Но главной темой их задушевной беседы были события прошедшего вечера.
– Я к тебе всей душой, – говорил Звонский, – веришь?
– Верю, как же!
– Хорошо! Посуди, что за подлец этот Дубилов. Ведь опаснейшая в социальном смысле личность.
– Подлец, – согласился Гаврила.
– Мало. Это, скажу тебе, типичный охотник за ведьмами.
– Чего-чего?
– За ведьмами. Образное выражение, понимаешь. Есть такая порода людей: хлебом их не корми, дай врага вынюхать. Уж они его в ком угодно распознают, хотя бы и в отце родном. И на костер, и в петлю, и на плаху! К примеру… – Звонский задумался.
– Барри Голдуотер, – подсказал Гаврила.
Звонский от восхищения споткнулся.
– Я ведь, – продолжал Гаврила, – давно заметил, что Дубилов охотник за ведьмами. Сынишка мой у них учится, говорит – зверь, за корень квадратный или там косинус альфа удавить готов. Давеча жена ихняя приглашала кой-какую работенку по дому сделать. Сулила. Не пойду. Тьфу мне на его ведьмины деньги! – Гаврила твердо прислонился к забору.
– Не ходи, голубчик, – поддержал Звонский. – Ко мне придешь. У меня тоже есть сломанный кран. А нет, так сломаем.
И тоже прислонился.
– Как вы считаете, товарищ Звонский, – спросил Гаврила, – выловят марсианца?
– Разумеется. А зачем?
– Как зачем? – Гаврила внимательно посмотрел на собеседника. – Они же хотят нашу энергию прикарманить. А на Земле и без того энергетический кризис. Даже экологический.
– Так марсианин обещал ведь щедро расплатиться.
– Я думал об этом, – возразил Гаврила. – Допустим, они с Землей золотом рассчитаются. А что золото? Им дом не обогреешь, и автомобиль на нем не поедет. Обратно же, что будет с международной валютной системой? С ею и так худо, чудовищная, говорят, инфляция. И нам невыгодно: золотишко на мировом рынке в цене упадет, а мы его добытчики.
– Ну, Гаврила, быть тебе министром финансов.
– Я бы мог, – сказал Гаврила и, поразмыслив, добавил: – По уму бы мог. Да вот из-за Насти нельзя меня подпустить к государственной казне. А что, если нам по кружке пива выпить? Пиво сейчас хорошо пойдет.
– Пойдет, – согласился Звонский. – А где?
– Я тут одну забегаловку знаю, неподалеку. – Гаврила сделал попытку оторваться от забора. Но это оказалось не так просто – забор обладал притягательной силой.
– Прислонишься – не отслонишься, – сказал Звонский, также пытавшийся принять вертикальное положение.
В забегаловке был аншлаг, пришлось занять место у подоконника. Кругом только и было слышно: «Марс, Марсу, Марсом…»
– Идет всеобщая марсианизация Заборьевска, – сострил Звонский.
Между ними вышел спор, кому платить, и, поскольку Звонский уж очень домогался этой чести, Гаврила в конце концов уступил.
На редкость холодное пиво прочищало мозги. Повертев головой, Звонский узрел знакомое лицо.
– Сейчас, Гаврила, – сказал он, беря приятеля под локоток, – мы узнаем ответ на твой вопрос. Видишь там, в углу, худощавого, с головой яйцом?
Гаврила кивнул, причмокивая.
– Это сыщик по особо важным делам. Если уж он здесь, значит, неспроста.
– За марсианцем, должно быть, – возбудился Гаврила. – Может, на след напали. А как его фамилия? Я – никому.
– Под строжайшим секретом, только тебе: Гвоздика. – Прошептав это на ухо Гавриле, Звонский стал размышлять, почему фамилия следователя должна содержаться в секрете и как могли бы воспользоваться ею злоумышленники.
Потом его блуждающая мысль вернулась к Марсу. «Черт-те что, до чего публика легковерна! Впрочем, близкая – рукой подать – и от этого особенно манящая Красная планета вечно будоражила воображение. Сколько шума наделали пресловутые каналы, пока, наконец, космические лаборатории не установили с максимальной достоверностью: мираж, нет никаких каналов. И атмосферы нет, и жизни не должно быть, разве что примитивные зачаточные формы, из которых когда-нибудь через миллионы лет – сумасшедшую, невообразимую бездну времени – родится нечто путное, какие-то марсианские динозавры и птеродактили. Возможно, однако, и вовсе не родятся, не успеют, потому что человек вторгнется на территорию соседней планеты, освоит ее, колонизует, мимоходом прервет тягучую эволюцию местного разума. Вот и вся сказка о могущественной и агрессивной цивилизации Марса. А мы, право, с ума посходили: держи марсианина!..»
