Пюс вам сама сообщит все, что сочтет нужным. Ну, давайте, пускайте языки в ход! И можете не ждать меня к ужину. О, эта женская обитель! О, эти женщины! В этом доме даже коты превращаются в кошек! (Выходит.)
Пюс прижимает палец к губам, призывая Эвелину и Софи к молчанию.
Затемнение .
Сцена вторая
Занавеси на окнах задернуты, сцена освещается почти тотчас же, но освещение вечернее. Зажжены лампы.
На сцене Эвелина, Софи и Пюс, все трое хохочут.
Софи. Гений! Ты у нас просто гений, Пюс!
Пюс. У меня такое впечатление, что Титус обрадовался этой лазейке. Еще немного, и он был бы разоблачен. Да и ты тоже.
Софи. В общем, ты меня спасла, Пюс. Но как папа поверил, просто невероятно!
Пюс. Чему поверил?
Софи. Что ты спишь с Титусом.
Пюс. Пф, подумаешь! Ты-то не попадись опять!
Софи. Пюс, миленькая, не сердись, что я тебя дразню.
Эвелина. Значит, теперь ты у нас любовница Титуса.
Софи. Я тебе буду устраивать сцены ревности, ведь теперь ты моя соперница!
Эвелина. Соперница? Почему?
Софи. Как «почему»?
Эвелина (вдруг поняв). Ох… так это правда?
Софи. А ты до сих пор не поняла?
Эвелина. Ну, конечно, нет. Ничего я не поняла. Так это Титус твой любовник, он же отец семейства?
Софи. Согласись, он еще вполне видный мужчина. Ты огорчена?
Эвелина. О нет. Просто я еще не успела опомниться. Днем ты поведала мне, что стала любовницей женатого человека, а вечером я узнаю, что это Титус. Дай же мне наконец передышку!
Софи. Дыши, дыши, больше новостей не будет.
Эвелина. Но Пюс… Разве ты знала, Пюс?
Пюс. Конечно.
Софи. А я и не знала, что она знает.
Пюс. Если бы я не знала, я бы так не перепугалась, когда услышала среди воплей Жоржа ее имя. Я сразу поняла, что нужно срочно что-то предпринять, отвести удар, понимаешь?
Эвелина. И ты - как головой в омут! - взяла и объявила Титуса своим любовником?
Пюс. Ни секунды не раздумывала?
Эвелина. Ой, Пюс, миленькая, ну признайся! По-моему, ты уже лет десять, как тайно влюблена в Титуса, разве не так?
Пюс. Я… всегда относилась к Титусу с большой симпатией. Эвелина. Вот почему ты так решительно себе его присвоила? Пюс. Да, уж я такая! Раз, два - ив дамки!
(Делает жест, означающий «знай наших».)
Эвелина и Софи хохочут как сумасшедшие. Внезапно Пюс разражается рыданиями.
Эвелина и Софи ошарашенно смотрят на нее, потом обнимают ее с двух сторон.
Эвелина и Софи (вместе). Пюс! Пюс, миленькая! Дорогая моя! Что с тобой?… Ну, Пюс!
Пюс успокаивается.
Пюс. Извините меня… Не обращайте внимания. Я просто дура.
Эвелина. Бедняжка моя дорогая… Я сказала глупость. Ну прости меня!
Пюс. Да нет… Вовсе нет… Это просто так… нервы. Теперь все в порядке. Не будем об этом больше. Но вы поймите… он… всегда так мил… так вежлив со мной. Такой деликатный, обходительный… (Снова начинает рыдать.) А Жорж… от Жоржа… одни только грубости!…
Эвелина и Софи, смеясь, утешают ее.
Софи. Ну и бог с ним, ты же знаешь, какой он!
Эвелина. Не нужно обращать на него внимания!
Пюс. Вечно… насмехается надо мной!
Эвелина и Софи беззлобно смеются.
Ну какое ему дело, девушка я или нет?! Чем я виновата, если всю жизнь живу среди детей, а не среди мужчин?! А потом… хоть убейте, не могу понять, какое удовольствие лежать в одной постели с мужчиной! Мне так хорошо одной у себя в постели!
Софи. Ну ты-то, Пюс, как ты догадалась?
