Странность истории этой состояла еще и в том, что пыткам и варварской казни была предана отнюдь не простая крестьянка, что было не редкость в ту пору Речь шла о женщине принадлежащей к одному из древнейших родов государства — история подобных прецедентов почти не знала Герцог, бесспорно, слыл и был великим Дон Жуаном, список жертв его мимолетных страстей и страстишек исчислялся сотнями, но не с одной из них он не обошелся так жестоко К тому же, к моменту, когда карающая десница великого и могучего властелина нежданно распростерлась над несчастной, связь их оставалась уже в далеком прошлом, и времени с тех пор минуло столько, что герцог успел весьма успешно и как утверждают источники по неземной любви жениться и овдоветь Нет, поступок великого был необъясним, вернее объяснений ему находилось великое множество, но не одно из них не находило достоверного подтверждения Посему это была тайна И она долгое время мучительно выжигала его мозг и душу, заслоняя собой саму его жизнь, временами буйную и веселую, временам плавную до скуки, временами тревожную и даже отвратительную какими-то своими мерзкими событиями, но в целом вполне успешную и имеющую все основания быть счастливой, жизнь преуспевающего ученого-историка и вполне симпатичного парня — москвича образца середины семидесятых годов Теперь он постарел, и как за глаза поговаривали знакомые «сильно сдал».
Иногда ему казалось, что страсть его тоже состарилась месте с ним, силы оставили ее, стала она тихой и почти неощутимой и от того, в душе его было пусто и пыльно, как в запущенной холостяцкой квартире, с потертыми ковром, на котором вечно валялись давно прочитанные и уже успевшие пожелтеть газеты и журналы, постель почти никогда не застилалась, пепельницы подолгу оставались полны окурков, и тяжелый запах старого табака немедленно пропитывал каждого, кто переступал ее порог В эту обитель он и возвращался теперь промозглым осенним вечером аккуратно выруливая старенькую свою девятку в плотном агрессивном потоке машин.
Этим утром я опять осталась жива.
Уже очень давно, страдая от бессонницы, я научилась не метаться по кровати, сминая одеяла, простыни и подушки Теперь я умела лежать спокойно, почти недвижимо и ожидать рассвета в полном оцепенении духовном и телесном Мысли мои тоже почти останавливали свой бег и плескались едва заметно, как холодные воды стоячего озера.
Пришло утро, похожее на десятки, а быть может и сотни уже других Звенела на кухне внизу посудой сестра, спеша покинуть мой унылый дом, не преминув при этом ни одной из своих родственных обязанностей, в числе которых контролю за моим питанием отводилось едва ли первое место Сейчас она старательно приготовит завтрак, красиво сервирует стол, накроет весь этот аппетитный по меркам любого нормального человека натюрморт, белой крахмальной салфеткой и торопливо выскользнет за дверь, не проглотив и чашки кофе, чтобы не задержаться и, не приведи Господь, не встретиться со мной.
Я не сужу ее за это… Господи прости, да и мне ли ее судить? Последние полгода я веду себя, как человек тяжело, неизлечимо больной, обреченный на долгое мучительное умирание И все те близкие мне люди, которые в силу дружеских или каких иных обстоятельств, остались подле меня были вынуждены принять правила этой, навязанной мною, игры и вести себя со мной именно так — как с человеком, которого страшный недуг неумолимо и стремительно влечет к последнему пределу В то же время, я абсолютно, даже противоестественно для человека, снедаемого сильными душевными страданиями, здорова с точки зрения традиционной, да и нетрадиционной, пожалуй тоже, медицины. Ни один из моих органов не поражен никакой болезнью Я молода, и как утверждают некоторые, весьма недурна собой Я относительно богата, по крайней мере огромное большинство из доведенных до последнего предела не то что бедности-нищеты, моих сограждан, с великой радостью отдали бы все отпущенные им до скончания дней радости и душевный покой за малую толику моих материальных возможностей Со мной не случилось ничего чрезвычайного, запредельно ужасного, губительного.
Все гораздо проще Меня бросил любимый мужчина Да, бросил подло и бессердечно, но уже по тому как пошло звучит эта фраза, очевидно, что женщин, всех и всегда бросают именно так, подло и бессердечно.
