.. - Он бросил на нее быстрый взгляд, словно ища одобрения, и ее глаза сразу потеплели. - Так вот, мы с мамой нашли человека, с которым ты сможешь обсудить все свои вопросы.
- И этот человек сумеет на них ответить? - Я широко раскрыла глаза и почувствовала, как заколотилось сердце, - неужели все тайны жизни вот-вот раскроются передо мной.
- Надеюсь, что да, моя милая, - подтвердила мама. - Ты с ним поговоришь, и эти вопросы перестанут тебя мучить. Он знает гораздо больше нас обо всем, что тебя беспокоит.
Пришло время засыпать их пулеметной очередью вопросов. Так, палец на спусковой крючок!
- Кто он?
- Мистер Бартон. (Говорит папа.)
- Как его зовут?
- Грегори. (Говорит мама.)
- Где он работает?
- В школе. (Мама.)
- Когда я его увижу?
- В понедельник, после уроков. У вас будет целый час. (Опять мама.)
Она лучше папы выдерживает мои обстрелы. Привыкла к спорам, которые мы ведем, пока папа на работе.
- Он психиатр, правда? - Они никогда не врали мне.
- Да, дорогая. (Это уже папа.)
Думаю, именно в этот момент я возненавидела свое отражение в их глазах, и тогда же мне, к сожалению, перестала нравиться их компания.
Кабинет мистера Бартона представлял собой комнатку размером со стенной шкаф: в ней хватало места как раз для двух кресел. Я выбрала то, что с грязной оливково-серой бархатной обивкой и подлокотниками из темного дерева, а не покрытое коричневым бархатом в пятнах. Оба кресла, похоже, изготовили в сороковые годы и с тех пор ни разу не чистили и не выносили из маленькой комнатки. Крохотное окошко на задней стенке, расположенное очень высоко, позволяло разглядеть только небо. Когда я пришла к мистеру Бартону в первый раз, оно было светлоголубым. Время от времени по нему проплывали облака и затопляли своей белизной все окошко, а потом исчезали из виду.
На стенах висели плакаты со школьниками: они казались счастливыми и сообщали пустой комнате, что говорят "нет" наркотикам и хулиганству, рассказывали, как борются с экзаменационными стрессами, неправильным режимом питания и обидами, давали ясно понять, что достаточно умны и потому у них не может быть проблем с подростковой беременностью - ведь они не занимаются сексом. Впрочем, на случай, если все же вдруг займутся, имелся еще один плакат: на нем те же самые девочка и мальчик объяснили, как использовать презервативы. В общем, святые или типа того. Да и от самой комнаты веяло такой положительностью, что я испугалась, как бы мне ракетой не вылететь из своего кресла. Наверняка всем этим персонажам помог сам мистер Бартон Великолепный.
Я ожидала, что он окажется мудрым старцем с густой седой шевелюрой, с моноклем в глазу и в длинном сюртуке, из кармана которого свешивается цепочка от часов. И что его мозги просто лопаются от знаний, накопленных за долгие годы изучения человеческого разума. Представляла, как встречу укутанного в плащ мудрости западного гуру, который будет говорить загадками и постарается убедить меня в том, что я обладаю огромной внутренней силой.
Когда реальный мистер Бартон вошел в комнату, во мне забурлили смешанные чувства. Любопытная часть моего "я" испытала разочарование, тогда как жившая во мне четырнадцатилетняя девочка затрепетала от немыслимого восторга. Он был скорее Грегори, чем мистер Бартон. Молодой и красивый, сексапильный и соблазнительный. В джинсах и футболке, с модной стрижкой, он выглядел так, будто только сегодня закончил колледж. Я, как обычно, быстренько прикинула в уме: по всей видимости, он ровно вдвое старше меня. Всего несколько лет - и я достигну совершеннолетия, да и школу к тому времени закончу. Я успела распланировать всю свою дальнейшую жизнь еще до того, как он закрыл за собой дверь.
- Привет, Сэнди. - У него был веселый и бодрый голос.
Он пожал мне руку, и я поклялась себе, что оближу ее, как только вернусь домой, и никогда больше не буду мыть. Мистер Бартон сел напротив меня в коричневое бархатное кресло. Готова поспорить: все эти барышни на плакатах просто выдумывали себе проблемы, чтобы иметь предлог явиться к нему в кабинет.
- Надеюсь, тебе удобно в этом авангардном дизайнерском кресле? - Он сморщил нос от отвращения, устраиваясь на сиденье с прорванной сбоку обивкой, из которой торчал поролон.
Я засмеялась. О да, он крут.
- Спасибо, удобно. Я хотела бы знать, что вам рассказал обо мне выбор кресла.