Пюс. Что ты любовница Титуса?
Софи. И почему ты мне не шепнула, что знаешь?
Пюс. Потому что я была буквально потрясена, когда узнала.
Софи. А как ты узнала?
Пюс. И ты меня спрашиваешь?!
Софи. Да, а что?
Пюс (Эвелине). Она не нашла ничего лучше, как написать вот такими буквами в своем блокноте под датой 23 сентября: «Я больше не девушка! Со вчерашнего дня Титус - мой любовник».
Эвелина. Так и написала?!
Софи. Слово в слово! Я была так довольна!
Пюс. Она совсем голову потеряла.
Софи. Да ну вас! Всего не предусмотришь… Риск - благородное дело… Ладно, а что же теперь будет - ведь папа считает тебя любовницей Титуса?
Пюс. Ну и что?
Софи. Как же мы это уладим?
Пюс. Раз твой отец до сих пор ничего не замечал, значит, мы умели хранить тайну.
Софи прыскает.
Мы и дальше будем хранить ее так же хорошо, вот и все. Каждый раз, как я буду уходить, пусть твой отец думает, что я побежала на свидание к Титусу.
Софи. Вот здорово придумано! Мы обе выходим из дому. Папа воображает, что ты с Титусом, а на самом деле с ним я… Ой, кстати, а который час? У меня же свидание в полдесятого!… Господи, я же опоздаю. Бегу! Я бегу на твое свидание, Пюс! Ты ангел, Пюс! Ты нас спасла, Пюс! Я тебя обожаю, Пюс!
Эвелина. Ты уходишь?
Софи. Я лечу! Сейчас рассхажу всю историю Титусу. Посмотрим, будет ли он смеяться, как мы. Целую, мамуля! Я вернусь не поздно. Если ты меня дождешься, расскажу! (Выбегает.)
Эвелина. Вот такие дела, Пюс! Хорошенькие новости, не правда ли? Надеюсь, наша обитель не превратится в публичный дом, хотя, по правде сказать, мы весьма и весьма близки к этому.
Пюс. Ну согласись, что, пока в нашем доме командует Жорж, никаким вывертам удивляться не приходится.
Эвелина. Бедный Жорж!
Пюс. Ты его еще жалеешь?!
Эвелина. Он меня очень огорчает.
Пюс. Да уж, огорчений у тебя выше головы.
Эвелина. Он ужасно несчастлив.
Пюс. А ты сама? Может, скажешь, он тебе доставляет много счастья?
Эвелина. Я вовсе не несчастна.
Пюс. Потому что ты сокровище! Потому что ты так умеешь делать хорошую мину при любой игре!
Эвелина. Нет, не то…
Пюс. Во всяком случае, я на твоем месте тоже ни за что не стала бы портить себе кровь из-за него.
Эвелина. Что на него все-таки нашло сегодня? Ты хоть что-нибудь поняла?
Пюс. Эвелина, я поняла только одно: что он не собирается ужинать дома.
Эвелина. Это я тоже поняла. Но ночевать-то он вернется?!
Пюс. Этого он не сказал, но кто может за него поручиться?! Приходит, уходит, ночует, гуляет где-то… Нет, с Жоржем я жить не смогла бы. Ни за что не смогла бы. Ни за какие коврижки!
Эвелина. Да ты с ним уже шестнадцать лет живешь!
Пюс. Ну, раньше-то он таким не был, разве он вытворял когда-нибудь то, что теперь?!
Эвелина. Нда, уравновешенным его никак не назовешь.
Пюс. Какое там равновесие! Все порушил вокруг себя. Ты идешь спать?
Эвелина. Нет еще. Посмотрю немного телевизор или послушаю пластинку. Как-то не тянет в постель.
Пюс. А меня так тянет. Тем более, если Жорж вернется, пусть думает, что меня нет дома. Не говори ему, что я у себя в комнате.
Эвелина. Да, это ты хорошо придумала.
Пюс. Тебя огорчила эта история с Софи и Титусом?
Эвелина. Скорее, озаботила.
Пюс. Ты представить себе не можешь, в каком я была состоянии, узнав об этом, и как мне тяжело было молчать. Я чувствовала себя ее сообщницей против тебя. Но у меня просто язык не поворачивался выложить тебе всю правду, Эвелина!