Звонский вздрогнул от звука резко захлопнутой двери. Все обернулись. На пороге стоял человек, лицо которого было затянуто черным чулком. В протянутой вперед и вверх руке поблескивал какой-то металлический предмет.
– Я марсианин! – сказал он глуховатым голосом. – Всем оставаться на местах, иначе пущу в ход аннигилирующий бластер с фамагустой.
Эта фамагуста и сыграла решающую роль во всем происшествии.
Старший лейтенант Гвоздика был безгранично мужественным человеком. Кавалер всех значков ГТО, он стрелял только в яблочко, ходил на лыжах по первому разряду, с одинаковым совершенством владел приемами самбо, дзюдо и каратэ. Ко всем, прочим своим достоинствам Григорий Михайлович был примерный семьянин и общественник.
Но у этого образцового детектива была, увы, своя ахиллесова пята: любовь к научной фантастике. Он знал едва ли не на зубок все произведения завлекательного жанра: отечественные и зарубежные, собранные в оранжевую библиотеку и разбросанные по карманным изданиям с яркими суперобложками, удостоенные признания, не удостоенные и совсем недостойные. Нечего говорить, что старший лейтенант знал о Марсе и его обитателях досконально все, а уж по части бластеров и других моделей космического оружия он, можно сказать, собаку съел. Не могло его устрашить и аннигилирующее устройство, ибо, действительно, какая разница, хлопнут тебя из пистолета с последующей кремацией или испепелят на месте?
Но эта непостижимая фамагуста! Она была как зубная боль.
Звонский, ожидавший от сыщика решительных действий, пронзил его презрительным взглядом, но Гвоздика этого не ощутил, поскольку лихорадочно и, увы, безуспешно пытался установить этимологию слова «фамагуста».
Директриса забегаловки, она же продавец, выронила кружку, которая покатилась по наклонному полу прямо к дверям и разбилась о порожек, замочив пивом (жигулевским) штанину налетчика.
Женщина истерично вскрикнула. Марсианин отшатнулся рука его с бластером, аннигилирующим устройством и фамагустой угрожающе взметнулась, все зажмурились в ожидании неведомого.
Положение, однако, спас невысокий, полный и очень уверенный в себе человек, стоявший у стойки. Он схватил продавщицу за руку, поднял ее, чтобы было явственно видно что ей не шевельнуться, и крикнул марсианину:
– Не тревожьтесь, товарищ, она вам ничего не сделает!
– Благодарю вас, – вежливо ответил тот и шагнул вперед. – Теперь всем повернуться к стене и поднять руки! Живо!
Команда была исполнена. Один лишь невидимый для межпланетного гостя Гвоздика не шевельнулся. Перед его взором мелькнула пенистая волна, набегающая на усыпанный галькой берег. «Галлюцинации, – подумал он, – но фамагуста…»
Марсианин подошел к ближайшему посетителю и запустил руки к нему в карманы, потом к следующему. Гаврила, наблюдавший за ним уголком глаза, заметил, что он ограничивается наружными карманами и не посягает на внутренние, где люди хранят основной капитал. Вполголоса поделился своим наблюдением со Звонским, но тот не успел его осмыслить: как раз в этот момент очередь дошла до наших собеседников, и они покорно подверглись процедуре обыска. Звонскому представились отвратительные щупальца, тянувшиеся к горлу, а Гаврила со злорадством подумал, что в его наружных карманах пусто.
Спасителя перепуганной продавщицы марсианин обшаривать не стал, только дружески хлопнул по плечу.
– Молодец, – похвалил он, – быстрая реакция! Не посрамил землян.
– А я, товарищ, – ответил тот невпопад, – вашего коллегу видел.
– Вот как! – удивился марсианин. – Где же это?
– А на вокзале. В ресторанчике.
– Ага. Только никому об этом ни слова, – сказал марсианин и еще раз похлопал полного по плечу, на этот раз – бластером с аннигилирующим устройством.
– Будьте покойны! – Полный обмер от страха.
– Внимание, – сказал марсианин. – Я ухожу. Пять минут всем не двигаться, иначе… сами знаете, что будет!
Дверь хлопнула.
