Даже сам Спаситель, принимая смертные муки, возроптал однажды на свою участь…. Да, Иов пал духом, но все же сумел пересилить себя и остался верен Господу, за что впоследствии получил заслуженное воздаяние… Как ты думаешь, почему для первой нашей беседы я выбрал именно это место Писания?
– Ума не приложу.
– Дабы ты сразу усвоил – деяния Господа непостижимы, и спасти человека может только безграничное упование на его волю. Пусть судьба Иова сегодня не задела тебя. Зерно нередко падает на скудную почву. Но завтра я поведаю тебе другую историю. Об Адаме и Еве. О древе познания и змее-искусителе. Об Авеле, павшем от руки брата своего Каина. О праведнике Ное. О всемирном потопе. О притчах Соломоновых и псалмах Давидовых. О десяти заповедях и семи смертных грехах. Уверен, что хотя бы малая толика западет в твое сердце. Если даст росток одно зерно, за ним потянутся и другие. Пройдет какое-то время, и скудный камень твоей души превратится в тучную ниву, готовую родить обильный Урожай добра и света. Тогда ты сам пожелаешь приобщиться к Богу.
– Складно говоришь, Веня. – Кузьма даже похлопал в ладони, как это делали метростроевцы на своих бесконечных заседаниях. – Тебе бы не веру проповедовать, а лавку бросового товара на торжище держать. Ты бы там ржавый гвоздь за новенький клинок выдал. Я не Иов, мне на Бога нечего жаловаться. Пусть себе… Зато я на ваших братьев и сестер вдоволь нагляделся. Если уж кто Божьим заветам не следует, так это они. И пожрать не дураки, и выпить, и украсть, и в блуд пуститься. Неужели ради этого еще и молиться нужно?
– Повторяю: все в руках Божьих… Не может каждый человек быть праведником. Это как волос, растущий внутрь кожи. Но для того и существуют праведники, чтобы на них равнялись другие. Совершая подвиги милосердия, страстотерпия и самоистязания, они рано или поздно увлекут за собой тех, чья душа ныне черства, а сердце заледенело. Мир переменится, и это может произойти только через веру. Вся мудрость тысяч поколений сосредоточена в Писании. Правда, оно многое теряет в пересказе. Его надо читать самому. Ты умеешь читать?
– Мать учила когда-то. Только книги у нее были совсем другие: «Биология рукокрылых», «Справочник медицинского работника» да «Основы зоопсихологии».
– Наверное, это греховные книги. Они созданы людьми. А Писание есть откровение Божье. Какие слова там звучат! Послушай из того же Иова. Это Господь описывает левиафана. – Венедим заговорил совсем по-другому, тихо и проникновенно: – «Дыхание его раскаляет угли, а из пасти его выходит пламя. На холке его обитает сила, а впереди бежит ужас. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. От его чихания возникает свет, а глаза у него, как ресницы зари. Железо он считает за солому, медь – за гнилое дерево. Свисту дротика он смеется. Он кипятит пучину, и море превращается в горячую грязь. Он оставляет за собой светящуюся стезю, и бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему, потому что он сотворен бесстрашным». Впечатляет, правда?
– Спорить не буду. Даже мороз по коже пробирает. Не левиафан, а прямо химера какая-то.
– А вот это совсем другое. Из «Песни песней». – Венедим так воодушевился, что даже вскочил на ноги. – «О, ты прекрасна, возлюбленная моя! Глаза твои голубиные под кудрями твоими. Как лента алые губы твои и уста твои любезны. Как половинки гранатового яблока – ланиты твои. Два сосца твои, как две молодые серны, пасущиеся между лилиями. О, как любезны ласки твои! Сотовый мед капает из уст твоих. Мед и молоко под языком твоим!»
– Ты бы, Веня, успокоился, а на ночь заказал у Феодосии горячую девку. Развеешься немного. А то так и умом тронуться недолго.
– Не дозволены мне плотские утехи, – Венедим сел, едва переводя дух, – обет воздержания и плотеубийства лежит на мне. Через телесные страдания хочу достичь духовных высот.
– Кондрашку ты достигнешь. Для такого бугая, как ты, воздержание вредно.
– Искушаешь меня? – Венедим криво усмехнулся. – Зря. Ничего не выйдет… Меня каждый день искушают. Привык.
– Завидую. Мне бы так устроиться… Слушай, а как ты относишься к игумену? – Кузьма до сих пор не мог забыть багровые глаза, зловеще горящие во мраке.
– Здесь он наместник Бога… – Венедим почему-то растерялся. – Как я могу к нему относиться?
– Что-то необычное в нем есть… Ты не замечал?