- Ладно, - улыбнулся он. - Твой выбор свидетельствует об одном из двух. Я внимательно слушала.
- Во-первых, о том, что ты не любишь коричневый цвет. Или, во-вторых, о том, что ты любишь зеленый.
- А вот и нет, - улыбнулась я, - мне просто захотелось сесть напротив окна.
- Ага, - подхватил он, - значит, ты - из тех, кого мы в лаборатории называем "сидящими лицом к окну".
- Угу, я одна из таких.
Он секунду поглядывал на меня с любопытством, потом положил на колени ручку и блокнот, а на подлокотник диктофон:
- Не возражаешь, если я буду записывать?
- А зачем?
- Чтоб запомнить все, что ты говоришь. Иногда мне не удается толком понять какую-нибудь деталь, пока я еще раз не прокручу запись разговора.
- Ладно. А зачем тогда ручка и блокнот?
- Чтобы рисовать чертиков. На случай, если мне надоест тебя слушать.
Он нажал кнопку диктофона и назвал сегодняшнюю дату и время.
- Я себя чувствую в ожидании допроса в полицейском участке.
- С тобой такое уже случалось? Я кивнула:
- Когда пропала Дженни-Мэй Батлер, нас всех в школе просили сообщить все, что мы об этом знали. Как быстро мы заговорили о ней. Она бы пришла в восторг от такого внимания.
- Ага, - кивнул он. - Дженни-Мэй была твоей подругой, да?
Я напрягла мозги. Рассматривала висящие на стене плакаты против хулиганства и размышляла, как ответить. Мне не хотелось, сказав "нет", оказаться бесчувственной в глазах этого соблазнительного мужчины, но ведь она не была моей подругой. Дженни-Мэй ненавидела меня. Тем не менее она пропала, и, наверное, мне не следовало плохо говорить о ней, потому что все считают ее ангелом. Мистер Бартон ошибочно принял мое молчание за знак печали, что смутило меня, а следующий вопрос задал таким сочувственным тоном, что я едва не расхохоталась.
- Ты скучаешь по ней?
Я обдумала и эту версию. Вы бы скучали по ежедневной пощечине? Я чуть не задала ему этот вопрос, но, как и раньше, не захотела, чтобы он счел меня бессердечной, и потому не ответила "нет". А то он никогда не влюбится в меня и не заберет из Литрима.
Он наклонился ко мне. Ах, какие синие у него глаза.
- Твои мама с папой говорили, что ты хочешь найти Дженни-Мэй. Это правда?
Ну и дела! Чем дальше, тем больше путаницы. Я помотала головой: ладно, хватит притворяться.
- Мистер Бартон, не хочу показаться жестокой и бесчувственной, потому что, как известно, Дженни-Мэй пропала без вести и все этим опечалены, однако... - Тут я замолчала.
- Давай-давай, - подбодрил он, и мне захотелось вскочить, обнять и расцеловать его.
- Ну, ладно. Мы с Дженни-Мэй никогда не были подругами. Она меня ненавидела. Мне жалко ее - в том смысле, что вот она пропала, но я вовсе не хочу ее возвращения. Я нисколько по ней не скучаю и не собираюсь ее искать. Мне просто интересно знать, где она сейчас. Этого бы мне хватило.
Он приподнял брови.
- Ну вот, вы точно решили: раз Дженни-Мэй была моей подругой и она пропала, то теперь, если я что-то теряю - ну, там носок, - то ищу его потому, что как бы тем самым пытаюсь найти Дженни-Мэй и вернуть ее обратно.
Он приоткрыл рот.
- Конечно, это разумное предположение, мистер Бартон. Но это не про меня. Я совсем не такая сложная. Просто мне действует на нервы, что вещи пропадают, а я не знаю, куда они делись. Взять хоть скотч с рисунком. Вчера вечером мама собралась упаковать подарок ко дню рождения тети Дидры, но никак не могла его найти. Но дело в том, что мы всегда оставляем его во втором ящике сверху, сразу под столовыми приборами. Он всегда там лежит, мы никогда не кладем его в другое место, и мама с папой хорошо знают, как я отношусь к таким вещам, и потому обязательно все всегда кладут на место. У нас совсем маленький дом, и, честно говоря, это не тот случай, когда вещи пропадают из-за вечного беспорядка. По-любому, я брала скотч в субботу, когда делала домашнюю работу по изо - за нее, между прочим, мне сегодня влепили несчастный трояк, а Трейси Тинслтон поставили пятерку за какую-то фигню вроде раздавленной мухи на оконном стекле, и еще сказали, что это - "настоящее искусство", - так вот, клянусь, я положила моток на место в ящик. Папа его не брал, мама тоже, и я на все сто уверена, что никто не забирался в дом специально, чтобы спереть моток скотча. Поэтому я искала его весь вечер. Но так и не нашла. Так где он?
