– Но каждый, без сомнения, так же порадовался, как и мы, – сказал Кеннет. – Правда, только не Мойра. Она считает, Нат, что тебе пора позаботиться о самом себе, а не только о своих родственницах. И мне пришлось ей напомнить, что ты не ищешь себе жену. А она заявила, что тебе должно быть стыдно, в твоем-то возрасте. – Он усмехнулся.
– Интересно, – наконец подал голос Натаниель, любуясь деревьями и тоскуя по родным краям, – все ли в городе страдают этой математической болезнью? Все ли пытаются сложить два и два, но неизменно получают пять?
Его друзья прыснули от хохота.
– Защищаешь репутацию женщины, Нат? – спросил Иден. – Старина, мы единодушно считаем, что у тебя безупречный вкус. – Он покашлял. – Но посмею себе напомнить, что именно я выбрал для тебя эту леди.
– Не бойся, Иден, – сказал Нат, – ты получишь за это награду на небесах.
– У меня есть мысль, как мы можем помочь Софи, – сказал Иден, круто меняя тему, как это было ему свойственно. – Правда, это не столько моя идея, сколько идея твоей кузины, Нат. Она загнала меня вчера в угол и лишила ужина. Но у нее появилась чертовски удачная мысль.
– У меня мысль получше, – угрюмо отозвался Натаниель. – Я намерен затеять ссору с этим негодяем и принудить его вызвать меня на дуэль. Как мы это сделали для Рекса, когда дело касалось Копли. Я намерен убить его, и это будет единственное убийство в моей жизни, которое доставит мне удовольствие.
– Даже и не думай об этом, Нат, – горячо возразил Рекс. – Помню, я тоже весь кипел от ярости и нисколько не жалею, что застрелил Копли, вместо того чтобы пустить пулю в воздух. Ведь я собирался это сделать, если бы он не выстрелил раньше сигнала. Но он до сих пор снится мне и, наверное, всегда будет сниться. И до сих пор это убийство еще гнетет мою душу, хотя я знаю, что воздал ему должное. Пинтер виновен в шантаже, что отвратительно само по себе. Но это не такое страшное преступление, как преступление Копли. Кроме того, я сделал это ради моей жены. А Софи нам всего лишь друг.
Натаниель упрямо сжал губы.
– И все равно я убью его. – Он повернулся к Идену: – А что там придумала Лавиния? Не стоило мне вовлекать ее в это дело. Правда, ты знаешь, она помогла мне найти ожерелье и кольцо Софи. Лавинии очень трудно в чем-либо отказать, и именно Софи заставила меня понять, что не стоит ей отказывать только потому, что она женщина.
– Лавиния считает, что нам, в свою очередь, нужно шантажировать Пинтера, – сказал Иден.
Кеннет и Рекс засмеялись.
– Как? Угрозой, что Нат четвертует его, если он не оставит в покое Софи? – поинтересовался Кеннет. – Хотя это может сработать. Вы когда-нибудь видели офицера, который командует солдатами, прячась у них за спиной? Этот негодяй определенно жалкий трус. А тут и самый смелый человек дрогнет, стоит ему представить себе Ната, охваченного гневом.
– Но черт, что же такого могла сделать Софи? – задался Рекс вопросом. – Невозможно представить, чтобы Софи совершила какое-то преступление, из-за чего стала жертвой шантажиста.
Натаниель все время думал об этом. Ответ смотрел им в лицо, но казался таким же невероятным, как их первое предположение.
– Может, это сделала не она, – неуверенно предположил он, – а Уолтер?
– Уолтер? – недоверчиво переспросил Иден. – Да где ты видел более трезвого, исполнительного и до такой степени лишенного воображения офицера, чем Армитидж? Он не признал бы искушения, даже если бы столкнулся с ним нос к носу.
– Но разве это более невероятно представить, чем Софи, совершающую преступление? – спросил Нат.
– Не знаю, для меня все это настоящая тайна, – пожал плечами Иден и развернул лошадь в сторону выезда из парка. Все последовали за ним. – Но шантажировать Пинтера, чтобы он потел и дрожал от страха, кажется мне более справедливым наказанием, не то что угроза Ната расправиться с ним. Признаюсь, мисс Бергланд заставила меня покраснеть до самых ушей, когда высказала убеждение, что Пинтер получал сексуальное удовлетворение от наблюдения за наказанием кнутом.