Эвелина. Я прекрасно тебя понимаю, Пюс, дорогая! Иди спать, ты же рано встаешь. Ты утешилась?
Пюс. Пф! (Делает пируэт, одновременно беззаботный и стыдливый, и исчезает.)
Эвелина (оставшись одна). Как все это грустно!… Она была влюблена в Титуса… Давно ли?… А Титус вот уже полгода любовник Софи. Вот уж действительно, попробуй угадай… (Закуривает сигарету, гасит половину ламп, ставит «Третий концерт Прокофьева», приглушает звук и садится, задумчиво глядя перед собой. Слушает музыку.)
Звонит телефон.
(Эвелина ждет. Второго звонка нет. Тогда она останавливает пластинку, подходит к телефону, усаживается и набирает номер.) Алло?… Да, я одна. Я как раз ждала, не позвонишь ли ты… Да, мой дорогой… Да, так много нужно тебе рассказать… Да, ужасно долго… Да… Я тоже… Конечно, завтра же. Ты вспомнил об этом?… Я? Ну конечно, помню… Два года, два чудесных года… Два года счастья… Да, счастья. В моем тесном семейном аду никто даже не подозревает, до чего я счастлива… Нет, я просто люблю тебя… Ах ты, глупыш мой дорогой! Я живу только для тебя! (Внезапно поворачивается к двери.) Подожди! Мне кажется, в саду скрипнула калитка. Это, наверное, Жорж. Я смогу тебе перезвонить через минутку?… Хорошо. Пока, мой дорогой. (Вешает трубку. Снова ставит пластинку и слушает.)
Входит Жорж.
Жорж. Ты одна? (Внешне он вполне спокоен.)
Эвелина. А? Да, как видишь. Я одна. Слушала пластинку.
Третий концерт Прокофьева. (Встает, собираясь снять пластинку.)
Жорж. Оставь, пусть играет.
Эвелина. Нет. (Включает проигрыватель.)
Жорж. Зачем ты сняла ее?
Эвелина. Если я слушаю, то уж слушаю, а при разговоре музыка мешает.
Жорж. Ах вот как, ты хочешь говорить. О чем же?
Эвелина. Да так, обо всем понемножку. Но раз ты вошел, то, я думаю, не для того, чтобы сидеть и слушать музыку.
Жорж. Я бы охотно выпил чего-нибудь.
Эвелина. Хочешь виски?
Жорж. Пожалуй. Да ты не беспокойся. (Собирается выйти.) Эвелина. Но раз уж я здесь, я тебе налью. Только подожди секунду, я схожу за льдом.
Жорж. Не беспокойся, я сам схожу.
Эвелина. Да нет же, я сама. (Выходит.)
Жорж ходит взад-вперед по комнате, разглядывая ее, будто впервые видит. Ставит ту же пластинку и слушает. (Возвращается, держа ведерко со льдом.) А, ты опять ее поставил?
Жорж. Это 'Третий?
Эвелина. Да.
Жорж. Самый красивый из всех.
Эвелина. Я тоже так думаю. В сущности, ты очень музыкален.
Жорж. Почему ты мне это говоришь?
Эвелина. Потому что каждый раз, когда мы слушаем музыку, я убеждаюсь, что ты музыкален. И, когда ты рассуждаешь о музыке, ты всегда оказываешься прав. И вот еще… Я подумала над тем, что ты говорил тогда о Бодлере и Мюссе. Ты и тут прав: Бодлер действительно самый великий поэт. (Пытается откупорить бутылку «Перье», но это ей не удается.)
Жорж (ласково). Дай-ка мне, лапочка! Нечего тебе обдирать пальцы. (Открывает бутылку и наливает.) А тебе налить?
Эвелина. Нет, спасибо, милый. Мне не хочется пить.
Садятся оба. Слушают музыку. Жорж пьет виски.
Жорж. Ты права, давай выключим. Под музыку невозможно говорить.
Эвелина выключает проигрыватель.
Ну как, узнала новость?
Эвелина. Какую?
Жорж. Разве Пюс ничего вам не сказала?
Эвелина. Ах да!
Жорж. Это же смеху подобно!
