Двигательные установки катера позволяли поддерживать режим кондиционирования даже на стоянке. Работал «Урал» на водородном топливе с абсолютно безвредной выхлопной системой. Окислившись водород превращался в чистую воду, которую при желании можно было даже пить. Редкое для Мамбасу экологически чистое средство передвижения.
«А доктор и правда богатенький! Изводить столько водорода для того, чтобы сесть в прохладный автомобиль? Шикует, плесень».
Глеб развалился в кожаном кресле, которое приятно пружинило под ним, огляделся. Кристаллопроигрыватель, радио, портативный стереовизор, симфоароматизатор. Автопилот, как же без него? Передал управление автопилоту, когда мчишь, скажем, над морем – и смотришь стерео. Всякие эротические программы. С подружкой, которая почти лежит на соседнем кожаном кресле. Таком мягком и упругом. Да, заманчиво. Надо бы купить себе такой катер. Только стоит он не две тысячи рублей и даже не двадцать.
Два задних сиденья «Урала» были поскромнее. Пластик, хоть и дорогой, но все же не кожа. Да и развалиться на них не получится. Места для друзей, которых захотел взять с собой. А между пластиковыми сиденьями – мини-бар.
Жмых распахнул дверцу, вытащил из холодильника ледяную бутылку пива, сорвал крышку, отхлебнул. Красиво жить не запретишь! Глянул из-под стекла вверх, на вертолет: не заметили легавые, как доктор освежается пивом прямо за рулем транспортного средства?! Легавые – люди странные. Узнай они, что он ограбил больничный сейф – неизвестно, пустятся в погоню или нет. Их вызвали сюда по другому поводу. А вот увидят пьяного за рулем – и ничто их не остановит. Будут гнать его, как зайца, до самого полюса.
Щелкнув тумблером включения радио, Глеб услышал рассерженный голос полицейского:
– Доктор, почему молчите? Почему молчите, доктор!
– Отвяньте, – выдохнул Жмых. – Я в себя прийти не могу. Там, внизу, целая банда орудует. Они убили доктора Родригеса, и доктора Санчеса тоже подстрелили. Захватили медсестер Лизу, и Бетти, и Каролину, и Жозефину. Что теперь с ними будет?
Полицейский, как было слышно по звуку, доносящемуся из динамиков радио, остервенело стучал по сенсорам своего компьютера.
– О каком докторе Родригесе речь? В списке персонала больницы не значится ни одного Родригеса!
– Да это ж прозвище его, – слабым голосом отозвался Глеб. – Он на латиноса похож, вот мы все звали его Родригес. И Санчес тоже.
– И Санчес похож на латиноса? – уточнил въедливый полицейский.
– Санчес похож на Санчеса, – вздохнул Жмых. – Что вы от меня еще хотите? У меня стресс! – Он бухнул кулаком по приборной панели. – Спрашивайте, что вам нужно, скорее, потому что я убираюсь отсюда. Не хочу, чтобы со мной сделали то же, что и с Бетти!
– А что с ней сделали? – спросил полицейский дрогнувшим голосом. Видно, воображение уже рисовало ему картинки разгула банды негодяев.
– Кхм. Кхм. Ей прострелили ляжку. Бедняга Бетти была толстовата. И пуля попала в самую филейную часть. Как верещала бедняжка! И ползла по полу. Ели ползла. А вот я смог убежать.
– Вы бросили раненую девушку одну?
– Такова жизнь, – вздохнул Глеб, заводя главный! двигатель. – Примите чуть в сторону, господа! Я убираюсь из этой проклятой больницы. Проваливаю отсюда! Улетаю с этой чертовой планеты! Только вы меня и видели! Что это за государство, которое не может обеспечить безопасности своим гражданам? Что это за страна, в которой бандиты врываются прямо в больницу, размахивая оружием?
– Мы запрещаем вам взлет! – заорал полицейский. – Вы мешаете проведению операции!
– Плевал я на ваши операции! – огрызнулся Глеб. – Мне своих операций хватает! Ведь я хирург. Я вам не говорил? Лучший хирург в Мамбасу. Я это… как его… светило мировой медицины. В сторону – или я протараню ваш вертолет!
С этими словами Жмых потянул рычаг управления на себя. «Урал» свечкой взмыл в небо. Беглеца крепко вдавило в кресло.
«Ничего себе, – прошептал Глеб. – Этот катер даже лучше, чем я думал! Куда там полицейскому вертолету!»
