Было видно, как ловушки, одна за другой падая в воду, взбивали на нежной глади фонтанчики белых брызг. Потом вдруг и сам островок будто вытолкнуло из разлитого вокруг жидкого пламени, и он выступил так четко, что мистер Пикеринг схватился за голову. Его осенила блестящая мысль.
– Ага, вот оно что, – сказал он. – Ставлю миллион против доллара, что Мэкстед там их и спрятал. Торгсен говорит, они на дне – и я что хочешь готов прозакладывать, что попали они туда вот так.
Голос его странным двойным эхом отразился от воды и скал, и он спохватился, что говорит сам с собой. Он побежал по ступеням вверх. У самого обрыва в восторге замерла миссис Пикеринг, опершись на низкую бетонную ограду. Она вскрикнула от неожиданности, когда мистер Пикеринг, подбежав на резиновых подошвах, вдруг схватил ее за локоть.
– Ой! Ты меня напугал, честное слово. Солнце как раз садится – погляди, заметно даже, как оно движется. Гляди – опускается, опускается!
– Я все вычислил, – сказал мистер Пикеринг. – Очень просто. До очевидности. Мэкстед любил всяких редких рыб. Он постоянно плавал около рифов – Торгсен говорит, целые дни тут проводил. Итак, что он делает? Он прячет свои денежки здесь – здесь до черта всяких рифов и отмелей, прячь что угодно, никто никогда не узнает. Ну, не никто, конечно, кое-кто знает. Торгсен вот знает.
– Так быстро темнеет, – сказала она. – Погляди, только верхушечка солнца осталась. Похоже на ноготок – красный лакированный ноготок. Правда, похоже?
– Угу, – отозвался он. – Красиво. Видишь – ловцы лангустов гребут назад. Забавно, что они всегда возвращаются в одно и то же время.
Алая верхушка солнца с захватывающей дух быстротой скользнула за горизонт, а по раскаленному морю еще перебегали ярко-оранжевые блики, и к ним постепенно добавлялись мазки нежной зелени. Вдруг воцарилась такая мертвая тишина, что стал слышен плеск единственного кормового весла на уплывавшей лодке.
– Скоро светляки полетят, – сказала миссис Пикеринг. – Мне они так нравятся.
До этой поездки на юг миссис Пикеринг никогда не видела летучих светляков, и в первый раз их газово-зеленый танец в жаркой субтропической тьме поразил ее почти так же, как поразила ее мужа первая встреча с крабом на песчаном берегу.
– Да, кстати. Ты знаешь, я кое-что о них выяснила, – сказала она. – Я прочитала в журнале, пока ты был сегодня на острове, что этот их свет служит сигналом.
– Каким сигналом? – спросил мистер Пикеринг. – Об опасности?
– Нет. Это как азбука Морзе – или, скорее, как морской семафор. Каждый светит со своим кодом – скажем, один-два-один или два-один-один или что-нибудь другое – и это сигнал от самки к самцу.
– О чем?
– О любви. Ну, о продолжении рода. Самец имеет свою длину волны или как там это называется – один-два-один, и он ищет самку, подающую сигналы на той же длине волны.
– И тогда они спариваются?
– По-моему, это восхитительно, – сказала она.
Мистер Пикеринг на этот раз промолчал, а его жена сидела как завороженная, не спуская глаз с моря. Все цвета смягчались и сходили на нет, растворяясь в одном – вернее, так казалось, если не вглядываться, как она, сквозь приспущенные веки; а она видела, что это не один цвет, а переливы пятидесяти или даже ста оттенков, каждая волна – отдельный нежнейший мазок кисти.
– Забавно, – сказал мистер Пикеринг. – Как только упоминаешь об этом убийстве, все начинают говорить о цене на бананы или еще о какой-нибудь хреновине. Никто не хочет говорить.
– Их можно понять, – сказала она. – Прошло десять лет, почему надо это ворошить? Все прошло и забыто. И слава богу.
– Нет, не прошло и не забыто. Убийца здесь, на нашем острове. И ничего хорошего тут нет. Ты ведь знаешь, что за одним убийством иногда следует второе.
– Ну, допустим. У тебя что, есть версия?
– Пока нет, – ответил он. – Но, может быть, будет, когда я завтра съезжу на Кошачью отмель. Это просто риф, покрытый песком, с той стороны Скалистого острова. Отсюда не видать. Но я голову даю на отсечение, что часть золота лежит там.
