— К сожалению, такие серьезные изменения требуют долгого времени. Годов или десятилетий. Иногда даже столетий. Но несмотря на это, кое-что мы можем изменить уже сейчас. У нас есть много дел в нашем Кембране. Но я не хочу навязывать вам своего мнения, я хочу узнать мнение людей. Вы скажете о моем желании рабочим? Вы ведь гораздо лучше знаете, с кем нужно переговорить и как убедить.
Оуэн Перри долго молчал.
— Я не верю вам, Крэйл, — наконец произнес он. — Ни одному вашему слову. Но другие, может быть, поверят. Я передам им ваши слова.
— Благодарю вас. — Алекс поднялся со стула и протянул Оуэну руку.
Оуэн посмотрел на протянутую ему руку, но не подал своей.
— Вы сами были в горах? — спросил он вместо этого. — Или кто-то донес вам?
— Я сам был в горах, — ответил Алекс.
— Но кто-то сообщил вам, что будет собрание. — Он смотрел Алексу прямо в глаза. — Если вы действительно хотите, чтобы вам поверили, то вам лучше бы не скрывать такие вещи. Кто этот доносчик?
Алекс покачал головой.
— Я не вижу особой пользы в том, чтобы открыть вам его имя, — ответил он. — Тем более что я и сам не знаю этого. Если мы сможем научиться работать вместе, Перри, в дальнейшем у вас не будет нужды что-то скрывать, а у меня — прибегать к услугам осведомителей.
Оуэн Перри оперся кулаками о письменный стол и наклонился к Алексу.
— Я все равно выясню, кто этот человек, — твердо сказал он. — И он пожалеет об этом.
Да, с этим мужчиной будет непросто договориться, подумал Алекс, оставшись один. Но он и не ждал, что задуманное будет так уж легко осуществить. И тут ему в голову пришла мысль, не послать ли к Шерон с приглашением отобедать с ним, но он сразу же отказался от этой идеи.
Джошуа Барнс вызвал к себе одного из мужчин, которому, как он знал, однажды крепко досталось от «бешеных» — его жестоко избили и поломали в его доме всю мебель. Сидя в своем кабинете на заводе, Барнс с едва сдерживаемым нетерпением ждал Гиллима Дженкинса.
В этом деле он не может использовать Ангхарад, думал Барнс, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Он неплохо разбирается в людях, потому-то и смог так долго и успешно управлять заводом и шахтой. Эта бабенка если о чем-то и докладывает ему, то всегда преподносит все так, чтобы ее слова не навредили кому-либо. Она вынуждена ему доносить, она надеется, что их постельные забавы заставят его жениться на ней. Но она никогда не называет ему конкретных имен.
Вот Дженкинс — этот не такой щепетильный. Он так озлобился, что готов продать и мать родную.
— Это унизит Перри, — спустя несколько минут втолковывал ему Барнс. — Люди будут показывать на рогоносца пальцем и говорить, что он не смог совладать даже со своей женщиной — куда уж ему командовать людьми.
Было заметно, что перспектива сделать из Перри посмешище обрадовала Дженкинса даже больше, чем деньги, которые дал ему Барнс для покупки новой мебели.
— Я сделаю все, как вы велите, — торопливо кивая, заверил он управляющего. — Пусть люди посудачат.
— Но только очень осторожно, — предупредил Барнс. — Не надо, чтобы это было как напоказ.
— Все будет в порядке, уж поверьте мне. — Дженкинс сплюнул и вышел из кабинета.
Вот это должно сработать, думал Барнс, глядя ему вслед. Это унизит Перри в глазах рабочих или по крайней мере нарушит его матримониальные планы. И Крэйл не будет выглядеть таким уж благородным: все поймут, что он слабак.
А самое главное, достанется Шерон Джонс. Ее репутация здорово пострадает. А может быть, и не только репутация, думал Барнс.
Глава 17
— Я правда не понимаю, что происходит, — говорил Эмрис за ужином. — Если он испугался, как некоторые говорят, то почему он согласился даже на то, чего мы не требовали? Почему он повысил зарплату на двадцать, а не на десять процентов?
— Нужно радоваться и не спрашивать, отчего так, а не иначе, — ответил ему отец. — Мне что-то не припоминается такой забастовки, чтобы она длилась меньше одного дня. Или такой, чтобы мы получили то, чего требовали, и даже более того.
— Слава Богу, — сказала Гвинет Рис, — что дети больше не будут голодать. Я не думаю, чтобы граф Крэйл поступил так от страха. Просто он справедливый и милосердный человек. У него у самого есть маленькая дочь. — Гвинет решительно кивнула в подтверждение своих слов. — Ну-ка, Шерон, освобождай скорее свою тарелку. Что-то ты сегодня ничего не ешь. Или устала? Или тебя что-то тревожит, дочка?