Со скоростью компьютера тренированный мозг Гвоздики решал задачу высочайшей сложности: выбор цели. Здесь, рядом с ним – можно сказать, руку протянуть, – находился Глобус – расхититель госсобственности, которого Гвоздика преследовал по городам и весям в течение целого отчетного квартала. Это была захватывающая дуэль двух интеллектов, нечто вроде схватки Шерлока Холмса с профессором Мориарти. Сколько раз злокозненный Глобус с украденным кушем ускользал из-под самого носа – на паровозе, пароходе, самолете и даже вертолете! Как часто они ощущали присутствие друг друга в ресторанах, кафе, чайных и пельменных, на стадионах, в музеях, кинотеатрах и библиотеках – везде, где Глобус прожигал жизнь в ожидании возмездия, а Гвоздика, неумолимый как рок, его настигал. И вот теперь, когда настала пора брать преступника, появился марсианин. Покончить с Глобусом было для Гвоздики делом чести, своего рода личным рекордом. Он вправе был рассчитывать на успех, ибо провел операцию безукоризненно и мог с документами в руках доказать до копейки, как Глобус присвоил и как прокутил полмиллиона.
Но упустить марсианина! Да еще с фамагустой!
«Прощай, рецидивист, – Гвоздика мысленно улыбнулся полному невысокому человеку с очень уверенными движениями. – Вернее, до свидания!» В два прыжка он покрыл расстояние до двери и пулей вылетел вслед за марсианином.
КТО ИЗ НАС МАРСИАНИН!
Свет в Заборьевске погас в 21 час 31 минуту. Спустя 12 минут дежуривший по городу младший лейтенант милиции Стенькин принял некую Лютикову Алевтину Никаноровну, которая явилась сделать государственной важности сообщение и исполнить тем самым свой патриотический долг. Занеся в протокол фамилию и домашний адрес заявительницы, установив, что она одинокая, по профессии медсестра и третий год как вышла на пенсию, Стенькин подкрутил фитилек мощной керосиновой лампы и приготовился выслушать главное.
– Уж не знаю, с чего начать. Я бы тебя, сынок, не стала беспокоить, если б не такое дело.
– Не стесняйтесь, излагайте все, как было.
– Сосед у меня марсианин.
– Вот как! – Младший лейтенант пытливо поглядел на Лютикову; она показалась ему нормальной: небольшая, сухонькая, аккуратно одета, волосы седые, коротко острижена, на правой щеке родинка, глаза карие, ясно смотрит из-под очков в золотой оправе. – Давно обнаружили? – спросил он.
– Сегодня.
– А живете вместе сколько?
– Через неделю два года будет. Прежним соседям отдельную квартиру дали, у них четверо.
– Как же это вы, Алевтина Никаноровна, два года с человеком бок о бок прожили, можно сказать, пуд соли вместе съели – кухня-то общая – и только сейчас заметили, что он марсианин?
– Замечать-то я и раньше замечала, а вот додуматься не могла. Нынче, когда по телевизору этот с усиками выступал, меня и осенило.
Стенькин, естественно, телепрограмм в тот вечер не смотрел, да и вообще видел в голубом экране одну забаву, предпочитая черпать информацию из газет. Поэтому он не стал выяснять, что там было по телевизору: мало ли, может статься, какой-нибудь профессор читал лекцию про жизнь на Марсе.
– Какие же симптомы? – спросил он.
– Разные. – Лютикова помедлила, должно быть припоминая и заново осмысливая факты. – Вот, например, интересное обстоятельство. Каждый день в ванне моется, а по субботам и воскресеньям, бывает, и дважды. Я по занятию своему гигиену весьма уважаю, но, извините, голубчик, думаю, вы не обидетесь, если я скажу, что такой чистоплотности у мужчин не бывает.
Стенькин неопределенно покачал головой, не то соглашаясь, не то протестуя.
Лютикова продолжала:
– Разве я не понимаю, что это может показаться пустяком? Подумаешь, нашла старая, чем укорить! Но скажите на милость, почему он каждое утро на голове стоит? По полчаса, проверено по хронометру. Почему стены в своей комнате раскрасил в четыре цвета? Почему огурец сахарным песком, а дыню солью посыпает? Почему на жэковские собрания его не затащишь? И вот так по всем пунктам, хотите верьте, хотите нет. Все не как у людей.
Стенькин почесал затылок.
– Как я понимаю, гражданка Лютикова, – возразил он, – сосед ваш не дерется, не сквернословит, порядка в доме не нарушает, вас не беспокоит?
– Да разве обо мне, миленький, речь! – воскликнула Лютикова, оскорбленная и негодующая. – Не о себе пекусь, по мне, лучше соседа не сыщешь. Но я с ним расстанусь без колебаний, если будет доказано, что он из отряда марсианских захватчиков!