А «Урал» все набирал высоту. Мамбасу расстилался внизу, как на ладони. Кварталы белых зданий, утопающих в зелени, – богатые районы, государственные учреждения. Серые маленькие коробочки среди желтого песка или буйствующих джунглей – районы бедняков, тех, кто считал, что питаться вдоволь – этого достаточно, чьи амбиции не шли дальше покупки подержанного автомобиля или старой моторной лодки, кто не мечтал иметь двухэтажный особняк, а довольствовался четырехкомнатным флигелем с двумя кондиционерами.
Поодаль синела морская гладь. На горизонте едва угадывался песчаный мыс, на котором был расположен космодром.
– А ведь, пожалуй, на космодроме проще будет затеряться, – подумал Глеб. – Да и Мамбасу – это больше не актуально. Можно и правда убраться с этой планеты. Ларочке напишу письмо. Или не напишу. Последнее время она располнела, перестала за собой следить. Пусть думает что хочет! Не видать ей новых сережек. И денег больше не дам.
– Гражданин, посадите катер на карантинную площадку возле Первого госпиталя, – надрывался полицейский из радиоприемника. – Вы понимаете, что в ваш катер мог пробраться бандит? Что вы можете стать пособником преступников?
– Тут никого нет, – нагло заявил Глеб. – Даже я – лишь воспоминание на этой планете. Я улетаю – и черт бы вас всех побрал! Привет Бетти-с-Простреленной-Ляжкой и презренному Родригесу!
– Вы лишитесь прав на вождение! Будете оштрафованы! Мы собьем ваш катер!
Глеб замолчал и двинул рычаг управления вперед. «Урал» перестал набирать высоту и понесся вперед, к морю, к далекой полоске песка космодрома.
– Остановитесь, гражданин!
– Оставьте меня в покое, легавые! – заорал Глеб. – Бандитов лучше ловите, а не честных граждан! Спасайте пышку Бетти!
Он ударил кулаком по сенсору радио, выключая его. Активировал кристаллопроигрыватель. Выбрал Вивальди. И понесся над морем под тему «Осени» и «Времен года».

* * *

То ли полицейские на самом деле поверили в истерику «гражданина», то ли Жмыху, как всегда, не изменила удача, только до космопорта он добрался без лишних проблем и без погони на хвосте. Конечно, буквально через час, когда больницу обыщут, а толстого доктора приведут в чувство и заставят говорить, станет ясно, что произошло. И на космодроме его будут искать с утроенной силой. До той поры нужно провернуть много дел.
Жмых аккуратно припарковал «Урал» на лучшее и самое дорогое парковочное место – зачем экономить, доктор за все заплатит, – порылся в ящичке с личными вещами. Ничего ценного не обнаружилось. Коробка мятной жевательной резинки, открытая пачка презервативов, рулон туалетной бумаги, влажные салфетки и губная помада. Помадой Глеб написал на приборной доске матерное ругательство – боль в паху осталась неприятным напоминанием о нервном докторе.
Стянув с себя белый халат и прихватив с заднего сиденья барсетку, в которой очень удобно разместились пачки с деньгами, Жмых выбрался под палящее солнце. Если в городе стояла жара, в космопорте, лежащем среди песков, царило настоящее пекло. Над бетонным двухметровым забором высились громады космических кораблей. В воздух то и дело взмывали небольшие паромы, которые везли пассажиров на дальнюю и ближнюю луны.
Неподалеку от платной парковки располагался автомат дальней связи. С него можно было позвонить даже в другую звездную систему. Но и для звонков по городу автомат годился.
Жмых решительно направился к автомату, но его каким-то непостижимым образом опередил бледный юноша со взором горящим. Пробежал, размахивая руками, сорвал трубку с держателей, вставил в прорезь расчетную карточку и заблеял, вглядываясь в изображение на экране:

Прекрасен лик твой, о моя принцесса,
Чудесница любовного процесса.
Когда я вижу образ твой прелестный
То забываю мир наш серый, пресный.

«Дело худо, – понял Глеб. – Затянется не на один час. По местному тарифу болтать – копейки стоит».
Жмых пожевал губами. Ему показалось, что он слышит в отдалении вой полицейской сирены. Он подошел к телефону, положил руку на плечо молодого человека и со всей убедительностью, на какую был способен, проговорил:
– Парень, мне срочно надо позвонить в систему Проциона. Прервись на пару минут.