Мистер Бартон не издал ни звука, только медленно откинулся на спинку кресла и устроился в нем поудобнее.
- Ладно, давай сформулирую прямо и коротко, - задумчиво произнес он. - Ты не скучаешь по Дженни-Мэй Батлер.
Мы оба захохотали, и я впервые за все это время перестала испытывать угрызения совести.
- Зачем, по-твоему, ты пришла сюда? - серьезно спросил мистер Бартон, когда мы отсмеялись.
- Потому что мне нужны ответы.
- Какие ответы?
Я постаралась сформулировать:
- Где находится скотч, который мы так и не нашли прошлым вечером? Куда делась Дженни-Мэй Батлер? Почему один из моих носков вечно пропадает в стиральной машине?
- И ты полагаешь, я смогу тебе сказать, где все эти вещи?
- Не конкретно о каждой, но некие общие указания меня бы устроили, мистер Бартон. Он улыбнулся:
- Позволь мне задать несколько вопросов, и, быть может, в твоих ответах мы вместе отыщем то, что ты хотела бы выяснить.
- О'кей. Если считаете, что это поможет, давайте попробуем.
- Зачем тебе знать, куда деваются вещи?
- Мне это необходимо.
- Почему тебе кажется, будто это необходимо?
- А почему вам кажется, что вы должны задавать мне вопросы?
Мистер Бартон моргнул и помолчал на секунду дольше, чем ему бы хотелось, - так мне показалось.
- Это моя работа, мне за нее деньги платят.
- Платят деньги?! - Я выкатила глаза. - Мистер Бартон, вы могли бы заняться любой простой работой и получать за нее деньги, но все же решили проучиться - сколько же, десять миллионов лет? - чтобы получить все эти бумажки, которыми украсили стены. - Я бросила взгляд на его дипломы в рамочках. - То есть я хочу сказать, что вы прошли всю эту бесконечную учебу, сдали все экзамены, задали все вопросы не только потому, что за это платят.
Он усмехнулся и посмотрел на меня. Похоже, не знал, что ответить. Поэтому мы молчали минуты две. В конце концов он взял ручку и блокнот, пододвинул их мне и снова облокотился на колени.
- Мне нравится разговаривать с людьми, всегда нравилось. По моим наблюдениям, рассказывая о себе, они узнают вещи, которых до того не знали. Это нечто вроде самолечения. Я задаю людям вопросы, потому что мне нравится им помогать.
- Так и я.
- Ты считаешь, что, задавая вопросы о Дженни-Мэй, ты помогаешь ей или, может, ее родителям? - Он постарался скрыть смущение, притаившееся у него в глазах.
- Нет, я помогаю самой себе.
- Каким образом? Разве тот факт, что ты не находишь ответов, не разочаровывает тебя еще больше?
- Иногда мне удается отыскать какую-то вещь, мистер Бартон. Я нахожу то, что просто положили не на то место.
- Разве не все потерянное лежит не на своем месте?
- Положить что-то не туда, куда надо, - значит временно потерять это, потому что ты забыл, где оно лежит. А я всегда помню, что и куда кладу.
Но я-то пытаюсь отыскать не те вещи, которые лежат не на своем месте, а те, у которых выросли ноги, и они взяли да и ушли себе. Именно из-за них я расстраиваюсь.
- Ты не считаешь, что кто-то другой, не ты, мог переложить их?
- Кто, например?
- Вопрос задал я.
- Хорошо. В случае со скотчем ответ однозначный: нет. В случае с носками ответ тот же: нет. Разве что кто-то забирается в стиральную машину и вынимает их из нее. Мистер Бартон, родители хотят помочь мне. Не думаю, чтобы они стали перекладывать вещи, а потом забывали об этом. Если они что-то переложат, то еще лучше запоминают, куда именно.
- Тогда какие у тебя версии? Куда, по-твоему, все эти вещи деваются?
- Мистер Бартон, если бы у меня было хоть одно предположение на этот счет, я бы не пришла сюда.
- То есть никаких идей? Тебе ничего не приходит в голову даже в самых безумных мечтах, даже в минуты самых больших огорчений, даже когда ты отчаянно размышляешь ранним-ранним утром в поисках ответа и никак не можешь его найти? Ну, хоть какая-нибудь идея по поводу того, куда деваются пропавшие вещи?