– Как быстро стемнело. А вода синяя-синяя, только маленькие желтинки на ней. Чувствуешь, как меняется ветер?
В течение дня дующий с моря бриз нес свежесть и тепло, увенчивая темно-синие волны белоснежными коронами. Ночью ветер дул с гор.
– Разве никого не судили тогда и не оправдали? – спросила миссис Пикеринг.
– Было дело.
– В таком случае они бы еще кого-нибудь отдали под суд, если бы убийца был тут, верно? В конце концов островок очень маленький. Несколько тысяч человек, не больше.
– Вот-вот, – сказал мистер Пикеринг. – Он маленький – и все всех знают. Каждый что-то знает. Знает и держит язык за зубами.
Миссис Пикеринг наконец выпрямилась у бетонной ограды. Море теперь было совсем темным, цвета индиго, а небо над ним приобрело мягкий и промытый зеленый цвет, переходящий, ближе к зениту, в бледную ночную синеву. Орхидеи на бальзамовых деревьях уже казались бесцветными. От пальм и больших полосатых алоэ на террасе отеля остались одни черные тени.
– Я думаю, и тебе надо держать язык за зубами, – сказала миссис Пикеринг.
– У меня такое чувство, что мы приехали как раз вовремя, – сказал ее муж. – Год или два назад не было бы никаких шансов. Денег тут и так было много. Вот они и не высовывались. Теперь с деньгами стало туго. Очень туго. Подходящий момент, чтобы пустить в ход запасы.
Они начали спускаться по каменистой тропке к отелю и пляжу. Морская и небесная синева теперь почти слилась вместе, а горы, окаймленные понизу большими пальмами, казалось, нависли над самым морем.
– Я все-таки не могу, взять в толк, откуда у этих людей золотые доллары и соверены, которые они продают, – сказала миссис Пикеринг.
– За молчание ведь надо платить, правда? – ответил он. – Понимаешь?
– Понимаю.
В теплой тьме прозвучал смех мистера Пикеринга. И, словно усиленное эхо его голоса, под порывом переменившегося ветра забренчали жесткие листья изогнутых пальм; вместе с ветром звук этот побежал к темному морю.
– Ой! Гляди! – воскликнула миссис Пикеринг. – Светляки! Сигналят друг другу!
На следующий день после полудня, лежа на песке, миссис Пикеринг наблюдала за крабом, который опять и опять выбирался из своей аккуратной норки все с той же зловещей неторопливостью. Отойдет дюймов на десять – пятнадцать, увидит ее – и со всех ног обратно. В том, как он бегал задом наперед, было для нее что-то отталкивающее. Неприятны ей были и нелепые, выставленные наружу глаза-перископы, которые вращались во все стороны над желтой головкой. Каждый раз у нее оставалось леденящее душу чувство, что на самом деле это чудовище, уменьшившееся до крохотных размеров за миллионы лет.
Она ждала мистера Пикеринга. Ей надо было ему кое-что сказать. Она не знала, насколько это важно, может быть, пустяки, просто дамская болтовня, но дело в том, что она после обеда разговаривала с миссис Арчибалд из Вермонта. Ей всегда казалось, что вермонтцы – люди с большими странностями; говорят, во время войны они ели яиц, масла, сметаны сколько душе угодно, потому что не допускали и мысли о карточной системе. Это, она считала, отвратительно, и к тому же миссис Арчибалд была из тех, что ловят вас в углу за пуговицу и заставляют себя слушать, хотите вы того или нет.
А рассказывала миссис Арчибалд как раз про убийство Мэкстеда. Они с мужем приезжали сюда три года назад, и тогда же здесь была молодая женщина то ли из Чикаго, то ли из Сент-Пола, которая расследовала это дело – неофициально, сказала миссис Арчибалд, просто из собственного интереса.
– Ее нашли на берегу, – сказала миссис Арчибалд. – Засунули в мешок и положили.
При этих словах миссис Пикеринг почувствовала, как по спине пробежал озноб. Точно такой же противный озноб она испытывала, видя, как желтый краб убегает задом наперед.
К пяти часам она начала беспокоиться о мистере Пике-ринге; по всем расчетам, ему пора было вернуться. Еще ей было неприятно, что она одна на берегу. В отеле почти все после обеда спали, и чуть не три часа на пляже не было никого, кроме нее и краба.