Шерон заставила себя продолжить ужин. Да, она очень устала, и физически, и морально. Она не знала, радоваться ей или горевать. Он докажет, что ему можно верить, сказал он ей этой ночью, — или то было уже утром? Это был его подарок ей. Подарок скорый и гораздо больший, чем она ожидала.
Он поступил так, потому что думал о них. Потому что ему небезразличны люди Кембрана, ему небезразлична она. Он сделал подарок ей. Драгоценный, очень драгоценный подарок.
Она не видела его весь день. Она говорила себе, что не хочет видеть его, убеждала себя, что не желает, чтобы он искал встречи с ней. Но теперь понимала, что просто обманывала себя, что на самом деле весь день ждала встречи с ним. Ей хотелось просто увидеть его. Уже не графа Крэйла, а Александра. Любимого Александра. Ее тело, еще не остывшее от любовных ласк этой ночи, тосковало о нем.
— Ставлю три пенни, Шерон, — хохотнул Эмрис, — что ты сейчас думаешь об Оуэне. До свадьбы уже меньше двух недель. Мечтаешь о ночке после свадьбы, а?
— Эмрис! — раздался сердитый голос Хьюэлла. — В моем доме, да еще при матери и Шерон, не смей говорить пошлости!
Да, это действительно одна из причин ее тревоги, подумала про себя Шерон, — причина, о которой ей не хотелось вспоминать. Но ей все-таки надо посмотреть правде в глаза, откладывать дальше невозможно. Ей придется порвать с Оуэном. У нее ныло под ложечкой, когда она пыталась представить свое будущее без него, когда думала о том, как обидит и, может быть, даже унизит его.
— Извини, бабушка. — Она отодвинула тарелку. — Я не хочу больше есть. Ты не обидишься?
Дедушка нахмурился.
— И это в то время, когда столько людей у нас голодает, — произнес он. — Ты оскорбляешь труд бабушки, Шерон.
— Мне очень жаль. — Шерон пододвинула тарелку обратно, проткнула вилкой картофелину и, положив ее в рот, начала старательно жевать.
Бабушка ободряюще похлопала ее по руке.
— Я скажу Оуэну, чтобы он сегодня долго не задерживал тебя, — сказала она. — Тебе надо хорошенько выспаться.
Шерон с трудом разжевала последнюю картофелину и, проглотив ее, облегченно вздохнула.
Оуэн пришел через полчаса, когда Шерон мыла посуду. Она с трудом смогла заставить себя поднять на него глаза. Оуэн вовсе не казался таким уж довольным, как она ожидала.
— Ну что, Оуэн, — спросил его Хьюэлл, — ты рад? Все кончилось гораздо лучше, чем мы ожидали.
— Да, Хьюэлл, — ответил Оуэн. — Забастовка закончилась чуть ли не раньше, чем началась, с нас не удержат за невыход на работу, зарплату подняли до прежнего уровня. Да, все выглядит очень неплохо.
Эмрис усмехнулся.
— Тебя, как я посмотрю, это не очень-то радует, — сказал он. — Ты, похоже, настроился повоевать.
— А вот на это не стоит настраиваться, — проворчала Гвинет, вытирая руки. — Люди и так с ног валятся от голода.
— Все бы так, миссис Рис, — проговорил Оуэн, — но мне что-то не внушает доверия этот граф. Думаю, он хитрит с нами. Ну да ладно. Шерон, ты готова?
Чему быть, того не миновать, подумала Шерон и, сняв фартук и аккуратно сложив его, взяла со стула шаль. Пока она закутывалась в нее, бабушка наказывала Оуэну пораньше привести Шерон домой.
— Не забирайтесь высоко в горы! — крикнул им вслед Эмрис. — А не то отцу Ллевелину придется палкой благословлять вас.
— А я отберу ее у него и сломаю об колено, чтобы он благословил уже двумя палками кого-нибудь другого, — ответил ему Оуэн через плечо, и они с Шерон вышли на улицу.
Он крепко взял ее за руку, и они последовали своим обычным вечерним маршрутом по улице к ближним склонам холмов. Воздух был прохладным и влажным, в нем чувствовалось приближение осени. Оуэн хмуро молчал.
— Тебя что-то тревожит? — спросила Шерон.
— Да нет. Так, одна мелочь.
— Что же это за мелочь? — допытывалась Шерон.
— Крэйл, — ответил Оуэн. — Он подглядывал за нашим собранием. Разве он не рассказал тебе об этом?
Шерон охватила дрожь.
— Откуда ты знаешь, что он там был? — спросила она. — С чего ты взял это?
