Как и всем остальным. Несколько человек, стоявших у стойки, не глядели на нас, но мы для них были все равно что больной зуб. Нетрудно было представить, что они о нас думают – может, из-за меня, может, из-за прекрасного лица ангела.
Надо уходить, сказал я ангелу, но он вбил себе в голову, что мы здесь хорошо укрыты. Еще на две выпивки денег не было, так что он с улыбкой потянулся через стойку и положил ладонь на руку бармена. Добиться своего здесь было трудно – барменов и официантов нелегко убеждать, потому как они не приучены давать что-то задаром.
Бармен посмотрел на ангела, прищурившись. Похоже, обдумывал это дело. Но ангел только что выложился – ведь он проходил сквозь загородку вместо того, чтобы перелезть; да еще страх не давал ему сосредоточиться. Я понимал, что ничего не выйдет. И может, такое мое понимание тоже навредило.
Свободная рука бармена нырнула под стойку и вернулась с короткой дубинкой. Он прорычал: «Педик!» и въехал ангелу по голове над ухом. Ангел отлетел на меня, мы рухнули на пол. До фига эмоциональной кинетической энергии! – смутно подумал я, когда парни, стоявшие у стойки, кинулись на нас. Потом я ни о чем не думал, только свернулся в клубок под их кулаками и ногами.
Нам повезло, они вроде были не в настроении нас убивать. Первым за дверь вылетел ангел, а меня бросили сверху на него. Я упал и сразу понял: у нас беда, в нем что-то сломано. Да и мне лицо раскровянили, спину так и жгло.
Ангел! – позвал я.
Он не ответил. У меня словно разболталось все в голове, словно мозги стали жидкие и потекли из ушей. Я подумал о деляге, у которого мы взяли деньги, и о том, как я боялся его приятелей и как это было глупо. Но тогда меня еще не били.
Со звезд на меня падал дождь серебряных фейерверков. Это не помогало.
Ангел! – снова позвал я.
Перекатился на бок, чтобы его ощупать, а дама тут как тут. Машина стояла у бровки, женщина тащила Ангела к открытой дверце, подхватив под мышки. Нельзя было понять, в сознании он или нет, и это меня испугало. Я сел. Она остановилась, не выпуская Ангела. Мы смотрели друг другу в глаза, и я начал понимать.
– Помоги внести его в машину, – сказала она наконец. Голос у нее был твердый, ровный, неестественный. – Потом тоже можешь сесть. На заднее сиденье.
Я был не в той форме, чтобы послать ее подальше. Поднялся – боль была такая, что я едва не упал снова, – подхватил Ангела под колени. У него были такие хрупкие колени, почти как у женщины. На деле я мало чем помог, только поправил ему ноги, пока женщина усаживала его и пристегивала ремнем через плечо. Сам сел назад, а она обежала вокруг машины – такими живыми, веселыми шагами, словно нашла миллион долларов.
Мы успели выехать на скоростное шоссе, когда Ангел зашевелился. Голова у него перекатывалась туда-сюда на подголовнике. Я протянул руку и легко дотронулся до его волос, надеясь, что женщина не видит.
Куда ты меня везешь, спросил Ангел.
– Прокатиться, – ответила женщина.
Почему она так кричит? – спросил я Ангела. Потому что знает, что мне это неприятно.
– Понимаешь, мне удается лучше собраться с мыслями, когда я говорю громко, – сказала она. – Я не похожа на твоих слабовольных дружков. – Посмотрела на меня в обзорное зеркальце и спросила: – И что ты заполучил с тех пор, как ушел, мой дорогой? Это мальчик или девочка?
Я притворился, что мне нипочем ее слова, и то, что я чересчур безобиден для этой жизни, и все такое, хотя она нарочно это сказала – хотела нас уязвить.
Друзьями могут быть и те, и другие, ответил Ангел. Это не имеет значения. Куда ты нас везешь?
Теперь он говорил о нас. Несмотря на все, я почти что улыбнулся.