В начале шестого она увидела двух цапель, птенца и мать, прилетевших в безлюдный час ловить рыбу у линии прибоя. Они были так нежны и красивы, так изящны, так не похожи на краба. У матери расцветка серо-сизая, как у голубя, и ноги с синеватым отливом. А у молодой оперение бутылочно-зеленое, и она казалась тенью на воде от взрослой птицы.
Эта безмятежная картина заставила миссис Пикеринг забыть о миссис Арчибалд, крабе и женщине в мешке; так что, когда ее муж наконец появился, она сказала только:
– Эд, милый, посмотри, какие птицы! У них ноги прямо под цвет воды, чтобы рыбам не видно было. А посмотри на птенца, как он копирует движения матери. Я все это время ими любовалась.
– Прости, что задержался, – сказал мистер Пикеринг. – Но когда ты услышишь…
– Ничего, я получила такое удовольствие от этих птиц. А ты что делал?
– Черт-те чем занимался, – сказал мистер Пикеринг.
– На Кошачьей отмели?
– Нет, – ответил он. – Здесь, на нашем берегу.
– Ой! Посмотри на цапель. Нет, ты только посмотри. Маленькая кого-то поймала…
– Познакомился с неким Уилсоном. Человек с примесью черной крови – сразу видно. Выходец из низов. Торгсен говорит, у его матери был домик около порта и этот Уилсон получился от знакомства с каким-то матросом из Глазго. Словом, отребье.
– Маленькая – просто прелесть, – сказала миссис Пикеринг. – Прости, я слушаю.
– И представь себе: богат, как Крез. Как Рокфеллер. Выстроил на берегу целый дворец с ониксовыми ванными, сортирами в стиле Людовика Четырнадцатого и бог знает чем еще. У него три сахарных завода, две банановые плантации, яхта на паровом ходу. Да, кстати! Я так и знал, что тут без женщины не обошлось.
– Почему?
Цапли, грациозно вышагивая, успели уйти далеко вдоль берега и теперь томно шли назад.
– Потому что Мэкстед был страшный бабник. У него всегда было их пять или шесть. Представляешь – приходил на пристань, высматривал на прогулочном теплоходе подходящую красотку, привозил к себе, дарил ей дом, и она жила у него на всем готовом. Одной или двух ему было мало – обязательно пять или шесть. Большой собственник.
– А мистер Уилсон – тоже любитель прекрасного пола?
Мистер Пикеринг засмеялся.
– У вас голова неплохо работает, миссис Пикеринг.
– Я просто так подумала.
– Да, – сказал он. – И мистер Уилсон – любитель прекрасного пола. И похоже, что мистеру Уилсону и мистеру Мэкстеду однажды приглянулась одна и та же девица. Некая Луиза. Известно, что за неделю до убийства Мэкстеда они все вместе веселились на его яхте. А теперь Луиза стала миссис Уилсон.
– Само собой. Ты ее видел?
– Нет.
– А почему ты пошел к мистеру Уилсону, вместо того чтобы поехать на Кошачью отмель? Ой! Смотри, потерялась маленькая цапля. Повернулась не в ту сторону и не видит мать.
– А он, оказывается, обо мне уже слышал, – сказал мистер Пикеринг. – У него большие связи в страховом деле – и он знает даже о нашей фирме. Сказал, что хотел бы со мной увидеться.
– И, представь себе, находятся люди, которые могут убить такую вот прелесть, сделать чучело и поставить под стекло. Ой! Ну посмотри же!
– Знаешь, что я думаю? Я и Торгсену это сказал. Я думаю, что Мэкстеда убила Луиза.
На берегу цапля-мать, томно опустив взгляд на сине-зеленое вечернее море, поджидала своего птенца. Миссис Пикеринг даже вскрикнула от материнского восторга.
– Какие же они разумные, – сказала она. – Ты видишь, она знает!
– Роскошная версия, – продолжал мистер Пикеринг. – Конечно, утверждать наверняка нельзя. Но до убийства Мэкстеда Уилсон не имел ни гроша. Просто прихлебатель. А у Луизы много чего было – об этом позаботился Мэкстед. Теперь у Уилсона денег тьма, и Луиза тоже принадлежит ему.
А цапли уже летели вдоль берега. Миссис Пикеринг огорченно вскрикнула – к морю сбегали двое купальщиков, размахивая один белым, другой красным купальным халатом.
