Я.
В этот момент я отчётливо понял, какая непреодолимая преграда возникла у меня на пути. Над Обезьяном можно было смеяться, можно было ему в открытую грубить, но становиться поперёк дороги было строжайше противопоказано. Во имя своего же благополучия.
Я попытался возмутиться, но мои слабосильные потуги выглядели довольно жалко. После я пробовал оправдываться, что-то доказывать, приводил множество аргументов в пользу своей правоты: ну как же тогда меня могли считать круглым отличником, если, предположим, не были сданы эти чёртовы зачёты?! как с курса на курс переводили, к экзаменам, курсовым допускали?!
А Обезьян свысока смотрел на меня и вещал: так что же, может, вирус в «гриновой» памяти бандитствует, на свалку, может, его? Особый вирус – на Анджея Лазеровица натасканный…
Поразмыслив, я сообразил, что взломать «Грин» мог только Газонокосилыцик. Во-первых, спец экстракласса, во-вторых, Обезьянов друг сердешный. Да и не было в Коллеже хакеров сколь-нибудь серьёзных, над несерьёзными же, как гора, возвышался «друг-и-спец». А «друг-и-спец» – это безнадёжно: не оставит Газонокосильщик следов, которые бы наши «несерьёзные» отыскать сумели.
Начал я Обезьяна молить и упрашивать – ублажать по части словесной. И такой гаденький и гнусный я был в тот момент, что замдекана, наверное, по родству духовному, сжалился – дал «добро» зачёты пересдать. А вот о дипломе, сказал он, забыть нужно. Дескать, не имеют права студенты, имеющие задолженность, дипломы писать. Так что придётся экзамены на общих основаниях сдавать…
Сказал это Обезьян, выпустил в пространство струю ядовитого дыма и в таблицу уставился, голограф-проектором над столом материализованную. Тем самым однозначно давая мне понять: всё, аудиенция закончена.
Вышел я, теребя в руках бланк, встал напротив дверей деканата и задумался о несправедливости, пропитавшей плоть и кровь этого мира. Мира человеков. И в очередной раз иные, отличные от человечьей, формы жизни ближе как-то показались. Или, может, и они такие же мерзкие, жадные и подлые – как сородичи мои во биологии, – только в своей координатной сетке?..
Нет, чище, чище и выше они в своих помыслах и действиях.
Никогда я в этом не сомневался.
Преподавателей, которым я должен был пересдать зачёты, найти, конечно же, не удалось – таков подлый закон жизни, сельва-маць! Вычитали они свои курсы и в отпуска – на благословенные холодные миры – отправились.
Зашёл я опять в деканат и у секретарши спрашиваю, куда пан Кржемольский и пан Васенецкий на отдых направились. Секретарша, само собой, на меня как на пузоголового смотрит: «Пан студент, вы что, думаете, преподаватели обязаны отчитываться о том, как они своё личное время проводят?.. Или в мои обязанности, по-вашему, входит за каждым из них бегать и выпытывать астрографические координаты мест, где они собрались провести свой законный отпуск?! Может, замдекана знает… Последний семестр, а как первокурсник себя ведёте прямо!».
Вползаю я по новой в кабинет Обезьяна и плакательно требую, чтобы мне предоставили информацию, наивно позабыв о том, что в наше беспокойное время вряд ли существует что-либо ценнее её. Получаю хамский отказ и наблюдаю лавинообразный процесс обратного действия – замдекан меняет гнев на милость. Обезьян начинает взрыкивать своим громыхающим голосом, что, дескать, нет, нельзя никому, и отличникам, в том числе, поблажки делать – на голову сядут. В общем, от меня потребовали выйти вон.
Я не посмел ослушаться. Заедаться не имело смысла: Обезьян тупо, из-под бровей, воззрится, ничему из сказанного тобой не придавая значения, и будет пытаться студента-урода взглядом в камень превратить. Однако, выходя, случайно скользнул взглядом по стене, а там, на одном из развёрнутых и прицепленных к ней плоских экранов – график отпусков. И, конечно же, первыми в нём, в графе, озаглавленной «Декабрь» – самое что ни на есть каникулярно-отпускное время, – обозначены преподаватель этики сексуальных отношений негуманоидных социумов Марек А. Кржемольский и руководитель семинара органической наноэлектроники Воислав Васенецкий…
Понял я, что был, пся крев, дважды обманут; причём второй раз – подло и ехидно. Ведь знал, знал Обезьян, рыло деревянное, что в отпуске преподаватели, а ведомость чуть ли не с благоговением протягивал. Не мог не знать – должность обязывала. Не случайно именно этих преподов подобрали: чтобы я не дотянулся! Это было не только устранение конкуренции для внука, но и месть – самая обыкновенная, самая примитивная. Неизвестно за что. Больно умный, видно.