– Черт, о чем она только думает! – Натаниель был шокирован. – Она так и сказала, Иден? Вслух?
– Но она права, – сказал Иден. – Мы же с вами знали об этом. Помню, Кен не раз заговаривал о его подленькой страстишке. Вопрос в том, сможем ли мы собрать достаточно доказательств этой мерзости, чтобы он испугался, когда мы заявим, что намерены предать их огласке?
– А какие еще нужны доказательства? – спросил Нат. – Я из одного этого могу состряпать довольно колоритную историю. Стоит ее немного приукрасить и добавить несколько выразительных намеков, как она станет отлично уравновешиваться с тем, что сделали Софи или Уолтер.
– Но найдутся еще кое-какие факты, – с явной неохотой заговорил Кеннет, который до этого хранил молчание, и все обернулись в его сторону. – Однажды мне пожаловался один рекрут, сказал, что Пинтер преследует его, то есть предлагает ему вступить с ним в сексуальные отношения.
Все замолчали, пораженные этой новостью.
– Я поговорил с Пинтером, – продолжал Кеннет, – и сказал, что рекрут, видно, не так его понял и парня стоило бы выпороть за такое возмутительное недопонимание офицера, но будет лучше на первый раз простить его и дать ему шанс искупить свою вину. Мне это казалось единственным способом спасти беднягу от наказания за обычно надуманный проступок.
– И ты не написал об этом рапорт? – спросил Рекс.
– На Пинтера? Нет. И в школе, и в армии мне попадались такие ребята. Несмотря на существующий закон, я никогда не испытывал к ним ненависти и не считал, что их нужно выгнать или преследовать, если только они не лезут ко мне самому или к моим подчиненным. Я всегда думал, что они так созданы, и тут уж ничего не поделаешь. А то, что Пинтер был к тому же мерзким негодяем, не казалось мне достаточным основанием, чтобы написать на него рапорт.
– Тогда он попался, – с мрачным удовлетворением сказал Натаниель. – Ему от нас не отвертеться – это серьезное преступление.
– Думаю, ты прав, – согласился Иден.
– И мы сможем спасти Софи, понравится это ей или нет, – Рекс. – ей и не обязательно знать, что это дело наших рук, верно? Пусть себе думает, что у негодяя наконец проснулась совесть. Интересно, заговорит ли она снова с нами когда-нибудь?
– Можешь быть уверен, он запугал ее, приказав ей держаться от нас подальше, – сказал Иден. – Особенно в свете того, о чем ты сейчас рассказал, Кен. Он знает, что тебе о нем известно, во всяком случае, у него есть причины это подозревать, а мы дружим между собой и чертовски любим Софи. А когда мы объясним ему его положение и он оставит ее в покое, думаю, она поймет, что снова может с нами видеться. Милая, добрая старушка Софи! Придется нам немного подождать, чтобы она не сразу догадалась о нашем «вмешательстве в ее жизнь». Но еще до окончания сезона мы сможем снова приглашать ее в гости.
– Нам нужно как следует продумать, как вразумить Пинтера, – предложил Кеннет. – Может, договоримся на послезавтрашнее утро? Сегодня я набросаю заявление, и мы его подпишем. Я сделаю несколько копий, чтобы у каждого был свой экземпляр. Нужно, чтобы до него дошло, что ему придется избавиться от нас четверых, если он думает продолжать мучить людей, как Софи.
– Я найду другие способы как следует убедить его в этом, – сказал Натаниель. – Я не доставлю себе удовольствия убить негодяя, но испорчу ему физиономию, это уж наверняка!
– Может, лучше предоставить это мне, Нат? – со смешком сказал Иден. – Леди Галлис может не понравиться твое разбитое лицо.
– А лучше всего бросить жребий, – сказал Кеннет. – Нечего вам двоим присваивать себе удовольствие рассчитаться с ним.
– Если вы все намерены к нему идти, – сказал Натаниель, – тогда вам придется стоять и ждать своей очереди. Это будет ему наказанием за Софи, и я намерен сделать это сам. Как сделал это Рекс ради Кэтрин.
Он пришпорил лошадь и послал ее галопом, оставив друзей изумленно смотреть ему вслед.
Глава 18
Несмотря на почти бессонную ночь, Софи чувствовала себя бодрой и энергичной и провела утро в бурной деятельности.