– Спугнули!
– Чуть не забыл, – сказал мистер Пикеринг. – Я же собирался искупаться.
– Ну что ты. Ведь уже так поздно. Давай лучше пройдемся. Искупаешься завтра утром.
– Действительно, утром лучше, – сказал мистер Пикеринг. – И потом, мне понадобится больше времени: хочу попробовать новый акваланг, который Уилсон мне одолжил.
– Уилсон одолжил?
– Новейшая модель, – сказал мистер Пикеринг. – Безумно дорогая и сложная. Но позволяет быть под водой около двух часов. Тебе надо бы тоже заняться подводным плаванием. Опускаешься вниз – и открывается новый мир. Краски просто неземные…
– Я слишком плохо плаваю, – ответила она. – Кстати, а что насчет золота? Как оно со всем этим связано?
Как только они двинулись по пляжу, первое дыхание вечернего бриза с суши пробежало по склонам гор.
– Тут опять приходит на ум Луиза, – сказал мистер Пикеринг. – Когда золото прятали, она была в фаворе. Я уверен, что Луиза знает, где оно. И даже пускает понемногу в ход, если надо кого-нибудь подмаслить.
– Слишком уж накручено.
– А в жизни так и бывает, – сказал мистер Пикеринг. – Верно ведь? Откуда-то они же берутся, эти доллары и соверены. А здешние жители не упускают случая сбыть их с рук.
Миссис Пикеринг, почти не слушая, обернулась посмотреть, не возвратились ли цапли, но две изящные птицы, как два отпущенных воздушных змея, летели над высоким мысом в сторону открытого моря.
– Между прочим, – сказал мистер Пикеринг. – Ты виделась с моим приятелем крабом?
– Да, – ответила она и во влажных сумерках опять почувствовала, как по спине пробежал холодок отвращения. – Выползал. Такой мерзкий.
На следующее утро, около шести часов, когда мистер Пикеринг спустился к морю, все вокруг было неподвижно, только две цапли грациозно шли вдоль берега по мелкой прозрачной воде. При его приближении они взлетели, а когда мистер Пикеринг уселся надевать ласты, снова опустились в отдалении на белый прибитый морем песок. На розово-голубой глади моря было заметно только маленькое суденышко, которое медленно лавировало, пересекая золотую солнечную дорожку и ловя развернутым парусом еле заметный ветер.
Пристегнув ласты, мистер Пикеринг опять стал похож на полуголую двуногую лягушку. Пришлось повозиться, прежде чем он смог приладить дыхательный аппарат с длинной изогнутой трубкой и большой выпуклой маской и удобно закрепить на груди кислородный баллон. Он несколько раз надевал и снимал маску, подгоняя ее как можно плотнее. «Эта хреновина чересчур легкая, – говорил ему Уилсон. – Может не удержать вас под водой. Поэтому надо какую-нибудь тяжесть. Повесьте на спину корзинку для рыбы и положите в нее камень. Тогда не всплывете». – «Я лично никогда не держу рыбу при себе, – сказал Торгсен. – Как убьешь, сразу плыви наверх – вот мое правило здесь. Не хватало еще с акулами связываться». – «Тут другое дело, – сказал Уилсон. – С этим погружаются надолго. Два часа можно спокойно пробыть под водой. Наверх подниматься нет смысла».
Мистер Пикеринг уже кончал возиться с аквалангом, когда из-за мыса выскользнула узкая лодка с ловцами лангустов. Он помахал им рукой, но два темнокожих паренька быстро гребли и были слишком далеко, чтобы ответить. Лодка скрылась, и на море не осталось больше ничего, только темнел плоский островок, а против него на берегу бухты входил в воду мистер Пикеринг с синей острогой в руке – странный гибрид воина и лягушки.
Вскоре, поднявшись выше, солнце дотянулось до черного края скалистого мыса, резко высветив желтую отметку максимального уровня воды. Оно засияло и на бальзамовых деревьях, осветило свисающие побеги орхидей с розовыми цветами, похожими на бабочек. Часа через два оно палило вовсю, обдавая жаром белый берег. Там грациозно прохаживались две одинокие цапли, маленькая – как зеленая тень большой. Солнце жгло оставленный мистером Пике-рингом цветастый купальный халат и его красные туфли.