Н-да, он наверняка узнал обо мне от родителей гораздо больше, чем я предполагала. Если я отвечу на этот вопрос честно, боюсь, он уже никогда не влюбится в меня. И тем не менее я глубоко вздохнула и выложила всю правду:
- В такие минуты я полагаю, что они очутились в том месте, куда попадает все, что пропало. Он и глазом не моргнул:
- Ты считаешь, и Дженни-Мэй там? Тебе так легче - представлять, будто она там?
- Господи! - Я тяжко вздохнула. - Если кто-то ее убил, значит, так тому и быть, мистер Бартон. Я не пытаюсь создавать вымышленный мир, чтобы мне стало легче.
Он отчаянно старался, чтобы ни один мускул лица не дрогнул.
- Но скажите мне, почему полицейские не могут найти ее ни живой, ни мертвой?
- А тебе не полегчает, если ты признаешь, что временами случается нечто необъяснимое?
- Ну, вы же так не думаете. Почему я должна в это верить?
- А почему ты решила, будто я так не думаю?
- Вы - психотерапевт. Вы считаете, что каждое действие вызывает определенную реакцию, и все такое. Я кое-что почитала, перед тем как прийти сюда. Все, что со мной сейчас происходит, - результат того, что произошло некое событие, или кто-то что-то сказал, или сделал. Вы считаете, что на все можно найти ответ и так или иначе решить любую задачу.
- Это не совсем так, Сэнди. Я не могу все заново сложить и склеить.
- А меня вы можете склеить?
- Ты же не сломана, Сэнди.
- Таков ваш медицинской диагноз?
- Я не врач.
- Но вы же "лекарь разума", разве не так? - Я изобразила пальцами в воздухе кавычки и сделала большие глаза.
Тишина.
- Что ты ощущаешь, когда ищешь и ищешь, но никак не можешь найти то, что тебе нужно? Полагаю, это была самая странная беседа, которую он когда-либо вел.
- У вас есть девушка, мистер Бартон? Он наморщил лоб:
- По-моему, Сэнди, в данном случае это не имеет значения. Поскольку я промолчала, он вздохнул и ответил:
- Нет, у меня нет девушки.
- А вы хотите, чтобы была? Он задумался:
- Ты имеешь в виду, что ощущения, которые испытываешь во время поисков пропавшего носка, похожи на те, что испытываешь, когда ищешь любовь? - Он попытался сформулировать вопрос так, чтобы сказанное мною звучало не так глупо, однако ему это не удалось.
Я снова выкатила глаза. Что-то слишком часто он вынуждал меня делать это.
- Нет, это такое чувство, когда ты знаешь, что чего-то в твоей жизни не хватает, но никак не можешь это отыскать, сколько ни стараешься.
Он смущенно прочистил горло, схватил карандаш и бумагу и сделал вид, будто что-то записывает. Явно пришло время рисовать чертиков.
- Я вам действую на нервы, да?
Он улыбнулся, и его улыбка разрядила напряжение. Я попыталась объяснить еще раз:
- Может, будет понятнее, если я скажу, что, когда ты не можешь найти пропажу, это примерно то же самое, когда ты вдруг не в состоянии вспомнить слова любимой песни, которую давно знаешь наизусть. Или когда неожиданно забываешь имя человека, которого очень хорошо знаешь и с которым встречаешься каждый день, или название знаменитой группы, которая поет какой-нибудь хит. Это так напрягает, что крутишь и крутишь такие мысли в голове, потому что знаешь: ответ наверняка существует, но никто и никогда тебе его не подскажет. И эта мысль долбит и долбит тебя и не дает успокоиться, пока не найдешь ответ.
- Я понимаю, - проговорил он мягко.
- Хорошо, тогда умножьте это чувство на тысячу.
Он задумался:
- Ты очень зрелый человек для своего возраста, Сэнди.
- Забавно. Потому что я-то надеялась, что вы знаете гораздо больше в вашем возрасте.
Он хохотал, пока время сеанса не истекло. Этим вечером за ужином папа спросил меня, как все прошло.
- Он не смог ответить на мои вопросы, - сказала я, хлебая суп. Похоже было, что папу вот-вот хватит удар.
- Значит, ты к нему больше не пойдешь?!
- Пойду! - быстро возразила я, и мама попыталась скрыть улыбку, сделав глоток воды. Папа переводил взгляд с меня на нее и обратно, на его лице застыл вопрос.
- У него красивые глаза, - предложила я объяснение, снова зачерпывая суп.
Папины брови поползли вверх, и он вопросительно покосился на маму, на лице которой расцвела широкая улыбка.
- Это правда, Гарольд. У него очень красивые глаза.
