на долину, она говорила быстро и резко. – Так что уходи. Возвращайся лучше в Алабаму, к своим.
– Ладно, мэм, – проговорила негритянка без всякого выражения и стала спускаться с крыльца.
Женщина подошла к краю веранды.
– Уезжай, – сказала она. – Не желаю тебя больше видеть, никогда.
Негритянка медленно шла по неровной кирпичной дорожке. У калитки она остановилась, провела пальцами по серому штакетнику. Потом обернулась.
– Я бы про вас такого никогда не сказала, мисс Аллен, – сказала она. – Я хочу вас видеть, – и выйдя из ворот, стала спускаться по склону холма.
Женщина села на верхнюю ступеньку, жадно затянулась и выдохнула дым. Из двери вышел её муж.
– Уволь ты её, – сказал он с неприязнью.
– Уже. Хитрый ты, – взгляд у неё был укоризненный, – уходишь, а всю грязную работу оставляешь мне. Вечно ты так.
– Присутствовать при этом было выше моих сил, – миролюбиво сказал он. – У меня чувствительная натура. – Он бесцельно стукнул несколько раз по клавишам машинки. – И что ты ей наговорила?
– Это было ужасно, – сказала она. – Просто отвратительно. – Она поднялась и направилась к открытой двери. – Я вела себя как ханжа, как какая-нибудь ретивая дура-христианка.
– Ну правильно, ты же посещала воскресную школу, скажешь – нет?
Она докурила сигарету до конца, оторвала прилипший к губе окурок и погасила о дверной косяк.
– А под конец я сказала, что больше не желаю её видеть.
Он перевел каретку, чтобы начать новый абзац, и откинулся на стуле.
– А тебя никто и не заставляет.

* * *

Большая старая машина жалобно стонала, спускаясь с холма и скользя по песчаной колее с бегущей под гору желтой водой в ошметках белесой пены. Дождь никак не унимался, крупные капли падали почти отвесно, потому что в долине было безветренно. Молодые листья на деревьях вдоль тропы вздрагивали под ритмичными ударами.
– Я прихожу домой, – с горечью сказал он, – и ты меня снова в это втягиваешь.
– Ты, наверное, думаешь, что мне это доставляет удовольствие.
Сидя за рулем машины, грохочущей по неплотным доскам моста, под которым кипела и бурлила вокруг каменных опор небольшая речка, он сказал:
– Я уже по горло сыт этими неграми.
– Джейк прислал за нами мальчишку по такому ливню, в такую даль, сказал, что это важно.
– Ну хорошо, хорошо, – сказал он, – мы же едем.
Они свернули на черное, тускло блестевшее асфальтовое шоссе. Дождь немного утих. В двухстах ярдах от поворота, под двумя дубами, которые до сих пор не дали листьев, стоял обветшалый дом с мокрой черной крышей, похожий на ящик, на высоком каменном фундаменте. Мужчина и женщина пересекли двор – голый, без единой травинки, с утрамбованной землей, где вода скучно стояла в лужах без бликов и отражений.
Он постучал в дверь и отступил, пропуская жену вперед. Открыл им высокий негр, теперь он был в рабочем комбинезоне и босой, в одних носках.
– Добрый вечер, мисс Аллен, – сказал он. – Вот спасибо, что приехали, да ещё в такой дождь.
– Зачем ты звал нас, Джейк?
– Из-за этой девушки, Виолы, – сказал он и попятился в дом; они вошли за ним.
Женщина-негритянка с черным, худым лицом поднялась со стула у плиты в центре комнаты, натянуто кивнула и сдвинула на лоб очки в стальной оправе.
– Из-за этой девушки, – сказала она.
– А что с ней? – спросила женщина.
– Валяется в постели и не встает. Я говорю ей, чтоб уезжала, а она не отвечает. Лежит и молчит. Три дня уже. – Она сердито запыхтела, потом продолжала более сдержанно: – Сами пойдите поглядите.
– Я поговорю с ней.
Взявшись за ручку двери в другую комнату, негритянка повторила:
– Вы скажите ей, мисс Аллен, пусть уезжает.
Шторы были задернуты, сквозь щель проникал скудный свет, выхватывая из сумрака кресло-качалку с наваленной одеждой и серым жакетом сверху, стол у стены и кровать. Она лежала на спине, натянув до подбородка простыню. Когда они вошли, она скосила на них глаза, всего на секунду, и медленно отвела, снова уставясь в потолок.
– Виола, – сказала женщина.
Женщина на кровати не отзывалась, и лицо её не изменило выражения.
– Виола, ну-ка отвечай немедленно. – Она подошла ближе и положила руку на спинку стула у кровати. На стуле стоял ковш с водой, кусок сыра и открытая пачка печенья. – Ты меня слышишь? Ответь мне!
– Я вас слышу.
– Давай-ка, Виола, вставай. Так и заболеть недолго. – Она нетерпеливо тряхнула спинку стула. – Три дня – на одном сыре с печеньем.
Старая негритянка подошла ближе, её бугристое черное лицо в полумраке казалось лицом оракула.
– Вы ей скажите, чтоб уезжала, – сказала она.
– Слышала, Виола? Ты нехорошо поступаешь с этими людьми. Тебе надо уехать.
– Я слышу, – сказала женщина на кровати, все так же глядя в потолок.
– Я куплю тебе билет до дома. На автобус. Но тебе надо уехать.
– У меня есть деньги, – сказала она.
Белая женщина с минуту глядела вниз, на тело под простыней.
– Ты не можешь здесь оставаться, – добавила она.
– Да, мэм, – прозвучало с кровати.
– Так вставай и отправляйся, сейчас же. Слышишь меня?
– Да, мэм.
– До свиданья, Виола, – сказала она, но ответа не получила. И вышла в другую комнату, где ждали хозяева.
– Она уедет, мисс Аллен? – спросил негр.
– Думаю, да Джейк. Сказала, что уедет.
– Никуда она не собирается ехать, – яростно перебила негритянка. – Ничего кроме «Да, мэм» от неё не добьешься. Вы ей скажите, чтоб уезжала. Я никому не позволю вот так валяться на постели в моем доме. Вы должны сказать ей…
– Замолчи, Джози, – приказал негр.
– Я сделала что могла, – сказала женщина. Она достала из сумочки банкноту и положила на стол. – Это ей на автобус, – сказала она и направилась к выходу, где на веранде её поджидал муж. Она взяла его под руку. Негр вышел за ними следом и плотно прикрыл за спиной дверь.
– Мисс Аллен, – проговорил он и помолчал, но не от смущения, – моя жена не хотела вас обидеть, когда так говорила. Она просто беспокоится. Эта девушка лежит там…
– Все в порядке, Джейк.
Они спустились во двор и сели в машину. Дождь перестал, и справа от шоссе лучи заходящего солнца легли на поле молодой пшеницы. Они свернули на свою дорогу, проехали по деревянному мосту, миновали дерево, на верхушке которого в косых лучах солнца блестели листья.
– Жалко её, – сказала наконец она. – Как подумаю, что она лежит там на кровати…
На подъеме он перешел на вторую скорость.
– Я сыт по горло, – сказал он.
– А я, по-твоему, нет, что ли? – сказала она.



1 2