– Я не смотрю на него. Я ему внимаю.
– Конечно! Наместник Бога! Большая шишка. А в меня вцепился, как химера какая-то. Начал за здравие, а кончил за упокой. Голодом вздумал стращать. Подумаешь! Да я, бывало, по десять дней кряду ничего не ел!
– Как бы тебе не пострадать за свое злоязычие. Не вводи меня в гнев. А иначе будешь наказан лишением пищи.
– Все, беру свои слова обратно! – Кузьма вскинул вверх обе руки. – Оговорился я. С каждым может случиться. А игумен ваш просто сокровище. Ну прямо агнец Божий! Другого столь душевного и кроткого человека я еще не встречал… И надеюсь, больше не встречу.
– Паясничаешь? Ну-ну… Обед ты свой получишь, не сомневайся. Мы не звери. А наш разговор продолжим опосля.
– С удовольствием. Перескажешь мне что-нибудь вроде «Песни песней».
– На этот раз рассказывать будешь ты. Я хочу знать все подробности о путях, которыми мы пойдем через преисподнюю.
– Мы? – удивился Кузьма.
– Отныне я буду всюду сопровождать тебя. Вплоть до самой Грани. А если потребуется, то и за Грань. Такова воля игумена. Если все сложится благополучно, к концу пути я постараюсь обратить тебя в истинную веру.
– А я тебя – в еретиканство.
ОБВИНЕНИЕ
Как и следовало ожидать, послеобеденный разговор не удался. Во-первых, Кузьму, осоловевшего от пусть и не особо качественной, зато обильной пищи, неудержимо клонило ко сну. Во-вторых, он не собирался делиться со светляками сведениями о тайнах преисподней, то бишь Шеола.
Отделавшись парочкой басен, хоть и жутковатых, но с реальной действительностью ничего общего не имевших, Кузьма растянулся на лавке и демонстративно зевнул. Трудно сказать, понял ли Венедим, что его водят за нос, либо нет, но он решил оставить подопечного в покое, тем более что на это были и другие причины – у постника и плотеубийцы, питавшегося лишь жиденькой кашей, вдруг прихватило живот.
– Это тебя Бог наказывает, – пробормотал Кузьма сквозь сон. – Поститься тоже надо с умом. Излишнее рвение ни в каком деле на пользу не идет.
Проснулся он от першения в носу. Рядом, заняв на лавке почти все свободное место, восседала постельная сваха Феодосия Акудница и щекотала ему нос петушиным пером.
– Просыпайся, касатик, – томным голосом пропела она. – Время позднее. Скоро всех баб и девок по постелям разберут. Аль у тебя уже охота пропала?
– Прошу прощения, матушка. – Кузьма чих-пул. – Сморило меня что-то… А где брат Венедим?
– Зачем он тебе в такую пору? Неужто содомский грех замыслили сотворить? – хохотнула она.
– Все шутите… А мне не до шуток. Тут так выходит, что без его соизволения мне и шагу ступить нельзя. Все мои утехи теперь от его воли зависят.
– Сопляк он еще! – фыркнула Феодосия. – Ночью я в обители хозяйка. На мои права еще никто не смел покуситься… Да и занедужил что-то твой Венедим. Желудочное послабление. От нужника дальше трех шагов отойти не может.
– И часто такое с подвижниками бывает?
– Случается… Ты лучше скажи, с кем нынче лечь хочешь?
– А есть выбор?
– Для тебя, касатик, все есть.
– За что такая честь?
– Подарочек твой по душе пришелся. В следующий раз еще что-нибудь принеси. Ты ведь, говорят, в дальнюю дорогу собрался?
– Кто говорит? – насторожился Кузьма, уверенный, что, кроме Венедима, других свидетелей его беседы с игуменом не имелось.
– Земля слухами полнится, а уж наша обитель – тем более. Любят людишки лясы поточить… Али я относительно дальней дороги не права?
– Я на одном месте никогда долго не засиживаюсь, – ответил Кузьма уклончиво. – Отдохну чуток и дальше. Меня ноги кормят.
– Кто ж спорит… Только я слыхала, что теперь ты не абы куда идешь, а к самой Грани. И не по собственной воле, а по чужому наущению… Не томи душу – расскажи. Я тебе за это самую сладку девку подсуну. А хочешь – сама с тобой лягу. Я хоть и в годах, но такое умею, что со мной ни одна молодуха не сравнится.