Фактически, по уничтожении зачётов, я перестал числиться студентом Коллежа.
Процесс пошёл, слепая и бездушная машина двинулась, и теперь уже ничего нельзя было изменить: без зачётов не допускают к экзаменам, без отметки о положительных результатах экзаменов исключают из Коллежа. Неоткуда было появиться зачётам – вероятнее всего, что в этот самый миг космолёты уносили прочь от планеты Косцюшко пана Марека и пана Воислава. На глазах рушилась моя мечта стать дипломированным ксенологом, осыпалась, как сокрушённый джунглями каменный дворец.
И тут меня прорвало. Я спросил у Обезьяна, знает ли он, как его за глаза называют студенты. На лице замдекана отразилась палитра противоречивых чувств, основным из которых, как ни странно, было любопытство. Репрессии начнутся потом, а пока…
«Вас называют Обезьян, жестоко оскорбляя этим благородный отряд приматов. Вы в полной мере достойны носить мерзкое имя Человек! И я, как несостоявшийся по вашей вине ксенолог…»
«Ввво-о-о-он!!!» – тысячеваттно взорвался Обезьян. Он готов был меня убить.
«Представлениям о так называемой профессиональной этике, я вижу, попросту нет соответствующего места в вашем скудном мозгу. Я очень давно желал это сказать вам, и вот – сподобился…»
Замдекана снова дико и оглушительно взвыл. В каморку вбежала секретарша и с неожиданной ненавистью стала поносить студенчество, которое терпит в своих рядах таких недоумков, как я. В конце своей злобной тирады она добавила, что вызвала «лесорубов», которые, как она надеялась, утихомирят меня.
«Лесорубами» в шутку звали добровольное коллежское ополчение, которое было наделено воспитательно-полицейскими и прочими разнообразнейшими функциями. В него, как правило, шли недалёкие парни с окраин. Неудивительно, что костяк «лесорубов» составляли выходцы с Плоскогорья Октавиана, достаточно населённого, но словно бы задержавшегося в развитии лет на сто. Отношение к коллежским «стражам порядка» было соответствующим: не как к злобным полицаям, а как к ребятишкам чуточку пузоголовым.
Призванные «лесорубы» не заставили себя долго ждать. Лишь только секретарша закрыла рот, в кабинет вбежал запыхавшийся Кирст Скала, облачённый в оранжевые шорты и пилотку, командир одной из веток, обычно состоящих из троих человек, и наставил мне в живот новую модель «дырокола», работающую в режиме «одушевлённая органика». Прибывший ему вдогонку остаток ветки, исполненный рвения спасти Обезьяна, насел на Скалу со спины и втолкнул командира в глубь кабинета.
Никелированный, вздутый на конце ствол болезненно ударил меня в солнечное сплетение. Обезьян одобрительно прорычал и по-военному чётко приказал: «Вышвырнуть прочь из стен нашего высокого заведения этого невоспитанного ублюдка!»,
Я засомневался в своей видовой принадлежности к этим самым «ублюдкам» и хотел было указать на их типичного представителя во всеувидение… но получил неожиданный сильный удар в ухо и покачнулся. Остановила моё падение стена, о которую я болезненно стукнулся корпусом. Беспорядочно взмахнув руками, случайно сорвал тот самый плоский лист со списком отпускников, послуживший детонатором взрыву моей ярости. Экран повис на сетевом шнуре и закачался, со скрипом Царапая стенку…
После этого «лесорубы» стали меня беззастенчиво избивать. Взвизгнула и выбежала секретарша, поднялся из своего кресла замдекана, а Кирст Скала и пара его подчинённых вовсю работали кулаками. Я тихо, без крика, сносил эти удары, лишь инстинктивно прикрывал ладонями глаза и низ живота.
«Я сказал, вышвырните его вон», – обыденно, не повышая голоса, почти беззлобно, сказал Обезьян. Подхватив под руки, меня протащили по длинному тёмному коридору к выходу. Турникет, резко захлопнувшись из-за того, что не все выходящие прошли идентификацию, болезненно ударил меня по пояснице, впившись крючьями в тонкую ткань брюк. Брюки, подвергаемые воздействию двух разнонаправленных сил, беззвучно, но безобразно лопнули.