Сказав это, бывшая медсестра поджала губы, от чего ее лицо, поначалу показавшееся младшему лейтенанту добродушным, приобрело жесткий и неумолимый вид.
Стенькин поежился.
– Ну хоть какие-то еще симптомы замечали, Алевтина Никаноровна? – спросил он, досадуя, что говорит с посетительницей несвойственным ему извиняющимся тоном, а поправиться не может. – Постарайтесь припомнить.
– Есть еще симптом, – торжествующе сказала Лютикова, – я его на конец держала. Знаете, какое увлечение у моего соседа? Он радиоманьяк. Это я его так окрестила, поскольку дни и ночи крутит-вертит всякие сопротивления, динамики, репродукторы, микрофоны и прочую технику. Вся его комната, а там ни много ни мало двадцать квадратных метров, завалена этим хламом. А главное… – Она приподнялась со стула и, приблизившись к младшему лейтенанту вплотную, отчего тот даже отшатнулся, со значением произнесла: – Каждый день в эфир выходит.
Стенькин зажмурился. Ему почему-то представился щуплый, отмытый до жуткой белизны человечек, распахивающий окно и плавно летающий над крышей самого большого в Заборьевске дома, в котором разместился горсовет. В полете человечек чуть помахивал руками, а вместо кистей у него были обыкновенные клешни, прикрытые манжетами.
– На чем выходит в эфир? – спросил младший лейтенант, стряхивая с себя наваждение.
Лютикова посмотрела на него с недоумением.
– Как на чем? На радиопередатчике, разумеется.
«Черт-те что! – подумал Стенькин. – Я и впрямь настроился на марсианина».
– С кем же у него связь? – спросил он строго.
– Это уж вам надлежит установить. А вполне вероятно, что и другому ведомству. Лично мне все ясно, как божий день: с базой на Марсе. Докладывает, что разнюхал, получает задания.
– Ладно, – махнул рукой Стенькин. – Распишитесь здесь, товарищ Лютикова. У вас всё?
– Вот что еще, голубок, – сказала заявительница, опять превращаясь в милую пожилую дамочку, – если будете выселять марсианина, намекни начальству, комнату его нехудо бы мне отдать. Я человек вполне заслуженный, тридцать лет в больницах проработала, скоро шестьдесят стукнет, а все по коммунальным квартирам мыкаюсь.
– А марсианина, значит, на Марс? – ехидно спросил младший лейтенант.
– Куда же еще?
Стенькин смял в руке протокол.
– Это что же, гражданочка, получается? Выходит, все ваши марсианские хроники – один лишь голый навет на безвинного человека с умыслом захватить его жилплощадь? Да вы знаете, что по закону полагается за оговор?
Лютикова, однако, ничуть не испугалась. Напротив, она грудью двинулась на младшего лейтенанта, так что тот поневоле должен был шаг за шагом отступать. А голос ее при этом металлически звенел, гулко отдаваясь в коридорах.
– Хочешь, милок, марсианина взять под крылышко? Может, у тебя с ним сговор? Ты и сам, должно быть, из их породы? Так мы вас на чистую воду выведем! Уж я об этом позабочусь, будьте покойны!
Стенькин едва удержался, чтобы не прикрикнуть на старую каргу, но тут загорелся свет и одновременно послышался за дверьми дикий шум. В помещение ввалилась целая орава людей, которых безуспешно пытался удержать сопровождавший их постовой милиционер:
– Всем сюда нельзя, граждане, имейте совесть! Марсианин и свидетели останутся, прочие могут разойтись по домам!
Услышав, что привели марсианина, Стенькин схватился за голову, а Лютикова даже взвизгнула – не то от страха, не то от восторга. Кое-как гомон улегся.
– Кто здесь марсианин? – решительно и зло спросил Стенькин.
– Я! – спокойно ответил Гудаутов, выходя на передний план. Он уселся на стульчик, который только что занимала Лютикова, закинул ногу на ногу и изобразил одну из обаятельнейших своих улыбок.
Свита, сопровождавшая его с вокзала, дружно выдавила: «Сознался!» У одних это прозвучало удивленно, у других торжествующе.
– Я говорил, говорил!.. – заволновался Сарафаненко.
Будушкин, собиравшийся в очередной раз сослаться на своего кумира Азимова, лишился дара речи.
– И давно вы, гражданин, стали марсианином? – устало поинтересовался Стенькин, решивший, что больше дурачить себя никому не позволит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
– Я к тебе всей душой, – говорил Звонский, – веришь?