Эвелина. Не думаю - ей, по-моему, не до смеху.
Жорж. Значит, это правда?
Эвелина. Значит, да.
Жорж. Никак не могу поверить, что такое возможно.
Эвелина. И ты вернулся, чтобы убедиться в этом?
Жорж. Да, хотелось бы. Но этот бедняга Титус просто одурел. Совсем рехнулся, ей-богу!
Эвелина. Почему?
Жорж. Как это - почему? Ты вот, например, можешь представить его в постели с Пюс, а?
Эвелина. Вполне возможно, что это очень давняя история.
Жорж. А она не говорила, когда у них началось?
Эвелина. Нет. Пюс ведь очень скрытная.
Жорж. Но Софи-то ведь знала?
Эвелина. Ты думаешь7
Жорж. Я как-то говорил с ней о Пюс, о ее девственности, и она мне сказала: «А что мы знаем?» Если уж она смогла заподозрить Пюс в любовных делишках, значит, ей было известно все. Да-да, меня вокруг пальца не обведешь, не думай! Софи знала, что Пюс спит с Титусом.
Эвелина улыбается.
Но он-то, он! В тихом омуте!… Ну и ну! Славно они нам нос натянули! Не поймешь даже, кто из них двоих хитрее, один другого стоит! Ну негодяи! Нет, какие же бессовестные негодяи!
Эвелина. Да почему же негодяи?
Жорж. Да потому, что могли бы по крайней мере хоть нам дать понять, черт возьми!
Эвелина. К чему? Это их личное дело. Нас это совершенно не касается.
Жорж. Пусть не касается, но она член нашей семьи, а он… да и он как родной!
Эвелина. Ну и что? Тебе обязательно нужен контроль за всей нашей семьей? Вплоть до друзей семьи?
Жорж. Не о контроле речь!
Эвелина. Тогда о чем же?
Жорж. Разве тебе не кажется, что тебя одурачили?
Эвелина. Вовсе нет. Это тебе почему-то все время мерещится, будто тебя дурачат.
Жорж. Ну, ясно, где я сказал «да», там ты обязательно должна сказать «нет». Горбатого могила исправит.
Эвелина. Я говорю «нет», потому что ты задаешь мне вопрос, на который я должна ответить «да» или «нет».
Жорж. Вот именно это я и констатирую: на мое «да» ты всегда говоришь «нет». А потом мне же еще говорят, что у меня отвратительный характер. Я прихожу домой спокойный, довольный, а ты через две минуты доводишь меня до белого каления! О! Уж в этом виде спорта ты, можно сказать, чемпионка!
Эвелина. Ты сам вскипаешь по любому поводу. Моей помощи тут не требуется.
Жорж. Ну, конечно, я виноват. Я всегда и во всем виноват.
Эвелина. Но ведь не я же довожу тебя до такого состояния. Я не спорила с тобой ни сейчас, ни сегодня днем. Так что же ты вдруг разбушевался? Во всяком случае, я полагаю, вопрос о Титусе теперь отпадает?
Жорж. Какой вопрос?
Эвелина. Надеюсь, ты получил доказательство того, что он не ездил за мной в Шатору?
Жорж. Да мне начхать на Шатору, да-да, и начхать на все, чем ты там занималась.
Эвелина. Днем тебе было совсем не начхать.
Жорж. Ну что, теперь ты решила устроить мне сцену? Давай-давай!
Эвелина. Вовсе нет. Просто я вспомнила наше дневное объяснение…
Жорж. Да какая связь между дневным объяснением и вечерним? Объясни, Христа ради!
Эвелина. Никакой. И я хотела бы, чтобы мы хоть раз смогли объясниться спокойно, без крика и скандала.
Жорж. А я не обязан тебе ничего объяснять. Ни-че-го! Вбей себе это в башку, моя милая.
Эвелина. Ты хочешь легко отделаться.
Жорж. Если тебе это не нравится, мне все равно.
Эвелина. Но мне не все равно, если я должна непрерывно подвергаться инквизиторским допросам по поводу любого из моих поступков или высказываний. Пойми это!
Жорж. Так чего ты добиваешься?