Предложение было, конечно, заманчивое, хотя в чем-то и сомнительное. В человеческое бескорыстие Кузьма давно не верил, а тем более не ожидал найти его в Феодосии, всем известной сплетнице и интриганке. Одним только женским любопытством ее вопросы объяснить было нельзя. Скорее всего в обители Света опять плелись тайные козни, в которые каким-то образом хотели впутать Кузьму. Только этого ему и не хватало!
– Ваши достоинства известны, – сказал Кузьма, поглаживая обширную ляжку Феодосии. – Кто же от такого счастья откажется? Только мне одно неясно…
– Что, касатик? – Феодосия всем телом навалилась на него, и это было посерьезнее, чем объятия химеры-няньки.
– С чего начнем? Сначала поговорим, а потом ляжем или наоборот?
– А все сразу, – жарко зашептала Феодосия. – Ты говори… только все как на духу, а я делом займусь.
Лицо Кузьмы вдруг оказалось между двумя голыми грудями, хотя и весьма увесистыми, однако по форме почти безупречными. Тут бы он, наверное, и сдался, поскольку долго сопротивляться подобному напору не смог бы ни один нормальный мужик, но сзади стукнула дверь (запоров у светляков отродясь не водилось), и кто-то деликатно похлопал Феодосию по спине.
– Чего припер, охальник? – оторвавшись от Кузьмы, взъярилась она, однако тут же присмирела и совсем другим тоном продолжала: – А, это ты, Венедимушка… Оклемался уже? С выздоровленьицем… А мы тут с Кузьмой побаловаться собрались. Ты ничего против не имеешь?
– Вольному воля, – не сказал, а выдавил из себя Венедим. – Только ты выйди пока. После зайдешь. И под дверями не подслушивай.
– Когда это я подслушивала? – обиделась Феодосия, заправляя под одежду свои замечательные буфера.
– Да, почитай, всю жизнь. Меня еще мать-покойница предупреждала, чтобы я тебя остерегался.
– Мать твоя, царство ей небесное, и не такое могла сказать. Еще та штучка была… Ее грехи ни тебе, ни твоим детям не замолить. А впрочем, разве у таких, как ты, бывают дети?..
Она удалилась царственной походкой, высоко неся голову и ворочая ягодицами, как жерновами (увы, не подфартило сегодня Кузьме добраться до них). Венедим хоть и еле держался на ногах, однако не поленился проводить Феодосию до дверей – очевидно, и в самом деле боялся, как бы та не подслушала предстоящий разговор.
Вернуться назад у него не хватило сил: так и сел прямо на пороге, привалившись спиной к дверному косяку. Был он сейчас бледнее любого священному-ченика, зато смотрел прямо и глаз по своей привычке в сторону не отводил.
– Зачем она приходила? – спросил Венедим голосом слабым, но твердым.
– А тебе не понятно? – буркнул Кузьма. Нельзя сказать, чтобы подобный поворот событий устраивал его.
– Думаешь, на блуд ее потянуло? Как бы не так! Феодосия без задней мысли ничего не делает. И уж ни под кого-нибудь ляжет, то с умыслом. Говорят, что это именно она довела Трифона Прозорливого до смерти. Такая кого хочешь заездит – хоть мужика, хоть хряка-производителя.
– Со мной такие номера не проходят. Я из лап химеры уходил… Эх, пришел бы ты, Веня, на полчасика позже!
– Плохие новости, – вздохнул Венедим. – Потому и пришел… Темнушники проведали про то, что ты здесь.
– Ну и что? Какое им до меня может быть дело? Я темнушникам ничего не должен.
– Выходит, должен. Говорят, что ты к их дозору тайком подобрался и всех жизни лишил самым зверским образом.
– Врут! – отмахнулся Кузьма, хотя предчувствия у него появились самые нехорошие. – Я к этому делу непричастен. Их тварь неведомая растерзала. Причем такая, что ей самая злобная химера в подметки не годится. Сам подумай, может ли один человек другого на железный штырь насадить, если этот штырь к тому же под самым потолком торчит?
– Это ты так говоришь. А темнушники говорят совсем другое и требуют, чтобы тебя выдали им на расправу.
– Подожди… – Кузьма задумался. – Я ведь всего сутки у вас. Как они успели узнать?
– Вот то-то и оно. Кто-то из наших донес. А меня отравили, чтобы я за тобой не присматривал.
– Сколько человек знает, что я здесь?
– Видели тебя многие. Но про то, что ты именно Кузьма Индикоплав, знают только… – он стал загибать пальцы на руке, – я, игумен, трое стражников, привратник, да две бабы эти, Феодосия и Фотинья.
– Бабы или стражники могли слух по обители пустить.
– Всех их сразу предупредили, чтобы язык за зубами держали.