А еще чуть погодя лучи упали на черные глаза желтого краба, со зловещей неторопливостью выбиравшегося из песчаной норки, будто снова у него тут с мистером Пикерингом было назначено свидание, а тот почему-то не смог прийти.
1 2
– Ага, вот оно что, – сказал он. – Ставлю миллион против доллара, что Мэкстед там их и спрятал. Торгсен говорит, они на дне – и я что хочешь готов прозакладывать, что попали они туда вот так.
Голос его странным двойным эхом отразился от воды и скал, и он спохватился, что говорит сам с собой. Он побежал по ступеням вверх. У самого обрыва в восторге замерла миссис Пикеринг, опершись на низкую бетонную ограду. Она вскрикнула от неожиданности, когда мистер Пикеринг, подбежав на резиновых подошвах, вдруг схватил ее за локоть.
– Ой! Ты меня напугал, честное слово. Солнце как раз садится – погляди, заметно даже, как оно движется. Гляди – опускается, опускается!
– Я все вычислил, – сказал мистер Пикеринг. – Очень просто. До очевидности. Мэкстед любил всяких редких рыб. Он постоянно плавал около рифов – Торгсен говорит, целые дни тут проводил. Итак, что он делает? Он прячет свои денежки здесь – здесь до черта всяких рифов и отмелей, прячь что угодно, никто никогда не узнает. Ну, не никто, конечно, кое-кто знает. Торгсен вот знает.
– Так быстро темнеет, – сказала она. – Погляди, только верхушечка солнца осталась. Похоже на ноготок – красный лакированный ноготок. Правда, похоже?
– Угу, – отозвался он. – Красиво. Видишь – ловцы лангустов гребут назад. Забавно, что они всегда возвращаются в одно и то же время.
Алая верхушка солнца с захватывающей дух быстротой скользнула за горизонт, а по раскаленному морю еще перебегали ярко-оранжевые блики, и к ним постепенно добавлялись мазки нежной зелени. Вдруг воцарилась такая мертвая тишина, что стал слышен плеск единственного кормового весла на уплывавшей лодке.
– Скоро светляки полетят, – сказала миссис Пикеринг. – Мне они так нравятся.
До этой поездки на юг миссис Пикеринг никогда не видела летучих светляков, и в первый раз их газово-зеленый танец в жаркой субтропической тьме поразил ее почти так же, как поразила ее мужа первая встреча с крабом на песчаном берегу.
– Да, кстати. Ты знаешь, я кое-что о них выяснила, – сказала она. – Я прочитала в журнале, пока ты был сегодня на острове, что этот их свет служит сигналом.
– Каким сигналом? – спросил мистер Пикеринг. – Об опасности?
– Нет. Это как азбука Морзе – или, скорее, как морской семафор. Каждый светит со своим кодом – скажем, один-два-один или два-один-один или что-нибудь другое – и это сигнал от самки к самцу.
– О чем?
– О любви. Ну, о продолжении рода. Самец имеет свою длину волны или как там это называется – один-два-один, и он ищет самку, подающую сигналы на той же длине волны.
– И тогда они спариваются?
– По-моему, это восхитительно, – сказала она.
Мистер Пикеринг на этот раз промолчал, а его жена сидела как завороженная, не спуская глаз с моря. Все цвета смягчались и сходили на нет, растворяясь в одном – вернее, так казалось, если не вглядываться, как она, сквозь приспущенные веки; а она видела, что это не один цвет, а переливы пятидесяти или даже ста оттенков, каждая волна – отдельный нежнейший мазок кисти.
– Забавно, – сказал мистер Пикеринг. – Как только упоминаешь об этом убийстве, все начинают говорить о цене на бананы или еще о какой-нибудь хреновине. Никто не хочет говорить.
– Их можно понять, – сказала она. – Прошло десять лет, почему надо это ворошить? Все прошло и забыто. И слава богу.
– Нет, не прошло и не забыто. Убийца здесь, на нашем острове. И ничего хорошего тут нет. Ты ведь знаешь, что за одним убийством иногда следует второе.
– Ну, допустим. У тебя что, есть версия?
– Пока нет, – ответил он. – Но, может быть, будет, когда я завтра съезжу на Кошачью отмель. Это просто риф, покрытый песком, с той стороны Скалистого острова. Отсюда не видать. Но я голову даю на отсечение, что часть золота лежит там.
– Как быстро стемнело. А вода синяя-синяя, только маленькие желтинки на ней. Чувствуешь, как меняется ветер?