- А, ну тогда все в порядке. - Он поднял обе руки вверх.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Там, где ты'
1 2 3 4 5 6
- И этот человек сумеет на них ответить? - Я широко раскрыла глаза и почувствовала, как заколотилось сердце, - неужели все тайны жизни вот-вот раскроются передо мной.
- Надеюсь, что да, моя милая, - подтвердила мама. - Ты с ним поговоришь, и эти вопросы перестанут тебя мучить. Он знает гораздо больше нас обо всем, что тебя беспокоит.
Пришло время засыпать их пулеметной очередью вопросов. Так, палец на спусковой крючок!
- Кто он?
- Мистер Бартон. (Говорит папа.)
- Как его зовут?
- Грегори. (Говорит мама.)
- Где он работает?
- В школе. (Мама.)
- Когда я его увижу?
- В понедельник, после уроков. У вас будет целый час. (Опять мама.)
Она лучше папы выдерживает мои обстрелы. Привыкла к спорам, которые мы ведем, пока папа на работе.
- Он психиатр, правда? - Они никогда не врали мне.
- Да, дорогая. (Это уже папа.)
Думаю, именно в этот момент я возненавидела свое отражение в их глазах, и тогда же мне, к сожалению, перестала нравиться их компания.
Кабинет мистера Бартона представлял собой комнатку размером со стенной шкаф: в ней хватало места как раз для двух кресел. Я выбрала то, что с грязной оливково-серой бархатной обивкой и подлокотниками из темного дерева, а не покрытое коричневым бархатом в пятнах. Оба кресла, похоже, изготовили в сороковые годы и с тех пор ни разу не чистили и не выносили из маленькой комнатки. Крохотное окошко на задней стенке, расположенное очень высоко, позволяло разглядеть только небо. Когда я пришла к мистеру Бартону в первый раз, оно было светлоголубым. Время от времени по нему проплывали облака и затопляли своей белизной все окошко, а потом исчезали из виду.
На стенах висели плакаты со школьниками: они казались счастливыми и сообщали пустой комнате, что говорят "нет" наркотикам и хулиганству, рассказывали, как борются с экзаменационными стрессами, неправильным режимом питания и обидами, давали ясно понять, что достаточно умны и потому у них не может быть проблем с подростковой беременностью - ведь они не занимаются сексом. Впрочем, на случай, если все же вдруг займутся, имелся еще один плакат: на нем те же самые девочка и мальчик объяснили, как использовать презервативы. В общем, святые или типа того. Да и от самой комнаты веяло такой положительностью, что я испугалась, как бы мне ракетой не вылететь из своего кресла. Наверняка всем этим персонажам помог сам мистер Бартон Великолепный.
Я ожидала, что он окажется мудрым старцем с густой седой шевелюрой, с моноклем в глазу и в длинном сюртуке, из кармана которого свешивается цепочка от часов. И что его мозги просто лопаются от знаний, накопленных за долгие годы изучения человеческого разума. Представляла, как встречу укутанного в плащ мудрости западного гуру, который будет говорить загадками и постарается убедить меня в том, что я обладаю огромной внутренней силой.
Когда реальный мистер Бартон вошел в комнату, во мне забурлили смешанные чувства. Любопытная часть моего "я" испытала разочарование, тогда как жившая во мне четырнадцатилетняя девочка затрепетала от немыслимого восторга. Он был скорее Грегори, чем мистер Бартон. Молодой и красивый, сексапильный и соблазнительный. В джинсах и футболке, с модной стрижкой, он выглядел так, будто только сегодня закончил колледж. Я, как обычно, быстренько прикинула в уме: по всей видимости, он ровно вдвое старше меня. Всего несколько лет - и я достигну совершеннолетия, да и школу к тому времени закончу. Я успела распланировать всю свою дальнейшую жизнь еще до того, как он закрыл за собой дверь.
- Привет, Сэнди. - У него был веселый и бодрый голос.
Он пожал мне руку, и я поклялась себе, что оближу ее, как только вернусь домой, и никогда больше не буду мыть. Мистер Бартон сел напротив меня в коричневое бархатное кресло. Готова поспорить: все эти барышни на плакатах просто выдумывали себе проблемы, чтобы иметь предлог явиться к нему в кабинет.
- Надеюсь, тебе удобно в этом авангардном дизайнерском кресле? - Он сморщил нос от отвращения, устраиваясь на сиденье с прорванной сбоку обивкой, из которой торчал поролон.
Я засмеялась. О да, он крут.
- Спасибо, удобно. Я хотела бы знать, что вам рассказал обо мне выбор кресла.