– На-ас? Ты говоришь о себе и обо мне? Или подразумеваешь свою собачку, что сидит сзади?
Мой друг и я – мы вместе. Ты и я – врозь.
Ангел говорил так, что я подумал: это значит больше, чем «врозь», словно он раньше был с ней так же, как теперь со мной. И Ангел дал мне знать, что я прав. С его затылка стал падать серебряный дождь, и я понял, что тогда было что-то нехорошее.
– Почему бы тебе не поговорить со мной вслух, мой дорогой? – спросила женщина с фальшивой капризностью. – Скажи хоть несколько словечек, осчастливь меня. У тебя такой милый голос, когда ты говоришь вслух.
Это была правда, только ангел не говорил вслух, если не было особой нужды, ну, например, дать заказ бармену. Наверное, еще и из-за голоса бармен подумал о нас то, что подумал – но сейчас не было толку вспоминать об этом.
– Хорошо, – ответил ангел, и я понял, что он ужасно устал. – Скажу несколько слов. Ты счастлива?
– Я в экстазе. Но все равно тебя не отпущу. Высажу твою собачку у первого госпиталя, и поедем домой. – Она рулила и смотрела на ангела. – Я так по тебе скучала... Не могу жить без тебя, без твоих затей. Без твоих маленьких чудес. Понимаешь, я к ним привязалась, словно наркоманка. А потом ты взял и исчез, и неизвестно, что с тобой случилось. Это было больно. – Голос у нее стал вроде как жалобным, детским. – Я по-настоящему мучилась. И ты должен был беспокоиться. Разве не так? Скажи, разве не так?
Так, сказал ангел. Мне тоже было больно.
Я вспомнил, как он стоял на углу, там, где я околачивался в одиночку, пока он не появился. Он стоял, наполненный болью. Не знаю, почему и отчего, но я сразу повел его домой, и через некоторое время боль исчезла. Думаю, когда он решил, что мы теперь вместе.
Серебряный поток за спинкой сиденья все сгущался. Я подставил под него ладони, и в голове вроде как засветились картины. Я увидел ангела до того, как он стал моим Ангелом, в чудесном доме – и как она возила его повсюду, в рестораны, магазины, на вечеринки, и все думала о нем, непрерывно думала, так что заполонила его всего, и ему приходилось делать то, что она требовала. Иногда воровать, другой раз – чудить, заставлять людей делать глупости, к примеру, вдруг начинать петь или снимать одежду. Обычно это бывало на приемах, а она сама там дурила официантов. С помощью ангела она знакомилась с мужчинами, и те начинали думать, что лечь с ней в постель – самая замечательная вещь на свете. Потом заставляла ангела показывать ей других, кого сюда выслали – как и его, за преступление. Вроде той официантки без лица. Она смотрела на них, иногда пробовала делать с ними всякое, чтобы им стало неуютно или плохо. Но обычно только разглядывала.
В самом начале этого не было, с трудом выговорил Ангел, и я понял, что ему стыдно.
Это понятно, сказал я. Поначалу люди бывают милягами, я уж знаю. И все о тебе вызнают.
Женщина рассмеялась.
– Вы такие милые и жалкие! Трогательные, как пара детишек. Наверное, именно этого ты и искал – ведь так, мой дорогой? Но дети тоже могут быть гадкими, правда?
Она снова посмотрела на меня в обзорное зеркало, немного наклонившись, и я испугался, не видит ли она, что я делаю с серебряной штукой, которая все еще лилась из Ангела. Теперь текло потише. Оставалось мало времени. Я хотел закричать, но Ангел успокоил меня насчет того, что будет дальше. Женщина спросила у меня:
– Так что с тобой произошло все-таки?
Объясни ей, сказал Ангел. Я понял: чтобы протянуть время, чтобы занять ее разговором.
Я родился чудным, сказал я. Двуполым.
– Гермафродит! – воскликнула она прямо-таки с восхищением.
Она любит уродов, проговорил Ангел, только ей на них плевать.
Сделали операцию, но получилось плохо. Когда я стал старше, это пытались исправить, но у меня какая-то неправильная химия, что-то в этом роде. Родители меня стыдились. Я от них ушел.