Она не стала ложиться после ухода Натаниеля, а оделась потеплее, принимая во внимание утренний холодок, и отправилась с Лесси гулять в парке, где провела довольно много времени в быстрой ходьбе. Она даже поиграла с собакой: бросала ей палку, которую та ловила, потом отнимала ее и убегала, а собака гналась за ней, возбужденно лая. Потом она стала дразнить собаку, поднимала палку как можно выше и заманчиво размахивала ею над своей головой, а собака подпрыгивала и весело лаяла. И опять далеко зашвырнула палку, и игра началась заново.
Вернувшись домой, Софи с аппетитом позавтракала и разговорилась с Сэмюелом, который пожаловался ей на растушую боль под ногтем на ноге. Миссис Армитидж и не догадывается, какие муки день за днем он скрывает за внешним спокойствием, сообщил он. София предложила ему несколько способов лечения, а затем, критически взглянув на его башмаки, посоветовала попробовать носить не такие узкие в мыске. Протопав с армией чуть ли не полконтинента, она достаточно нагляделась на разные мозоли и нарывы и врастающие ногти… О да, спасибо, она не против еще одной чашки кофе.
Написав несколько писем за своим секретером, она опять вышла на улицу. Сначала она посетила адвоката, с которым ей уже приходилось иметь дело. Она передала ему право вести дело о продаже своего дома, обсудила с ним еще один вопрос и покинула его, совершенно уверенная, что он выполнит все ее указания. Она же не станет ни волноваться, ни даже думать о том, что сделала.
Впрочем, думать об этом она все равно будет. Да и как не думать? Она давно уже свыклась с мыслью, что остаток своей жизни проведет на Слоан-террас, что ее вполне устраивало, как и ее жизнь, пусть и с ограниченными средствами, но приятная и достойная. Ей всего двадцать восемь лет, но она уже может жить так же комфортно и спокойно, как женщина средних лет.
Сейчас ей казалось невероятным, что она думала удовлетвориться спокойной жизнью. Она еще так молода! И она найдет чем заняться, а главное, она вольна это выбирать. Да, вольна. И кроме того, она красива. В это утро она чувствовала себя красивой, больше того, она знала это. Так сказал ей Натаниель, и то же самое она прочитала в его взгляде.
После визита к адвокату она не сразу вернулась домой, а отправилась бродить по магазинам. В кошельке у нее денег было мало, и в ближайшее время рассчитывать на прибавление не приходилось. Поэтому, полюбовавшись на разложенные в витринах ювелирных лавок браслеты, ожерелья и серьги, она проходила мимо. Она восхищалась разнообразными капорами, веерами, ридикюлями и зонтиками, но удовлетворялась только их созерцанием. Но не смогла устоять перед выставленным в окне швеи платьем, сшитым для заказчицы, которая передумала его брать, и поэтому оно теперь продавалось, догадалась Софи. Казалось, оно было меньше ее размера. Фасон был очень простым, а сшито оно было из легкого ситца светло-голубого цвета.
Она вошла в лавку. Примерив платье, она нашла, что оно действительно меньше ее обычной одежды – за время странствий с армией она привыкла носить платья свободного покроя, что было удобнее. Это же платье эффектно ложилось в складки над ее грудью и вокруг бедер, подчеркивая женственность ее хорошо сложенной фигуры, хотя и не слишком пышной. В нем София выглядела юной и прелестной, как сказала ей помощница портнихи.
София с волнением расплатилась за платье, понимая, что сделала покупку не по средствам. Но покидая лавку со свертком под мышкой, она не испытывала ни страха, ни чувства вины, а лишь настоящий восторг. Теперь у нее было хоть одно симпатичное платье. У нее едва не испортилось настроение, когда она вспомнила, что Натаниель не увидит ее в обновке, но затем она улыбнулась и пошла еще медленнее, подставляя лицо ярким лучам солнца.
Она ни от кого не зависит и сама знает себе цену, уверенно размышляла София по дороге. Она поедет в Глостершир, где родилась и выросла, где до сих пор еще живет ее брат со своей семьей, и там начнет совершенно новую жизнь. Со временем, может, она даже выйдет замуж. Непременно найдется мужчина, которому она понравится – ведь она красивая женщина. А может, еще успеет родить ребенка. Она столько лет приучала себя даже не мечтать об этом.