В течение дня дующий с моря бриз нес свежесть и тепло, увенчивая темно-синие волны белоснежными коронами. Ночью ветер дул с гор.
– Разве никого не судили тогда и не оправдали? – спросила миссис Пикеринг.
– Было дело.
– В таком случае они бы еще кого-нибудь отдали под суд, если бы убийца был тут, верно? В конце концов островок очень маленький. Несколько тысяч человек, не больше.
– Вот-вот, – сказал мистер Пикеринг. – Он маленький – и все всех знают. Каждый что-то знает. Знает и держит язык за зубами.
Миссис Пикеринг наконец выпрямилась у бетонной ограды. Море теперь было совсем темным, цвета индиго, а небо над ним приобрело мягкий и промытый зеленый цвет, переходящий, ближе к зениту, в бледную ночную синеву. Орхидеи на бальзамовых деревьях уже казались бесцветными. От пальм и больших полосатых алоэ на террасе отеля остались одни черные тени.
– Я думаю, и тебе надо держать язык за зубами, – сказала миссис Пикеринг.
– У меня такое чувство, что мы приехали как раз вовремя, – сказал ее муж. – Год или два назад не было бы никаких шансов. Денег тут и так было много. Вот они и не высовывались. Теперь с деньгами стало туго. Очень туго. Подходящий момент, чтобы пустить в ход запасы.
Они начали спускаться по каменистой тропке к отелю и пляжу. Морская и небесная синева теперь почти слилась вместе, а горы, окаймленные понизу большими пальмами, казалось, нависли над самым морем.
– Я все-таки не могу, взять в толк, откуда у этих людей золотые доллары и соверены, которые они продают, – сказала миссис Пикеринг.
– За молчание ведь надо платить, правда? – ответил он. – Понимаешь?
– Понимаю.
В теплой тьме прозвучал смех мистера Пикеринга. И, словно усиленное эхо его голоса, под порывом переменившегося ветра забренчали жесткие листья изогнутых пальм; вместе с ветром звук этот побежал к темному морю.
– Ой! Гляди! – воскликнула миссис Пикеринг. – Светляки! Сигналят друг другу!
На следующий день после полудня, лежа на песке, миссис Пикеринг наблюдала за крабом, который опять и опять выбирался из своей аккуратной норки все с той же зловещей неторопливостью. Отойдет дюймов на десять – пятнадцать, увидит ее – и со всех ног обратно. В том, как он бегал задом наперед, было для нее что-то отталкивающее. Неприятны ей были и нелепые, выставленные наружу глаза-перископы, которые вращались во все стороны над желтой головкой. Каждый раз у нее оставалось леденящее душу чувство, что на самом деле это чудовище, уменьшившееся до крохотных размеров за миллионы лет.
Она ждала мистера Пикеринга. Ей надо было ему кое-что сказать. Она не знала, насколько это важно, может быть, пустяки, просто дамская болтовня, но дело в том, что она после обеда разговаривала с миссис Арчибалд из Вермонта. Ей всегда казалось, что вермонтцы – люди с большими странностями; говорят, во время войны они ели яиц, масла, сметаны сколько душе угодно, потому что не допускали и мысли о карточной системе. Это, она считала, отвратительно, и к тому же миссис Арчибалд была из тех, что ловят вас в углу за пуговицу и заставляют себя слушать, хотите вы того или нет.
А рассказывала миссис Арчибалд как раз про убийство Мэкстеда. Они с мужем приезжали сюда три года назад, и тогда же здесь была молодая женщина то ли из Чикаго, то ли из Сент-Пола, которая расследовала это дело – неофициально, сказала миссис Арчибалд, просто из собственного интереса.
– Ее нашли на берегу, – сказала миссис Арчибалд. – Засунули в мешок и положили.
При этих словах миссис Пикеринг почувствовала, как по спине пробежал озноб. Точно такой же противный озноб она испытывала, видя, как желтый краб убегает задом наперед.
К пяти часам она начала беспокоиться о мистере Пике-ринге; по всем расчетам, ему пора было вернуться. Еще ей было неприятно, что она одна на берегу. В отеле почти все после обеда спали, и чуть не три часа на пляже не было никого, кроме нее и краба.