– Ах, бедняжка, – отозвалась она, хотя ничего подобного не думала. – Ты совсем такой, какой нужен моему миленькому, правда? Ни требований, ни желаний. Никаких. – Голос ее стал жестким. – Но понимаешь, возможно, теперь тебя смогут подлечить.
Я не хочу. Это все давным-давно осталось позади. Мне это не нужно.
– Как раз та собачка, которая тебе отлично подходит, – сказала она Ангелу. – Очень жаль, что нам пришлось расстаться. Но теперь я не могу обходиться без тебя. Жизнь так скучна. Пустая жизнь. И такая... – Она вроде смутилась. – Такая, будто с тех пор, как ты меня оставил, мне незачем жить.
Не я оставил, сказал Ангел. Ты.
– Нет! Там была масса твоего, и тебе это известно. И известно, что ты вызываешь привыкание – уже знал, когда сюда явился... когда тебя выслали. Эй ты, собачка, знаешь за какое преступление его выслали сюда, в тихую заводь – на планету для ссыльных?
Знаю, сказал я. На деле-то ничего не знал, но не собирался говорить ей об этом.
– А что ты скажешь о таком , бесполая домашняя собачка? – радостно спросила женщина и нажала на педаль, разгоняя машину. – Что скажешь о преступном отказе от брака?
Ангел вроде как застонал вслух и рванул рулевое колесо. Машину дико развернуло, я свалился назад, серебряная штука Ангела потекла по мне сверху. Я старался собирать ее в рот, как делал всегда, но она растекалась по всей машине. Послышался треск – колеса ушли с дороги на обочину. Что-то – наверное, ограждение – ударило машину в бок, тормознуло ее, и меня бросило на пол. Женщина визжала и ругалась, Ангел не издал ни звука, но внутри головы я слышал, что он вроде как причитает: пусть будет, что будет. Ангел мне об этом говорил и прежде, когда я взял его домой: здесь, говорил он, они не могут долго протянуть – изгнанники из его мира и других миров. С ними что-то случается , даже если они связываются с кем-нибудь вроде меня или женщины. При аварии, или люди их убивают. Вроде как антитела в человеческом организме сражаются с болезнью. Хоть я и здешний, было похоже, что сейчас и я погибну в дорожной аварии вместе с Ангелом и женщиной.
Мне было все равно.
Машину вынесло на шоссе и сразу бросило опять вправо. Вдруг под нами ничего не оказалось, потом мы плюхнулись на что-то – на грунт или траву. Машину бешено швыряло вверх и вниз. Я вжался в спинку сиденья как раз вовремя, чтобы увидеть, как на нас летит дорожный указатель. Он пробил ветровое стекло со стороны женщины, а потом я долго ничего не видел – только самый сильный за все время серебряный фейерверк.
Трудно было не потревожить Ангела. Каждое движение было мукой для него, но я не хотел оставлять его в машине рядом с женщиной, пусть даже мертвой. То, что я был сзади, спасло меня от битого стекла и спину особо не повредило.
Я положил Ангела на траву чуть в стороне от машины и посмотрел вокруг. Мы были, может, в ста метрах от шоссе, рядом с параллельной дорогой. Было темно, однако я смог прочитать надпись на указателе, который пробил ветровое стекло и располосовал надвое голову женщины. «Впереди ремонт дороги. Сбавьте скорость». Вдалеке на дороге мигал желтый огонь; сначала я испугался, что там полиция, но мигалка оставалась на месте, и я понял, что это и есть указатель ремонта.
– Дружище, – прошептал Ангел.
Я изумился. Он никогда еще не говорил со мной вслух.
Не разговаривай, сказал я, наклонившись к нему, пытаясь сообразить, как бы мне до него дотронуться – просто, чтобы ему было удобней. Больше я ничего не мог сделать.
– Я обязан, – снова зашептал он. – Почти все ушло. Ты это получил?
В основном, ответил я. Не все.