- Ладно, - улыбнулся он. - Твой выбор свидетельствует об одном из двух. Я внимательно слушала.
- Во-первых, о том, что ты не любишь коричневый цвет. Или, во-вторых, о том, что ты любишь зеленый.
- А вот и нет, - улыбнулась я, - мне просто захотелось сесть напротив окна.
- Ага, - подхватил он, - значит, ты - из тех, кого мы в лаборатории называем "сидящими лицом к окну".
- Угу, я одна из таких.
Он секунду поглядывал на меня с любопытством, потом положил на колени ручку и блокнот, а на подлокотник диктофон:
- Не возражаешь, если я буду записывать?
- А зачем?
- Чтоб запомнить все, что ты говоришь. Иногда мне не удается толком понять какую-нибудь деталь, пока я еще раз не прокручу запись разговора.
- Ладно. А зачем тогда ручка и блокнот?
- Чтобы рисовать чертиков. На случай, если мне надоест тебя слушать.
Он нажал кнопку диктофона и назвал сегодняшнюю дату и время.
- Я себя чувствую в ожидании допроса в полицейском участке.
- С тобой такое уже случалось? Я кивнула:
- Когда пропала Дженни-Мэй Батлер, нас всех в школе просили сообщить все, что мы об этом знали. Как быстро мы заговорили о ней. Она бы пришла в восторг от такого внимания.
- Ага, - кивнул он. - Дженни-Мэй была твоей подругой, да?
Я напрягла мозги. Рассматривала висящие на стене плакаты против хулиганства и размышляла, как ответить. Мне не хотелось, сказав "нет", оказаться бесчувственной в глазах этого соблазнительного мужчины, но ведь она не была моей подругой. Дженни-Мэй ненавидела меня. Тем не менее она пропала, и, наверное, мне не следовало плохо говорить о ней, потому что все считают ее ангелом. Мистер Бартон ошибочно принял мое молчание за знак печали, что смутило меня, а следующий вопрос задал таким сочувственным тоном, что я едва не расхохоталась.
- Ты скучаешь по ней?
Я обдумала и эту версию. Вы бы скучали по ежедневной пощечине? Я чуть не задала ему этот вопрос, но, как и раньше, не захотела, чтобы он счел меня бессердечной, и потому не ответила "нет". А то он никогда не влюбится в меня и не заберет из Литрима.
Он наклонился ко мне. Ах, какие синие у него глаза.
- Твои мама с папой говорили, что ты хочешь найти Дженни-Мэй. Это правда?
Ну и дела! Чем дальше, тем больше путаницы. Я помотала головой: ладно, хватит притворяться.
- Мистер Бартон, не хочу показаться жестокой и бесчувственной, потому что, как известно, Дженни-Мэй пропала без вести и все этим опечалены, однако... - Тут я замолчала.
- Давай-давай, - подбодрил он, и мне захотелось вскочить, обнять и расцеловать его.
- Ну, ладно. Мы с Дженни-Мэй никогда не были подругами. Она меня ненавидела. Мне жалко ее - в том смысле, что вот она пропала, но я вовсе не хочу ее возвращения. Я нисколько по ней не скучаю и не собираюсь ее искать. Мне просто интересно знать, где она сейчас. Этого бы мне хватило.
Он приподнял брови.
- Ну вот, вы точно решили: раз Дженни-Мэй была моей подругой и она пропала, то теперь, если я что-то теряю - ну, там носок, - то ищу его потому, что как бы тем самым пытаюсь найти Дженни-Мэй и вернуть ее обратно.
Он приоткрыл рот.
- Конечно, это разумное предположение, мистер Бартон. Но это не про меня. Я совсем не такая сложная. Просто мне действует на нервы, что вещи пропадают, а я не знаю, куда они делись. Взять хоть скотч с рисунком. Вчера вечером мама собралась упаковать подарок ко дню рождения тети Дидры, но никак не могла его найти. Но дело в том, что мы всегда оставляем его во втором ящике сверху, сразу под столовыми приборами. Он всегда там лежит, мы никогда не кладем его в другое место, и мама с папой хорошо знают, как я отношусь к таким вещам, и потому обязательно все всегда кладут на место. У нас совсем маленький дом, и, честно говоря, это не тот случай, когда вещи пропадают из-за вечного беспорядка. По-любому, я брала скотч в субботу, когда делала домашнюю работу по изо - за нее, между прочим, мне сегодня влепили несчастный трояк, а Трейси Тинслтон поставили пятерку за какую-то фигню вроде раздавленной мухи на оконном стекле, и еще сказали, что это - "настоящее искусство", - так вот, клянусь, я положила моток на место в ящик. Папа его не брал, мама тоже, и я на все сто уверена, что никто не забирался в дом специально, чтобы спереть моток скотча. Поэтому я искала его весь вечер. Но так и не нашла. Так где он?