— Он сам сказал мне. — Оуэн испытующе посмотрел ей в лицо. — Сегодня утром он вызывал меня в замок. Разве он не говорил тебе?
— Я не видела его сегодня. — Шерон почувствовала, как кровь отхлынула от лица. — Я хожу в замок не для того, чтобы разговаривать с ним, а чтобы учить Верити.
Оуэн ничего на это не ответил и, отвернувшись, задумчиво посмотрел на отдаленные холмы.
— И почему ты думаешь, что он станет разговаривать со мной об этом? — не отступала она. Неужели Оуэн знает, что она тоже была этой ночью в горах? Неужели?..
— Шерон, — глухо произнес Оуэн, — кто-то предупредил графа о собрании. Он сам признался мне в этом, но не захотел назвать имя осведомителя. Но доносчик — среди нас.
Шерон похолодела, когда поняла смысл его слов. И смысл его вопросов.
— Ты думаешь, это я донесла графу? — спросила она. Ее глаза округлились от ужаса и возмущения. — Оуэн, я не делала этого! Я не доносила ему! Да и зачем мне это делать?
— Но кто-то же донес, — сказал Оуэн. — Сегодня, когда мы говорили об этом с мужчинами, твое имя прозвучало не раз. Есть такие, которые даже убеждены, что это сделала ты.
Шерон, потрясенная и оскорбленная, остановилась и резко повернулась к Оуэну.
— Кто же это, Оуэн? — возмущенно воскликнула она. — Может быть, ты? Признайся, ты тоже считаешь, что это сделала я? Ты думаешь, что я хочу, чтобы тебя и твоих друзей уволили с работы?
Оуэн взял в ладони ее лицо, крепко удерживая подбородок большими пальцами, чтобы она не смогла отвернуться. Он долго смотрел ей в глаза, прежде чем ответил:
— Нет. Я не верю, что ты могла пожелать мне такого. Да и другим людям нашей долины.
Странно, но его доверие не принесло ей облегчения. Она чувствовала, что готова вот-вот расплакаться, и кусала сдерживая рвавшиеся из груди рыдания. Она обманула Оуэна, обманула в другом, гораздо более важном. Но так уж повернулось, что сейчас неподходящее время, чтобы признаться ему в своем грехе и порвать с ним. Если она сейчас сделает это, ее наверняка сочтут виноватой и в том, к чему она совсем непричастна. Да, она виновата, но в другом. Она помолвлена с Оуэном и изменила ему. Но она не предавала его. Она не предавала людей Кембрана.
— Спасибо тебе, — сказала она Оуэну.
— Но теперь тебе точно нельзя бывать в замке, — сказал он. — Теперь-то уж наверняка, Шерон. Я верю тебе, но другие мужчины вряд ли поверят. Тебя и так уже подозревают в доносительстве. А некоторые находят этому кучу всяких причин. Одни говорят, что граф — красавчик, что у него денег куры не клюют, другие — что вы с ним одного поля ягода, не то что я.
Шерон чувствовала себя оплеванной.
— В общем, тебе надо уйти оттуда, чтобы снять с себя всякие подозрения, — закончил Оуэн.
— Только для этого? — спросила Шерон. — Даже когда ты веришь мне? Но, Оуэн, разве тем самым я не признаю свою вину? Разве это не будет выглядеть так, что ты уличил меня в доносительстве, приструнил и заставил отказаться от работы?
— Ну и хорошо, если так, — ответил Оуэн. — Если мужчины сочтут, что я задал тебе хорошую трепку и ты послушалась, они успокоятся и разговоры утихнут. Я считаю, что лучше всего повернуть дело именно так — ну, разве что бить тебя я не стану, потому что верю тебе. Но ты будешь в безопасности, если все сочтут, что я сам разобрался с тобой.
Шерон закрыла глаза. Но его сильные руки, державшие ее за подбородок, не позволили ей спрятать лицо.
— Никогда, — ответила она. — Нет и еще раз нет. Я никогда не соглашусь на это, Оуэн. Я не понимаю, как у тебя язык поворачивается предлагать мне такое?
— Гордость не позволяет тебе послушаться меня, так, что ли? — горько произнес Оуэн. — Тебе стыдно, что кто-то будет говорить, будто я проучил тебя, да? Но ведь все скоро об этом забудут. И уж поверь, никто из-за этого не станет относиться к тебе хуже.
— Я не хочу, — сказала Шерон, — не хочу отмываться от того, чего я не делала. И не брошу свою работу. Я не хочу отказываться от нее. Она дорога мне. Я люблю Верити.
И все-таки она чувствовала себя виноватой. Но она не могла ему признаться сейчас. Это добавило бы масла в огонь обвинений. Ах, он должен ей поверить, он должен поверить в то, что она не совершала того, в чем ее обвиняют!