Парнишка обернулся. Глеб мгновенно отдернул руку. На щеках поэта обнаружились две черные извилистые линии. Зрачки у него были по-кошачьи вытянуты. Лемуриец. Хорошо, что он вовремя заметил, к какой расе относится юноша. Лемурийцы – натуры тонкие, впечатлительные, интересующиеся искусством – поэзией, живописью, архитектурой, но если их разозлить, они впадают в боевой экстаз и потом себя не помнят. Вообще-то в Мамбасу представители иных галактических рас встречались редко. Чужаков местные власти не жаловали. Но лемурийцы так походили на людей, что глаза не мозолили. Смешавшись с огромным количеством терпимых к инородцам гостеприимных русских, они расселились по всей планете. Кое-кто, может, и не придал бы значения извилистым линиям на щеках и суженным зрачкам парнишки, но только не Жмых. На астероиде он навидался, на что способны разъяренные лемурийцы. Там их сторонились даже самые жестокие убийцы. Возьмет такой вот тоненький паренек самой интеллигентной наружности, покраснеет, как вареный рак, завращает бешено глазами да и оторвет тебе голову. А потом будет с недоуменным видом пялиться на бездыханное тело, потому что ничегошеньки не помнит о том, как подобное безобразие получилось.
– Хе-хе, – сказал Глеб, поскольку от неожиданности не смог выдавить ни звука, – эх-хе-хе. Ты, кажется, уже договорил?
– О, вам нужно позвонить? – доброжелательно переспросил поэт.
Жмых подтвердил свои намерения энергичными кивками.
– Милая, – проговорил лемуриец в трубку, – здесь какой-то интересный человек просит предоставить автомат в его пользование, ему нужно срочно связаться с системой Проциона. Надеюсь, ты извинишь меня за то, что я позволю ему позвонить. Могу заверить тебя, что потом немедленно вернусь и дочитаю посвященное тебе стихотворение.
– Что еще за человек? – отозвался капризный голос из динамика. – Прогони его.
– Не могу, милая. Прости, но я свяжусь с тобой чуть позже, целую тебя, моя драгоценная, я ухожу, но непременно вернусь. – Любезный лемуриец нажал кнопку отключения и обернулся к Глебу: – Пожалуйста, звоните.
– Ага, – откликнулся Глеб, сунул карточку в прорезь и принялся выстукивать шестнадцатизначный номер. На всякий случай он поглядывал на ошивающегося рядом поэта. Тот ходил из стороны в сторону, шевелил губами и размахивал руками. Выражение его лица временами приобретало торжественный вид, а затем принимало трагическое выражение.
– Алло, Свиня, слышишь меня? – спросил Жмых, – когда уловил в трубке знакомое сопение.
– Ну, – отозвался грубый прокуренный голос.
– Узнал?
– Ну.
– Хочу тебе сдыхать висюльки рыжие.
– Типа золото? – впервые отозвался осмысленной фразой Свиня.
– Возьмешь?
– Ну.
– Приезжай в космопорт. – Жмых огляделся в поисках приметных мест и продолжил: – Кафе «Белорыбица». Под тентом.
– Сорок минут, – объявил Свиня.
– Мне нужно быстрее.
– Хорошо, тридцать минут.
За что Жмых уважал Свиню – это за серьезный подход к делу и убежденную пунктуальность. Ну и жадность скупщика краденого вошла в поговорку. Ехать за сережками в космопорт по самой жаре в надежде нажиться рублей на десять – такого можно было ожидать только от Свини.
Лемуриец позади начал проявлять признаки беспокойства.
– Извините, мне показалось, что вы звонили не на Процион, – проблеял он. – С Проциона моцион мы не сделаем в Мамбасу.
Жмых оглянулся, в очередной раз пожалев, что у него нет с собой газовика. А схватываться с лемурийцем голыми руками, пожалуй, не стоило.
– Ты в курсе, парень, что подслушивать нехорошо? – нахмурившись, спросил Жмых.
Лемуриец смутился. Щелочки его зрачков даже немного расширились.
– Правда? – переспросил он.
– Точно, – ответил Глеб.
– Так я и не подслушивал. Случайно вышло. В ждал, когда освободится телефон, чтобы позвони своей любимой Амалии.
– Она что, тоже лемурийка? – бесцеремонно спросил Жмых.
– Да. Конечно. Мне нравятся некоторые земные девушки, я могу посвятить им строфу-другую, но в же лемурийки прекраснее.
– Ага. Кошки облезлые, – бросил в сторону! Жмых. – Ни кожи, ни рожи, и фигуры, как у подрос ков.