Я хорошо знаю свои недостатки, но и достоинства мои мне прекрасно известны — я умна, психически устойчива, сильна, иногда до жестокости и цинизма Десятки, если не сотни людей, без колебания подтвердят справедливость этих утверждений Перед самим Создателем я готова присягнуть, что это абсолютная правда.
Но абсолютная правда и то, и в этом свидетель мой — Господь, что тело мое лишенное последних душевных сил, да и самой, сдается мне, бессмертной души, готово вот-вот покинуть этот бренный, отвратительный и прекрасный мир Именно так, отвратительный и прекрасный Теперь, когда я почти не ощущаю его своим миром, я понимаю это с удивительной ясностью..
Внизу на кухне все оказалось именно так, как и ожидала я, машинально вслушиваясь в звон посуды Белая крахмальная салфетка, ароматный густой кофе в серебряном кофейнике горячие хлебцы и вазочка с тускло поблескивающей икрой в ломтиках красиво наколотого льда.
«Дрянь». — говорю я себе, но не верю в то что, сейчас произнесу. Это традиции, воспитание, образование и прочее, прочее, прочее чем как подушку утиным пухом набивали с детства мое сознание, завопит сейчас во мне, сводя впрочем всю красивую философию к банально-базарному: «бесишься с жиру» Нет Я ведь знаю, данным мне непонятно кем и когда знанием, что если не сотни, то уж несколько десятков женщин в эти же самые минуты так же как я готовы покинуть земную обитель, безразлично отрешаясь от того, что окружает их в ней — неважно — дворцы это или хижины, ароматный шелк или зловонные обноски Души их пусты и уже почти покинули поникшие тела Миллионы пьют из этой чаши, — не унимается во мне та, которую долго и старательно в разные годы лепили разные люди и целые их коллективы.
Миллионы пьют, но лишь некоторым определена судьбой кара — испить до дна и познать смертельную горечь яда, — отвечаю ей я И прекращаю этот спор Слава Богу, это в моей власти.
На столе, в привычное собрание предметов сервировки — ярким пятном притягивающим взор внедрена сегодня раскрытая книжица журнала Это, наверняка тоже предназначено мне, ибо вслед за пищей телесной мои хранители считают своим долгом питать и врачевать мою израненную душу Я и не возражала, особенно в первые дни и недели моего несчастья — Бог мой, кого только не призывали мне на помощь — сейчас вспоминать об этом не только мучительно стыдно, как о своих истериках и приступах бессильной ярости, но и очень страшно, потому что кажется мне — в той жизни не будет мне даровано прощения, слишком темны были иногда мои помыслы и чаяния И пусть все эти черные маги, заклинатели и «потомственные колдуны» были всего лишь смешными алчными клоунами-уродцами — я-то, обращаясь к ним, каждый раз истинно взывала к сатане, или кто бы он не был на самом деле, попирая веру свою и предавая Создателя. Мысли об этом рождали во мне унылый безысходный ужас и тоскливое ожидание неизбежной и жуткой кары.
Однако — я все еще была жива — рука потянулась к журналу..
Прекрасным было это утро — ярким и прохладным — такое редко случается в наших краях, где зной просачивается на землю уже с первыми лучами солнца и вместе с его живительным сиянием струятся в небес раскаленные потоки жары, вечерами же напротив, раскаленная земля и все что произрастает и возведено людскими руками на ней и даже потоки вод, стремятся быстрей отдать скопившийся жар бездонно-черным небесам и их раскаленное дыхание кажется достигает звездной россыпи, отчего звезды мерцают зыбко, словно плавая в раскаленном мареве.
Сегодня же все было иначе Я, однако, не могла насладиться этой чудной редкостной прохладой, ибо навек стала бестелесной, и лишена была даже этой малой радости Но и телесных мук лишена я была тоже и, глядя откуда-то сверху на свое искалеченное кровоточащее тело, распростертое на грязной дощатой повозке, должна была бы вознести благодарение тому, кто освободил меня от телесной боли, но не находила в себе слов и мыслей даже о благодарности, ибо муки душевные были много страшнее Так страшны были они, что неописуемы.