— Довольно морочить мне голову, Шерон. — Голос Оуэна стал жестким. Он наконец отпустил ее подбородок. — Пора бы тебе понять, что я думаю только о твоем благе. Знаешь, мне начинает надоедать твое упрямство. Меньше чем через две недели ты все равно оставишь работу, если, конечно, ты не передумала выходить за меня замуж. Так какая разница — неделей раньше или неделей позже? Твое упрямство только даст пищу злым языкам, и ты наживешь себе врагов.
— Я не могу сейчас бросить работу! — отчеканила Шерон. — Я оставлю ее только тогда, когда сочту нужным или когда граф откажется от моих услуг. Я не стану делать это только из-за того, что кто-то считает меня доносчицей.
— А может, ты не хочешь этого делать, потому что об этом прошу тебя я, кариад? — Оуэн смотрел на нее, не отрывая глаз.
Шерон осеклась и опустила глаза.
— Не надо, Оуэн. Не проси меня об этом, — сказала она тихо. — Ведь если бы я попросила тебя бросить работу или перестать подбивать рабочих на забастовки, потому что это слишком опасно, ты ведь не послушался бы меня, правда?
— Конечно, нет, — сказал Оуэн. — Я же мужчина.
— А я женщина, — сказала Шерон. — А не получеловек, для которого ничего не значит работа, который ни во что не ставит собственную гордость, Оуэн. Я женщина.
Оуэн неожиданно улыбнулся. Он положил руки ей на плечи и притянул к себе.
— Я заметил это, — сказал он. — Но, черт возьми, ты из тех женщин, Шерон, которым нужна тяжелая мужская рука.
Он крепко поцеловал ее. На мгновение ее охватила паника. Она виновата перед ним. Но она не может открыться ему сейчас. Не может, да простит ее Бог.
— Ладно, мы обсудим это ночью после свадьбы, — сказал он, с ухмылкой отрываясь от ее губ. — Ты сама выберешь себе наказание. Я могу положить тебя к себе на колени и хорошенько отшлепать или проучить тебя в постели. Если выберешь постель, тебе тоже несдобровать, уж это я тебе обещаю! Но почему ты плачешь, кариад?
Шерон, не отвечая, помотала головой и уткнулась лицом ему в плечо. Оуэн! Как близка она была к тому, чтобы полюбить его, как близка! Она и сама не понимала, что помешало ей полюбить его. Он был само воплощение того, чего она только могла пожелать от жизни. Любая другая незамужняя женщина в Кембране, да и любая женщина из соседней долины была бы рада оказаться под пятой у такого мужчины. Шерон хотела полюбить его. Даже сейчас она хотела этого.
Ах, если бы вчера ночью там, в горах, с ней был Оуэн, если бы он любил ее так, как любил ее тот, другой, если бы он дал ей то счастье, которое она испытала! Ах, если бы… Тогда у нее была бы скорая свадьба и целая жизнь, наполненная счастливым замужеством и материнством. Если б она любила его, она даже согласилась бы починиться его воле, охотно приняла бы от него любое наказание, была бы покладистой и покорной. Или по крайней мере могла притвориться покорной. Если б она полюбила его…
— Оуэн, — сказала она, — ты очень, очень дорог мне. Пожалуйста, верь мне.
— Ты сможешь доказать это в первую же ночь после свадьбы, — ответил он, целуя ее в висок, а потом, когда она повернула к нему лицо, и в губы. — Ты будешь доказывать мне это всю ночь напролет, а утром я тебе скажу, поверил я тебе или нет. Но если я не поверю, тебе придется начать все сначала. Может, понадобится целая неделя, прежде чем я поверю тебе.
Шерон высвободилась из его объятий. С таким Оуэном, нежным и веселым, ей сейчас было еще неуютнее, чем с Оуэном угрюмым и властным.
— Проводишь меня домой? — попросила она. — Бабушка велела вернуться пораньше.
Оуэн запрокинул голову и весело расхохотался.
— Конечно, бабушку нужно слушаться, — наконец выговорил он. — Ты прямо как маленькая девочка, Шерон. Надо будет расспросить миссис Рис, как ей удается добиться от тебя такого послушания. Ну что ж, кариад, домой так домой. Не много мне осталось сбивать ноги, провожая тебя в дом твоего деда. Скоро мне не придется делать для этого лишний крюк, потому что у нас будет общий дом.
Он вновь крепко взял ее за руку, переплетая свои пальцы с ее.