– Извините, не расслышал вас, – шевельнул ушами лемуриец.
– Я говорю: к слову о девушках, надо еще позвонить. На Процион. Я и собирался звонить на Процион, но вспомнил, что моего звонка очень ждет один друг.
– Звоните, – скорбно вздохнул поэт. Опасаясь оставлять за спиной безумного лемурийца, который к тому же раскусил его хитрость, Жмых постоянно оглядываясь, набрал двадцатидвухзначнь номер. В наушнике щелкнуло, и томный голос проговорил с придыханием:
– Алло!
Изображение на экране по какой-то причине не появилось. То ли со связью случились перебои, то ли Софочка не хотела, чтобы ее видели без макияжа. Женщины к видеофону всегда относились с презрением, предпочитая голосовую связь.
– Соф-и-иик, – постаравшись изобразить максимальную нежность, позвал Жмых.
– Это ты, Глебчик, дорогой? «Узнала», – самодовольно подумал Жмых.
– Ну а кто еще? Я, конечно.
– Ты где? На Проционе?
– Пока нет. Но скоро буду. И упаду в твои объятья, Софик.
– Ты при деньга-а-ах? – протянула она.
«Вот ведь, – подумал Глеб, – только деньги ее и интересуют. А сколько я на нее, дуру жадную, спустил прошлый раз?»
– Не волнуйся, не на мели, – соврал Глеб. – Все просто отлично. Только соскучился очень. Ты же меня знаешь. – Так приезжай скорее, – голос у Софочки стал медовым, – ты же знаешь, я всегда тебя жду. – Обязательно приеду, – пообещал Жмых. – Слушай, Софа, я решил с тобой не расставаться. Делаю, тебе предложение. Официальное. Кольцо вручу лично. При встрече.
На другом конце линии на несколько секунд воцарилось молчание.
– Правда?
– А то?!
«Могу и жениться, – отстраненно подумал Глеб. – На месяц стану семейным. Надо же где-то перекантоваться. Даже фамилию ее возьму. Чем чаще меняешь фамилию на законных основаниях, тем лучше. А как же ее фамилия? Цуккермейстнер, кажется. Хорошая фамилия».
– У меня тепло и уютно, – проворковала Софочка, – когда тебя ждать, котик?
– Кто там? – вдруг зазвучал в трубке грубый мужской голос.
– Ой, – вскрикнула Софочка.
– Это еще что такое?! – проговорил Глеб. – Кто там у тебя?
Поэт– лемуриец ахнул и принялся сочувственно трясти головой, словно козел, ворвавшийся в огород, полный тугих капустных кочанов.
– Я спрашиваю, кто там?! – зазвучал снова грубый голос. – А ну ты, гадюка, включи-ка мне изображение на минутку. Чтобы я знал, кому всадить нож сердце!
– Нет, – крикнула Софочка, – я люблю тебя Друмда! И тебя, конечно, Глеб! Приезжай, я согласна.
Связь оборвалась.
– Та-а-ак, – протянул Глеб и грохнул трубку на рычаги. – Друмда, значит! Ну и имечко у этого типа или фамилия? Такую фамилию я бы себе не взял…
Визит на Процион откладывался. Мало ли что Софочка согласна. Можно, конечно, полететь, посмотреть, что там за Друмда с грубым голосом. Но разборки с любовниками Софочки – а они сплошь воры убийцы – сейчас совсем ни к чему. Только зря потратил деньги…
– Извините, – приблизился лемуриец, – я опять случайно услышал ваш разговор и хочу сказать: не расстраивайтесь так! – Он положил руку на плечо Глеба. – Нет, в самом деле, любовь стоит того, что ней говорят величайшие поэты прошлого. Она стоит величайших жертв, которые ей приносят. Но мне хотелось бы, чтобы вы поняли. С крахом любви не завершается жизнь. Вы наверняка встретите девушку прекрасную во всех отношениях. Ту, что со временем разделит ваши чувства, завладеет вашим сердцем. По этому поводу у меня есть пара строк. Не желаете послушать?…
– Нет! – ответил Глеб со всей возможной мягкостью, хотя тирада поэта-лемурийца вызвала у нег серьезное раздражение. Он осторожно освободился о лежащей у него на плече ладони. – Может быть, другой раз.
– Но ведь другого раза может и не быть.
«Оно и к лучшему», – подумал Жмых, а вслух сказал:
– Ты не против, лохматый, если я сделаю еще один звонок?
1 2 3 4 5 6 7