Мистер Бартон не издал ни звука, только медленно откинулся на спинку кресла и устроился в нем поудобнее.
- Ладно, давай сформулирую прямо и коротко, - задумчиво произнес он. - Ты не скучаешь по Дженни-Мэй Батлер.
Мы оба захохотали, и я впервые за все это время перестала испытывать угрызения совести.
- Зачем, по-твоему, ты пришла сюда? - серьезно спросил мистер Бартон, когда мы отсмеялись.
- Потому что мне нужны ответы.
- Какие ответы?
Я постаралась сформулировать:
- Где находится скотч, который мы так и не нашли прошлым вечером? Куда делась Дженни-Мэй Батлер? Почему один из моих носков вечно пропадает в стиральной машине?
- И ты полагаешь, я смогу тебе сказать, где все эти вещи?
- Не конкретно о каждой, но некие общие указания меня бы устроили, мистер Бартон. Он улыбнулся:
- Позволь мне задать несколько вопросов, и, быть может, в твоих ответах мы вместе отыщем то, что ты хотела бы выяснить.
- О'кей. Если считаете, что это поможет, давайте попробуем.
- Зачем тебе знать, куда деваются вещи?
- Мне это необходимо.
- Почему тебе кажется, будто это необходимо?
- А почему вам кажется, что вы должны задавать мне вопросы?
Мистер Бартон моргнул и помолчал на секунду дольше, чем ему бы хотелось, - так мне показалось.
- Это моя работа, мне за нее деньги платят.
- Платят деньги?! - Я выкатила глаза. - Мистер Бартон, вы могли бы заняться любой простой работой и получать за нее деньги, но все же решили проучиться - сколько же, десять миллионов лет? - чтобы получить все эти бумажки, которыми украсили стены. - Я бросила взгляд на его дипломы в рамочках. - То есть я хочу сказать, что вы прошли всю эту бесконечную учебу, сдали все экзамены, задали все вопросы не только потому, что за это платят.
Он усмехнулся и посмотрел на меня. Похоже, не знал, что ответить. Поэтому мы молчали минуты две. В конце концов он взял ручку и блокнот, пододвинул их мне и снова облокотился на колени.
- Мне нравится разговаривать с людьми, всегда нравилось. По моим наблюдениям, рассказывая о себе, они узнают вещи, которых до того не знали. Это нечто вроде самолечения. Я задаю людям вопросы, потому что мне нравится им помогать.
- Так и я.
- Ты считаешь, что, задавая вопросы о Дженни-Мэй, ты помогаешь ей или, может, ее родителям? - Он постарался скрыть смущение, притаившееся у него в глазах.
- Нет, я помогаю самой себе.
- Каким образом? Разве тот факт, что ты не находишь ответов, не разочаровывает тебя еще больше?
- Иногда мне удается отыскать какую-то вещь, мистер Бартон. Я нахожу то, что просто положили не на то место.
- Разве не все потерянное лежит не на своем месте?
- Положить что-то не туда, куда надо, - значит временно потерять это, потому что ты забыл, где оно лежит. А я всегда помню, что и куда кладу.
Но я-то пытаюсь отыскать не те вещи, которые лежат не на своем месте, а те, у которых выросли ноги, и они взяли да и ушли себе. Именно из-за них я расстраиваюсь.
- Ты не считаешь, что кто-то другой, не ты, мог переложить их?
- Кто, например?
- Вопрос задал я.
- Хорошо. В случае со скотчем ответ однозначный: нет. В случае с носками ответ тот же: нет. Разве что кто-то забирается в стиральную машину и вынимает их из нее. Мистер Бартон, родители хотят помочь мне. Не думаю, чтобы они стали перекладывать вещи, а потом забывали об этом. Если они что-то переложат, то еще лучше запоминают, куда именно.
- Тогда какие у тебя версии? Куда, по-твоему, все эти вещи деваются?
- Мистер Бартон, если бы у меня было хоть одно предположение на этот счет, я бы не пришла сюда.
- То есть никаких идей? Тебе ничего не приходит в голову даже в самых безумных мечтах, даже в минуты самых больших огорчений, даже когда ты отчаянно размышляешь ранним-ранним утром в поисках ответа и никак не можешь его найти? Ну, хоть какая-нибудь идея по поводу того, куда деваются пропавшие вещи?