Эвелина. Только одного: чтобы ты спокойно, раз и навсегда разъяснил мне, полностью ли я свободна, как ты не однажды заявлял, или же я вновь должна считаться твоей личной собственностью, покорной рабыней, прикованной к дому и связанной запрещением выходить из него и видеться с кем бы то ни было.
Жорж. Да спи хоть с целым светом, если тебе желательно, мне наплевать! Ты слышала: мне на-пле-вать! Но только, во имя неба, делай это! Делай, наконец! Перестань изводить меня, сидя тут вечерами в углу, слушая пластинки и обхватив голову руками, в позе святой великомученицы. Поняла?
Эвелина. Я не считаю себя великомученицей потому лишь, что сижу дома. Согласись, не могу же я бегать ночами по кабакам, только чтобы доставить тебе удовольствие.
Жорж. А я тебе и не говорил о кабаках!
Эвелина. Тогда в чем же дело? Чего бы ты хотел? Чтобы я бегала к любовнику?
Жорж. Да черта с два ты способна его завести!
Эвелина. Ты хочешь сказать, что я уже не способна понравиться ни одному мужчине?
Жорж. Вовсе я этого не говорил.
Эвелина. Ах так? Значит, ты считаешь, что я еще гожусь для употребления?
Жорж. Да ты же назло мне не хочешь! Назло мне упираешься! Назло мне живешь затворницей! И я отлично понимаю твою тактику. Хочешь давить мне на психику! Чтобы я всегда помнил, что ты тут, у меня под боком, молчаливая, терпеливая, покорная. Ты твердо решила держаться роли Пенелопы.
Эвелина. А ты, вероятно, предпочел бы меня в роли Елены?
Жорж. Издеваешься, да?
Эвелина. Выслушай меня, Жорж.
Жорж. Нет! Оставь меня в покое!
Эвелина. Выслушай, говорю. Сначала я поклялась себе никогда не говорить с тобой об этом.
Жорж. О чем еще?
Эвелина. О письме, которое ты нашел в прошлую субботу.
Жорж. Ага, я так и знал, что ты сунешься ко мне с этим в самом скором времени.
Эвелина. Нет, я не собиралась…
Жорж. Ну да, и вот доказательство! Злорадствуешь, да? Я же вижу: с того самого дня ты измываешься надо мной и надо всем, что я наговорил тебе о своей матери, о ее неслыханной любви к отцу и об их идеальном браке. Нашла себе наконец предмет для веселья!
Эвелина. Я никогда бы не заговорила об этом…
Жорж. Ну так чего ж говорить?
Эвелина. Потому что я поняла, каким это было для тебя потрясением. Потому что я хорошо вижу, что это уже целую неделю не выходит у тебя из головы.
Жорж. Да мне в высшей степени наплевать на тот факт, что я сын какого-то типа, которого и не узнаю-то никогда, поскольку его убили на войне.
Эвелина. Ты в этом уверен?
Жорж. Да.
Эвелина. И ты знаешь, кто это?
Жорж. Нет, и никогда не узнаю.
Эвелина. Ты расспросил свою сестру?
Жорж. Я поговорил с отцом.
Эвелина. И он никогда ничего не подозревал?
Жорж. Вот именно, ничего. Ничего! Просто невероятно: такой человек, как он, - и ни тени сомнения, ни малейшего подозрения! Он глубоко убежден, что мама обожала его всю жизнь и что они являлись единственной в своем роде парой. Господи! Всю жизнь, все пятьдесят лет он прожил рядом с ложью, рядом со всем этим… а теперь живет воспоминаниями о своем безоблачном «счастье». Разве это не ужас?
Эвелина. И ужас, и счастье.
Жорж. Да чего стоит счастье, купленное такой ценой?
Эвелина. Но разве твой отец заплатил за него? Платить по счетам пришлось твоей матери - и платить дорого, очень дорого.
Жорж. Ты права. Слепцам счастье дается бесплатно. Им везет больше всех. Царство божие для невинных… и одураченных. Что ж, тем хуже для царства божьего. Как бы то ни было, я люблю своего отца, и это он был, есть и будет моим отцом до смерти. Вот и все, и давай больше не будем об этом.
Эвелина. Но ведь это не отец тебя потряс. Тебя поразила тайна твоей матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9