– Верю, как же!
– Хорошо! Посуди, что за подлец этот Дубилов. Ведь опаснейшая в социальном смысле личность.
– Подлец, – согласился Гаврила.
– Мало. Это, скажу тебе, типичный охотник за ведьмами.
– Чего-чего?
– За ведьмами. Образное выражение, понимаешь. Есть такая порода людей: хлебом их не корми, дай врага вынюхать. Уж они его в ком угодно распознают, хотя бы и в отце родном. И на костер, и в петлю, и на плаху! К примеру… – Звонский задумался.
– Барри Голдуотер, – подсказал Гаврила.
Звонский от восхищения споткнулся.
– Я ведь, – продолжал Гаврила, – давно заметил, что Дубилов охотник за ведьмами. Сынишка мой у них учится, говорит – зверь, за корень квадратный или там косинус альфа удавить готов. Давеча жена ихняя приглашала кой-какую работенку по дому сделать. Сулила. Не пойду. Тьфу мне на его ведьмины деньги! – Гаврила твердо прислонился к забору.
– Не ходи, голубчик, – поддержал Звонский. – Ко мне придешь. У меня тоже есть сломанный кран. А нет, так сломаем.
И тоже прислонился.
– Как вы считаете, товарищ Звонский, – спросил Гаврила, – выловят марсианца?
– Разумеется. А зачем?
– Как зачем? – Гаврила внимательно посмотрел на собеседника. – Они же хотят нашу энергию прикарманить. А на Земле и без того энергетический кризис. Даже экологический.
– Так марсианин обещал ведь щедро расплатиться.
– Я думал об этом, – возразил Гаврила. – Допустим, они с Землей золотом рассчитаются. А что золото? Им дом не обогреешь, и автомобиль на нем не поедет. Обратно же, что будет с международной валютной системой? С ею и так худо, чудовищная, говорят, инфляция. И нам невыгодно: золотишко на мировом рынке в цене упадет, а мы его добытчики.
– Ну, Гаврила, быть тебе министром финансов.
– Я бы мог, – сказал Гаврила и, поразмыслив, добавил: – По уму бы мог. Да вот из-за Насти нельзя меня подпустить к государственной казне. А что, если нам по кружке пива выпить? Пиво сейчас хорошо пойдет.
– Пойдет, – согласился Звонский. – А где?
– Я тут одну забегаловку знаю, неподалеку. – Гаврила сделал попытку оторваться от забора. Но это оказалось не так просто – забор обладал притягательной силой.
– Прислонишься – не отслонишься, – сказал Звонский, также пытавшийся принять вертикальное положение.
В забегаловке был аншлаг, пришлось занять место у подоконника. Кругом только и было слышно: «Марс, Марсу, Марсом…»
– Идет всеобщая марсианизация Заборьевска, – сострил Звонский.
Между ними вышел спор, кому платить, и, поскольку Звонский уж очень домогался этой чести, Гаврила в конце концов уступил.
На редкость холодное пиво прочищало мозги. Повертев головой, Звонский узрел знакомое лицо.
– Сейчас, Гаврила, – сказал он, беря приятеля под локоток, – мы узнаем ответ на твой вопрос. Видишь там, в углу, худощавого, с головой яйцом?
Гаврила кивнул, причмокивая.
– Это сыщик по особо важным делам. Если уж он здесь, значит, неспроста.
– За марсианцем, должно быть, – возбудился Гаврила. – Может, на след напали. А как его фамилия? Я – никому.
– Под строжайшим секретом, только тебе: Гвоздика. – Прошептав это на ухо Гавриле, Звонский стал размышлять, почему фамилия следователя должна содержаться в секрете и как могли бы воспользоваться ею злоумышленники.
Потом его блуждающая мысль вернулась к Марсу. «Черт-те что, до чего публика легковерна! Впрочем, близкая – рукой подать – и от этого особенно манящая Красная планета вечно будоражила воображение. Сколько шума наделали пресловутые каналы, пока, наконец, космические лаборатории не установили с максимальной достоверностью: мираж, нет никаких каналов. И атмосферы нет, и жизни не должно быть, разве что примитивные зачаточные формы, из которых когда-нибудь через миллионы лет – сумасшедшую, невообразимую бездну времени – родится нечто путное, какие-то марсианские динозавры и птеродактили. Возможно, однако, и вовсе не родятся, не успеют, потому что человек вторгнется на территорию соседней планеты, освоит ее, колонизует, мимоходом прервет тягучую эволюцию местного разума. Вот и вся сказка о могущественной и агрессивной цивилизации Марса. А мы, право, с ума посходили: держи марсианина!..»