Из разорванного кармана посыпалась разная мелочь, начиная с бланка и расчески, и заканчивая настоящей драгоценностью. Я выменял её на раритетную вещицу – шахматную фигуру из слоновой кости – и стал обладателем одной из первых, ещё земных, кредитных карточек, за которую нумизматы могли отвалить целое состояние.
Вместе с бесценной коллекционной кредиткой на землю упала и кредитка современная, неколлекционная. Один из «лесорубов» наступил на вещи, выпавшие из кармана, и перенёс свой вес на ногу, под толстой подошвой ботинка которой находились кредитки и всё остальное. Он специально сгрёб всё в компактную кучку – чтобы удобнее было давить, и с наслаждением услышал треск хрупкого пластика.
«Лесоруба» этого звали Тэддор Новохацкий, и по его лицу было видно, что нет, не-ет, не позабыл он тот смешной конфуз, произошедший из-за моей издевательской подсказки на третьем курсе: профессор спросил, что такое, по его мнению, философская теория, и Тэдд вполне серьёзно, как нечто заученное до тошноты, произнёс: «Философская теория есть испражнения человеческого разума». Сейчас Тэддор отыгрывался – даже не задумываясь, какую уникальную вещь давит своим ботинком.
Ещё пару раз приложившись к моему лицу своими огромными кулаками, они свалили меня под символом и талисманом нашего Коллежа – неуклюжим и большим, допотопным лазерным орудием, снятым с корабля, доставившего на поверхность планеты Косцюшко первых колонистов.
Орудие, несмотря на антикоррозийное покрытие, кое-где успело потемнеть и даже проржаветь.
Тропа, что вела к кампусу, была узкой, с обеих сторон её сжимали зелёные заборы леса. Того леса, который постоянно наступал на человека, и, я подозреваю, когда-нибудь победит его окончательно. Лес был рациональной стихией, человек был иррациональным существом. Лес давил массой, изводил силы своим фактическим бессмертием, прибирал к рукам стратегическую инициативу. Когда-нибудь лес победит, и вездесущие джунгли поглотят цивилизацию.
Дверь моей комнаты была приоткрыта, и за ней слышался звук перекладываемых вещей, шарканье ног, металлическое позвякивание. Неужели обыск?!
Примитивный, попахивающий настолько дремучими глубинами как в историческом, так и в моральном плане, что хотелось то ли смеяться, то ли бежать сломя голову прочь – в чащу леса. Будто от одного прикосновения к этому мерзкому атавизму заболеешь каким-нибудь неизлечимым и уродливым кожным заболеванием, постепенно превращающим тебя в монстра, на которого не только другим, а и тебе самому будет гадко смотреть.
В этот момент дверь открылась и в проёме показалась… прелестная белокурая девчушка. Я видел её на предзащите, среди первокурсников. Она ещё запомнилась мне тем, что задала какой-то умный вопросец. Сам вопросец не запомнился.
– Добрый день, пан Анджей! Я так рада, что вы съезжаете!.. Ой, что это я говорю! Извините. Я хотела сказать, что мы с подружкой до этого вместе ютились… И вот связались со мной и говорят: хватай вещички – и сюда. Я пока вашего ничего не трогала. Я на пол пока всё… – Эмоции так и переполняли девчушку. Она не замечала ни моих порванных брюк, ни вспухающего на лице кровоподтёка, ни исцарапанных рук. Неудивительно: свою личную комнату в кампусе позволялось иметь лишь за особые заслуги. Видать, девчушка заслужила. А мои, значит, заслуги – к чертям болотным в Санторинский лес! Бы-ыстренько, сельва-маць!
Я вошёл в комнату, ничего не ответив, схватил девчушкин рюкзачок и, отодвинув её, швырнул его в коридор. Она оторопело смотрела на меня, вся сжавшись и нервно ломая пальцы. Хорошая была девчушка. И неудивительно, что она оторопела: Анджей Лазеровиц, гордость Коллежа, надежда ксенологии, и вдруг – ведёт себя, как отъявленный дебошир.
Я не стал оправдываться за свои действия – хватит оправданий, пся крев! Я понимал, что она не виновата – да и симпатична была мне эта девчушка. Но не в силах был без истерики ей объяснить, что это – дурацкое и жестокое заблуждение, которое обязательно прояснится; есть управа и на Обезьяна, и на его быдловатых клевретов.