В начале шестого она увидела двух цапель, птенца и мать, прилетевших в безлюдный час ловить рыбу у линии прибоя. Они были так нежны и красивы, так изящны, так не похожи на краба. У матери расцветка серо-сизая, как у голубя, и ноги с синеватым отливом. А у молодой оперение бутылочно-зеленое, и она казалась тенью на воде от взрослой птицы.
Эта безмятежная картина заставила миссис Пикеринг забыть о миссис Арчибалд, крабе и женщине в мешке; так что, когда ее муж наконец появился, она сказала только:
– Эд, милый, посмотри, какие птицы! У них ноги прямо под цвет воды, чтобы рыбам не видно было. А посмотри на птенца, как он копирует движения матери. Я все это время ими любовалась.
– Прости, что задержался, – сказал мистер Пикеринг. – Но когда ты услышишь…
– Ничего, я получила такое удовольствие от этих птиц. А ты что делал?
– Черт-те чем занимался, – сказал мистер Пикеринг.
– На Кошачьей отмели?
– Нет, – ответил он. – Здесь, на нашем берегу.
– Ой! Посмотри на цапель. Нет, ты только посмотри. Маленькая кого-то поймала…
– Познакомился с неким Уилсоном. Человек с примесью черной крови – сразу видно. Выходец из низов. Торгсен говорит, у его матери был домик около порта и этот Уилсон получился от знакомства с каким-то матросом из Глазго. Словом, отребье.
– Маленькая – просто прелесть, – сказала миссис Пикеринг. – Прости, я слушаю.
– И представь себе: богат, как Крез. Как Рокфеллер. Выстроил на берегу целый дворец с ониксовыми ванными, сортирами в стиле Людовика Четырнадцатого и бог знает чем еще. У него три сахарных завода, две банановые плантации, яхта на паровом ходу. Да, кстати! Я так и знал, что тут без женщины не обошлось.
– Почему?
Цапли, грациозно вышагивая, успели уйти далеко вдоль берега и теперь томно шли назад.
– Потому что Мэкстед был страшный бабник. У него всегда было их пять или шесть. Представляешь – приходил на пристань, высматривал на прогулочном теплоходе подходящую красотку, привозил к себе, дарил ей дом, и она жила у него на всем готовом. Одной или двух ему было мало – обязательно пять или шесть. Большой собственник.
– А мистер Уилсон – тоже любитель прекрасного пола?
Мистер Пикеринг засмеялся.
– У вас голова неплохо работает, миссис Пикеринг.
– Я просто так подумала.
– Да, – сказал он. – И мистер Уилсон – любитель прекрасного пола. И похоже, что мистеру Уилсону и мистеру Мэкстеду однажды приглянулась одна и та же девица. Некая Луиза. Известно, что за неделю до убийства Мэкстеда они все вместе веселились на его яхте. А теперь Луиза стала миссис Уилсон.
– Само собой. Ты ее видел?
– Нет.
– А почему ты пошел к мистеру Уилсону, вместо того чтобы поехать на Кошачью отмель? Ой! Смотри, потерялась маленькая цапля. Повернулась не в ту сторону и не видит мать.
– А он, оказывается, обо мне уже слышал, – сказал мистер Пикеринг. – У него большие связи в страховом деле – и он знает даже о нашей фирме. Сказал, что хотел бы со мной увидеться.
– И, представь себе, находятся люди, которые могут убить такую вот прелесть, сделать чучело и поставить под стекло. Ой! Ну посмотри же!
– Знаешь, что я думаю? Я и Торгсену это сказал. Я думаю, что Мэкстеда убила Луиза.
На берегу цапля-мать, томно опустив взгляд на сине-зеленое вечернее море, поджидала своего птенца. Миссис Пикеринг даже вскрикнула от материнского восторга.
– Какие же они разумные, – сказала она. – Ты видишь, она знает!
– Роскошная версия, – продолжал мистер Пикеринг. – Конечно, утверждать наверняка нельзя. Но до убийства Мэкстеда Уилсон не имел ни гроша. Просто прихлебатель. А у Луизы много чего было – об этом позаботился Мэкстед. Теперь у Уилсона денег тьма, и Луиза тоже принадлежит ему.
А цапли уже летели вдоль берега. Миссис Пикеринг огорченно вскрикнула – к морю сбегали двое купальщиков, размахивая один белым, другой красным купальным халатом.
– Спугнули!
– Чуть не забыл, – сказал мистер Пикеринг. – Я же собирался искупаться.