Звонский вздрогнул от звука резко захлопнутой двери. Все обернулись. На пороге стоял человек, лицо которого было затянуто черным чулком. В протянутой вперед и вверх руке поблескивал какой-то металлический предмет.
– Я марсианин! – сказал он глуховатым голосом. – Всем оставаться на местах, иначе пущу в ход аннигилирующий бластер с фамагустой.
Эта фамагуста и сыграла решающую роль во всем происшествии.
Старший лейтенант Гвоздика был безгранично мужественным человеком. Кавалер всех значков ГТО, он стрелял только в яблочко, ходил на лыжах по первому разряду, с одинаковым совершенством владел приемами самбо, дзюдо и каратэ. Ко всем, прочим своим достоинствам Григорий Михайлович был примерный семьянин и общественник.
Но у этого образцового детектива была, увы, своя ахиллесова пята: любовь к научной фантастике. Он знал едва ли не на зубок все произведения завлекательного жанра: отечественные и зарубежные, собранные в оранжевую библиотеку и разбросанные по карманным изданиям с яркими суперобложками, удостоенные признания, не удостоенные и совсем недостойные. Нечего говорить, что старший лейтенант знал о Марсе и его обитателях досконально все, а уж по части бластеров и других моделей космического оружия он, можно сказать, собаку съел. Не могло его устрашить и аннигилирующее устройство, ибо, действительно, какая разница, хлопнут тебя из пистолета с последующей кремацией или испепелят на месте?
Но эта непостижимая фамагуста! Она была как зубная боль.
Звонский, ожидавший от сыщика решительных действий, пронзил его презрительным взглядом, но Гвоздика этого не ощутил, поскольку лихорадочно и, увы, безуспешно пытался установить этимологию слова «фамагуста».
Директриса забегаловки, она же продавец, выронила кружку, которая покатилась по наклонному полу прямо к дверям и разбилась о порожек, замочив пивом (жигулевским) штанину налетчика.
Женщина истерично вскрикнула. Марсианин отшатнулся рука его с бластером, аннигилирующим устройством и фамагустой угрожающе взметнулась, все зажмурились в ожидании неведомого.
Положение, однако, спас невысокий, полный и очень уверенный в себе человек, стоявший у стойки. Он схватил продавщицу за руку, поднял ее, чтобы было явственно видно что ей не шевельнуться, и крикнул марсианину:
– Не тревожьтесь, товарищ, она вам ничего не сделает!
– Благодарю вас, – вежливо ответил тот и шагнул вперед. – Теперь всем повернуться к стене и поднять руки! Живо!
Команда была исполнена. Один лишь невидимый для межпланетного гостя Гвоздика не шевельнулся. Перед его взором мелькнула пенистая волна, набегающая на усыпанный галькой берег. «Галлюцинации, – подумал он, – но фамагуста…»
Марсианин подошел к ближайшему посетителю и запустил руки к нему в карманы, потом к следующему. Гаврила, наблюдавший за ним уголком глаза, заметил, что он ограничивается наружными карманами и не посягает на внутренние, где люди хранят основной капитал. Вполголоса поделился своим наблюдением со Звонским, но тот не успел его осмыслить: как раз в этот момент очередь дошла до наших собеседников, и они покорно подверглись процедуре обыска. Звонскому представились отвратительные щупальца, тянувшиеся к горлу, а Гаврила со злорадством подумал, что в его наружных карманах пусто.
Спасителя перепуганной продавщицы марсианин обшаривать не стал, только дружески хлопнул по плечу.
– Молодец, – похвалил он, – быстрая реакция! Не посрамил землян.
– А я, товарищ, – ответил тот невпопад, – вашего коллегу видел.
– Вот как! – удивился марсианин. – Где же это?
– А на вокзале. В ресторанчике.
– Ага. Только никому об этом ни слова, – сказал марсианин и еще раз похлопал полного по плечу, на этот раз – бластером с аннигилирующим устройством.
– Будьте покойны! – Полный обмер от страха.
– Внимание, – сказал марсианин. – Я ухожу. Пять минут всем не двигаться, иначе… сами знаете, что будет!
Дверь хлопнула.