– Ба! – Кузьма шлепнул себя ладонью по лбу. – Совсем забыл. На подходе к обители встретился мне один тип. Из ваших, изгнанник. Он меня по голосу опознал.
– Это где примерно было?
– Недалеко от того места, где меня задержали.
– В Буячьей норе… Нет, туда темнушники не сунутся. Изгнанник здесь ни при чем. Он мне слабительной соли в еду подсыпать не мог.
– Не совпадение ли это? У постников брюхо деликатное, слабое. Могло тебя и по какой-то другой причине прихватить… Попил, например, тухлой водицы.
– Разве это совпадение! – болезненно скривился Венедим. – Остатки моей каши поросенку скормили. Так его так пронесло, что едва копыта не протянул.
– Стряпух надо выспросить.
– Выспросили уже. И даже с пристрастием. Посторонних мужиков на кухне не было, а Фотинья и Феодосия там с самого утра вертелись.
– Фотинья, думаю, такое сделать не могла.
– И я так думаю, – кивнул Венедим. – Она в это время всегда на кухню за отбросами приходит. А вот Феодосия там гость редкий. Никто и не упомнит, когда ее в предыдущий раз видели.
– Неужто Феодосия с темнушниками знается?
– С нее станется. На всю общину обижена. Прежний игумен ей чем-то не угодил, а уж новый тем более. Не у дел ее хочет оставить. Дескать, святое дело продления рода человеческого она превратила в блудодейство и источник наживы. Чуть ли не торгует девками… Вот она и столковалась с темнушниками. Хочет, наверное, с их помощью прежние порядки вернуть. Или сама к ним уйдет да еще самых лучших девок с собой прихватит.
– Но это все, так сказать, ваши заботы. Почему у меня от них должна голова болеть?
– Темнушники давно за нами присматривают. Догадываются, видно, что мы путь за Грань ищем. Если такое удастся, здесь вся расстановка сил изменится. Вдруг мы союзников себе найдем или какое-нибудь страшное оружие добудем? Сами-то они преисподнюю покидать не желают. Обжились, отродье бандитское. Нет для них законов. Ни человеческих, ни Божьих… Какая им выгода, если Кузьма Индикоплав другим будет служить?
– Гады… Я ведь для них немало хорошего сделал.
– Вот они все это тебе и припомнят.
– А если их просто послать подальше? – встрепенулся Кузьма. – Дескать, не знаем мы никакого Кузьму Индикоплава?
– Пробовали уже. – Венедим слабо махнул рукой. – Только темнушники на это не клюнули. Грозятся взрывчатку применить.
– Откуда у них взрывчатка?
– Говорят, купили у метростроевцев. А по другим сведениям, сами научились делать.
– Отдадите, значит, меня? – Кузьма исподлобья глянул на Венедима.
– Не знаю… Переговоры еще идут. Игумен за тебя трех баб предлагает. Любых, на выбор.
– И что?
– Не соглашаются они. Вынь да положь им Кузьму Индикоплава. Последними словами тебя костерят. Суд обещают устроить.
– Знаю я их суд. Отведут шагов на сто и прикончат в каком-нибудь тупичке… Скорее всего они не на меня одного, а на всех выползков взъярились. Недаром ведь игумен говорил, что нашего брата почти не осталось. Мы у темнушников, как кость в горле, торчим… Слушай, Веня, а не податься ли мне сейчас в бега? Скажешь, что упустил по слабости телесной. С недужного какой спрос…
– Ты сбежишь, а мы из-за тебя в братскую могилу ляжем? – Бледность Венедима не только дошла до крайнего предела, но, похоже, даже преодолела его. – Темнушники зря грозиться не будут. Если пообещали взорвать – обязательно взорвут. Когда из-за Бабушкиного туннеля спор вышел, они дюжину наших без зазрения совести порешили. Помнишь тот случай?
– Слыхал…
– Так что жди смиренно своей участи, как ждал наш Спаситель. А я, ради укрепления твоего духа, поведаю поучительную историю о скитаниях и злоключениях пророка Ионы.
– Да пошел ты со своим Ионой куда подальше! – Кузьма перевернулся на другой бок, лицом к стенке, и натянул на голову полу куртки.
Приговор ему еще не был вынесен, да и за ночь все могло измениться к лучшему, но спалось Кузьме плохо, вернее – вообще не спалось.
Ясно было, что убежать из обители Света ему не позволят. Наверное, уже с десяток бугаев за дверями караулит.
Окажись он сейчас где-нибудь в лабиринтах Шеола, можно было бы вызвать химеру (существовали такие способы) и под шумок, поднятый ею, благополучно смыться. Да только из этого каменного мешка, в котором даже вентиляционного отверстия не предусмотрено, ни до какой химеры не докличешься.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Гражданин преисподней'
1 2 3 4 5 6 7
– Ума не приложу.