Алекс остановился у дверей гостиной и привычно взялся за ручку двери. Иногда он открывал дверь и несколько минут уделял тому, чтобы оценить успехи Верити в музыке, — так, во всяком случае, он объяснял себе эти визиты, и иногда это было правдой. Верити радовалась его появлению и спешила продемонстрировать ему гаммы и простенькие мелодии, которыми овладела за эти несколько недель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Оуэн Перри долго молчал.
— Я не верю вам, Крэйл, — наконец произнес он. — Ни одному вашему слову. Но другие, может быть, поверят. Я передам им ваши слова.
— Благодарю вас. — Алекс поднялся со стула и протянул Оуэну руку.
Оуэн посмотрел на протянутую ему руку, но не подал своей.
— Вы сами были в горах? — спросил он вместо этого. — Или кто-то донес вам?
— Я сам был в горах, — ответил Алекс.
— Но кто-то сообщил вам, что будет собрание. — Он смотрел Алексу прямо в глаза. — Если вы действительно хотите, чтобы вам поверили, то вам лучше бы не скрывать такие вещи. Кто этот доносчик?
Алекс покачал головой.
— Я не вижу особой пользы в том, чтобы открыть вам его имя, — ответил он. — Тем более что я и сам не знаю этого. Если мы сможем научиться работать вместе, Перри, в дальнейшем у вас не будет нужды что-то скрывать, а у меня — прибегать к услугам осведомителей.
Оуэн Перри оперся кулаками о письменный стол и наклонился к Алексу.
— Я все равно выясню, кто этот человек, — твердо сказал он. — И он пожалеет об этом.
Да, с этим мужчиной будет непросто договориться, подумал Алекс, оставшись один. Но он и не ждал, что задуманное будет так уж легко осуществить. И тут ему в голову пришла мысль, не послать ли к Шерон с приглашением отобедать с ним, но он сразу же отказался от этой идеи.
Джошуа Барнс вызвал к себе одного из мужчин, которому, как он знал, однажды крепко досталось от «бешеных» — его жестоко избили и поломали в его доме всю мебель. Сидя в своем кабинете на заводе, Барнс с едва сдерживаемым нетерпением ждал Гиллима Дженкинса.
В этом деле он не может использовать Ангхарад, думал Барнс, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Он неплохо разбирается в людях, потому-то и смог так долго и успешно управлять заводом и шахтой. Эта бабенка если о чем-то и докладывает ему, то всегда преподносит все так, чтобы ее слова не навредили кому-либо. Она вынуждена ему доносить, она надеется, что их постельные забавы заставят его жениться на ней. Но она никогда не называет ему конкретных имен.
Вот Дженкинс — этот не такой щепетильный. Он так озлобился, что готов продать и мать родную.
— Это унизит Перри, — спустя несколько минут втолковывал ему Барнс. — Люди будут показывать на рогоносца пальцем и говорить, что он не смог совладать даже со своей женщиной — куда уж ему командовать людьми.
Было заметно, что перспектива сделать из Перри посмешище обрадовала Дженкинса даже больше, чем деньги, которые дал ему Барнс для покупки новой мебели.
— Я сделаю все, как вы велите, — торопливо кивая, заверил он управляющего. — Пусть люди посудачат.
— Но только очень осторожно, — предупредил Барнс. — Не надо, чтобы это было как напоказ.
— Все будет в порядке, уж поверьте мне. — Дженкинс сплюнул и вышел из кабинета.
Вот это должно сработать, думал Барнс, глядя ему вслед. Это унизит Перри в глазах рабочих или по крайней мере нарушит его матримониальные планы. И Крэйл не будет выглядеть таким уж благородным: все поймут, что он слабак.
А самое главное, достанется Шерон Джонс. Ее репутация здорово пострадает. А может быть, и не только репутация, думал Барнс.
Глава 17
— Я правда не понимаю, что происходит, — говорил Эмрис за ужином. — Если он испугался, как некоторые говорят, то почему он согласился даже на то, чего мы не требовали? Почему он повысил зарплату на двадцать, а не на десять процентов?
— Нужно радоваться и не спрашивать, отчего так, а не иначе, — ответил ему отец. — Мне что-то не припоминается такой забастовки, чтобы она длилась меньше одного дня. Или такой, чтобы мы получили то, чего требовали, и даже более того.
— Слава Богу, — сказала Гвинет Рис, — что дети больше не будут голодать. Я не думаю, чтобы граф Крэйл поступил так от страха. Просто он справедливый и милосердный человек. У него у самого есть маленькая дочь. — Гвинет решительно кивнула в подтверждение своих слов. — Ну-ка, Шерон, освобождай скорее свою тарелку. Что-то ты сегодня ничего не ешь. Или устала? Или тебя что-то тревожит, дочка?