Со скоростью компьютера тренированный мозг Гвоздики решал задачу высочайшей сложности: выбор цели. Здесь, рядом с ним – можно сказать, руку протянуть, – находился Глобус – расхититель госсобственности, которого Гвоздика преследовал по городам и весям в течение целого отчетного квартала. Это была захватывающая дуэль двух интеллектов, нечто вроде схватки Шерлока Холмса с профессором Мориарти. Сколько раз злокозненный Глобус с украденным кушем ускользал из-под самого носа – на паровозе, пароходе, самолете и даже вертолете! Как часто они ощущали присутствие друг друга в ресторанах, кафе, чайных и пельменных, на стадионах, в музеях, кинотеатрах и библиотеках – везде, где Глобус прожигал жизнь в ожидании возмездия, а Гвоздика, неумолимый как рок, его настигал. И вот теперь, когда настала пора брать преступника, появился марсианин. Покончить с Глобусом было для Гвоздики делом чести, своего рода личным рекордом. Он вправе был рассчитывать на успех, ибо провел операцию безукоризненно и мог с документами в руках доказать до копейки, как Глобус присвоил и как прокутил полмиллиона.
Но упустить марсианина! Да еще с фамагустой!
«Прощай, рецидивист, – Гвоздика мысленно улыбнулся полному невысокому человеку с очень уверенными движениями. – Вернее, до свидания!» В два прыжка он покрыл расстояние до двери и пулей вылетел вслед за марсианином.
КТО ИЗ НАС МАРСИАНИН!
Свет в Заборьевске погас в 21 час 31 минуту. Спустя 12 минут дежуривший по городу младший лейтенант милиции Стенькин принял некую Лютикову Алевтину Никаноровну, которая явилась сделать государственной важности сообщение и исполнить тем самым свой патриотический долг. Занеся в протокол фамилию и домашний адрес заявительницы, установив, что она одинокая, по профессии медсестра и третий год как вышла на пенсию, Стенькин подкрутил фитилек мощной керосиновой лампы и приготовился выслушать главное.
– Уж не знаю, с чего начать. Я бы тебя, сынок, не стала беспокоить, если б не такое дело.
– Не стесняйтесь, излагайте все, как было.
– Сосед у меня марсианин.
– Вот как! – Младший лейтенант пытливо поглядел на Лютикову; она показалась ему нормальной: небольшая, сухонькая, аккуратно одета, волосы седые, коротко острижена, на правой щеке родинка, глаза карие, ясно смотрит из-под очков в золотой оправе. – Давно обнаружили? – спросил он.
– Сегодня.
– А живете вместе сколько?
– Через неделю два года будет. Прежним соседям отдельную квартиру дали, у них четверо.
– Как же это вы, Алевтина Никаноровна, два года с человеком бок о бок прожили, можно сказать, пуд соли вместе съели – кухня-то общая – и только сейчас заметили, что он марсианин?
– Замечать-то я и раньше замечала, а вот додуматься не могла. Нынче, когда по телевизору этот с усиками выступал, меня и осенило.
Стенькин, естественно, телепрограмм в тот вечер не смотрел, да и вообще видел в голубом экране одну забаву, предпочитая черпать информацию из газет. Поэтому он не стал выяснять, что там было по телевизору: мало ли, может статься, какой-нибудь профессор читал лекцию про жизнь на Марсе.
– Какие же симптомы? – спросил он.
– Разные. – Лютикова помедлила, должно быть припоминая и заново осмысливая факты. – Вот, например, интересное обстоятельство. Каждый день в ванне моется, а по субботам и воскресеньям, бывает, и дважды. Я по занятию своему гигиену весьма уважаю, но, извините, голубчик, думаю, вы не обидетесь, если я скажу, что такой чистоплотности у мужчин не бывает.
Стенькин неопределенно покачал головой, не то соглашаясь, не то протестуя.
Лютикова продолжала:
– Разве я не понимаю, что это может показаться пустяком? Подумаешь, нашла старая, чем укорить! Но скажите на милость, почему он каждое утро на голове стоит? По полчаса, проверено по хронометру. Почему стены в своей комнате раскрасил в четыре цвета? Почему огурец сахарным песком, а дыню солью посыпает? Почему на жэковские собрания его не затащишь? И вот так по всем пунктам, хотите верьте, хотите нет. Все не как у людей.
Стенькин почесал затылок.
– Как я понимаю, гражданка Лютикова, – возразил он, – сосед ваш не дерется, не сквернословит, порядка в доме не нарушает, вас не беспокоит?
– Да разве обо мне, миленький, речь! – воскликнула Лютикова, оскорбленная и негодующая. – Не о себе пекусь, по мне, лучше соседа не сыщешь. Но я с ним расстанусь без колебаний, если будет доказано, что он из отряда марсианских захватчиков!