Вернувшись домой, она передала сверток Памеле и велела выгладить платье, захватила одну из коробок с вещами Уолтера, которую накануне нашла на чердаке, в гостиную и просидела там довольно долго, старательно чистя пистолет. Изредка ей приходилось делать это и раньше. Уолтер, как и большинство солдат, предпочитал сам чистить свое оружие, и она всегда с брезгливостью дотрагивалась до пистолетов, вспоминая, что они сделаны для убийства людей. Но время от времени она помогала ему и отлично помнила, как это делается.
Занятая чисткой оружия, она сочиняла в уме письма, которые ей предстояло написать. Письмо Томасу, в котором она сообщит, что продает свой дом и через несколько недель вернется в Глостершир. Письмо Борису Пинтеру, в котором назначит ему встречу у него дома на завтрашнее утро, если он будет любезен ее принять. Она постарается написать это письмо таким образом, чтобы оно было вежливым и вместе с тем не слишком смелым. И письмо Натаниелю. Но она никак не могла сочинить в уме даже его начало.
И нисколько не легче оказалось написать это письмо, уже сидя за секретером, закончив письма двум первым адресатам. Весь пол вокруг был усеян скомканными листами бумаги, а она все сидела и рассеянно водила пером по губам. Наконец у нее получилось короткое и решительное письмо, на котором она решила остановиться.
«Дорогой Натаниель , – писала она , – я должна еще раз поблагодарить тебя за ту доброту , которую ты ко мне проявил».
«Доброта» казалась не тем словом, особенно в отношении вчерашней ночи, но она никак не могла придумать более подходящее.
«Ты сказал , что хочешь прийти сегодня ночью. Прошу тебя , не приходи. Умоляю , больше никогда не приходи ко мне. Я не желаю тебе зла и всегда буду с любовью вспоминать о тебе. Но пожалуйста , не приходи. Твой друг София».
Короткое письмо, думала Софи, перечитывая его, испытывая желание скомкать его и тоже швырнуть на пол, короткое и вместе с тем с постоянными повторами. Но пусть так и останется. Ей действительно больше нечего сказать, а то, что она все время повторяется, только сильнее убедит его, что она действительно не хочет, чтобы он пришел.
Она действительно этого не хотела. Она понимала, что сегодня утром проснулась с ощущением какой-то непонятной эйфории, что сегодня ею владеет порыв отказаться от всей своей прежней жизни. Понимала так же, что будет тяжело страдать, когда придет в себя. Но вместе с тем осознавала, что за прошедшие сутки навсегда изменилась к лучшему. Она обрела уверенность в себе как личность и как женщина – и конечно, в последнем ей очень помог Натаниель.
Она бесконечно, невыразимо его любила. И воспоминания о прошедшей ночи – не только о страсти и о нежности, но и о настоящей радости – наверняка навеки останутся в ее душе. Но она поняла, что ни в ком не нуждается, в том числе и в нем, что сможет и без него прожить жизнь. Она научится жить снова, снова будет радоваться жизни – без Натаниеля. И конечно, незачем оставаться в городе до конца сезона, чтобы просто продлить их отношения, которые неизбежно оборвутся с окончанием сезона – ведь она сама это предложила! – ничего хорошего это ей не даст, только боль и лишние переживания.
Она запечатала письма, вызвала Сэмюела и, пока не передумала, велела ему срочно разнести их по адресам. Затем попросила принести ей чай. И она уселась в своем любимом кресле напротив камина, с довольной Лесси у ног, чай ее остывал, а она держала в руках предмет, который нашла в коробке с пистолетом Уолтера. Она сама решительно спрятала эту вещицу в коробку с вещами Уолтера, хотя она ему не принадлежала. Это была вещь, о которой она почти забыла, хотя сразу стала искать в коробке, как только ее открыла.
Она разгладила свернутый льняной носовой платок и обвела пальцем контур вышитого гладью инициала в одном уголке. Потом поднесла платок к лицу. От него исходил слабый запах лаванды, так как она выстирала его и хранила среди высушенных цветков лаванды после того, как Натаниель Гаскойн дал ей этот платок, чтобы она вытерла лицо, в тот самый день, когда он вытащил ее из жидкой слякоти.
Про себя она все время притворялась, что собирается вернуть ему платок, но только каждый раз забывает. На самом же деле она ужасно боялась, что он вспомнит о платке и попросит его вернуть. Время от времени она перекладывала платок в свой саквояж, чтобы могла прижать его к лицу, как делала это сейчас. И все это время она убеждала себя, что только немного влюблена в него, как и в трех его друзей, как влюблены в них все женщины их полка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33