– Я хотел, чтобы ты это получил.
Да, я знаю.
– Не уверен, что это обязательно пойдет тебе на пользу. – При вдохе у него вроде клокотало в горле. Что-то влажное сияло на губах, но серебряного фейерверка не было. – Но теперь оно у тебя. Ты можешь делать с ним, что захочешь. Жить так, как жил я. Получать то, что нужно, когда понадобится. Но можешь жить по-прежнему. Есть. Работать. Как угодно, как всегда.
Мне удалось произнести: я уже не человек. Не больше человек, чем ты, хоть я и здешний.
– Нет, дружок. Я не отнял у тебя ничего человеческого, – ответил он и немного покашлял. – Не жалею, что не стал жениться. Не мог жениться на своих. Это было... Не знаю, слишком мало для меня, слишком много для них... Примерно так. Не мог связывать себя, ничего бы не вышло, кроме пустоты. Это великий грех, когда не можешь давать, ибо Вселенная знает только «меньше» или «больше», а я настаивал, что это будет лучше или хуже. И они отправили меня сюда. Но понимаешь, дружок, в конце концов они свое получили. – Его рука прикоснулась ко мне и через секунду упала. – Все-таки я это сделал. Хотя и не среди своих.
Клокотанье у него в горле кончилось. Некоторое время я просидел в темноте рядом с ним. Потом ощутил это – вещи, которые делал Ангел. Такое верченье-качанье, как после крепкого кофе на пустой желудок. Закрыл глаза и, весь дрожа, лег на траву. Может, это началось из-за испуга, но не думаю. Полетели серебряные фейерверки, и с ними появилась масса картин, которых я не мог понять. Всякое насчет ангела и места, откуда он пришел, и о том, как они женятся. Здорово похоже на то, как мы были вместе, Ангел и я. Они там напоминали нас, однако была и куча различий, таких вещей, которых я не понимал. Не мог понять, как его сюда переслали – в виде света, внутри света, вроде как маленькими пучками. В этом для меня не было смысла, но я подумал, что Ангел мог быть светом. Серебряные фейерверки.
Наверное, я отключился, потому как открыл глаза и почувствовал, что давно так лежу. Правда, все еще было темно. Я сел и потянулся к Ангелу, думая, что должен спрятать его тело.
Ангел исчез. Там, где он лежал, осталось что-то вроде влажного песка.
Я взглянул на машину и на женщину. Все оставалось на месте. Скоро кто-нибудь приедет посмотреть. Не хотелось быть при этом.
У меня все болело, но я заставил себя подняться на другую дорогу и двинуться к городу. Было похоже, что теперь я могу чувствовать это, как мог сам ангел, словно оно гудело, как барабан, или звенело, как колокол, – от всяких вещей, от того, как люди смеются, плачут, любят, ненавидят, боятся. От всего, что бывает с людьми. Эту штуку, которую мог всасывать ангел – энергию, – я теперь мог брать, когда захочется.
И знал, что если буду ее забирать, то получу много больше, чем имеют люди, много больше, чем мог бы иметь, если бы мои дела не пошли так плохо годы назад.
Я был не особо уверен, что хочу этого. Вроде как ангел, отказавшийся жениться там, откуда он пришел. Он не хотел там, а я не мог здесь. Но теперь я могу делать что-то другое.
Я был не особо уверен, что хочу этого. Однако не думал, что сумею все остановить – так же, как не мог бы остановить свое сердце. Может, на самом деле это не такая уж хорошая штука и не особо правильная. Но ведь ангел говорил: Вселенная не знает хорошего или плохого, знает только «меньше» или «больше».
Да. Это я слышал.
Так я шел и думал об официантке без лица. Теперь я сумею их всех найти, всех людей из других миров, высланных за инопланетные преступления, не понятные для нас. Смогу найти их всех. И скажу им: там, у вас, изгоняют отверженных, но мы своих оставляем. Здесь у нас так. Здесь вы словно живете во Вселенной, которая знает только «меньше» или «больше».
Я все шел и шел к городу.

1 2