Шерон заставила себя продолжить ужин. Да, она очень устала, и физически, и морально. Она не знала, радоваться ей или горевать. Он докажет, что ему можно верить, сказал он ей этой ночью, — или то было уже утром? Это был его подарок ей. Подарок скорый и гораздо больший, чем она ожидала.
Он поступил так, потому что думал о них. Потому что ему небезразличны люди Кембрана, ему небезразлична она. Он сделал подарок ей. Драгоценный, очень драгоценный подарок.
Она не видела его весь день. Она говорила себе, что не хочет видеть его, убеждала себя, что не желает, чтобы он искал встречи с ней. Но теперь понимала, что просто обманывала себя, что на самом деле весь день ждала встречи с ним. Ей хотелось просто увидеть его. Уже не графа Крэйла, а Александра. Любимого Александра. Ее тело, еще не остывшее от любовных ласк этой ночи, тосковало о нем.
— Ставлю три пенни, Шерон, — хохотнул Эмрис, — что ты сейчас думаешь об Оуэне. До свадьбы уже меньше двух недель. Мечтаешь о ночке после свадьбы, а?
— Эмрис! — раздался сердитый голос Хьюэлла. — В моем доме, да еще при матери и Шерон, не смей говорить пошлости!
Да, это действительно одна из причин ее тревоги, подумала про себя Шерон, — причина, о которой ей не хотелось вспоминать. Но ей все-таки надо посмотреть правде в глаза, откладывать дальше невозможно. Ей придется порвать с Оуэном. У нее ныло под ложечкой, когда она пыталась представить свое будущее без него, когда думала о том, как обидит и, может быть, даже унизит его.
— Извини, бабушка. — Она отодвинула тарелку. — Я не хочу больше есть. Ты не обидишься?
Дедушка нахмурился.
— И это в то время, когда столько людей у нас голодает, — произнес он. — Ты оскорбляешь труд бабушки, Шерон.
— Мне очень жаль. — Шерон пододвинула тарелку обратно, проткнула вилкой картофелину и, положив ее в рот, начала старательно жевать.
Бабушка ободряюще похлопала ее по руке.
— Я скажу Оуэну, чтобы он сегодня долго не задерживал тебя, — сказала она. — Тебе надо хорошенько выспаться.
Шерон с трудом разжевала последнюю картофелину и, проглотив ее, облегченно вздохнула.
Оуэн пришел через полчаса, когда Шерон мыла посуду. Она с трудом смогла заставить себя поднять на него глаза. Оуэн вовсе не казался таким уж довольным, как она ожидала.
— Ну что, Оуэн, — спросил его Хьюэлл, — ты рад? Все кончилось гораздо лучше, чем мы ожидали.
— Да, Хьюэлл, — ответил Оуэн. — Забастовка закончилась чуть ли не раньше, чем началась, с нас не удержат за невыход на работу, зарплату подняли до прежнего уровня. Да, все выглядит очень неплохо.
Эмрис усмехнулся.
— Тебя, как я посмотрю, это не очень-то радует, — сказал он. — Ты, похоже, настроился повоевать.
— А вот на это не стоит настраиваться, — проворчала Гвинет, вытирая руки. — Люди и так с ног валятся от голода.
— Все бы так, миссис Рис, — проговорил Оуэн, — но мне что-то не внушает доверия этот граф. Думаю, он хитрит с нами. Ну да ладно. Шерон, ты готова?
Чему быть, того не миновать, подумала Шерон и, сняв фартук и аккуратно сложив его, взяла со стула шаль. Пока она закутывалась в нее, бабушка наказывала Оуэну пораньше привести Шерон домой.
— Не забирайтесь высоко в горы! — крикнул им вслед Эмрис. — А не то отцу Ллевелину придется палкой благословлять вас.
— А я отберу ее у него и сломаю об колено, чтобы он благословил уже двумя палками кого-нибудь другого, — ответил ему Оуэн через плечо, и они с Шерон вышли на улицу.
Он крепко взял ее за руку, и они последовали своим обычным вечерним маршрутом по улице к ближним склонам холмов. Воздух был прохладным и влажным, в нем чувствовалось приближение осени. Оуэн хмуро молчал.
— Тебя что-то тревожит? — спросила Шерон.
— Да нет. Так, одна мелочь.
— Что же это за мелочь? — допытывалась Шерон.
— Крэйл, — ответил Оуэн. — Он подглядывал за нашим собранием. Разве он не рассказал тебе об этом?
Шерон охватила дрожь.
— Откуда ты знаешь, что он там был? — спросила она. — С чего ты взял это?
— Он сам сказал мне. — Оуэн испытующе посмотрел ей в лицо. — Сегодня утром он вызывал меня в замок. Разве он не говорил тебе?