Сказав это, бывшая медсестра поджала губы, от чего ее лицо, поначалу показавшееся младшему лейтенанту добродушным, приобрело жесткий и неумолимый вид.
Стенькин поежился.
– Ну хоть какие-то еще симптомы замечали, Алевтина Никаноровна? – спросил он, досадуя, что говорит с посетительницей несвойственным ему извиняющимся тоном, а поправиться не может. – Постарайтесь припомнить.
– Есть еще симптом, – торжествующе сказала Лютикова, – я его на конец держала. Знаете, какое увлечение у моего соседа? Он радиоманьяк. Это я его так окрестила, поскольку дни и ночи крутит-вертит всякие сопротивления, динамики, репродукторы, микрофоны и прочую технику. Вся его комната, а там ни много ни мало двадцать квадратных метров, завалена этим хламом. А главное… – Она приподнялась со стула и, приблизившись к младшему лейтенанту вплотную, отчего тот даже отшатнулся, со значением произнесла: – Каждый день в эфир выходит.
Стенькин зажмурился. Ему почему-то представился щуплый, отмытый до жуткой белизны человечек, распахивающий окно и плавно летающий над крышей самого большого в Заборьевске дома, в котором разместился горсовет. В полете человечек чуть помахивал руками, а вместо кистей у него были обыкновенные клешни, прикрытые манжетами.
– На чем выходит в эфир? – спросил младший лейтенант, стряхивая с себя наваждение.
Лютикова посмотрела на него с недоумением.
– Как на чем? На радиопередатчике, разумеется.
«Черт-те что! – подумал Стенькин. – Я и впрямь настроился на марсианина».
– С кем же у него связь? – спросил он строго.
– Это уж вам надлежит установить. А вполне вероятно, что и другому ведомству. Лично мне все ясно, как божий день: с базой на Марсе. Докладывает, что разнюхал, получает задания.
– Ладно, – махнул рукой Стенькин. – Распишитесь здесь, товарищ Лютикова. У вас всё?
– Вот что еще, голубок, – сказала заявительница, опять превращаясь в милую пожилую дамочку, – если будете выселять марсианина, намекни начальству, комнату его нехудо бы мне отдать. Я человек вполне заслуженный, тридцать лет в больницах проработала, скоро шестьдесят стукнет, а все по коммунальным квартирам мыкаюсь.
– А марсианина, значит, на Марс? – ехидно спросил младший лейтенант.
– Куда же еще?
Стенькин смял в руке протокол.
– Это что же, гражданочка, получается? Выходит, все ваши марсианские хроники – один лишь голый навет на безвинного человека с умыслом захватить его жилплощадь? Да вы знаете, что по закону полагается за оговор?
Лютикова, однако, ничуть не испугалась. Напротив, она грудью двинулась на младшего лейтенанта, так что тот поневоле должен был шаг за шагом отступать. А голос ее при этом металлически звенел, гулко отдаваясь в коридорах.
– Хочешь, милок, марсианина взять под крылышко? Может, у тебя с ним сговор? Ты и сам, должно быть, из их породы? Так мы вас на чистую воду выведем! Уж я об этом позабочусь, будьте покойны!
Стенькин едва удержался, чтобы не прикрикнуть на старую каргу, но тут загорелся свет и одновременно послышался за дверьми дикий шум. В помещение ввалилась целая орава людей, которых безуспешно пытался удержать сопровождавший их постовой милиционер:
– Всем сюда нельзя, граждане, имейте совесть! Марсианин и свидетели останутся, прочие могут разойтись по домам!
Услышав, что привели марсианина, Стенькин схватился за голову, а Лютикова даже взвизгнула – не то от страха, не то от восторга. Кое-как гомон улегся.
– Кто здесь марсианин? – решительно и зло спросил Стенькин.
– Я! – спокойно ответил Гудаутов, выходя на передний план. Он уселся на стульчик, который только что занимала Лютикова, закинул ногу на ногу и изобразил одну из обаятельнейших своих улыбок.
Свита, сопровождавшая его с вокзала, дружно выдавила: «Сознался!» У одних это прозвучало удивленно, у других торжествующе.
– Я говорил, говорил!.. – заволновался Сарафаненко.
Будушкин, собиравшийся в очередной раз сослаться на своего кумира Азимова, лишился дара речи.
– И давно вы, гражданин, стали марсианином? – устало поинтересовался Стенькин, решивший, что больше дурачить себя никому не позволит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9