Толпа пребывала Узкие улицы были запружены казалось до отказа и повозка, сопровождаемая всадниками герцога с трудом прокладывала себе дорогу к главной площади у собора Солдатам приходилось уже пускать в ход копья и плети, отгоняя людей Те безропотно сносили удары и пинки, продолжая липнуть к телеге и едва не скатываясь под ее колеса Что привлекало их? Вид изуродованного и почти обнаженного женского тела? Однако страх? Ведь я объявлена была опасной и многосильной ведьмой, наперсницей самого сатаны…
Возможно созерцание поверженного зла вселяло в их простые бесхитростные души ощущение некоего торжества святой веры над коварными силами тьмы? Нет, фанатичной радости слепых праведников не было на их грубых лицах — только жадное почти животное любопытство Они перекрикивались и те, кому не повезло все видеть своими глазами спрашивали у других как я выгляжу? Бела ли моя кожа? Какого цвета волосы и не острижены ли они? Открыты ли глаза и не остановила ли я на ком-нибудь свой взгляд? Это была еще одна коварная выдумка моего главного палача — он приказал казнить меня вдали от моего города и тех мест, где долгие годы жила и славилась своей историей и богатством моя семья Здесь обо мне не знали ничего, кроме того что было объявлено накануне казни и потому из открытых окон и с тесных литых балконов женщины — почему-то только женщины с проклятиями бросали в телегу камни, гнилые овощи, осколки разбитой посуды, но таковых было не так уж много.
Младенцы плакали на руках у матерей, но те не спешили унести их подальше от жуткого зрелища, детей постарше отцы, наоборот, поднимали над головами, чтобы те могли видеть все и те радостно смеялись, взлетая над душной толпой на широких отцовских плечах и жадно разглядывали ту, что некогда служила самому сатане и могла, если верить тому, что говорилось в приговоре святой инквизиции превращать людей в отвратительных болотных жаб, огромных крыс-людоедов и прочих мерзких тварей, заставляя их после служить себе.
Прямо за телегой, прикрываемые от толпы всадниками, брели два монаха-иезуита, в низко надвинутых на глаза коричневых капюшонах Оба казались древними старцами. Широкие капюшоны не скрыли от меня глубоких морщин, избороздивших их пергаментно желтые лица и тусклые выцветшие глаза Оба беспрестанно творили молитвы, сжимая старческими руками тяжелые кресты у себя на груди.
Им было не по себе — этим несчастным, моя новая бестелесная сущность могла теперь не только видеть и слышать, неведомым мне ранее образом ей открывались теперь и мысли и чувства людей Старикам-иезуитам было известно, что Господь уже призвал к себе ту, чье изуродованное тело сейчас предавалось глумлению толпы — они молили у Создателя прощения себе за участие в этом страшном спектакле. И только О душе моей не поминали они в своих молитвах, как и не поминали о том, кто принудил их к этому святотатству Им не дано было знать всего Да и никому еще не дано было понять, что же и чьей волей вершиться сейчас под ярким лазурным небом.
Повозка тем временем достигла наконец площади, на самом деле это была круглая, вымощенная черным булыжником площадка перед величественным и мрачным собором, слишком, пожалуй, громоздким для такого маленького городка.
Этот небольшое, окруженное словно крепостной стеной плотно прилегающими друг у другу узкими и высокими — в три-четыре этажа домами, с небольшими оконцами-бойницами и торжественным фасадом собора, пространство было на удивление свободным от толпы. Четыре узенькие — ровно на ширину копья — чтобы проезжающий рыцарь мог держать его поперек седла, не задевая стены домов — улочки как каменные ручейки стекались в круглое озерцо площади, по ним и струился полноводный людской поток, но путь ему преграждали конные стражники из свиты герцога и потный, шумный водоворот толпы пенился сотнями людских голов, разбиваясь о широкие мускулистые конские груди. На площадь горожан не пускали. На средине ее, жуткой темной пирамидой высился массивный деревянный столб, равномерно обложенный почти до середины охапками хвороста, вокруг него, словно храня неведомо от кого орудие страшной казни, стояли стражники, рядом с ними, почти неподвижные, темнели фигуры в сутанах-слуги святой инквизиции, коим предстояло, видимо, огласить ее приговор, а в некотором отдалении, прямо у собора — высилась группа всадников в ярких драгоценных одеждах, холеные ретивые лошади под ними не желали стоять не месте, и гарцуя, отступали назад, то и дело задевая копытами ступени собора, казалось, всадники выезжают прямо из темных недр величественного храма, попирая тем самым его святость и власть того, во имя которого он был воздвигнут. Более, как увиделось мне сначала, здесь не было никого..