– Ну что ты. Ведь уже так поздно. Давай лучше пройдемся. Искупаешься завтра утром.
– Действительно, утром лучше, – сказал мистер Пикеринг. – И потом, мне понадобится больше времени: хочу попробовать новый акваланг, который Уилсон мне одолжил.
– Уилсон одолжил?
– Новейшая модель, – сказал мистер Пикеринг. – Безумно дорогая и сложная. Но позволяет быть под водой около двух часов. Тебе надо бы тоже заняться подводным плаванием. Опускаешься вниз – и открывается новый мир. Краски просто неземные…
– Я слишком плохо плаваю, – ответила она. – Кстати, а что насчет золота? Как оно со всем этим связано?
Как только они двинулись по пляжу, первое дыхание вечернего бриза с суши пробежало по склонам гор.
– Тут опять приходит на ум Луиза, – сказал мистер Пикеринг. – Когда золото прятали, она была в фаворе. Я уверен, что Луиза знает, где оно. И даже пускает понемногу в ход, если надо кого-нибудь подмаслить.
– Слишком уж накручено.
– А в жизни так и бывает, – сказал мистер Пикеринг. – Верно ведь? Откуда-то они же берутся, эти доллары и соверены. А здешние жители не упускают случая сбыть их с рук.
Миссис Пикеринг, почти не слушая, обернулась посмотреть, не возвратились ли цапли, но две изящные птицы, как два отпущенных воздушных змея, летели над высоким мысом в сторону открытого моря.
– Между прочим, – сказал мистер Пикеринг. – Ты виделась с моим приятелем крабом?
– Да, – ответила она и во влажных сумерках опять почувствовала, как по спине пробежал холодок отвращения. – Выползал. Такой мерзкий.
На следующее утро, около шести часов, когда мистер Пикеринг спустился к морю, все вокруг было неподвижно, только две цапли грациозно шли вдоль берега по мелкой прозрачной воде. При его приближении они взлетели, а когда мистер Пикеринг уселся надевать ласты, снова опустились в отдалении на белый прибитый морем песок. На розово-голубой глади моря было заметно только маленькое суденышко, которое медленно лавировало, пересекая золотую солнечную дорожку и ловя развернутым парусом еле заметный ветер.
Пристегнув ласты, мистер Пикеринг опять стал похож на полуголую двуногую лягушку. Пришлось повозиться, прежде чем он смог приладить дыхательный аппарат с длинной изогнутой трубкой и большой выпуклой маской и удобно закрепить на груди кислородный баллон. Он несколько раз надевал и снимал маску, подгоняя ее как можно плотнее. «Эта хреновина чересчур легкая, – говорил ему Уилсон. – Может не удержать вас под водой. Поэтому надо какую-нибудь тяжесть. Повесьте на спину корзинку для рыбы и положите в нее камень. Тогда не всплывете». – «Я лично никогда не держу рыбу при себе, – сказал Торгсен. – Как убьешь, сразу плыви наверх – вот мое правило здесь. Не хватало еще с акулами связываться». – «Тут другое дело, – сказал Уилсон. – С этим погружаются надолго. Два часа можно спокойно пробыть под водой. Наверх подниматься нет смысла».
Мистер Пикеринг уже кончал возиться с аквалангом, когда из-за мыса выскользнула узкая лодка с ловцами лангустов. Он помахал им рукой, но два темнокожих паренька быстро гребли и были слишком далеко, чтобы ответить. Лодка скрылась, и на море не осталось больше ничего, только темнел плоский островок, а против него на берегу бухты входил в воду мистер Пикеринг с синей острогой в руке – странный гибрид воина и лягушки.
Вскоре, поднявшись выше, солнце дотянулось до черного края скалистого мыса, резко высветив желтую отметку максимального уровня воды. Оно засияло и на бальзамовых деревьях, осветило свисающие побеги орхидей с розовыми цветами, похожими на бабочек. Часа через два оно палило вовсю, обдавая жаром белый берег. Там грациозно прохаживались две одинокие цапли, маленькая – как зеленая тень большой. Солнце жгло оставленный мистером Пике-рингом цветастый купальный халат и его красные туфли.
А еще чуть погодя лучи упали на черные глаза желтого краба, со зловещей неторопливостью выбиравшегося из песчаной норки, будто снова у него тут с мистером Пикерингом было назначено свидание, а тот почему-то не смог прийти.
1 2