В комнату впёрся администратор и потребовал у меня сдать ему ключики-идентификаторы, а сам, между делом, пододвинул к двери жёсткое полукресло, стоявшее в углу за диваном, встал на него и принялся перепрограммировать систему впускателя. Я потребовал объяснений. Он, не оборачиваясь, сквозь прицокивания языком, которые сопровождали напряжённую работу мысли – необходимую в его патологическом случае для перенастройки дверного аппарата, – объяснил:
– Бесплатные общежития у нас только для прилежных студентов. Прилежание – оно основа… основа… основа… – Он так и не сумел найти то самое ускользающее нечто, основой чему являлось прилежание.
Значит, и тут уже аукнулось. Молодец Обезьян: быстро работает.
Девчушка тихонечко подала голос:
– Извините, но пан Анджей – отличник, какое может быть плохое прилежание? – сообразила, умница, что не съезжаю я, а выселяемым являюсь. Заступница!
Сейчас выкину администратора вон из комнаты, за рюкзачком схожу, прощения попрошу и… логика моя в тот миг нетореными путями пошла, потому как за этим «и» выпрыгнуло злобное: «…разряд в лоб!».
Тяжёлый день: изгнан, избит, выселен – полная коллекция. Так что энергетический импульс в лоб – исключительно к месту. Как бы апофеоз.
– А могу я получить свою комнату обратно на общих основаниях? – спросил я администратора. – Оплатив.
– Нет, – ответил он, – из Коллежа пришло сообщение о вашем хулиганском поступке. А хулиганов мы не держим даже за деньги! – Последние слова он почему-то сказал с особенной злостью.
– Так за что же меня выселяют – за то, что я хулиган разэтакий, или за то, что двоечник закоренелый?
– И не надо ехидничать. Мы, если захотим, ещё сорок пять причин придумаем, – сказал администратор, спускаясь вниз.
Я вышел из бывшей своей комнаты, прошёл по коридору, свернул в прозрачную, чуть коричневатую – для затемнения – галерею и очутился в корпусе альтер-ботаников. Мне нужно было увидеть Анастасью. В первую очередь. Я не был уверен, что потяну публичный процесс. Вступится ли за меня коллежское студенчество, я не ведал. Зато точно знал, что сам Коллеж, в лице преподавателей, единодушно окажется по другую сторону баррикад, презрев внутренние разногласия. Корпоративное единство! Да и какой «третейский суд» признает виновным в бесчестности одно из ведущих учебных заведений планеты?..
Анастасья, наш студенческий лидер, балансирующий на грани между неформальностью и формальностью, могла помочь преодолеть препятствия, так сказать, без «завываний на весь лес». Как любят на Косцюшко выражаться человеки пожилые.
Анастасью, которую зубоскалы за её обширные формы насмешливо звали Маленькая, я отыскал в оранжерее. Она сидела на невысоком, длинном металлическом ящике, поверх которого был наброшен съехавший набок чехол. Сквозь стеклянный колпак она наблюдала за красно-коричневым плотоядным растительным хищником, подвергаемым жёсткому рентгеновскому облучению, источником которого служил укрепленный на свисающем с потолка штативе аппарат «Поток-100».
Растение, казалось, жадно тянулось вверх своими тоненькими не то листьями, не то щупальцами, принимая аппарат за какое-то странное солнце, неожиданно жестокое и злое, будто надеясь, что оно смилостивится. Вообще-то растением оно называлось условно: человечество повсюду таскает за собой примитивную классификацию органики, пытаясь любое из обнаруженных им биологических явлений, основой жизни которых является углерод, втиснуть в жёсткую схему «флора-фауна». Уж такие мы, человеки, косные существа: хоть к дьяволу в пасть, а со своим уставом.
Анастасья обернулась на звук моих шагов. Поднялась и направилась мне навстречу.
– Анджей, – сказала Маленькая (почему-то про себя я назвал её этим словечком), – я всё знаю. Мы будем бороться!
Меня неожиданно скрутил жестокий приступ смеха. Я хохотал. Сначала ей в лицо – мне показалось, что Маленькая восприняла это как вызов; затем отвернувшись, сдерживая судорожные движения живота рукой и утирая ладонью слёзы. А когда подумал, что мелькаю перед её глазами трепыхающейся в разрывах штанов задницей, понял, что разряд может и не понадобиться.
1 2 3 4 5 6 7