– Дабы ты сразу усвоил – деяния Господа непостижимы, и спасти человека может только безграничное упование на его волю. Пусть судьба Иова сегодня не задела тебя. Зерно нередко падает на скудную почву. Но завтра я поведаю тебе другую историю. Об Адаме и Еве. О древе познания и змее-искусителе. Об Авеле, павшем от руки брата своего Каина. О праведнике Ное. О всемирном потопе. О притчах Соломоновых и псалмах Давидовых. О десяти заповедях и семи смертных грехах. Уверен, что хотя бы малая толика западет в твое сердце. Если даст росток одно зерно, за ним потянутся и другие. Пройдет какое-то время, и скудный камень твоей души превратится в тучную ниву, готовую родить обильный Урожай добра и света. Тогда ты сам пожелаешь приобщиться к Богу.
– Складно говоришь, Веня. – Кузьма даже похлопал в ладони, как это делали метростроевцы на своих бесконечных заседаниях. – Тебе бы не веру проповедовать, а лавку бросового товара на торжище держать. Ты бы там ржавый гвоздь за новенький клинок выдал. Я не Иов, мне на Бога нечего жаловаться. Пусть себе… Зато я на ваших братьев и сестер вдоволь нагляделся. Если уж кто Божьим заветам не следует, так это они. И пожрать не дураки, и выпить, и украсть, и в блуд пуститься. Неужели ради этого еще и молиться нужно?
– Повторяю: все в руках Божьих… Не может каждый человек быть праведником. Это как волос, растущий внутрь кожи. Но для того и существуют праведники, чтобы на них равнялись другие. Совершая подвиги милосердия, страстотерпия и самоистязания, они рано или поздно увлекут за собой тех, чья душа ныне черства, а сердце заледенело. Мир переменится, и это может произойти только через веру. Вся мудрость тысяч поколений сосредоточена в Писании. Правда, оно многое теряет в пересказе. Его надо читать самому. Ты умеешь читать?
– Мать учила когда-то. Только книги у нее были совсем другие: «Биология рукокрылых», «Справочник медицинского работника» да «Основы зоопсихологии».
– Наверное, это греховные книги. Они созданы людьми. А Писание есть откровение Божье. Какие слова там звучат! Послушай из того же Иова. Это Господь описывает левиафана. – Венедим заговорил совсем по-другому, тихо и проникновенно: – «Дыхание его раскаляет угли, а из пасти его выходит пламя. На холке его обитает сила, а впереди бежит ужас. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. От его чихания возникает свет, а глаза у него, как ресницы зари. Железо он считает за солому, медь – за гнилое дерево. Свисту дротика он смеется. Он кипятит пучину, и море превращается в горячую грязь. Он оставляет за собой светящуюся стезю, и бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему, потому что он сотворен бесстрашным». Впечатляет, правда?
– Спорить не буду. Даже мороз по коже пробирает. Не левиафан, а прямо химера какая-то.
– А вот это совсем другое. Из «Песни песней». – Венедим так воодушевился, что даже вскочил на ноги. – «О, ты прекрасна, возлюбленная моя! Глаза твои голубиные под кудрями твоими. Как лента алые губы твои и уста твои любезны. Как половинки гранатового яблока – ланиты твои. Два сосца твои, как две молодые серны, пасущиеся между лилиями. О, как любезны ласки твои! Сотовый мед капает из уст твоих. Мед и молоко под языком твоим!»
– Ты бы, Веня, успокоился, а на ночь заказал у Феодосии горячую девку. Развеешься немного. А то так и умом тронуться недолго.
– Не дозволены мне плотские утехи, – Венедим сел, едва переводя дух, – обет воздержания и плотеубийства лежит на мне. Через телесные страдания хочу достичь духовных высот.
– Кондрашку ты достигнешь. Для такого бугая, как ты, воздержание вредно.
– Искушаешь меня? – Венедим криво усмехнулся. – Зря. Ничего не выйдет… Меня каждый день искушают. Привык.
– Завидую. Мне бы так устроиться… Слушай, а как ты относишься к игумену? – Кузьма до сих пор не мог забыть багровые глаза, зловеще горящие во мраке.
– Здесь он наместник Бога… – Венедим почему-то растерялся. – Как я могу к нему относиться?
– Что-то необычное в нем есть… Ты не замечал?
– Я не смотрю на него. Я ему внимаю.