— Я не видела его сегодня. — Шерон почувствовала, как кровь отхлынула от лица. — Я хожу в замок не для того, чтобы разговаривать с ним, а чтобы учить Верити.
Оуэн ничего на это не ответил и, отвернувшись, задумчиво посмотрел на отдаленные холмы.
— И почему ты думаешь, что он станет разговаривать со мной об этом? — не отступала она. Неужели Оуэн знает, что она тоже была этой ночью в горах? Неужели?..
— Шерон, — глухо произнес Оуэн, — кто-то предупредил графа о собрании. Он сам признался мне в этом, но не захотел назвать имя осведомителя. Но доносчик — среди нас.
Шерон похолодела, когда поняла смысл его слов. И смысл его вопросов.
— Ты думаешь, это я донесла графу? — спросила она. Ее глаза округлились от ужаса и возмущения. — Оуэн, я не делала этого! Я не доносила ему! Да и зачем мне это делать?
— Но кто-то же донес, — сказал Оуэн. — Сегодня, когда мы говорили об этом с мужчинами, твое имя прозвучало не раз. Есть такие, которые даже убеждены, что это сделала ты.
Шерон, потрясенная и оскорбленная, остановилась и резко повернулась к Оуэну.
— Кто же это, Оуэн? — возмущенно воскликнула она. — Может быть, ты? Признайся, ты тоже считаешь, что это сделала я? Ты думаешь, что я хочу, чтобы тебя и твоих друзей уволили с работы?
Оуэн взял в ладони ее лицо, крепко удерживая подбородок большими пальцами, чтобы она не смогла отвернуться. Он долго смотрел ей в глаза, прежде чем ответил:
— Нет. Я не верю, что ты могла пожелать мне такого. Да и другим людям нашей долины.
Странно, но его доверие не принесло ей облегчения. Она чувствовала, что готова вот-вот расплакаться, и кусала сдерживая рвавшиеся из груди рыдания. Она обманула Оуэна, обманула в другом, гораздо более важном. Но так уж повернулось, что сейчас неподходящее время, чтобы признаться ему в своем грехе и порвать с ним. Если она сейчас сделает это, ее наверняка сочтут виноватой и в том, к чему она совсем непричастна. Да, она виновата, но в другом. Она помолвлена с Оуэном и изменила ему. Но она не предавала его. Она не предавала людей Кембрана.
— Спасибо тебе, — сказала она Оуэну.
— Но теперь тебе точно нельзя бывать в замке, — сказал он. — Теперь-то уж наверняка, Шерон. Я верю тебе, но другие мужчины вряд ли поверят. Тебя и так уже подозревают в доносительстве. А некоторые находят этому кучу всяких причин. Одни говорят, что граф — красавчик, что у него денег куры не клюют, другие — что вы с ним одного поля ягода, не то что я.
Шерон чувствовала себя оплеванной.
— В общем, тебе надо уйти оттуда, чтобы снять с себя всякие подозрения, — закончил Оуэн.
— Только для этого? — спросила Шерон. — Даже когда ты веришь мне? Но, Оуэн, разве тем самым я не признаю свою вину? Разве это не будет выглядеть так, что ты уличил меня в доносительстве, приструнил и заставил отказаться от работы?
— Ну и хорошо, если так, — ответил Оуэн. — Если мужчины сочтут, что я задал тебе хорошую трепку и ты послушалась, они успокоятся и разговоры утихнут. Я считаю, что лучше всего повернуть дело именно так — ну, разве что бить тебя я не стану, потому что верю тебе. Но ты будешь в безопасности, если все сочтут, что я сам разобрался с тобой.
Шерон закрыла глаза. Но его сильные руки, державшие ее за подбородок, не позволили ей спрятать лицо.
— Никогда, — ответила она. — Нет и еще раз нет. Я никогда не соглашусь на это, Оуэн. Я не понимаю, как у тебя язык поворачивается предлагать мне такое?
— Гордость не позволяет тебе послушаться меня, так, что ли? — горько произнес Оуэн. — Тебе стыдно, что кто-то будет говорить, будто я проучил тебя, да? Но ведь все скоро об этом забудут. И уж поверь, никто из-за этого не станет относиться к тебе хуже.
— Я не хочу, — сказала Шерон, — не хочу отмываться от того, чего я не делала. И не брошу свою работу. Я не хочу отказываться от нее. Она дорога мне. Я люблю Верити.
И все-таки она чувствовала себя виноватой. Но она не могла ему признаться сейчас. Это добавило бы масла в огонь обвинений. Ах, он должен ей поверить, он должен поверить в то, что она не совершала того, в чем ее обвиняют!