Н-да, он наверняка узнал обо мне от родителей гораздо больше, чем я предполагала. Если я отвечу на этот вопрос честно, боюсь, он уже никогда не влюбится в меня. И тем не менее я глубоко вздохнула и выложила всю правду:
- В такие минуты я полагаю, что они очутились в том месте, куда попадает все, что пропало. Он и глазом не моргнул:
- Ты считаешь, и Дженни-Мэй там? Тебе так легче - представлять, будто она там?
- Господи! - Я тяжко вздохнула. - Если кто-то ее убил, значит, так тому и быть, мистер Бартон. Я не пытаюсь создавать вымышленный мир, чтобы мне стало легче.
Он отчаянно старался, чтобы ни один мускул лица не дрогнул.
- Но скажите мне, почему полицейские не могут найти ее ни живой, ни мертвой?
- А тебе не полегчает, если ты признаешь, что временами случается нечто необъяснимое?
- Ну, вы же так не думаете. Почему я должна в это верить?
- А почему ты решила, будто я так не думаю?
- Вы - психотерапевт. Вы считаете, что каждое действие вызывает определенную реакцию, и все такое. Я кое-что почитала, перед тем как прийти сюда. Все, что со мной сейчас происходит, - результат того, что произошло некое событие, или кто-то что-то сказал, или сделал. Вы считаете, что на все можно найти ответ и так или иначе решить любую задачу.
- Это не совсем так, Сэнди. Я не могу все заново сложить и склеить.
- А меня вы можете склеить?
- Ты же не сломана, Сэнди.
- Таков ваш медицинской диагноз?
- Я не врач.
- Но вы же "лекарь разума", разве не так? - Я изобразила пальцами в воздухе кавычки и сделала большие глаза.
Тишина.
- Что ты ощущаешь, когда ищешь и ищешь, но никак не можешь найти то, что тебе нужно? Полагаю, это была самая странная беседа, которую он когда-либо вел.
- У вас есть девушка, мистер Бартон? Он наморщил лоб:
- По-моему, Сэнди, в данном случае это не имеет значения. Поскольку я промолчала, он вздохнул и ответил:
- Нет, у меня нет девушки.
- А вы хотите, чтобы была? Он задумался:
- Ты имеешь в виду, что ощущения, которые испытываешь во время поисков пропавшего носка, похожи на те, что испытываешь, когда ищешь любовь? - Он попытался сформулировать вопрос так, чтобы сказанное мною звучало не так глупо, однако ему это не удалось.
Я снова выкатила глаза. Что-то слишком часто он вынуждал меня делать это.
- Нет, это такое чувство, когда ты знаешь, что чего-то в твоей жизни не хватает, но никак не можешь это отыскать, сколько ни стараешься.
Он смущенно прочистил горло, схватил карандаш и бумагу и сделал вид, будто что-то записывает. Явно пришло время рисовать чертиков.
- Я вам действую на нервы, да?
Он улыбнулся, и его улыбка разрядила напряжение. Я попыталась объяснить еще раз:
- Может, будет понятнее, если я скажу, что, когда ты не можешь найти пропажу, это примерно то же самое, когда ты вдруг не в состоянии вспомнить слова любимой песни, которую давно знаешь наизусть. Или когда неожиданно забываешь имя человека, которого очень хорошо знаешь и с которым встречаешься каждый день, или название знаменитой группы, которая поет какой-нибудь хит. Это так напрягает, что крутишь и крутишь такие мысли в голове, потому что знаешь: ответ наверняка существует, но никто и никогда тебе его не подскажет. И эта мысль долбит и долбит тебя и не дает успокоиться, пока не найдешь ответ.
- Я понимаю, - проговорил он мягко.
- Хорошо, тогда умножьте это чувство на тысячу.
Он задумался:
- Ты очень зрелый человек для своего возраста, Сэнди.
- Забавно. Потому что я-то надеялась, что вы знаете гораздо больше в вашем возрасте.
Он хохотал, пока время сеанса не истекло. Этим вечером за ужином папа спросил меня, как все прошло.
- Он не смог ответить на мои вопросы, - сказала я, хлебая суп. Похоже было, что папу вот-вот хватит удар.
- Значит, ты к нему больше не пойдешь?!
- Пойду! - быстро возразила я, и мама попыталась скрыть улыбку, сделав глоток воды. Папа переводил взгляд с меня на нее и обратно, на его лице застыл вопрос.
- У него красивые глаза, - предложила я объяснение, снова зачерпывая суп.
Папины брови поползли вверх, и он вопросительно покосился на маму, на лице которой расцвела широкая улыбка.
- Это правда, Гарольд. У него очень красивые глаза.
- А, ну тогда все в порядке. - Он поднял обе руки вверх.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Там, где ты'
1 2 3 4 5 6