– Конечно! Наместник Бога! Большая шишка. А в меня вцепился, как химера какая-то. Начал за здравие, а кончил за упокой. Голодом вздумал стращать. Подумаешь! Да я, бывало, по десять дней кряду ничего не ел!
– Как бы тебе не пострадать за свое злоязычие. Не вводи меня в гнев. А иначе будешь наказан лишением пищи.
– Все, беру свои слова обратно! – Кузьма вскинул вверх обе руки. – Оговорился я. С каждым может случиться. А игумен ваш просто сокровище. Ну прямо агнец Божий! Другого столь душевного и кроткого человека я еще не встречал… И надеюсь, больше не встречу.
– Паясничаешь? Ну-ну… Обед ты свой получишь, не сомневайся. Мы не звери. А наш разговор продолжим опосля.
– С удовольствием. Перескажешь мне что-нибудь вроде «Песни песней».
– На этот раз рассказывать будешь ты. Я хочу знать все подробности о путях, которыми мы пойдем через преисподнюю.
– Мы? – удивился Кузьма.
– Отныне я буду всюду сопровождать тебя. Вплоть до самой Грани. А если потребуется, то и за Грань. Такова воля игумена. Если все сложится благополучно, к концу пути я постараюсь обратить тебя в истинную веру.
– А я тебя – в еретиканство.
ОБВИНЕНИЕ
Как и следовало ожидать, послеобеденный разговор не удался. Во-первых, Кузьму, осоловевшего от пусть и не особо качественной, зато обильной пищи, неудержимо клонило ко сну. Во-вторых, он не собирался делиться со светляками сведениями о тайнах преисподней, то бишь Шеола.
Отделавшись парочкой басен, хоть и жутковатых, но с реальной действительностью ничего общего не имевших, Кузьма растянулся на лавке и демонстративно зевнул. Трудно сказать, понял ли Венедим, что его водят за нос, либо нет, но он решил оставить подопечного в покое, тем более что на это были и другие причины – у постника и плотеубийцы, питавшегося лишь жиденькой кашей, вдруг прихватило живот.
– Это тебя Бог наказывает, – пробормотал Кузьма сквозь сон. – Поститься тоже надо с умом. Излишнее рвение ни в каком деле на пользу не идет.
Проснулся он от першения в носу. Рядом, заняв на лавке почти все свободное место, восседала постельная сваха Феодосия Акудница и щекотала ему нос петушиным пером.
– Просыпайся, касатик, – томным голосом пропела она. – Время позднее. Скоро всех баб и девок по постелям разберут. Аль у тебя уже охота пропала?
– Прошу прощения, матушка. – Кузьма чих-пул. – Сморило меня что-то… А где брат Венедим?
– Зачем он тебе в такую пору? Неужто содомский грех замыслили сотворить? – хохотнула она.
– Все шутите… А мне не до шуток. Тут так выходит, что без его соизволения мне и шагу ступить нельзя. Все мои утехи теперь от его воли зависят.
– Сопляк он еще! – фыркнула Феодосия. – Ночью я в обители хозяйка. На мои права еще никто не смел покуситься… Да и занедужил что-то твой Венедим. Желудочное послабление. От нужника дальше трех шагов отойти не может.
– И часто такое с подвижниками бывает?
– Случается… Ты лучше скажи, с кем нынче лечь хочешь?
– А есть выбор?
– Для тебя, касатик, все есть.
– За что такая честь?
– Подарочек твой по душе пришелся. В следующий раз еще что-нибудь принеси. Ты ведь, говорят, в дальнюю дорогу собрался?
– Кто говорит? – насторожился Кузьма, уверенный, что, кроме Венедима, других свидетелей его беседы с игуменом не имелось.
– Земля слухами полнится, а уж наша обитель – тем более. Любят людишки лясы поточить… Али я относительно дальней дороги не права?
– Я на одном месте никогда долго не засиживаюсь, – ответил Кузьма уклончиво. – Отдохну чуток и дальше. Меня ноги кормят.
– Кто ж спорит… Только я слыхала, что теперь ты не абы куда идешь, а к самой Грани. И не по собственной воле, а по чужому наущению… Не томи душу – расскажи. Я тебе за это самую сладку девку подсуну. А хочешь – сама с тобой лягу. Я хоть и в годах, но такое умею, что со мной ни одна молодуха не сравнится.
Предложение было, конечно, заманчивое, хотя в чем-то и сомнительное. В человеческое бескорыстие Кузьма давно не верил, а тем более не ожидал найти его в Феодосии, всем известной сплетнице и интриганке. Одним только женским любопытством ее вопросы объяснить было нельзя. Скорее всего в обители Света опять плелись тайные козни, в которые каким-то образом хотели впутать Кузьму. Только этого ему и не хватало!