— Довольно морочить мне голову, Шерон. — Голос Оуэна стал жестким. Он наконец отпустил ее подбородок. — Пора бы тебе понять, что я думаю только о твоем благе. Знаешь, мне начинает надоедать твое упрямство. Меньше чем через две недели ты все равно оставишь работу, если, конечно, ты не передумала выходить за меня замуж. Так какая разница — неделей раньше или неделей позже? Твое упрямство только даст пищу злым языкам, и ты наживешь себе врагов.
— Я не могу сейчас бросить работу! — отчеканила Шерон. — Я оставлю ее только тогда, когда сочту нужным или когда граф откажется от моих услуг. Я не стану делать это только из-за того, что кто-то считает меня доносчицей.
— А может, ты не хочешь этого делать, потому что об этом прошу тебя я, кариад? — Оуэн смотрел на нее, не отрывая глаз.
Шерон осеклась и опустила глаза.
— Не надо, Оуэн. Не проси меня об этом, — сказала она тихо. — Ведь если бы я попросила тебя бросить работу или перестать подбивать рабочих на забастовки, потому что это слишком опасно, ты ведь не послушался бы меня, правда?
— Конечно, нет, — сказал Оуэн. — Я же мужчина.
— А я женщина, — сказала Шерон. — А не получеловек, для которого ничего не значит работа, который ни во что не ставит собственную гордость, Оуэн. Я женщина.
Оуэн неожиданно улыбнулся. Он положил руки ей на плечи и притянул к себе.
— Я заметил это, — сказал он. — Но, черт возьми, ты из тех женщин, Шерон, которым нужна тяжелая мужская рука.
Он крепко поцеловал ее. На мгновение ее охватила паника. Она виновата перед ним. Но она не может открыться ему сейчас. Не может, да простит ее Бог.
— Ладно, мы обсудим это ночью после свадьбы, — сказал он, с ухмылкой отрываясь от ее губ. — Ты сама выберешь себе наказание. Я могу положить тебя к себе на колени и хорошенько отшлепать или проучить тебя в постели. Если выберешь постель, тебе тоже несдобровать, уж это я тебе обещаю! Но почему ты плачешь, кариад?
Шерон, не отвечая, помотала головой и уткнулась лицом ему в плечо. Оуэн! Как близка она была к тому, чтобы полюбить его, как близка! Она и сама не понимала, что помешало ей полюбить его. Он был само воплощение того, чего она только могла пожелать от жизни. Любая другая незамужняя женщина в Кембране, да и любая женщина из соседней долины была бы рада оказаться под пятой у такого мужчины. Шерон хотела полюбить его. Даже сейчас она хотела этого.
Ах, если бы вчера ночью там, в горах, с ней был Оуэн, если бы он любил ее так, как любил ее тот, другой, если бы он дал ей то счастье, которое она испытала! Ах, если бы… Тогда у нее была бы скорая свадьба и целая жизнь, наполненная счастливым замужеством и материнством. Если б она любила его, она даже согласилась бы починиться его воле, охотно приняла бы от него любое наказание, была бы покладистой и покорной. Или по крайней мере могла притвориться покорной. Если б она полюбила его…
— Оуэн, — сказала она, — ты очень, очень дорог мне. Пожалуйста, верь мне.
— Ты сможешь доказать это в первую же ночь после свадьбы, — ответил он, целуя ее в висок, а потом, когда она повернула к нему лицо, и в губы. — Ты будешь доказывать мне это всю ночь напролет, а утром я тебе скажу, поверил я тебе или нет. Но если я не поверю, тебе придется начать все сначала. Может, понадобится целая неделя, прежде чем я поверю тебе.
Шерон высвободилась из его объятий. С таким Оуэном, нежным и веселым, ей сейчас было еще неуютнее, чем с Оуэном угрюмым и властным.
— Проводишь меня домой? — попросила она. — Бабушка велела вернуться пораньше.
Оуэн запрокинул голову и весело расхохотался.
— Конечно, бабушку нужно слушаться, — наконец выговорил он. — Ты прямо как маленькая девочка, Шерон. Надо будет расспросить миссис Рис, как ей удается добиться от тебя такого послушания. Ну что ж, кариад, домой так домой. Не много мне осталось сбивать ноги, провожая тебя в дом твоего деда. Скоро мне не придется делать для этого лишний крюк, потому что у нас будет общий дом.
Он вновь крепко взял ее за руку, переплетая свои пальцы с ее.
Алекс остановился у дверей гостиной и привычно взялся за ручку двери. Иногда он открывал дверь и несколько минут уделял тому, чтобы оценить успехи Верити в музыке, — так, во всяком случае, он объяснял себе эти визиты, и иногда это было правдой. Верити радовалась его появлению и спешила продемонстрировать ему гаммы и простенькие мелодии, которыми овладела за эти несколько недель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43