Главного гонителя и палача своего первым разглядела среди всадников — сейчас он не прятал своего лица, лица прекрасного как и прежде, напротив яркое солнце озаряло его царственный лик, но и великому светилу было не по силам осветить глаза его, огромные, они темнели на лице как две бездонных черных пещеры. Глядя в них ( но так давно это было, что теперь сомневалась я, а было ли вовсе) я всякий раз испытывала головокружение, а за ним — жуткое и восхитительно одновременно чувство то ли падения, то ли полета в неведомую, пугающую и манящую бездну. Теперь оно свершилось наяву, после стольких лет разлуки и тоски, и, лишенная земной оболочки, душа моя парила в этой бездне, бестелесная и безгласная..
Повозка остановилась возле страшного черного столба и двое стражников подхватив безжизненное тело, тяжело поволокли его по деревянным ступеням, шатко пристроенным поверх вязанок хвороста..
Это давалось им нелегко — мертвое тело было неподатливым и начальник караула уже начал покрикивать на солдат, опасаясь высочайшего гнева Толпа к тому же, забурлила сильнее, громче стал ее невнятный гул, всадники препятствующие людскому напору не могли удержать лошадей на месте, всхрапывая и испуганно кося глазами те медленно отступали на площадь, отчего пространство ее сужалось Казалось вот-вот произойдет неотвратимое — людской поток прорвет заграждение и бурля, смете все на своем пути — и стражников, и повозку, и то, что через несколько мгновений должно стать страшным костром святой инквизиции, и своих повелителей-всадников, гарцующих на ступенях собора, а быть может и сам собор, неестественно мрачный, в это прозрачное солнечное утро Но этого не случилось Толпа вдруг, словно повинуясь чьей-то неслышимой команде, смолкла и даже позволила всадникам снова оттеснить себя к прежним границам — двое стражников наконец справились со своим тяжким делом — растерзанное женское тело взметнулось над площадью, стражники торопливо обматывали его толстыми веревками намертво пригвождая к столбу..
То что было некогда мною, последней наследницей славной и могущественной династии, той, кому посвящали сонеты, чьи портреты писали лучшие художники империи, из-за которой прославленные рыцари бились в смертельных поединках, вознеслось теперь над крохотной площадью в маленьком приграничном городишке, изуродованное, одетое в жалкие лохмотья, сплошь покрытые кровавыми пятнами. Голова безжизненно упала на грудь и длинные спутанные волосы грязной пеленой закрыли лицо… Один из служителей великой инквизиции, очевидно, обличенный большею из всех властью, развернул тонкий бумажный свиток и монотонно, но достаточно громко, чтобы слышно было и затаившейся в ожидании страшного зрелища толпе, начал читать приговор Он был краток Судьи мои решили, похоже, не утруждать себя и, более того, тех, кто не без труда сдерживал сейчас на месте горячих ретивых скакунов своих перечислением бесконечных и страшных мои преступлений перед Богом и людьми, сказано было лишь, что уличенная в яром служении Сатане, я даже представ пред всевидящие очи святой инквизиции не раскаялась, а упорствовала во лжи.. и, ожидая смертного часа своего отказалась принять святое причастие, чем более еще подтвердила свою вину и справедливость выдвинутых обвинений Меня приговаривали к сожжению — ничего другого, кроме как предать огню, святая инквизиция и не могла бы сотворить со мной ныне..
Известны ли кому? — по прежнем монотонно, но громко обратился монах к толпе, — какие — либо деяния, слова или иные выражения мыслей преступницы, которые могли бы поставить под сомнение справедливость приговора?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21