– Ваши достоинства известны, – сказал Кузьма, поглаживая обширную ляжку Феодосии. – Кто же от такого счастья откажется? Только мне одно неясно…
– Что, касатик? – Феодосия всем телом навалилась на него, и это было посерьезнее, чем объятия химеры-няньки.
– С чего начнем? Сначала поговорим, а потом ляжем или наоборот?
– А все сразу, – жарко зашептала Феодосия. – Ты говори… только все как на духу, а я делом займусь.
Лицо Кузьмы вдруг оказалось между двумя голыми грудями, хотя и весьма увесистыми, однако по форме почти безупречными. Тут бы он, наверное, и сдался, поскольку долго сопротивляться подобному напору не смог бы ни один нормальный мужик, но сзади стукнула дверь (запоров у светляков отродясь не водилось), и кто-то деликатно похлопал Феодосию по спине.
– Чего припер, охальник? – оторвавшись от Кузьмы, взъярилась она, однако тут же присмирела и совсем другим тоном продолжала: – А, это ты, Венедимушка… Оклемался уже? С выздоровленьицем… А мы тут с Кузьмой побаловаться собрались. Ты ничего против не имеешь?
– Вольному воля, – не сказал, а выдавил из себя Венедим. – Только ты выйди пока. После зайдешь. И под дверями не подслушивай.
– Когда это я подслушивала? – обиделась Феодосия, заправляя под одежду свои замечательные буфера.
– Да, почитай, всю жизнь. Меня еще мать-покойница предупреждала, чтобы я тебя остерегался.
– Мать твоя, царство ей небесное, и не такое могла сказать. Еще та штучка была… Ее грехи ни тебе, ни твоим детям не замолить. А впрочем, разве у таких, как ты, бывают дети?..
Она удалилась царственной походкой, высоко неся голову и ворочая ягодицами, как жерновами (увы, не подфартило сегодня Кузьме добраться до них). Венедим хоть и еле держался на ногах, однако не поленился проводить Феодосию до дверей – очевидно, и в самом деле боялся, как бы та не подслушала предстоящий разговор.
Вернуться назад у него не хватило сил: так и сел прямо на пороге, привалившись спиной к дверному косяку. Был он сейчас бледнее любого священному-ченика, зато смотрел прямо и глаз по своей привычке в сторону не отводил.
– Зачем она приходила? – спросил Венедим голосом слабым, но твердым.
– А тебе не понятно? – буркнул Кузьма. Нельзя сказать, чтобы подобный поворот событий устраивал его.
– Думаешь, на блуд ее потянуло? Как бы не так! Феодосия без задней мысли ничего не делает. И уж ни под кого-нибудь ляжет, то с умыслом. Говорят, что это именно она довела Трифона Прозорливого до смерти. Такая кого хочешь заездит – хоть мужика, хоть хряка-производителя.
– Со мной такие номера не проходят. Я из лап химеры уходил… Эх, пришел бы ты, Веня, на полчасика позже!
– Плохие новости, – вздохнул Венедим. – Потому и пришел… Темнушники проведали про то, что ты здесь.
– Ну и что? Какое им до меня может быть дело? Я темнушникам ничего не должен.
– Выходит, должен. Говорят, что ты к их дозору тайком подобрался и всех жизни лишил самым зверским образом.
– Врут! – отмахнулся Кузьма, хотя предчувствия у него появились самые нехорошие. – Я к этому делу непричастен. Их тварь неведомая растерзала. Причем такая, что ей самая злобная химера в подметки не годится. Сам подумай, может ли один человек другого на железный штырь насадить, если этот штырь к тому же под самым потолком торчит?
– Это ты так говоришь. А темнушники говорят совсем другое и требуют, чтобы тебя выдали им на расправу.
– Подожди… – Кузьма задумался. – Я ведь всего сутки у вас. Как они успели узнать?
– Вот то-то и оно. Кто-то из наших донес. А меня отравили, чтобы я за тобой не присматривал.
– Сколько человек знает, что я здесь?
– Видели тебя многие. Но про то, что ты именно Кузьма Индикоплав, знают только… – он стал загибать пальцы на руке, – я, игумен, трое стражников, привратник, да две бабы эти, Феодосия и Фотинья.
– Бабы или стражники могли слух по обители пустить.
– Всех их сразу предупредили, чтобы язык за зубами держали.
– Ба! – Кузьма шлепнул себя ладонью по лбу. – Совсем забыл. На подходе к обители встретился мне один тип. Из ваших, изгнанник. Он меня по голосу опознал.
– Это где примерно было?
– Недалеко от того места, где меня задержали.
– В Буячьей норе… Нет, туда темнушники не сунутся. Изгнанник здесь ни при чем. Он мне слабительной соли в еду подсыпать не мог.
– Не совпадение ли это? У постников брюхо деликатное, слабое. Могло тебя и по какой-то другой причине прихватить… Попил, например, тухлой водицы.
– Разве это совпадение! – болезненно скривился Венедим. – Остатки моей каши поросенку скормили. Так его так пронесло, что едва копыта не протянул.
– Стряпух надо выспросить.
– Выспросили уже. И даже с пристрастием. Посторонних мужиков на кухне не было, а Фотинья и Феодосия там с самого утра вертелись.
– Фотинья, думаю, такое сделать не могла.
– И я так думаю, – кивнул Венедим. – Она в это время всегда на кухню за отбросами приходит. А вот Феодосия там гость редкий. Никто и не упомнит, когда ее в предыдущий раз видели.
– Неужто Феодосия с темнушниками знается?
– С нее станется. На всю общину обижена. Прежний игумен ей чем-то не угодил, а уж новый тем более. Не у дел ее хочет оставить. Дескать, святое дело продления рода человеческого она превратила в блудодейство и источник наживы. Чуть ли не торгует девками… Вот она и столковалась с темнушниками. Хочет, наверное, с их помощью прежние порядки вернуть. Или сама к ним уйдет да еще самых лучших девок с собой прихватит.
– Но это все, так сказать, ваши заботы. Почему у меня от них должна голова болеть?
– Темнушники давно за нами присматривают. Догадываются, видно, что мы путь за Грань ищем. Если такое удастся, здесь вся расстановка сил изменится. Вдруг мы союзников себе найдем или какое-нибудь страшное оружие добудем? Сами-то они преисподнюю покидать не желают. Обжились, отродье бандитское. Нет для них законов. Ни человеческих, ни Божьих… Какая им выгода, если Кузьма Индикоплав другим будет служить?
– Гады… Я ведь для них немало хорошего сделал.
– Вот они все это тебе и припомнят.
– А если их просто послать подальше? – встрепенулся Кузьма. – Дескать, не знаем мы никакого Кузьму Индикоплава?
– Пробовали уже. – Венедим слабо махнул рукой. – Только темнушники на это не клюнули. Грозятся взрывчатку применить.
– Откуда у них взрывчатка?
– Говорят, купили у метростроевцев. А по другим сведениям, сами научились делать.
– Отдадите, значит, меня? – Кузьма исподлобья глянул на Венедима.
– Не знаю… Переговоры еще идут. Игумен за тебя трех баб предлагает. Любых, на выбор.
– И что?
– Не соглашаются они. Вынь да положь им Кузьму Индикоплава. Последними словами тебя костерят. Суд обещают устроить.
– Знаю я их суд. Отведут шагов на сто и прикончат в каком-нибудь тупичке… Скорее всего они не на меня одного, а на всех выползков взъярились. Недаром ведь игумен говорил, что нашего брата почти не осталось. Мы у темнушников, как кость в горле, торчим… Слушай, Веня, а не податься ли мне сейчас в бега? Скажешь, что упустил по слабости телесной. С недужного какой спрос…
– Ты сбежишь, а мы из-за тебя в братскую могилу ляжем? – Бледность Венедима не только дошла до крайнего предела, но, похоже, даже преодолела его. – Темнушники зря грозиться не будут. Если пообещали взорвать – обязательно взорвут. Когда из-за Бабушкиного туннеля спор вышел, они дюжину наших без зазрения совести порешили. Помнишь тот случай?
– Слыхал…
– Так что жди смиренно своей участи, как ждал наш Спаситель. А я, ради укрепления твоего духа, поведаю поучительную историю о скитаниях и злоключениях пророка Ионы.
– Да пошел ты со своим Ионой куда подальше! – Кузьма перевернулся на другой бок, лицом к стенке, и натянул на голову полу куртки.
Приговор ему еще не был вынесен, да и за ночь все могло измениться к лучшему, но спалось Кузьме плохо, вернее – вообще не спалось.
Ясно было, что убежать из обители Света ему не позволят. Наверное, уже с десяток бугаев за дверями караулит.
Окажись он сейчас где-нибудь в лабиринтах Шеола, можно было бы вызвать химеру (существовали такие способы) и под шумок, поднятый ею, благополучно смыться. Да только из этого каменного мешка, в котором даже вентиляционного отверстия не предусмотрено, ни до какой химеры не докличешься.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Гражданин преисподней'
1 2 3 4 5 6 7